Трясучка нацелился. Дружелюбный услыхал мягкий щелчок тетивы. Мгновение спустя в его грудь тупо ударила стрела. Он поймал древко, с опаской глядя на него. Почти совсем не болело.
— Нам повезло, что на нём не было наконечника. — Морвеер отцеплял проволоку от перьев стрелы. — Мы постараемся избежать дальнейших просчётов, таких как твоя безвременная кончина.
Дружелюбный выбросил затуплённую стрелу и привязал веревку к концу проволоки.
— Вы считаете, та фигня выдержит его вес? — бормоча, спросила Дэй.
— Сульджукский шёлковый шнур, — щёгольски произнёс Морвеер. — Лёгок как пух и прочен как сталь. Он выдержит нас троих одновременно и никто, посмотрев вверх, его не заметит.
— Вы так надеетесь.
— Что я никогда не делаю, дорогая?
— Да, да.
Чёрный шнур засвистел между ладоней Дружелюбного, когда Трясучка начал наматывать проволоку обратно. Он смотрел, как он ползёт через пространство между двумя крышами и отсчитывал шаги расстояния. Пятнадцать, и тот конец оказался у Трясучки. Они туго натянули его между ними, затем Дружелюбный продел шнур сквозь железное кольцо, которое они вбили в доски крыши и начал вязать узлы — первый, второй, третий.
— Ты отвечаешь за этот узел? — спросил Морвеер. — Планом не предусмотрено длительного падения.
— Двадцать восемь шагов, — ответил Дружелюбный.
— Что?
— Падение.
Короткое молчание. — От этого нам не легче.
Туго натянутая чёрная полоска соединила два здания. Дружелюбный знал, что она есть, и всё же с трудом различал её в темноте.
Дэй жестом указала на шнур, на ветру её локоны торчали врастопырку. — После вас.
Морвеер тяжело дыша с трудом перевалился через балюстраду. Говоря на чистоту, прогулку по шнуру нельзя предствить приятной экскурсией, как не напрягай воображение. Половину пути дул ледяной ветер, от которого молотило сердце. Было время, в годы его ученичества у зловещего Мумах-йин-Бека, когда он исполнял такие акробатические номера с кошачьим изяществом, но видимо эти навыки быстро ушли в прошлое вместе с копной его волос. Мгновение он приходил в себя, утирая холодный пот со лба, а потом увидел, что здесь сидит и над ним ухмыляется Трясучка.
— Мы здесь что, шутки шутим? — потребовал ответа Морвеер.
— Смотря над чем ты любишь смеяться. Сколько ты там пробудешь?
— В точности столько, сколько мне нужно.
— Тогда лучше бы тебе пошевеливаться побыстрее, чем на той верёвке. А то когда завтра заведение откроется, ты всё ещё будешь лезть внутрь. — Северянин всё ещё улыбаясь поскользил через перила по шнуру назад, быстро и уверенно, несмотря на всю свою величину.
— Если Бог есть, то он проклял меня моим окружением. — Морвеер, толком даже не став рассматривать мысль о том, чтобы обрезать узел, пока дикарь не прошёл и полпути, пополз в узкий, покрытый свинцовым листом промежуток между пологими шиферными скатами, следуя к середине здания. Впереди блестела великая стеклянная крыша, свет матово мерцал сквозь тысячи преломляющих стёкол. Дружелюбный сидел там на корточках и уже разматывал с талии второй моток шнура.
— Ах, современная эпоха. — Морвеер встал на колени возле Дэй, нежно прижимая руки к стеклу. — Что же они придумают дальше?
— Мне кажется наградой жить в такое замечательное время.
— Как и должно быть всем нам, дорогая. — Он осторожно заглянул внутрь банка. — Как и должно быть всем нам. — Коридор освещался скудно, по единственному светильнику горело в каждом конце, придавая драгоценный блеск позолоченым рамам громадных картин, но оставляя густую тень в дверных проёмах. — Банки, — прошептал он, с тенью улыбки на лице — стараются экономить на всём.
Он вытащил свои инструменты стекольщика и начал щипчиками поддевать свинцовое покрытие, аккуратно вынимая каждый кусок стекла в сгустках замазки. Блеск его ловкости ничуть не затуманился с годами, и у него заняло всего лишь мгновения вынуть девять стеклянных панелей, разрезать кусачками свинцовую сетку и отогнуть её, оставляя подходящий для него лаз ромбовидной формы.
— Уложились точно во время, — прошептал он. Свет от фонаря стражника пополз по обитым стенам коридора, неся отблеск зари тёмным полотнам. Шаги отдавались эхом, когда он проходил под ними, отводя душу раскатистым зевком — его длинная тень вытянулась на мраморной плитке. Морвеер тихонечко выдохнул в свою духовую трубку.
— Га! — Стражник хлопнул рукой по макушке и Морвеер пригнулся. Снизу донеслись шаги, шарканье, булькание, затем громкий стук и лязг заваливающегося тела. Заглянув обратно в проём, можно было ясно увидеть распластанного на спине стражника, освещенного светом фонаря возле протянутой руки.
— Отлично, — выдохнула Дэй.
— Естественно.
— Сколько бы мы не говорили про науку, она всегда кажется сродни магии.
— Мы, как кто-нибудь мог бы сказать — волшебники современности. Верёвку, если вам не трудно, Мастер Дружелюбный. — Заключенный перебросил один конец шнура из шелка, другой оставался завязанным вокруг его пояса. — Ты точно выдержишь мой вес?
— Да. — От молчаливого здоровяка исходило неумолимое ощущение чудовищной силы, придавшее некоторую степень уверенности даже Морвееру. Обвязавшись верёвкой и собственноручно завязав узел для страховки, он опустил в ромбическое отверстие сперва один ботинок на мягкой подошве, а затем другой. Протиснул туда бёдра, затем плечи и оказался внутри банка.
— Вниз. — И он поплыл вниз, быстро и плавно, как будто его опускал механизм. Ботинки коснулись плитки, и он, дёрнув рукой, распустил узел, беззвучно скользя в затемнённый проём, духовушка наизготовке. Пусть он и ожидал, что в здании окажется только один стражник, но нельзя слепо полагаться на ожидания.
Всегда первым делом убедись.
Глаза бегали туда-сюда по затемнённому коридору, кожа горела в волнительном возбуждении от текущей работы. Ничто не двигалось. Только тишина, настолько полная, что давила на его навострённые уши.
Он посмотрел наверх, увидел лицо Дэй и ласково поманил её. Она соскользнула так проворно, как скоморох в цирке и поехала вниз. Их снаряжение закреплено в обернувшей её ленте с карманами из чёрной ткани. Коснувшись ногами земли она выпуталась из верёвки и улыбнувшись, порхнула к нему.
Он чуть было не улыбнулся в ответ, но удержался. Ей не стоило бы знать о том тепле и признательности за её способности, за её рассудительность и характер, что развивались за эти три совместных года. Ей бы не стоило даже догадываться о глубине его благодарных чувств. Когда он позволял себе такое, то люди неизбежно предавали его доверие. Времена его сиротства, его ученичества, его жизни в браке, его работы — все они просто усыпаны наиболее горькими предательствами. Это правда, что его сердце вынесло множество ран. Он никогда не должен выходить с ней за рамки профессиональных отношений, так он защитит их обоих. Его от неё, а её от самой себя.
— Чисто? — прошипела она.
— Как на разделочной доске, — проурчал он, возвышаясь над поражённым стражником, — и всё идёт по плану. В конце концов, что нас наиболее раздражает?
— Горчица?
— А также?
— Случайности.
— Правильно. Ведь среди них не бывает счастливых. Берись за ноги.
Приложив существенные усилия они переместили его через коридор за его стол и усадили в кресло. Голова отбрыкнулась назад, и он захрапел, длинные усы качались над его губой.
— Аххх, он спит как младенец. Реквизит, будь добра.
Дэй вручила ему пустую бутылку из под спиртного и Морвеер осторожно установил её на плитку рядом с сапогом стражника. Потом она передала ему бутылку, заполненную наполовину. Он вынул затычку и выплеснул на грудь стражникова кожаного с подбоем камзола. После чего осторожно положил её набок у его свисающих пальцев. Выпивка едкой лужицой растеклась по плиткам пола.
Морвеер отступил назад и ладонями обвёл в рамку эту сцену. — Экспозиция… подготовлена. Какой работодатель не подозревает, что его ночной дозорный отведывает, вопреки чётким инструкциям, малую дозу или две как стемнеет? В глаза сразу бросится нерадивое отношение, громкий храп, вонь перегара. Достаточные основания для его немедленного увольнения сразу, как только с рассветом его обнаружат. Он будет оправдываться, кричать о своей невиновности, но при полном отсутсвии малейших оснований, — он внимательно обшарил рукой в перчатке голову стражника и вынул из его скальпа выпущенную иглу, — дальнейших разбирательств не возникнет. Всё совершенно обыденно. За исключением того, что вскоре обыденным не будет ничего, правда? О, нет. В молчаливых стенах Вестпортского отделения… банковского дома "Валинт и Балк"… окажется смертоносная тайна. — Он задул пламя фонаря стражника, погружая их в кромешную тьму. — Сюда, Дэй, ступай не колеблясь.
Они прокрались друг за дружкой по коридору, пара немых теней, и остановились у тяжёлой двери кабинета Мофиса. Блеснули отмычки Дэй, когда она, нагнувшись, вставила их в замок. Лишь миг был потрачен, на то, чтобы кулачки замка повернулись с мясистым лязгом, зато дверь отворилась бесшумно.
— Дрянные запоры для банка, — сказала она, вытаскивая отмычки.
— Хорошие замки они ставят туда, где деньги.
— А мы пришли не воровать.
— О, нет, нет, мы несомненно редкий вид взломщиков. Мы приносим подарки. — Он обошёл вокруг чудовищного стола Мофиса и распахнул увесистую счётную книгу, стараясь ни на волос не сдвинуть её с того места, где она лежала. — Раствор, будь добра.
Она вручила ему бутылочку, почти до горлышка наполненную жидкой пастой, и он бережно открутил пробку с лёгким всасыванием воздуха. Для нанесения он использовал тонкую кисточку. Именно тот инструмент, что нужен художнику, обладающему таким же как у него неисчерпаемым талантом.
Страницы трещали, когда он их переворачивал, нанося лёгкий мазок на уголок каждой.
— Видишь, Дэй? Быстро, ровно и точно, но тщательно и осторожно. Тщательно и осторожно — это самое главное. Что убивает большинство практикующих наше ремесло?
— Их собственные вещества.
— Истинно так. — И со всей тщательностью он закрыл счётную книгу, её страницы уже просохли, убирая кисточку и плотно закручивая пробку обратно.
— Пора идти, — сказала Дэй. — Я хочу есть.
— Пора? — расширилась улыбка Морвеера. — О, нет, моя милая, мы далеко не закончили. Ты должна ещё отработать свой ужин. Впереди у нас долгий ночной труд. Очень… долгий… ночной… труд.
— Эй.
Трясучка, чуть не прыгнув прямо через перила — настолько это было неожиданно, заозирался по сторонам, сердце билось где-то в горле. Муркатто подкралась сзади, она ухмылялась, дыхание дымкой вилось вокруг её тёмного лица.
— Клянусь мёртвыми, ты меня напугала. — зашипел он.
— Всяко лучше, чем то, что сделали бы с тобой те стражники. — Она придвинулась к железному кольцу и потянула узел. — Значит, ты смог туда попасть? — В голосе довольно неслабое удивление.
— Разве ты во мне сомневалась?
— Я думала ты расшибёшь свой череп, если конечно сможешь забраться достаточно высоко.
Он пальцем постучал по голове. — Наименее уязвимая часть меня. Отвязалась от наших друзей?
— На полдороге к улице Лорда Сабельди, будь ему неладно. Если б я знала, что они так легко поведутся, я бы окрутила их с самого начала.
Трясучка усмехнулся. — Что ж, рад что ты окрутила их в конце, иначе они скорей всего скрутили бы меня.
— Не могла этого допустить. У нас ещё очень много работы. — Трясучка поёжился. Временами легко забывается, что их работа — убивать людей. — Холодно, а?
Он фыркнул. — Там, откуда я родом, это летний денёк. — Он вытащил из бутылки пробку и протянул ей. — Оно поможет тебе согреться.
— Ну, ты такой заботливый. — Длинный глоток. А он смотрел как ходят мышцы её шеи.
— Для одного из банды наёмных убийц, я очень заботливый.
— Чтобы ты знал — среди наёмных убийц попадается очень милые люди. — Она ещё раз глотнула, затем протянула бутылку обратно. — Конечно, в этой команде их нет.
— Чёрт, конечно нет. Каждый из нас и дерьма не стоит. Или каждая.
— Они там, внутри? Морвеер и его подпевалка?
— Айе, и уже, по моему, какое-то время.
— И Дружелюбный с ними?
— Он с ними.
— Морвеер сказал, сколько он там пробудет?
— Он, да чтобы мне что-то сказал? Я думал, это я у нас оптимист.
Посреди холодного безмолвия они съёжились и вместе прислонились к перилам, всматриваясь в тёмные очертания банка. Почему-то ему было очень тревожно. Даже больше, чем положено, когда планируешь совершить убийство. Он украдкой скосил на неё глаза, и не успел отвести их достаточно быстро, когда она посмотрела на него.
— Выходит, нам больше нечего делать, кроме как ждать и мёрзнуть, — произнесла она.
— Думаю, больше нечего. Если только, ты не хочешь подстричь меня ещё короче.
— Я бы побоялась доставать ножницы, ведь ты б сразу начал раздеваться.
У него вырвался смех. — Очень хорошо. Считаю, ты заработала ещё глоток.
— Да я вообще юмористка, для бабы, которая нанимает убийц. — Она придвинулась ближе, чтобы взять бутылку. Вполне близко, чтобы у него возникло что-то вроде покалывания в том боку, который ближе к ней. Вполне близко, чтобы он вдруг осознал, что у него участилось дыхание. Он отвернулся, не желая строить из себя ещё большего дурака, чем ему уже удалось за последнюю пару недель. Услышал как она запрокинула бутылку, услышал как она пьёт.
— Снова благодарю.
— Не за что. Всё что смогу, Вождь, просто скажи.
Когда он повернул голову, она смотрела прямо на него, губы твёрдо сжаты, глаза устремлены в его глаза. Так было с ней, когда она решала, сколько он стоил. — Есть тут ещё одна вещь.
Морвеер с виртуозной изысканностью задвинул на место последние листы свинца и сложил стекольщицкие инструменты.
— Ещё послужит? — спросила Дэй.
— Сомневаюсь, что оно отразит бурю с ливнем, но до завтра доживёт. Вдобавок я надеюсь, что их займут гораздо более серьёзные неприятности, чем протекающее окно. — Он смахнул последние катышки замазки со стекла и пошёл вслед за ассистенткой по крыше к парапету. Дружелюбный уже пересёк шнур, нечто коренастое на корточках виднелось на другой стороне наполненного лишь воздухом ущелья. Морвеер заглянул через край. За шипами и резьбой орнамента гладкая каменная колонна головокружительно обрывалась навстречу булыжной мостовй. Водя фонарями, мимо неё как раз проходила одна из групп стражи.
— А что с верёвкой? — зашипела Дэй, как только они оказались рядом. — Когда поднимется солнце, кто-нибудь…
— Все мелочи предусмотрены. — Морвеер усмехнулся доставая крошечный флакончик из внутреннего кармана. — Пара капель разъест узел через какое-то время после нашего перехода. Нам надо только подождать на той стороне и смотать её.
Насколько можно было определить во тьме, его ассистентка выглядела неуверенно.
— Что, если его разъест прежде, чем…
— Не разъест.
— Однако, случай кажется рискованным.
— На что я никогда не полагаюсь, дорогая?
— На случай, но…
— Во всяком случае, ты пойдешь первой.
— Можете не переживать об этом. — Дэй нырнула под верёвку и полезла вперёд вдоль неё, ставя руку за руку. Достичь той стороны заняло у неё не больше времени, чем досчитать до тридцати.
Морвеер раскупорил бутылочку и дал нескольким каплям упасть на узлы. Подумав, он добавил ещё немного. У него не было желания ждать, пока проклятая штука развяжется, до самого восхода. Он выждал, пока внизу уберётся следующий патруль, затем взгромоздился на парапет с, надо признать, гораздо меньшей ловкостью, чем показала его ассистентка. Всё таки в излишней поспешности нужды не было. Всегда первым делом убедись. Он взял верёвку в защищённые перчатками руки, повис на ней, забросил наверх один ботинок, поднял другой…
Раздался грубый рвущийся треск, и внезапно холодный ветер коснулся его колена. Морвеер уставился вниз. Его штанина напоролась на шип, выдававшийся гораздо дальше остальных, и разорвалась почти до самой задницы. Он потряс ступнёй, пытаясь распутать её, но добился только того, что шип схватил его ещё крепче.
— Вот падла. — Это явно не входило в план. Слабый дымок теперь свивался в кольца от балюстрады, оттуда, где привязали верёвку. Похоже, что кислота дейстовала быстрее, чем от неё ожидалось.
— Падла. — он извернушись, качнулся обратно к крыше банка и завис возле дымящегося узла, обхватывая верёвку одной рукой. Достал из внутреннего кармана скальпель, потянулся и стал срезать разлохмаченную ткань с шипа ловкими ударами. Раз, два, три и с хирургической точностью практически всё готово. Последний штрих, и…
— Ааа! — Он с досадой, а затем с растущим ужасом понял, что задел лезвием свою людыжку. — Падла! — Режущая кромка вымочена Ларинкской настойкой и, из-за того, что от данного вещества его всегда по утрам мутило, он позволил угаснуть сопротивляемости организма к той настойке. Это был бы не приговор. Сам по себе. Но отравитель вполне мог под её воздействием выпустить верёвку, а иммунитета к приземлению плашмя на твёрдые булыжники мостовой он так и не выработал. Насмешка, конечно, горькая. Большинство практикующих его ремесло убили их собственные агенты.
Он зубами стянул перчатку и неловко зашарил по карманам, ища временное противоядие, булькая проклятиями через кожу перчатки, качаясь из стороны в сторону в то время, как порывы холодного ветра покрыли гусиной кожей всю его голую ногу. Малюсенькие стеклянные тюбики стучали под пальцами, к каждому прицеплена метка, чобы он мог распознать их наощупь.