Нѣкоторые изъ подобныхъ людей предаются этому унизительному пороку подъ вліяніемъ горя и несчастій. Обманутыя надежды, на которыхъ основывалось благополучіе ихъ жизни, смерть нѣжно любимаго созданія, скорбь, медленно снѣдающая сердце, доводятъ ихъ до безумія, и они представляютъ собою отвратительный образецъ съумасшедишхъ, медленно умирающихъ отъ своихъ собственныхъ рукъ. Но самая большая часть изъ нихъ добровольно и съ открытыми глазами бросаются въ бездну, въ которую упавши однажды, они никогда уже не возвращаются, напротивъ того, глубже и глубже погружаются въ нее, и наконецъ спасеніе становится для нихъ совершенно безнадежнымъ.
Представимъ себѣ, что подобный человѣкъ стоитъ подлѣ кровати умирающей своей жены, между тѣмъ какъ дѣти его, опустившись на колѣни вокругъ болѣзненнаго ложа, мѣшаютъ тихіе порывы своей скорби съ невинными мольбами. Комната меблирована скудно, и чтобъ узнать всю скорбь, всю нужду и заботы, которыя скрывались въ этой комнатѣ въ теченіе многихъ томительныхъ лѣтъ, стоитъ взглянуть на блѣдный образъ женщины, жизнь которой быстро улетаетъ. Молодая дѣвица, лицо которой орошено слезами, поддерживаетъ голову умирающей. Эта дѣвица — дочь страдалицы. Но не къ дочери обращено истомленное лицо умирающей; холодные и трепещущіе пальцы ея не сжимаютъ руки, на которой покоится ея головка: нѣтъ! они слабо прикасаются къ рукѣ мужа, затухающіе взоры остановились на его лицѣ, и подъ вліяніемъ ихъ онъ трепещетъ. Одежда мужа въ безпорядкѣ, лицо его пылаетъ, глаза налились кровью, веки тяжелы. Его только что призвали отъ шумной оргіи къ скорбному и смертному одру.
Прикрытая лампада разливаетъ тусклый свѣтъ на предметы, окружающіе ложе страдалицы, и оставляетъ прочія части комнаты въ глубокой темнотѣ. Окрестъ дома водворяется безмолвіе ночи, внутри его — летаетъ ангелъ смерти. Надъ каминомъ повѣшены часы. Тихій, однообразный звукъ маятника одинъ только нарушаетъ глубокую тишину. Всѣ присутствующіе притаили дыханіе: каждый изъ нихъ знаетъ, что слѣдующій бой часовъ будетъ вмѣстѣ и погребальнымъ звономъ отлетѣвшей душѣ.
О, какъ страшно ждать и наблюдать за приближеніемъ смерти, знать навѣрное, что всякая надежда на выздоровленіе исчезла, сидѣть и считать печально скучные часы медленныхъ и долгихъ ночей! Кровъ застываетъ въ жилахъ, когда вы слышите, что самыя драгоцѣнныя, самыя сокровенныя тайны души раскрываются передъ вами, когда горячка и бредъ срываютъ маску и обнаруживаютъ вамъ жизнь человѣка во всей ея наготѣ. Какую странную исповѣдь читаетъ умирающій въ послѣднія минуты своей жизни! сколько вины и преступленій заключается въ этихъ признаніяхъ! окружающіе смертный одръ иногда съ ужасомъ отступаютъ отъ него: они страшатся, чтобы видѣнное и слышанное ими не заразило ихъ. И много, много несчастныхъ умирали одиноко, признаваясь въ преступленіяхъ; одно названіе которыхъ удалило бы самыхъ неустрашимыхъ людей.
Но вамъ не услышать подобныхъ признаній отъ страдалицы, ложе которой окружаютъ дѣти. Полу-скрываемые вздохи и рыданіе ихъ нарушаютъ безмолвіе комнаты. И наконецъ, когда слабая рука матери остается неподвижною, когда потухающій взоръ ея слабо переходитъ отъ отца къ дѣтямъ, когда она тщетно старается что-то сказать и голова ея тяжело опускается на подушку, тогда все притихаетъ, и она, по видимому, предается сладкому сну. Дѣти наклоняются надъ ней; они призываютъ ее — сначала тихо и нѣжно, а потомъ громкимъ и раздирающимъ воплемъ отчаянія. Но на призывъ ихъ нѣтъ отвѣта. Они прислушиваются къ ея дыханію, но дыханіе замерло въ ея груди. Они щупаютъ біеніе сердца, но оно затихло навѣки. Это сердце сокрушилось, и страдалица заснула непробуднымъ сномъ.
Мужъ опускается подлѣ кровати на стулъ и обѣими руками сжимаетъ себѣ пылающую голову. Онъ смотритъ то на одно, то на другое дитя и, встрѣчаясь съ горячими слезами ихъ, невольно содрогается. Ни одного слова утѣшенія не достигаетъ его слуха, ни одного взгляда состраданія не останавливается на его лицѣ. Всѣ и все охладѣло къ нему, и когда онъ неровными шагами удаляется изъ комнаты, никто не слѣдуетъ за нимъ, никто не хочетъ утѣшать его.
Но было время, когда множество друзей окружали его во время горести, когда искреннее состраданіе отвѣчало на его душевную скорбь. И гдѣ же теперь эти друзья? Друзья, родственники, знакомые одинъ за другимъ отстали отъ него, покинули его какъ безпутнаго человѣка, какъ горькаго пьяницу. Одна только жена прильнула къ нему, одна только она дѣлила съ нимъ радости и горе и при крайней нищетѣ терпѣливо переносила тяжкій недугъ, и чѣмъ же онъ заплатилъ ей за это? онъ едва доплелся изъ таверны въ то время, когда несчастной матери оставалось нѣсколько минутъ жизни.
Время проходитъ: трое оставленныхъ ему дѣтей подростаютъ и наконецъ выходятъ изъ дѣтскаго возраста. Отецъ по прежнему тотъ же закоренѣлый, неисправимый пьяница, но только сдѣлался еще бѣднѣе, еще оборваннѣе, еще распутнѣе. Мальчики долго бѣгаютъ по улицамъ безъ всякаго присмотра, безъ всякаго воспитанія и наконецъ совсѣмъ покидаютъ его; при немъ остается одна только дочь, и остается для тяжкой работы. Брань и побои всегда доставляютъ ему нѣсколько денегъ чтобъ снести ихъ въ таверну. И такимъ образомъ разгульная жизнь течетъ обычнымъ чередомъ.
Однажды вечеромъ онъ возвращается домой около десяти часовъ, — ранѣе обыкновеннаго, потому что дочь его вотъ уже нѣсколько дней лежитъ больная, и слѣдовательно ему не на что гулять въ тавернѣ. Для пріобрѣтенія денегъ руками дочери онъ первый разъ во время ея болѣзни рѣшается посовѣтовать ей обратиться къ приходскому доктору, или по крайней мѣрѣ рѣшается спросить, чѣмъ она страдаетъ. Была дождливая декабрьская ночь; вѣтеръ дулъ пронзительно холодный и дождь падалъ крупными, тяжелыми каплями. По дорогѣ онъ выпрашиваетъ у проходящихъ нѣсколько пенсовъ, покупаетъ небольшую булку (замѣтьте — онъ заботится о дочери, когда видитъ въ ней орудіе для пріобрѣтенія денегъ) и торопится къ дому съ такой быстротой, сколько позволяютъ ему вѣтеръ и дождь. Между улицей Флитъ и набережной Темзы находится нѣсколько грязныхъ ветхихъ строеній. Къ одному-то изъ этихъ строеній онъ и направляетъ свои нетвердые шаги.
Переулокъ, въ который онъ поворачиваетъ, самый грязный и самый бѣдный. Дома, вышиною отъ двухъ и до четырехъ этажей, окрашены тѣми неопредѣленными красками, какія время, сырость и гнилость сообщаютъ зданіямъ, сооруженнымъ изъ самыхъ грубыхъ и самыхъ твердыхъ матеріаловъ. Окна многихъ домовъ заклеены бумагой; двери попадали съ петель; почти изъ каждаго окна высовывается жердь для сушки бѣлья; изъ каждой комнаты вылетаютъ громкіе звуки брани и ругательствъ.
Одинокій фонарь въ центрѣ мрачнаго двора погашенъ или силою вѣтра, или кѣмъ нибудь изъ обитателей этого мѣста, для того, чтобы жительство его не было доступно для человѣка незнакомаго съ мѣстностью; единственный свѣтъ, подающій на избитую мостовую, выходитъ изъ оконъ комнатъ, принадлежащихъ болѣе счастливымъ обитателямъ, которымъ подобная роскошь еще доступна. Посреди переулка проходило глухое журчанье потока грязи вмѣстѣ съ дождевой водой: вѣтеръ свисталъ между вѣтхими домами, двери и ставни пронзительно скрипѣли на петляхъ, окна дребезжали. Казалось, что каждый новый порывъ вѣтра грозилъ разрушеніемъ всему кварталу.
Человѣкъ, за которымъ мы слѣдимъ, почти ощупью пробираясь въ эту берлогу, безпрестанно попадаетъ въ глубокія лужи и наконецъ доходитъ до послѣдняго дома въ кварталѣ. Двери, или, лучше сказать, остатки отъ дверей, стояли настежь для лучшаго удобства безчисленному множеству жильцовъ. По старой и переломанной лѣстницѣ мужчина ощупью пробрался на чердакъ.
Уже онъ находился въ двухъ ступенькахъ отъ своей комнаты, какъ вдругъ отворяется дверь въ нее и является дѣвушка. Видъ этой дѣвушки болѣзненно изнуренный; его можно сравнить со свѣчей, которую она прикрывала изсохшей рукои.
— Это вы батюшка? спрашиваетъ дѣвушка.
— Кому же еще быть, какъ не мнѣ? грубо отвѣчаетъ отецъ. — Отчего же ты дрожишь? Сегодня я немного пилъ: безъ денегъ не достанешь вина, а безъ работы не достанешь денегъ. Скажи, пожалуста, какая нелегкая приключилась тебѣ?
— Я нездорова, батюшка… я не совсѣмъ здорова, отвѣчаетъ несчастная дочь, заливаясь слезами.
— Я знаю, что ты нездорова, возражаетъ отецъ такимъ тономъ, какимъ говорить человѣкъ, когда онъ принужденъ бываетъ допустить весьма непріятный фактъ. — Тебѣ нужно скорѣе поправляться: ты знаешь, что намъ нужны деньги. Отправдяйся же къ приходскому доктору и скажи, чтобы онъ далъ тебѣ лекарства. Они должны вылечить тебя: они берутъ за это деньги. Чтожь ты стоишь въ дверяхъ? Пусти меня… да что же ты стоишь тутъ? тебѣ я говорю?
— Батюшка, шопотомъ говоритъ дѣвушка, притворяя дверь и заслоняя входъ въ нее: — батюшка, вы не знаете, что Вильямъ воротился назадъ.
— Кто? съ изумленіемъ восклицаетъ отецъ.
— Ради Бога, тише, возражаетъ дочь. — Вильямъ воротился, мой братъ Вильямъ.
— А что ему здѣсь нужно? вопрошаетъ отецъ, стараясь сохранить спокойствіе. — Небось ему нужно денегъ? хлѣба? вина? Ошибся, очень ошибся, если только за этимъ пришелъ сюда. Не туда попалъ, любезный!… Дай мнѣ свѣчу!… дай же мнѣ свѣчу, дура… я вѣдь не трону его.
Онъ грубо выхватываетъ свѣчу изъ рукъ дочери и, входитъ въ комнату.
Подлѣ камина, въ которомъ тлѣлся жалкій огонекъ, на старомъ истертомъ сундукѣ, сидитъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати-двухъ отъ роду, бѣдно одѣтый въ куртку и брюки изъ грубой матеріи. Голова его задумчиво склонена на руку. При входѣ отца онъ вздрогнулъ.
— Мэри, запирай скорѣе дверь, говоритъ молодой человѣкъ, весьма торопливо. — Запирай дверь, Мэри. Вотъ такъ. Батюшка, ты, кажется, не узнаешь меня. Мудрено, впрочемъ, и узнать. Много прошло времени, съ тѣхъ поръ, какъ ты прогналъ меня. Ты очень легко могъ позабыть меня.
— Чтожь тебѣ нужно здѣсь? спрашиваетъ отецъ, опускаясь на стулъ, по другую сторону камина. — Чего же ты хочешь отъ меня теперь?
— Убежища, прикрытія, отвѣчаетъ сынъ; — Я въ бѣдѣ — вотъ и все тутъ. Если меня поймаютъ, то непремѣнно повѣсятъ. А если я не останусь здѣсь, то меня непремѣнно поймаютъ. Вотъ вся моя исторія.
— То есть ты хочешь сказать, что ты ограбилъ кого нибудь… или убилъ, не такъ ли?
— Такъ точно, отвѣчаетъ сынъ. — Тебя это изумляетъ?
И вмѣстѣ съ этимъ онъ пристально смотритъ на лицо отца.
Отецъ отводитъ свои взоры и устремляетъ ихъ въ полъ.
— Гдѣ же твои братья? спрашиваетъ онъ, послѣ продолжительной паузы.
— Тамъ, откуда они тебя никогда не потревожатъ: Джонъ въ Америкѣ, а Генри умеръ.
— Умеръ?! произноситъ отецъ, и по всему тѣлу его пробѣгаетъ трепетъ, скрыть который онъ не въ состояніи.
— Да, умеръ, отвѣчаетъ молодой человѣкъ. — Онъ умеръ на моихъ рукахъ: лѣсничій подстрѣлилъ его. Онъ покачнулся назадъ; я подхватилъ; его, и его кровь обагрила мою руку; она лила ручьемъ изъ праваго бока. Спустя нѣсколько минутъ, онъ началъ уже умирать, но вдругъ всталъ на колѣни, на траву, и сталъ молиться Богу. Онъ говорилъ, что «если мать его на небесахъ, то она помолится, за ея младшаго сына, и Богъ услышитъ молитву ея и проститъ его. Я былъ любимый ея сынъ. Мнѣ пріятно вспомнить теперь, Вилль, тѣ минуты, когда она умирала. Я былъ тогда очень небольшой…. Сердце мое разрывалось; помню, что я стоялъ на колѣняхъ, въ ногахъ ея постели, и благодарилъ Бога за то, что Онъ научилъ меня такъ нѣжно любить мою мать, — такъ нѣжно, что поступками своими я ни разу не заставлялъ ее плакать… О, Вилль, зачѣмъ небо отняло у насъ ее!» Его его послѣднія слова; какъ хочешь, такъ и понимай ихъ. Помнишь ли, что въ то самое утро, какъ мы убѣжали, ты до крови прибилъ его.
Сестра молодого человѣка плачетъ; отецъ, склонивъ голову, угрюмо качается взадъ и впередъ.
— Если меня поймаютъ, продолжаетъ молодой человѣкъ:- то привезутъ въ провинцію и повѣсятъ за убійство убійцы моего брата. Безъ твоей помощи, никому не отъискать меня. Конечно, ты можешь отдать меня въ руки правосудія, но до тѣхъ поръ и останусь здѣсь и не выду отсюда, пока не представится случай бѣжать за границу.
Въ теченіе двухъ сутокъ всѣ трое оставались въ жалкой комнатѣ, не высовываясь за дверь. На третій день дочери сдѣлалось хуже, и скудныя крохи пищи, которыя оставались у нихъ, всѣ вышли. Необходимость побуждала кого нибудь вытти со двора; по той же необходимости, выборъ палъ на отца, и онъ выходитъ съ наступленіемъ ночи.
Онъ достаетъ лекарства для дочери и собираетъ подаяніемъ немного денегъ. На возвратномъ пути ему поручаютъ посмотрѣть за лошадью, онъ получаетъ за это полъ-шиллинга: и запасъ его становится весьма достаточнымъ для поддержанія семьи дня на два или на три. Но ему нужно проходить мимо знакомой таверны, и онъ невольно останавливается передъ ней; потомъ снова: идетъ впередъ — потомъ обращается къ ней; еще разъ останавливается — и наконецъ рѣшается заглянуть въ нее. Двое мужчинъ, которыхъ онъ не замѣтилъ, слѣдятъ за нимъ. Потерявъ надежду отъискать преступника, они хотѣли уже удаляться, но нерѣшительность въ прохожемъ привлекаетъ ихъ вниманіе, и когда несчастный отецъ входитъ въ таверну, они слѣдуютъ за нимъ.
— Не хочешь ли, пріятель, выпить со мной? говоритъ одинъ изъ мужчинъ, предлагая рюмку водки.
— Да кстати и со мной, говоритъ другой мужчина, наливая вторую рюмку, вслѣдъ за тѣмъ, какъ кончилась первая.
Отецъ вспоминаетъ о голодныхъ дѣтяхъ и объ опасности сына. Но это воспоминаніе ни къ чему не ведетъ его. Онъ продолжаетъ пить, и разсудокъ покидаетъ его.
— Не правда ли, Варденъ, что сегодняшняя ночь никуда не годится? говоритъ одинъ изъ незнакомцевъ, обращаясь къ несчастному отцу, который собирается уйти, издержавъ на водку половину денегъ, отъ которыхъ быть можетъ, зависѣла жизнь его дочери.
— Не правда: эта ночь какъ нельзя лучше пригодилась бы нашему пріятелю. И кто его знаетъ, куда онъ запрятался, тихо возражаетъ другой.
— Присядемъ-ка лучше сюда, снова говоритъ первый, увлекая полу-пьянаго въ уголъ таверны. — Куда теперь итти по такой непроходимой грязи! Мы и сами не торопимся отъискать одного молодца, хотя и нужно, какъ можно скорѣе обрадовать его, что дѣло его кончилось благополучно. Впрочемъ, и то надобно сказать, гдѣ теперь его отъищещъ. А можетъ быть, онъ и безъ насъ знаетъ объ этомъ… какъ ты думаешь, любезный Варденъ?
— Нѣтъ, онъ вовсе не знаетъ, отвѣчалъ отецъ.
Незнакомцы бросаютъ другъ на друга выразительныя взгляды.
— Куда какъ бы славно было для него, еслибъ онъ узналъ, что въ докахъ стоитъ готовый корабль, который въ полночь снимается съ якоря и уходитъ за границу, продолжаетъ первый. — Мы очень кстати пригодились бы ему. Паспортъ для него взятъ на чужое имя: мало того, такъ и деньги за паспортъ уплачены. Право, большое было бы счастье встрѣтиться съ нимъ.
— Да, правда, что большое, повторяетъ второй незнакомецъ.
— Такое счастье рѣдко попадается на нашу долю, говоритъ первый, подмигивая своему товарищу.
— Очень, очень рѣдко, отвѣчаетъ товарищъ, съ выразительнымъ взглядомъ.
— Эй, малый, дай сюда еще стаканчикъ, проворной! приказываетъ первый незнакомецъ.
Проходитъ еще пять минутъ — и отецъ безсознательно предаетъ своего сына въ руки съищиковъ.
Медленно и мучительно тянутся часы для бѣдныхъ брата и сестры, въ ихъ жалкомъ убѣжищѣ. Съ нетерпѣніемъ и страхомъ они прислушиваются къ малѣйшему звуку. Но вотъ на лѣстницѣ раздаются тяжелые шаги; вотъ они становятся слышнѣе и слышнѣе, достигаютъ до площадки, и наконецъ въ комнату вваливается пьяный отецъ.
Дочь видитъ, въ какомъ онъ положеніи, беретъ свѣчу и хочетъ помочь ему; но вдругъ она останавливается, произноситъ громкій крикъ и безъ чувствъ падаетъ на подъ. Она увидала на полу отраженіе тѣни другого человѣка.
Два незнакомца входятъ вслѣдъ за отцомъ, и минуту спустя молодой человѣкъ становится плѣнникомъ, съ цѣпями на рукахъ.
— Нечего сказать, легко досталась намъ эта добыча, говоритъ одинъ изъ незнакомцевъ своему товарищу. — Спасибо старику: безъ него мы ничего бы не сдѣлали. Тэмъ, подними, пожалуста, дѣвушку. Полно плакать, моя милая. Слезы твои никому не помогутъ….. теперь все кончено!
* * *Мрачное и холодное утро занялось на горизонтѣ и тусклые лучи свѣта прокрались сквозь закоптѣлыя окна бѣдной комнаты, въ которой происходила вчерашняя сцена. Варденъ проснулся отъ тяжелаго сна и увидѣлъ, что онъ былъ одинъ-одинехонекъ. Онъ всталъ и осмотрѣлся кругомъ;. старый, истасканный матрацъ лежалъ на полу, со всѣми признаками, что на немъ никто не покоился; все окружавшее находилось въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ онъ видѣлъ наканунѣ; по всему замѣтно было, что въ теченіе ночи онъ только одинъ и спалъ въ этой комнатѣ. Онъ обратился къ сосѣдямъ и другимъ жильцамъ, но о его дочери никто не слыхалъ, никто ее не видѣлъ. Цѣлый день онъ ходитъ по улицамъ и съ безпокойствомъ всматривается въ лицо каждаго прохожаго; но поиски его остаются безполезны, и съ наступленіемъ ночи онъ, одинокій и усталый, возвращается на опустѣлый свой чердакъ.
Много дней проводитъ онъ въ подобныхъ поискахъ, и, несмотря за то, слѣды его дочери не отъискиваются; до его слуха не доходитъ ни слова о ней. Наконецъ онъ перестаетъ отъискивать ее, считая это дѣломъ безполезнымъ. Варденъ давно уже догадывался, что она когда нибудь покинетъ его, на всегда пріютитъ себя въ другомъ мѣстѣ и спокойно станетъ выработывать насущный хлѣбъ. И вотъ она дѣйствительно оставила его, — безъ всякихъ средствъ имѣть кусокъ хлѣба.
Варденъ проситъ милостыню у дверей; каждый грошъ, поданный ему изъ состраданія и жалости, тратится по прежнему. Надъ головой его проходитъ годъ; сводъ темницы служитъ ему въ теченіе многихъ мѣсяцевъ единственнымъ покровомъ. Часто, очень часто, проводитъ онъ дождливыя и холодныя ночи подъ воротами домовъ и на папертяхъ церквей. Но и на самой послѣдней ступени нищеты и болѣзни и бездомной жизни онъ не думаетъ покинуть свой порокъ.