Никто не обратил на нее внимания, потому что уже заработал телевизор, и присутствующие уставились в него. На экране благообразная старушка в платье цвета молодого салата о чем-то говорила приятным голосом. На груди у нее была очень большая и красивая бриллиантовая брошь, а на шее три нитки жемчуга.
– Джордж, – произнесла Маргарита, язык у нее явно заплетался, – я тоже хочу такую брошь к следующему Рождеству.
Джейн, ее мама, которая до этого смотрела на дочь с презрением, не выдержала и громко сказала:
– Да заткнешься ты наконец?!!
– Можешь вообще отсюда убираться, – не замедлила ответить Маргарита. – Раз ты в моем доме, так и веди себя достойно.
От такой наглости мать Маргариты стала красной, как свекла из бабушкиного винегрета, и тут же отпарировала:
– Вообще-то, твоего здесь ничего нет, здесь все принадлежит твоему мужу!
Маргарита хотела еще что-то ответить, но вдруг упала со стула на пол и громко захрапела. Борька под столом зарычал угрожающе.
– Господи, – воскликнула моя бабушка, – да отведите же вы ее спать! Джордж, отведи Маргариту в постель. Сколько можно терпеть это безобразие!
Мой папа и дедушка взяли пьяную Маргариту под руки и потащили ее наверх, бумажная корона на ее голове съехала набок, темные очки едва держались на кончике носа. Я видел, как мама Маргариты взяла мобильный телефон и сделала фотографию своей дочери. Никто не обратил на это внимания, все пытались слушать, о чем говорит королева Елизавета, а я кормил под столом Борьку.
Тут бабушки Варя и Элла стали собирать грязные тарелки и остатки угощения, Джейн бросилась им помогать. Потом погасили свет и торжественно внесли пудинг, с колеблющимися над ним язычками синего пламени. Все радостно закричали и захлопали в ладоши. Дедушка принялся раскладывать пудинг на десертные тарелки. Его поливали кто сливками, кто ванильным соусом и ели с большим удовольствием. Я этот дурацкий пудинг просто ненавидел, не говоря уже о том, что после десяти «поросят в пальтишках» был вообще не в состоянии ничего съесть. Борька под столом уснул от обжорства и довольно громко храпел.
Я вылез из-за стола. Обычно нужно было спрашивать разрешение, но на данный момент спрашивать его было не у кого, все занимались какой-то нудной беседой, обсуждали королеву и ее непутевых детей, спорили о чем-то неинтересном, а бабушка Элла при этом называла королеву «ее величество». Я пошел на кухню, чтобы попить воды. Бабушка Варя укладывала посуду в моечную машину. Электрический самовар уже был готов и стоял на столе. Чай и кофе все обычно пили на кухне.
– Бабушка, – сказал я, – когда мы поедем к маме? Мы же должны были сегодня ехать.
– Сегодня мы не поедем, потому что там маронихи и маленький мароненок!
– А «маронихи» – это кто?
– Ну как кто – мама и сестра Дейва и маленький сын сестры.
Почему бабушка называла их маронихами, я не понял. Слово было похоже на слоних, поэтому я на всякий случай спросил у бабушки:
– А кто это – маронихи? Это такие животные? И при чем тут родственники Дейва? А где Дейв?
– Господи, Эдичка, ну не крутись под ногами. Ты же знаешь, что Дейв в командировке, а мы поедем к маме завтра.
– Ну ладно, – сказал я, – пойду смотреть мультик про котов.
Когда я опять зашел в столовую, там все как раз стали выбираться из-за стола. На меня никто не обращал внимания. Я позвал Борьку, и мы тихо побрели наверх. Вот так закончился этот прекрасный день, которого так долго ждали и к которому так долго готовились.
А на мой подарок папа даже не посмотрел, хотя готовил я его целый месяц. Это была картина, и я очень старался, когда ее рисовал. На ней были изображены мы с Борькой на высокой горе, покрытой снегом. Оба мы были на лыжах, и я запечатлел как раз тот момент, когда мы собирались съезжать с горы. На шеях у нас развевались красные шарфы. Моя учительница сказала, что картина просто замечательная и у меня талант. Ну а папа… Слезы покатились у меня из глаз как-то сами по себе, хотя мне совсем не хотелось плакать.
«Ну ничего, для мамы я тоже нарисовал картину, и уж она-то наверняка ее оценит, – успокаивал я сам себя. – Надо только дожить до завтра».
Часть 2 Ближний Восток
Глава первая Мамины новости
На следующий день, который назывался коробочным днем, или же, в другом варианте, днем бокса, мы поехали к маме. По дороге я стал расспрашивать бабушку, почему сегодняшний день – коробочный, и она мне сказала, что, наверное, все-таки он называется днем бокса, ведь на следующий день после Рождества люди занимались различными видами спорта или шли смотреть бокс.
– Лучше обратись с этим вопросом к своему папе, – закончила она, – он все-таки англичанин.
Уже потом я спросил у папы, почему день называется коробочным, и он ответил, что к боксу это не имеет никакого отношения. Название произошло от слова «коробка», по-английски «бокс». А назвали его так потому, что в этот день обычно раздавали слугам подарки, упакованные в коробки.
Но опять я отвлекся. До мамы мы доехали очень быстро. Ее дом стоял в небольшом тупике и от других домов отличался тем, что был совершенно новый. Бабушка с удовольствием оглядела дом и сад, в котором был идеальный порядок, и мы вылезли из машины. Первым выпрыгнул Борька и стал громко лаять на большого рыжего кота, сидевшего на капоте древней и ржавой колымаги.
– Господи, – вздохнула бабушка, – маронихи еще тут! Никак не могут домой уехать.
В это время мама открыла дверь, и мы вошли в ее уютный, теплый, светлый дом, где, в отличие от нашего дома, было очень мало мебели. В большой прихожей у стены стоял старинный маленький стол, на столе светилась красивая лампа. На полу лежал персидский ковер. На противоположной стене висело огромное зеркало, в котором отражался мягкий свет лампы, а потолок украшала люстра из хрусталя. Больше в прихожей ничего не было. Одежда и обувь хранилась в просторном стенном шкафу.
На маме было бархатное платье цвета спелой вишни, плотно облегающее ее полную фигуру. Она принялась обнимать и целовать нас, а наши руки были заняты подарками. В этот момент дверь в прихожую распахнулась и на огромной желтой машине на довольно приличной скорости из нее выехал невероятно красивый мальчик. Он, скорее, был похож на девочку. По плечам у него рассыпались белые кудри, а огромные голубые глаза сияли от счастья. Это был племянник Дейва, сын его сестры. Кто был отцом ребенка, не знал никто. Также никто не знал, каким образом он получился таким красивым. Надо сказать, что сестра Дейва, после того как родила сына, даже похорошела. И она души в нем не чаяла.
Жили обе женщины на пособие по бедности, и все свободные деньги тратили на одежду и игрушки для маленького Тима. Борька при виде желтой машины и орущего во все горло ребенка стал тихо рычать. Но тут к Тиму присоединились мои брат и сестра – Антошка с Алешкой, – и в прихожей образовался клубок из детей и собаки, все заговорили одновременно, и мама громко сказала, чтобы все успокоились. Антошка с Алешкой в этот момент висели на мне, а Борька прыгал вокруг и лаял.
Мы прошли в гостиную. На большом белом диване, который, когда его покупали, подвергся жестокой критике со стороны бабушки из-за непрактичности, лежала мама Дейва, то есть свекровь моей мамы. Вообще, все эти русские названия приводят меня прямо в оторопь. Я долго изучал (с помощью бабушки, конечно), как называются различные родственники по-русски, все эти шурины и девери, свекрови и невестки, и пришел к выводу, что английский язык в этом смысле намного проще, родственники называются – «в законе». Например, мама Дэйва для моей мамы – мама в законе, в отличие от бабушки Вари, которая ее родная мама.
Бабушка Варя сказала, правда, что так говорить нельзя и такой перевод попахивает уголовщиной. Я, как всегда, из ее слов ничего не понял. Уже потом, в Петербурге, я смотрел по телевизору фильм про милиционеров, и там говорили о каком-то воре в законе. Но как же тогда перевести название английских родственников правильно?
Опять меня увело в сторону. Ну так вот, на диване лежала свекровь моей мамы, заполняя собой весь диван, настолько она была толстая. Она смотрела телевизор, ела картофельные чипсы из большой миски, прихлебывала пиво из огромной кружки и уходить никуда не собиралась. Ее дочь, сестра Дейва, полулежала рядом в кресле и делала то же, что и мать, то есть пила и ела. Обе они были в нарядах, но вещи на них выглядели какими-то уж слишком помятыми. Больше всего на свекрови меня поразила кофточка. Верх ее был от купальника, ярко-красного цвета и расшит блестками. Руки и плечи у свекрови были открыты и напоминали жирные поросячьи ножки. Жир свисал и выпирал по ее бокам и под мышками. На дочери была в точности такая же кофточка, но зеленого цвета – традиционный цвет Рождества. Дочь выглядела чуть лучше матери, потому что, как я уже говорил, она похудела.
Бабушка уставилась на обеих красавиц с явным изумлением и даже раздражением.
Бабушка уставилась на обеих красавиц с явным изумлением и даже раздражением.
– Ты же сказала, что мароних не будет, – обратилась она к маме по-русски.
– А они что, тебе мешают? – ответила мама. – Не выгонять же их мне, они как-никак семья.
– Кончайте русский базар! – заорала свекровь.
– Да, кончайте по-русски, – в тон ей заголосила дочь.
Хоть она и похорошела, но выла по-прежнему очень противно.
– Кончайте базар! – поддержал их маленький Тим, а потом то же самое заорали Антошка с Алешкой. Борька начал неистово лаять.
– Садись к нам, Варвара, – не понижая громкости, как будто она находилась в соседнем доме и ее могли не услышать, проорала свекровь. – Аня [2] , дай ей водки, сейчас мы крякнем!
Я видел, как краска отлила от лица бабушки, и понял, что сейчас она развернется и уедет.
– Бабуля, ну прошу тебя, не уезжай. Ведь сегодня праздник. Сейчас начнем открывать подарки, – стал просить я бабушку по-русски.
– Ну ладно, только ради тебя. Моя дочь любит ходить в народ, а я это не люблю.
Что значит «ходить в народ», я не понял, но решил не приставать к бабушке с вопросами, не хотел ее раздражать. Бабушка села на краешек дивана, и мама поставила перед ней рюмку хереса. Бабушка выпила ее залпом, по-русски, и попросила маму налить еще.
– Вот это по-нашему, по-бразильски! – радостно закричала свекровь.
Мы начали открывать подарки. Мама развернула мою картину и долго восторгалась ею. Она всем ее показывала и все повторяла, какой же я талантливый. Маронихи посмотрели на картину мельком и радостно схватили свои подарки. Они очень спешили, когда срывали бумагу с пакетов. Ведь главное – что внутри. Там, внутри, оказалось красивое женское белье гигантских размеров. Мать и дочь остались довольны.
Дети тоже открыли подарки, и их восторгам не было конца! Борька бегал под ногами у всех с маленьким мячиком в зубах. Мячик громко пищал, и Борьке это очень нравилось. Он, наверное, представлял себя на охоте, все-таки Борька был охотничьей собакой, и инстинкты брали свое.
Мама позвала всех к столу и сообщила, что сегодня у нас утка по-китайски. Маронихи моментально вскочили и принялись собираться домой.
– Ты же знаешь, Аня, что мы не любим утку по-китайски.
Мама ничего не ответила. Бабушка радостно улыбалась. Наконец мать, дочь и маленький Тим покинули дом и сели в свою ржавую машину. Алешка с Антошкой расстроились, а Тима пришлось тащить, словно на аркане.
– Не хочу в наш грязный дом! – орал ребенок на всю улицу. – У тети Ани лучше, хочу жить здесь.
Мы наконец-то уселись за стол. Утка пахла восхитительно.
– Я хочу вам сообщить очень интересную новость, – вдруг сказала мама.
– Прямо как в «Ревизоре», – ехидно заметила бабушка.
Мама не обратила на эту реплику никакого внимания и сообщила нам, что она с Антошкой и Алешкой уезжает к Дейву на Ближний Восток, где он работает директором большого нового оздоровительного центра.
– Я хочу Эдичку взять с собой.
У бабушки от изумления даже опустилась рука вместе с рюмкой водки, которую она держала.
– Ты меня прямо огорошила, Настя, – сказала бабушка.
– Я давно хотела, чтобы Эдичка был со мной, но ты же знаешь, мама, какие у меня были обстоятельства.
– Да уж знаю, обстоятельства хуже некуда!
– Ну вот, а теперь я могу взять сына к себе, потому что раньше была уверена, что со мной ему будет хуже, а теперь уже так не думаю. У нас там замечательное жилье, прислуга. Эдичка будет ходить в хорошую частную школу.
– А у Джорджа ты спросила? Он может все это не одобрить.
– Думаю, он согласится. Ему сейчас не до сына. Ты же знаешь. Ну что, Эдичка, – обратилась мама ко мне, – ты согласен поехать со мной в жаркую страну, где никогда не бывает зимы?
– Мамочка, я очень, очень хочу с тобой поехать, но как же Борька?
– Про Борьку, естественно, все забыли, – сказала бабушка.
– Ничего мы не забыли. Борька поедет с нами в багаже. Вообще-то, Эдичке придется лететь одному, я улечу раньше. Эдичка, тебе повесят на шею табличку с именем, стюардессы будут за тобой смотреть, а в Кувейте мы тебя встретим.
– В каком еще кювете? – спросил я.
– Не в кювете, а в Кувейте. Так называется страна, куда мы поедем.
– Ой, а можно, я посмотрю на глобусе?
Я выскочил из-за стола и помчался к глобусу, который стоял тут же в гостиной. Мама не стала меня ругать за то, что я вышел без спроса из-за стола, и тоже подошла к глобусу.
– Вот видишь – это Англия, а вот тут внизу – видишь? – это Кувейт.
– Ой, какой маленький! – удивился я.
– Настя, – вмешалась бабушка, – но там же была война. Куда ты тащишь детей?! Ты что, совсем помешалась?
– Мама, не кричи. Войны давно уже нет, и детям там будет хорошо.
– Господи, везти детей к басурманам, ты же христианка.
– Мама, ну что ты несешь?! – теперь начала раздражаться мама. – Там очень хорошо.
– Я в любом случае не отпущу любимого внука одного, как каторжника какого-нибудь, лететь с доской на груди. Мы полетим вместе, а бедный Борька ни в какой багаж сдан не будет. Он будет сидеть с нами.
– Но ни одна авиакомпания не разрешит собаке лететь в салоне.
– Значит, мы полетим первым классом!
– Но это же очень дорого!
– Ничего страшного. Я найду на это деньги.
Борька стал тихонько подтявкивать под столом, потому что никто не обращал на него внимания и говорили о нем так, будто его не было вовсе. Я полез к Борьке под стол. Алешка с Антошкой сделали то же самое, и под столом образовалась куча-мала. Мы стали возиться, бабушка принялась выгонять нас оттуда, мы выползли на свет божий и понеслись в сад – уж очень нам было весело!
Ура, я стану жить вместе с мамой и не буду видеть Маргариту!
Я был на верху блаженства. Я обнимал брата и сестру, мы смеялись, прыгали и бегали по мокрому, холодному саду, пока нас не загнали в дом.
Глава вторая Отъезд
После этого дня события разворачивались стремительно. Я помню, было много звонков по телефону. Мама даже приезжала несколько раз к нам и беседовала с папой на кухне. Маргарита во время ее визитов тут же исчезала из дому. Я слышал потом, как она сообщала Саймону, что у нее хорошие новости:
– Щенок со своей мамашей и вонючей собакой отчаливают в Кувейт.
Мы с Борькой слонялись по дому, и никто на нас не обращал внимания. Настали каникулы, но все в доме были настолько заняты, что с нами никуда не ходили, даже в зоопарк, хотя обещали. Бабушка, обычно она отвечала за культурную программу, занималась оформлением визы и несколько раз уезжала в Лондон, в посольство Кувейта. Потом я слышал, как она говорила маме, что «басурмане» оказались вежливыми, прекрасно одетыми мужчинами, и манеры у них хорошие. Ее они называли «мадам», а один даже говорил с ней на приличном французском, когда узнал, что бабушка говорит по-французски, чем покорил ее окончательно.
Потом я попрощался с моими одноклассниками. Мне устроили прекрасные проводы, подарили небольшие подарки и написали открытки с пожеланиями счастливого пути. А вредная Сара даже обняла меня и прошептала на ухо:
– Я буду очень скучать!
Я покраснел от удовольствия. Ведь Сара была моей первой любовью, хотя я и не хотел в этом себе признаться.
А через два дня я, бабушка и Борька ехали в аэропорт. Папа вел машину, бабушка сидела с ним рядом и ругала все авиакомпании сразу, а «Британские авиалинии» в особенности, потому что Борьке запретили лететь в салоне даже за огромные деньги. В аэропорту Борьку предстояло сдать в багаж в специальной клетке.
«Ему будет там плохо», – думал я и очень переживал за друга.
Ветеринар вручил нам таблетку, которую Борьке следовало скормить перед полетом, чтобы он спал. Борька тесно прижимался ко мне и мелко дрожал, а я гладил друга по голове и шептал ему, что все будет отлично.
В аэропорту нас задерживать не стали. Сонного Борьку увезли в клетке, и перед тем, как идти на посадку, мы попрощались с папой.
– Я вам очень благодарен, Барбара, что Эдичка летит с вами. Ребенку было бы очень плохо лететь одному.
– Неужели, Джордж, вы думаете, что я бы такое допустила. Ребенок и так растет сиротой при живых родителях.
Папа на это поморщился, но ничего не сказал. Он обнял меня на прощание, и мы с бабушкой отправились на посадку. Я оборачивался и махал папе рукой. Мне стало его почему-то жалко. Он стоял один, такой несчастный и одинокий. Я поправил мой новый рюкзачок на спине и еще крепче прижал к груди Рекса, который, естественно, ехал с нами. Рекса пропустили через рентген вместе с моим рюкзачком, а потом нас с бабушкой заставили открыть наши сумки, то есть бабушкину сумку и мой рюкзак. Служащий аэропорта долго крутил в руках мои карандаши, наверное, думал, могут ли они представлять для кого-то опасность, а у бабушки отобрали пилку для ногтей. Это привело ее в ярость, но она сдержалась и ругаться не стала.
Потом мы походили по магазинам, ничего не купили и поднялись в самолет. Самолет был очень большой. Мы устроились в бизнес-классе. Кресла из черной кожи были такие вместительные, что я подумал, Борька в них поместился бы запросто. Но порядок есть порядок, ничего не поделаешь. Стюардессы стали объяснять нам правила безопасности и правила поведения. Мы пристегнули ремни, самолет пошел на взлет, и уже через пятнадцать минут наша стюардесса направилась к нам с тележкой со всякими напитками. Бабушка взяла себе джин с тоником, я – яблочный сок. Потом мне принесли альбом для раскрашивания и карандаши, после этого был не очень вкусный обед, и бабушка вступила в долгую беседу с нашим соседом, одетым в длинную белую рубаху. На голове у него был платок в клетку, похожий на скатерть в греческом ресторане. Он улыбался бабушке белыми зубами и говорил ей что-то смешное, потому что она заливисто смеялась. Дальше я уже ничего не помнил.