Я уже набрался некоторого опыта в денежных делах, поэтому был совершенно поражен огромной суммой, стоявшей под вторым счетом за «непредвиденные услуги».
— Вот это, — сказал, потрясая листком, — для мадам Роже… я не понимаю, за что это.
— Это форма компенсации, — сказал он, — за потерю дочери. Несколько часов назад тело Мари Роже было найдено в реке.
— О, — сказал я и попросил у него ручку.
Возвращаясь на «Эйдолон», я решил, что настало время проконсультироваться с монсеньором Вальдемаром. Лиги, к несчастью, сошла на берег за покупками. Я взял у капитана Гая дубликат ключа от комнаты Вальдемара, решив воспользоваться собственными, хотя и несовершенными, месмерическими способностями. Все же лучше, чем ждать. Я пригласил Петерса в ассистенты, но он не пошел из-за нелепых предрассудков. Сказать по правде, приглашая его, я руководствовался теми же чувствами, что и он, когда давал мне отказ. Мне просто нужна была компания. Но, как говорят в Париже: Не las! (Увы!)
Свечи зажжены, крышка поднята. Сконцентрировав внимание в центре своего тела, я направил энергию к рукам. Свечи начали мерцать. Шкаф в углу заскрипел. Я сделал первый пасс, при этом серии дробных ударов раздались со стороны стены слева от меня. Я чувствовал, как энергия нарастает и передается Вальдемару. Стул в углу комнаты наклонился. Тут раздался традиционный стон, и через несколько мгновений его глаза открылись.
Однако на этом дело не закончилось. Потом он сел.
— Полегче. Полегче, Вальдемар, — сказал я.
— Что вы со мной делаете? — спросил он.
— Как обычно, — ответил я, — хочу задать вам несколько вопросов.
— Где Лиги?
— Не знаю точно. Я торопился, поэтому решил справиться без нее.
— Боже мой! Боже мой! Теперь я понимаю, что произошло.
— Скажите мне, пожалуйста.
— Ее присутствие смягчало вашу неуемную энергию. Без нее выход энергии стал неконтролируемым. Вы анимировали меня снова, но я не ожил!
Он медленно поднял руку. Один глаз (правый) пришел в движение, чтобы посмотреть на нее. Другой же оставался в прежнем состоянии.
— Это ужасно, — констатировал он, остановив на мне зловещий взгляд.
— Одну минутку, и я верну вас в прежнее состояние — как меня учила Лиги, — а сейчас ответьте мне на пару вопросов. Ведь я не повредил вашим способностям, не так ли?
— Я могу то, что мог всегда, — сказал он, медленно соединяя руки.
— Думаю, мне следует направиться в Толедо. Что вы скажете в связи с этим?
— Я скажу: да, надо направиться в Толедо.
— И это все?
— Эти сведения связаны с Энни, поэтому ничего больше сказать не могу.
— Склонен считать это хорошим знаком, — сказал я.
Он начал медленно потирать руки. Потом поднял их и потрогал свое лицо.
— Что вы знаете о По? — спросил я.
— Я не понимаю вопроса. Он слишком общий.
— Извините. Что он делает сейчас?
— «Сейчас» — бессмысленное определение. Ваши миры движутся по разным временным орбитам.
— Учитывая только его орбиту, — сказал я, — с момента нашего взаимного перемещения до настоящего момента на протяжении того отрезка времени, которое я провел здесь, что вы можете сказать о его положении?
— Понимаю, — сказал он, перекрещивая руки и дотрагиваясь до плеч. — Он все еще не понимает, что произошло. У него есть признаки сомнения относительно устойчивости собственной психики. Ему бы хотелось основать собственный журнал, но он не может найти лиц, заинтересованных в его финансировании. Скорее всего, он пребывает в подавленном состоянии.
— Я бы хотел поговорить с По. Могли бы вы доставить его сюда, если я увеличу силу месмерического воздействия?
— Нет. Это мне не подвластно.
— Могли бы вы отправить меня к нему?
— Нет.
— А как насчет королевства Энни на берегу моря? Могли бы мы встретиться там?
— Не думаю, но позвольте мне… Нет.
— А могли бы вы послать ему весточку. Я хочу убедить его, что я существую, Энни существует, что он не сумасшедший.
— Я мог бы попробовать, но не знаю во что это выльется.
— Попробуйте.
Он тяжело осел и внезапно упал на спину, сложив руки на груди.
— Все, — объявил он медленно.
— Удалось?
— Да.
— Не могли бы вы сказать, какую форму это приняло?
— Нет. Дайте мне отдохнуть…
Я проделал все в обратном порядке: с помощью пассов забрал энергию, которой я его наделил. Дробный стук раздался снова со стен и с потолка, стул поехал ко мне, потом упал. Вальдемар испустил необычайно жалобный стон, глаза его закрылись, и крышка захлопнулась сама собой.
Я убрал свечи и пошел готовиться к путешествию.
Сон Эдгара Алана По был потревожен. Он проснулся рано и безуспешно попытался вспомнить, что он видел во сне. Наконец, он встал и оделся. Небо на востоке постепенно стало бледнеть. Он открыл входную дверь и вышел, чтобы посмотреть восход.
Во дворе он увидел крохотный сверкающий замок. Он сделал шаг вперед, и замок исчез. Когда он подошел к месту, где стоял замок, там была лишь горка песка.
Игра света, наверное…
6
Она шла босиком по берегу моря. Ночь была тихая и беззвездная. Однако, море само по себе слабо отсвечивало, и ей было достаточно этой маленькой иллюминации. Она шла кругами, то подходя к воде, то удаляясь от нее. Она не могла вспомнить, почему она так делала, но точно знала, что это важно. И она продолжала.
В одном месте черная кошка пробежала милю, в другом — яма образовалась в центре ее круга. Вокруг нее теперь плясали языки пламени, а среди них — блестящее лезвие. Она продолжала идти. Почему она делала это? Это важно — вот почему. О, да.
Человек лежал ничком возле ямы. Да. Надо, чтобы он заглянул внутрь. Правильно. Хорошо. Убрать языки пламени. Да. Он зашевелился?
Она пошла быстрее. А что он видит? Ужас. Конечно. Он видит, что…
Она пронзительно вскрикнула, и море поднялось, захлестывая пламя, человека, яму…
Она широко раскинула руки, и материя пространства была разорвана. Она ступила в образовавшийся проход.
От постоянного вздрагивания повозки я открыл глаза. Из темного угла сиденья напротив меня смотрела черная кошка. Наверное, десять секунд я наблюдал за ней, пока не пришел в себя и не понял, что это был парик Петерса, который свалился с головы, когда тот задремал.
Я протер глаза, сел и поискал бутылку с водой. Потянул одеяло с колен повыше, чтобы прикрыть и грудь. Отпил воды, потом еще.
Добрую половину ноября мы уже ехали в повозках, нанятых нами со сменой лошадей. Пиренеи были ужасны, Наварра — унылой. Не успел я изучить основы французского, как пришлось начинать сначала с испанским. У Петерса опять было преимущество передо мной — результат пребывания в Мексике, — но как он объяснил: «Это все уличный испанский, Эдди. Ни один уважающий себя caballero не захочет услышать это при народе. И поверь мне, все они себя уважают.»
— При народе, — добавил он.
Передо мной были сожженные поля, сгоревшие дома, деревянные кресты. Неоспоримые признаки войны окружали нас. Мы часто вынуждены были останавливаться, испытывали другие трудности, но своевременные указания Вальдемара и запас золотой монеты помогали продвижению вперед. Для меня, как для солдата, в этом было что-то привлекательное и, вместе с тем, ужасающее.
Испанский вошел в нашу жизнь новым словом, обозначавшим военные действия, с помощью которого они продолжали противостоять французам — guerrilla. Оно означало огонь и стрельбу перебежками, засады, короткие атаки в тылу противника. Испанцы отказывались участвовать и выдерживать крупные сражения, и это, как в прежние века, сейчас работало против Франции. Это дорого обходилось французам, выматывало и истощало их.
Я отвернулся от навевающего уныние пейзажа. Спустя некоторое время повозка неожиданно дернулась и пошла быстрее. Я услышал назойливое «Кар-р!» откуда-то сверху, где лежал багаж, и Грин порхнул вниз к парику Петерса. Очевидно, птица устала от опеки Дупина и, воспользовавшись нашим последним визитом, покинула его дом, появившись на канатах «Эйдолон» со стороны набережной и приветствуя меня бодрым «Vingt frames pour la nuit, monsieur», когда я поднимался наверх после интервью с Вальдемаром.
Грин, очевидно, хотел привлечь наше внимание, потому что он не одобрял быстрой езды. Он всегда так поступал, когда Эмерсон хватал вожжи и пускал лошадей рысью. Извозчик не был склонен вступать в переговоры с обезьяной, и, обычно, за этим следовало то, что звали Лиги успокоить лошадей с помощью месмеризма. Потом Петерс отбирал у обезьяны вожжи и ругал его для порядка.
— Эй, ну, Грин! Отдай же! — услышал я, как он вдруг закричал, затем последовало трепетание птицы, запутавшейся в парике. При этом Лиги подвинулась ко мне, деликатно зевнула и сказала:
— Что, опять?
Я кивнул.
Повозку подбрасывало и шатало из стороны в сторону. Петерс пощекотал птицу под клювом одним из своих, вовсе не подходящих для этого, толстых пальцев и состроил ужасную гримасу, которая любого заставила бы улыбнуться.
— Гринуся хороший, — сказал он. — Отдай же это дяде Петерсу.
Грин увидел, что лучше подчиниться, и Петерс немедленно водрузил парик на себя, не заботясь о том, как он сидит. Лиги встала, оперлась на внутреннюю стенку повозки, откинула тяжелый полог, перегнувшись, высунулась из окна и стала делать пассы. Мы тут же замедлили ход.
— Следует хорошенько поддать пару раз Эмерсон, — пробормотал я.
Лиги, обернувшись, подмигнула мне, потом еще больше высунулась в окно. Я поддержал ее за талию. Через полминуты она дала мне знак помочь ей, и вернулась на свое сиденье.
— Моя очередь, — сказал Петерс, вставая.
— Нет необходимости, — ответила она. — Он передал управление извозчику.
— Это на него не похоже, — заметил Петерс.
Она пожала плечами.
— Возможно, l'ennui, — предположила она.
— О, наверно, — сказал петерс и занял свое место. Вскоре он снова стал заигрывать с Грином.
— Ну, скажи «прекрати!» — упрашивал он. — То, чему учил тебя в Париже господин. Ну же! Дай нам услышать тебя!
— Амонтильядо! — прокричало темное создание. А еще раз: — Амонтильядо! За этим последовал приступ безудержного, почти человеческого, смеха и звук пробки, вынимаемой из бутылки, последнее повторялось несколько раз с нарастающим ускорением.
— Думаю это какой-нибудь крепкий напиток, — заметил Петерс, искоса взглянув на меня. — Не так ли?
— А-у, — ответил я, мысли мои были заняты другим.
Я думал, что буду делать, когда мы приедем в Толедо. Вальдемар не знал наверняка, что Ван Кемпелен находится там, но это был верный путь, по которому мне надлежало идти, чтобы достичь конечной цели — освобождения Энни.
— Прекрати, — спокойно сказал Петерс.
— Амонтильядо, — настаивал Грин.
За день до прибытия в Толедо мы услышали стук, который доносился сверху. В это время Эмерсон спал, свернувшись калачиком в ногах у Петерса (это часто с ним случалось в последние дни благодаря помощи потусторонних сил). Мы решили, что это возничий дает нам сигнал. Петерс выглянул и спросил, в чем дело, но тот отрицательно покачал головой.
Стук раздался снова, Лиги повернулась ко мне и стала внимательно смотреть:
— Ведь вы не занимаетесь месмеризмом, не так ли? — спросила она.
— Я? Нет. И уже давно, ответил я.
— Я чувствую что-то странное, — сказала она тогда. Потом она стала выглядывать из окна, наблюдая за возничим. Повозка замедлила ход.
— Что это? — спросил я.
— Что-то необычное, — сказала она.
Мы сделали остановку под большим деревом. Она приказала, чтобы винный контейнер с Вальдемаром отвязали и опустили на землю. Потом она посоветовала возничему вместе с помощником отдохнуть где-нибудь за холмом. Петерс предпочел присоединиться к ним. В этот момент странное предчувствие овладело мной, так как я вновь услышал тот же стук. На этот раз звуки доносились из гроба.
— Откройте его, — дала она указание.
Я отомкнул последний замок и поднял крышку. Вальдемар напряженно смотрел на нас снизу вверх, оба зрачка были видны.
— Все хуже и хуже, — заметил он.
— В чем дело? — спросила Лиги.
— Я пришел к вам без вызова. Может быть жизненная сила вновь возвращается ко мне?
— Не могу сказать, — ответила она. — Вы знаете, что заставило вас сделать это?
Его правая рука зашевелилась и легла на мою руку, которой я опирался на край гроба. Неимоверное усилие воли потребовалось мне, чтобы не отдернуть руку.
— Перед тем, как войти в город, вам следует расстаться с вашими спутниками, — сказал он. — Если вы не сделаете этого, в Толедо их ждет смерть.
— А что нам делать, пока он в городе? — спросила она.
— Поверните и направляйтесь на восток, — ответил он. — На закате снова спросите меня.
— Не представляю, что буду делать в Толедо, — констатировал я.
— Я тоже, — сказала он, сжимая мне руку. — Что-нибудь выясниться. Вы можете поступить, как хотите. Ваша воля, пойти туда или не пойти.
— Я должен идти, — сказал я.
— Я знал, что вы поступите так, — ответил он, его тело осело, рука соскользнула с моей и упала на прежнее место, точно ему на грудь.
Лиги сделала мне знак закрыть гроб, что я и выполнил. Она взяла меня за руку, и мы прошлись вдоль молодой рощицы.
— Мне это вовсе не нравится, — сказала она. — Это похоже на… вмешательство. Это может быть доброе предзнаменование, посланное из космоса. А может быть и ловушка. У меня нет способа определить это заранее.
— Что же нам делать?
— Я бы хотела установить над вами контроль, — сказала она, останавливаясь среди деревьев, — и создать телепатический барьер.
— Помните, что произошло, когда вы последний раз работали со мной?
— С тез пор я очень многое обдумала. На этот раз вы не покинете своего тела.
— Каково будет назначение этого… барьера?
— Надеюсь, он поможет мне быть уверенной, что с вами все благополучно.
— Хорошо, — сказал я.
Я сел на бревно лицом к ней, облокотившись спиной на валун. Я ощутил волны от ее рук на своих веках и легкое жжение в области желудка. Нить сознания прервалась, мысли рассеялись…
Сколько времени прошло, пока я проснулся, не знаю. Я чувствовал себя хорошо отдохнувшим.
— Хорошо, — услышал я ее голос. Я открыл глаза, она улыбалась, протянула руки вперед и помогла мне встать.
— Ну, как, сработало? — спросил я, когда мы возвращались к повозке.
— Думаю, что да. Посмотрим.
Когда мы подошли, все уже были на месте. Мы подняли Вальдемара и укрепили его контейнер в положенном месте.
Когда мы снова тронулись в путь, я подумал: даже если она получит известие об опасности, которая мне грозит, что может сделать Лиги, находясь в постоянном движении куда-то на восток? Я внимательно посмотрел на Грина, который ответил мне тем же. Он несколько раз приоткрыл клюв, но ничего не сказал.
Толедо стоял на горе, река Тахо три четверти своего пути проходила здесь.
Он был расположен примерно в сорока милях к юго-западу от Мадрида в местности, еще остававшейся свободной от французов. Темные облака висели над городом и земля была влажной, словно только что прошла гроза. Наш сегодняшний возничий — намного старше всех остальных — остановил повозку, не доезжая до городских стен. Он дал обет, что ноги его не будет в этом городе, пусть хоть весь мир перевернется.
Я взял с собой побольше золота и записку, которую Лиги написала по-испански, о том, что мне надо нанять переводчика. Вальдемар назвал мне имя — падре Диас — и убедил, что это честный и благородный человек. Мне дали примерную карту расположения его церкви Санто Томэ и дома священника. Вооруженный этим, я простился со своими друзьями, запланировав на всякий случай встречу с ними через три дня на этом же месте, в этот же час.
Я приблизился к крепости на скале с северной стороны. Я знал, что здесь раньше были римляне, вестготы, мусульмане. Лиги говорила мне об исключительном великолепии местного кафедрального собора, основание которого датируется XIII веком, и, если бы мне удалось насладиться его видом при других обстоятельствах, я бы услышал тяжелую поступь времени — немного более быструю, чем моя собственная, — где-то у меня за спиной.
Я вошел в город, не подвергшись нападению. Если даже не принимать во внимание способность Вальдемара к ясновидению, он был, возможно, прав с практической точки зрения, предлагая мне освободиться от эскорта друзей и близких за стенами города. Они, конечно, сильны и надежны, но в то же время являют собой причудливое собрание людей и животных, которые могли не понравиться в военное время консервативному в политическом и религиозном смысле правительству. В качестве зажиточного американца я, по крайней мере, мог надеяться на терпимое к себе отношение.
Я все-таки увидел кафедральный собор и много маленьких магазинчиков, и несколько прекрасных особняков, и позолоченные экипажи, и несколько грязных повозок, и прекрасных лошадей, и некоторые превосходные образцы оружия, украшенного золотыми насечками, которыми знаменит город. Одним из самых великолепных был кинжал в руке человека, который меня арестовал.
Четыре вооруженных человека в форме подошли ко мне как раз в тот момент, когда я нашел Санто Томэ. Проблуждав по улицам к тому времени уже два часа, я был очень доволен, что нашел церковь без посторонней помощи, а только пользуясь картой. Я еще не успел убрать карту, когда они подошли ко мне и стали говорить изысканно и непонятно.
— No comprendo, — объяснил я. — Soy norteamericano.
Они что-то сказали друг другу, потом один из них посмотрел на карту, ткнул в нее пальцем, потом указал на церковь.
— La iglesia? — спросил он.
— Si, — ответил я. — Santo Tome. De donde es Padre Diaz?
Они снова быстро посовещались, и когда я уловил, что имя «Padre Diaz» упоминается в тесном соседстве с другим словом — «heretico» — то заподозрил, что попал в беду. И я оказался прав. Не прошло и нескольких секунд, как я получил возможность полюбоваться золотой и серебряной насечкой кинжала. Конечно, мне видны были и несколько других, но этот, принадлежавший Энрике — товарищи называли его Джеф — был намного привлекательнее остальных.