Мы уселись за стол, где лежали приготовленные для нас материалы – четыре большие коробки с бумагами.
– Кто первой кончит, возьмет четвертую, – быстро сориентировалась Бет.
– Идет, – обычным голосом сказала я со смешком и, спохватившись, приложила палец к губам: Кэти Бланкоу наблюдала за нами. Я достала из своей коробки первую папку. Мои спутницы последовали моему примеру. Открыв папку, я начала читать.
Три часа спустя, с болью в шее и ноющими плечами, я взглянула на Бет и Тиш. По выражению их лиц и пустым бумагам я поняла, что мы пришли к одинаковым результатам. Фамилия Фразье была упомянута несколько раз, но имя Джеффри не встречалось ни разу, как и никакое другое знакомое мне имя. Не было никаких упоминаний о вспышке малярии или о британской оккупации. Я сильно сомневалась, что мы найдем что-то в письмах двухсотлетней давности, тем не менее я не утрачивала оптимизма. Я начинала соглашаться с Мэтью: мое воображение создало другой мир и населило его персонажами, чьи имена я где-то встречала, однако не помнила, где и когда.
Я отложила карандаш и откинула с лица волосы.
– Все, что мы здесь имеем, это семейная переписка и домашние документы. Если наш Т.Э. был убит, я сомневаюсь, чтобы кто-то упомянул об этом в письме. – Я потерла глаза, отчего ощущение песка в них только усилилось. – Но я отказываюсь уйти отсюда с пустыми руками.
Отодвинув стул, я встала, подошла к конторке, и библиотекарша подняла на меня взгляд. С виду она была старше меня, но я заметила у нее в ушах наушники, откуда доносились едва слышные звуки.
Она вынула их быстрым ловким движением и сунула в ящик стола.
– Могу я вам чем-то помочь? – спросила она шепотом.
Я кивнула, стараясь держаться более уверенно, чем себя чувствовала.
– Есть ли у вас какие-нибудь старые книги, например, девятнадцатого века, о легендах и привидениях на Сент-Саймонсе? – Я тщилась припомнить еще какие-то литературные источники, основанные на реальных событиях. – Возможно, поэзия, – добавила я.
– Минутку! – Ее пальцы забегали по клавиатуре. – У нас есть несколько книг, опубликованных за последние пятьдесят лет, – предложила она.
– Нет, если это не репринты книг, изданных в девятнадцатом веке. Я ищу первые издания.
Покрытые розовым лаком ногти снова замелькали над клавиатурой.
– У нас есть «Краткая всесторонняя история острова Сент-Саймонс» Ричарда Стэнли Кобильта, – сказала она. В глазах ее отражался голубой экран.
– Эта у меня уже есть. А еще что-нибудь?
Пальцы снова застучали по клавиатуре.
– У нас есть еще том стихов, написанных британскими морскими пехотинцами в период пребывания их на побережье во время войны восемьсот двенадцатого года. – Она прищурилась, глядя на экран. – Он был издан в Лондоне в тысяча восемьсот двадцатом году. Есть один экземпляр. Похоже, это дар из коллекции Смитов. – Она взглянула на меня. – Хотите посмотреть?
Я слушала ее одним ухом, голова моя была занята поисками новых путей для поисков. Поняв, что она что-то у меня спросила, я кивнула:
– О да. Конечно, спасибо.
Она нажала несколько клавиш.
– Через несколько минут вам ее принесут. – Она раскрыла большой ящик в столе и, достав что-то, протянула мне. Это была брошюра. – Если вы интересуетесь историей Сент-Саймонса, вы, может быть, захотите взглянуть на коллекцию Смита в Историческом музее Саванны. Это здесь недалеко, хотя вам понадобится ваша машина. Быть может, это вам поможет.
Я взглянула на брошюру с портретом пожилого человека в профиль на обложке. Длинные бакенбарды, высокий галстук подпирал подбородок. Было очевидно, что в молодости мистер Смит был, наверное, очень красивым мужчиной, даже по современным стандартам.
Кэти Бланкоу встала, тоже разглядывая брошюру.
– Похож на пожилого Джорджа Клуни, верно? И очень успешный бизнесмен. В начале девятнадцатого века он владел небольшой, но очень прибыльной плантацией на Сент-Саймонсе. А кончил тем, что продал все и переселился в Бостон с сыном и освобожденной рабыней. Я полагаю, что его сын вернулся на Сент-Саймонс, и должно быть, его потомки и сделали этот вклад в музей. Вам придется дождаться выставки, чтобы узнать все подробности. – Губы ее слегка растянулись в улыбке, которую я бы назвала улыбкой библиотекаря, словно она опасалась, что улыбаться широко было все равно что громко разговаривать. – К сожалению, на этой работе я знаю о многом слишком мало.
Я взяла брошюру.
– Вы мне очень помогли, благодарю вас.
Я вернулась к столу и к последней пачке писем из четвертой коробки, а потом снова встала, чтобы забрать книгу, которую тем временем доставили на конторку. Обложка была вытертая и определенно старая, красновато-коричневого цвета с золотыми буквами на титуле и на корешке: Собрание стихотворений. Да уж. Книгоиздание в девятнадцатом веке не предполагало громких завлекательных названий.
Я осторожно раскрыла книгу. Запах пыли, накопившейся годами, поднялся с ее страниц. Любительская мелодраматическая проза о битвах, желаниях и страстях – иногда сразу о том, о другом и третьем – и уже хотела вернуть ее в склеп, в котором она покоилась, но тут мое внимание привлекло название «Колыбельная». И я прочитала:
Текст поплыл у меня перед глазами, и я начала напевать знакомую мелодию – ту самую, что пела мне мать, ту самую, что насвистывал Джимми. Но слова я помнила те, что были каллиграфическим почерком написаны Адриенной и спрятаны за рамой.
Я поморгала и потихоньку начала напевать следующее четверостишие:
Кашель библиотекарши заставил меня замолчать. Бет и Тиш смотрели на меня выжидающе.
– Что это? – прошептала Тиш.
– Я не уверена. – Мой взгляд скользнул вниз. – «Представлен миссис Катрин Энлоу».
Я повернула книгу так, чтобы Тиш и Бет могли ее видеть.
– Я помню этот текст, Тиш. Адриенна спрятала его за рисунком в моей гостиной.
– Энлоу начинается с Э. Это что-то значит, ведь так?
Дыхание остановилось у меня в легких, я закрыла глаза и снова услышала слова, как будто я их знала всегда.
– Может быть, – сказала я, удивляясь тому, как нормально звучит мой голос. – Тут написано о верной любви. Может быть, это была его жена. – Я потерла руками лицо. – Трудно на что-то рассчитывать, но мы можем сообщить фамилию доктору Хиршу, чтобы он посмотрел, что найдется. Может быть, муж Кэтрин Энлоу служил на Сент-Саймонсе. А раз мы знаем его фамилию, мы сможем узнать, что с ним случилось.
Тиш протянула мне руку, и я подала ей свою, дрожащую.
Я была довольна своей находкой, но разочарована тем, что мы не узнали ничего определенного о Джеффри, о Памеле или Джорджине или каких-то других персонажах, преследовавших меня в моих снах.
Я уже хотела было предложить сложить все и отправиться на поздний ланч, когда Тиш начала постукивать карандашом по бумаге.
– Это интересно, – пробормотала она.
– Что? – спросили мы с Бет в один голос.
Я надеялась, что Тиш на этот раз будет более щедро выдавать информацию, нежели раньше, – у меня просто не хватит терпения выуживать ее из нее по кусочку.
– Видимо, это привлекло мое внимание, потому что вы акушерка, Ава, но в нескольких письмах, которые я прочитала, где говорится о рождении ребенка, упоминается одна и та же акушерка! Я не запомнила ее фамилию – возможно, потому что они вообще не упоминали ее по фамилии, – но я помню, там говорится, что она с маленькой фермы на Данбер Крик и принимала многих детей от Сапело до Камберленда с тысяча восьмисотого по восемьсот пятнадцатый год. Я не нашла о ней более поздних упоминаний.
– А как ее звали? – спросила я, с трудом удерживаясь, чтобы не схватить ее бумаги и не прочитать самой. Как зачарованная, смотрела я на ее блокнот, внезапно ощутив вокруг себя полное отсутствие кислорода.
Карандаш ее двигался по бумаге почти как в замедленной киносъемке. Она встретилась со мной глазами.
– Памела.
Глава 24
Памела
Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия
Февраль 1815
Я сидела на кровати, щурясь в предрассветном свете и снова прислушиваясь к разбудившему меня звуку. Пар моего дыхания беззвучно растворялся в воздухе, как сон после пробуждения.
Два дня назад у Джеффри снова началась летняя лихорадка, сначала тупая головная боль, а потом озноб и жар. Прошлым летом я давала Джеффри и Робби хинную корку и думала, что я их вылечила. Я слышала, лихорадка возобновляется, но никак этого не ожидала. Однако мне было известно, что симптомы повторяются с периодичностью в два-четыре дня. И каждый раз они переносятся тяжелее, пока больной либо выздоравливает сам по себе, либо нет.
Я осторожно выскользнула из постели, хоть и знала, что разбудить Джеффри практически невозможно. Лихорадка истощила его, и его тело нуждалось в отдыхе. Сунув ноги в домашнюю обувь и набросив халат, я вышла в холл, дверь сама закрылась за мной с легким щелчком.
Я постояла, прислушиваясь к успокаивающему тиканью часов внизу, и ждала, не услышу ли чего-нибудь необычного.
Из комнаты Робби донесся тихий возглас, и я застыла на месте, молясь, чтобы это мне лишь показалось. Если у Робби начнется лихорадка, он гораздо менее готов к новому приступу, чем Джеффри. Но когда тот же звук повторился, я вошла к нему, встав на пороге. Воздух пропитался тошнотворным запахом смеси камфары и лаванды.
При свете единственной лампы Джемма стояла, наклонившись над кроватью, и растирала грудь Робби мазью. Старая лошадка-качалка с красным седлом, которую Джеффри смастерил для нашего сына, когда тот был совсем маленьким, стояла возле окна. Робби ее «перерос», но и слышать не хотел, чтобы убрать ее на чердак.
– Нет! – вырвалось у меня из груди, и тут я заметила присутствие в комнате еще одного человека. Я узнала служанку из дома Куперов на Кэннонз Пойнт, молодую Марту.
– Что ты здесь делаешь? – спросила я в тревоге.
– Джемма послала Зевса принести дров, чтобы держать мастера Робби в тепле. Я помогла ей поставить припарки – это всегда помогает мастеру Куперу, когда у него начинается кашель, – не ответив мне напрямую, проговорила она.
Увидев у себя в доме Марту, я растерялась, но тревога о сыне оттеснила на время другие мысли. Я села в головах постели. Взгляд Робби блуждал, ко лбу прилипли потные волосы. Я наклонилась поцеловать его, и жар ребенка обжег мне губы. Я в страхе взглянула на Джемму, и та успокоила меня взглядом – так она смотрела на беременных, и им становилось легче.
– Все будет хорошо, мисс Памела. Джемма хорошо заботится о мастере Робби, – подала голос Марта.
– Зачем ты здесь? – снова спросила я. Моя тревога все возрастала.
Она стояла, разговаривая со мной.
– В Кэннонз Пойнт британские солдаты. Я пришла сказать Джемме и Зевсу…
О боже праведный… Мы уже знали, что британцы захватили остров Камберленд, и мистер Гоулд на маяке сдержал слово и наблюдал за признаками их возможного появления на Сент-Саймонсе. А поскольку у нас была только маленькая ферма, мы бы не первыми узнали, что у нас незваные гости. Наш Зевс был неравнодушен к Марте, и моя тревога превратилась в серьезные опасения.
– У вас все мирно? – спросила я осторожно, вспоминая рассказанные мне мужем истории, и я читала, что они сожгли Белый дом в Вашингтоне, и о кровопролитии, устроенном ими на Севере совместно с союзниками – индейцами.
– Да, мэм. Британские офицеры – люди порядочные и всегда вежливо говорят с мастером и мистрис Купер. Но они используют Кэннонз Пойнт как свою главную квартиру, и их солдаты говорят, что если мы уйдем с ними, то станем свободными.
Встретившись со мной взглядом, Джемма медленно покачала головой. Я снова посмотрела на сына, и чувство облегчения вызвало у меня приступ слабости.
– Мама? – прошептал Робби.
– Да, мой любимый?
– Мне нехорошо.
Я снова положила руку ему на лоб, у меня было такое чувство, словно мне ее ошпарили. Я перевела взгляд на Джемму.
– У нас больше нет лекарства…
Прошлым летом было так много больных, что я почти истощила весь свой запас медицинских средств от лихорадки. Хинную корку, которую я смешивала с вином, можно было достать только в обмен на что-то, а во время войны это было почти невозможно. Джемма и я знали, что растирания камфарой и кровопускания результатов не приносили.
– В Кэннонз Пойнте есть военный доктор, мисс Памела, – сказала Марта. – Я знаю, потому что звала его к мисс Ребекке. Его зовут доктор Энлоу.
Я услышала шаги в холле, и вошел Зевс с охапкой дров. Свалив ее у камина, он встал рядом, избегая встречаться со мной взглядом.
Марта, взглянув на больного ребенка, повернулась к Джемме:
– Мы уходим. Пойдем с нами, и ты будешь свободна.
Не глядя на нее, Джемма покачала головой. Марта быстрыми шагами пошла к двери. Я встала.
– Зевс?
Он не нашел в себе сил поднять на меня глаза.
Мне было трудно представить себе, что будет делать Джеффри весной без помощи Зевса, но что я могла поделать? Робби заплакал, и я им просто кивнула, но не в знак согласия или понимания, а только в растерянности, и молча следила за тем, как они уходили.
Джемма выжала в тазу тряпку и снова положила ее Робби на лоб. Я тронула ее за руку.
– Благодарю тебя, – сказала я.
Как и я только что, она кивнула и продолжила обтирать Робби личико. Его трясло, бледность уже больше походила на желтизну. Подавляя отчаяние, я старалась говорить спокойно:
– Я сейчас оденусь и посмотрю, что у нас есть в погребе, и принесу тебе все, что смогу найти. А потом мы посмотрим, смогут ли они выпить чаю или бульону.
Попытка организовать мысли и план действий пошла мне на пользу. Я знала, что необходимо движение, чтобы не погрязнуть в более тяжелых страхах. Я умылась и переоделась. Джеффри по-прежнему глубоко спал, его длинное тело не шевелилось под одеялом. Этот образ преследовал меня, когда я вышла из комнаты.
Холодный утренний воздух обжег мне щеки, трава под ногами отяжелела от измороси, насекомых не было слышно. Даже утреннее пение птиц звучало иначе. Щебет вьюрков и воробьев сменили резкие крики погонышей. Но мои птицы со своими песнями вернутся вместе с весенними красками болот – неизменный круговорот жизни, каким он казался далеким в этот мертвый сезон… Но не будет весны для меня без смеха Робби и прикосновений Джеффри.
Принеся в чайнике воды, я разожгла огонь в холодном очаге и засветила лампу, чтобы спуститься в погреб. Теперь я носила ключи на поясе и сейчас сняла ключ от нового замка, который велела Зевсу установить на двери. Зная, что только я и Джемма имеем доступ к лекарствам и травам, я чувствовала себя в безопасности.
Взявшись за ручку двери, я ощутила ладонью холод металла. Высоко держа свечу, я спустилась вниз по ступенькам, прошла мимо картофеля и других запасов и остановилась перед узкими полками, где я держала сосуды с травами. Я смотрела на полупустые полки, заранее зная, что там найду. Камфару, лаванду и мяту – ничего, что могло бы помочь Джеффри и Робби.
Пламя свечи отбрасывало на стену дрожащую тень, и я поняла, что это дрожит моя рука. Я поспешила выйти на тусклый свет, стараясь согреть промерзшие кости. Что предпринять? От Джорджины с ее бесполезным цветочным садом ждать помощи не приходилось. В случае своей болезни или болезни Натэниела она полагалась на меня, как и многие из наших соседей.
Меня терзала злость на Зевса, что он оставил Джеффри без своей подмоги, но гнев помог мне одолеть отчаяние, и я почти приветствовала это чувство, как женщина ликует в ответ на рождение ребенка после девяти долгих месяцев его ожидания. Я была в бешенстве на этих британских солдат, которые, не зная ни меня, ни моей семьи, отняли у меня средства к существованию, ничего мне не дав взамен, без сожаления и даже не имея смелости встретиться с нами лицом к лицу.
С возрожденной целеустремленностью, отчасти погасившей отчаяние, я собрала яйца, заварила для Джеффри и Робби чай и оставила их на попечение Джеммы, чувствуя себя вполне уверенной в том, что она о них позаботится. Верхом я ездила плохо, садясь в седло лишь в случае крайней необходимости, поэтому запрягла лошадь в фургон и отправилась в Кэннонз Пойнт на берегу Хэмптон-Ривер.
В элегантный особняк на каменном фундаменте и с деревянным верхом вела широкая лестница, откуда открывался вид на болота. Но сегодня этот вид был почти неузнаваем из-за палаток, стоявших повсюду, и костров, возле которых толпились солдаты в красно-синих мундирах, как петухи возле курицы.
Я не вошла в дом – у меня не было никаких дел к Куперам. Если британцы забрали то, что принадлежало моей семье, я знала, кто за это заплатит. Медленно подъезжая по главной аллее, я ожидала, что меня остановят и допросят, и я ловила на себе любопытные взгляды, однако, я полагаю, угрозы во мне не видели, так как никто ко мне не подошел.
Понимая, что моей удаче мог скоро прийти конец, я дрожащими руками привязала лошадь у кухни и направилась к большому дому, всматриваясь по дороге в лица солдат в надежде увидеть среди них дружелюбное.
У входа в большой дом одиноко сидел юноша, вытряхивая из сапога камешки. Он выглядел молодо, не старше семнадцати лет, и когда я заговорила с ним, сразу поднялся, поставив ногу в чулке в грязь.
– Я ищу доктора Энлоу, – сказала я как можно более авторитетно. – Не могли бы вы сказать мне, где его найти?
– Да, мэм, – отвечал он с простонародным акцентом. – Посмотрите вон в той палатке. Видите? Она большая, в самом конце.
– Благодарю вас, – ответила я и быстро зашагала, куда он мне показал, прежде чем он успеет спросить меня о моей цели.