— Как же вы это узнали? — испугался Кушкин.
— Жертва села завтракать: самовар плюс яичница. Но на столе — открытая бутылка вина. Вы где-нибудь видели, чтобы ужинали яичницей? Значит, убийца хотел устроить мистификацию: дескать, заходил поздно. Только деталей не учел… Извините… А вы что думаете?
Но и этого мало, опять затараторил:
— Вас, наверно, удивляет, что дверь была на ключ закрыта…
Господин чиновник и думать об этом не желал… И откуда такие прыткие берутся?
— …хотя тут все просто: убийца знал, что запасной ключ лежит за перекладиной. Но если этот факт сложить с вином, к которому еще и бокалы принес, то получается логичный вывод, что он…
Истр Лазаревич вздрогнул, словно очнулся от стоячего обморока, и, недобро глянув на мальчишку, сказал:
— С чего это, господин хороший, вы все говорите про убийцу? Какое же тут убийство?
— То есть как же… — Родион искренно растерялся.
— Что-то путаете, юноша. Какое же тут убийство… — повторил Кушкин и со всей силы толкнул Макара в плечо. Пошатнувшись, труп грохнулся набок, не изменив скрюченной позы. Только голова шлепнулась уцелевшим виском в краешек лужи. — Никакого убийства не было вовсе. А вот самоубийство, несчастный случай то есть, — налицо. Можно протокол составить и тело в больничный морг отправлять.
— Как же он сам себе нанес рану? — спросил Родион из отчаянного упрямства.
Кушкин нагнулся, черпнул ладошкой вязкую жижу и мазанул угол стола. После чего, не торопясь, отер руку огромным платком, бережно сложенным и спрятанным в кармашек.
— Как видите: ударился об острый край. Голова и не выдержала. Так-то вот…
Аккуратно обойдя место несчастного случая, Истр Лазаревич приблизился к Ванзарову так близко, что дыхнул старческим запашком прямо в лицо.
— Тебе, молодой человек, все бегалки да игрушки, а мне два годка до пенсии, — перешел он на шепот. — Так что иди-ка отсюда подобру-поздорову. У себя там, в управлении, в сыщиков играй. А у нас тут все просто и тихо. Не было никакого убийства, понял, милейший? Вот и хорошо… И глазенками меня есть не надо. Не боюсь я тебя, прыщик… Понял?
Что уж тут непонятного: пенсия для полицейского — что свадьба для невесты. Кто же захочет перед таким важным событием вешать на шею сомнительный труп.
Посчитав, что легкая и окончательная победа одержана, Кушкин ободрился, похлопал юношу по плечу и даже простился радушно:
— Сыскной полиции тут делать нечего, не вашего полета происшествие. Мы уж сами справимся… Более не задерживаю, коллега.
Но на всякий случай проследил, чтобы Ванзаров убрался наверняка.
В обычный день весь дом бы знал, что у соседей случилось несчастье, из квартир набежали бы любопытные, собралась толпа, пошли сплетни и пересуды. Но воскресенье устроило по-другому. Во дворе только Данила теребил метлой землю, словно прислушиваясь к музыке, звучащей внутри его. Знакомый запах подсказал Ванзарову, что именно пело в дворнике. Собрав в кулак всю строгость, какой было в избытке после столкновения с Кушкиным, Родион спросил, попадался ли вчера мусор в виде деревянных реек, разломанных, но с полосками льняной ткани или со следами краски. Данила одарил его широкой улыбкой и чистосердечно признался: двор мел как полагается, но, кроме мелкого сора, ничего не попадалось.
— Я за этим строго слежу, любое чудо примечаю! — с гордостью добавил он.
Молодой человек проявил интерес: какие же чудеса случаются в тихом дворе? Оказалось, прошлым вечером Данила мечтал похмелиться, нутро надрывалось. И вот возвращается, значит, к себе в каморку, а у порога глядь, цельная бутылка! Разве не чудо? Чудо. Трудно не согласиться.
Данила настолько проникся к приятному юноше, что немедленно пригласил к себе в дворницкую. Но не так чтоб по-приятельски, до этого не дошло, а вот исполнить важное поручение. Дожидаются там господина чиновника с большим нетерпением.
Стену крохотной норки между подвалом и первым этажом занимало полукруглое окно с разноцветным стеклышком. На раскрытой кровати брошено пальто, из-под которого сиротливо торчал набалдашник трости. Сам Гайдов уселся за ломберным столиком, выброшенным кем-то из жильцов. Перед ним возвышалась бутыль казенной «беленькой», опустевшая наполовину, в чем дворник наверняка помог. Михаил Иванович предложил табурет, придвинул чистый стаканчик и наполнил до краев.
— Что там? — глухо спросил он.
Родион сообщил, что, по мнению полиции, убийство оказалось несчастным случаем, о чем составлен протокол, а в возбуждении дела отказано. Выслушав, Гайдов одни махом опрокинул стопку, даже не крякнул и бережно поставил на место.
— Вот, значит, как бывает. И что же предполагаете делать?
Пришлось сознаться, что расследовать официально закрытое дело юный чиновник бессилен.
Михаил Иванович одобрительно кивнул, не глядя, наполнил стакан и залпом выпил.
— Что ж, нет правды на земле… — заметил он. — Тогда у меня к вам, Родион Георгиевич, будет предложение… Макарку уже не вернуть, но память о нем сохранить могу. Не откажите в любезности принять сердечную просьбу: найдите картину. Она должна появиться на выставке. Только надо успеть до завтрашнего утра. В полдень — официальное открытие выставки. И картина должна быть на своем месте. Тогда Макар будет отмщен. А если найдете его убийцу… Да, самое главное: благодарность моя обедом не ограничится. Сумму назовите любую, ничего не жалко… Только мне как угодно нужно вернуть картину. Согласны?
В этом месте полагалось бы, чтоб Родион яростно хватил водки, жахнул рюмку об пол или проявил иное гусарство, как настоящий сыщик. Но герой наш в этом отношении не удался. Не к месту проявляет сдержанность и благоразумие. Прямо беда с ним. Он только ответил, что не гарантирует, что за оставшуюся часть суток удастся разыскать украденное.
— Можно! — Гайдов коротко стукнул кулаком.
— Благодарю, что верите в мои силы…
— Не в этом дело… То есть это конечно… Но… Да что там: вы же понимаете, что Макара убили из-за нее. Людей, кому это выгодно, — наперечет. Врагов у него не было, с женщинами не путался, в карты не играл. Образец поведения для юноши.
— Полагаете, что причина убийства — зависть?
— А что же еще? У Макара и рубля золотого не водилось, красть нечего. Вся ценность — эта картина. Да и то когда предстанет перед публикой и все поймут, какой гений появился… Ох, нет, какого гения потеряли… А до тех пор это кусок ткани, запачканной краской.
— Кажется, вы упоминали… — Родион запнулся, словно вспоминая, — что картина принадлежит вам.
— Верно, — Михаил Иванович плеснул новую. — У нас с племянником был уговор: я содержу его, пока учится в академии, а за это все, что напишет он в течение следующих трех лет, принадлежит мне. Глупость, конечно, но Макарка сам потребовал… Гордый был сильно…
— Почему его учебу оплачивал дядя? Он что — сирота?
История оказалась поучительной. Брат Михаила Ивановича и отец Макара, Николай Иванович, после раздела отцовского состояния получил кредитую контору. Дело чрезвычайно прибыльное, но требует постоянного присмотра и молодых сил. У него было два сына, погодки. После окончания гимназии старший Макар заявил, что желает заниматься не грязными деньгами, а, напротив, чистым искусством, для чего собирается поступать в Академию художеств. Отец пригрозил, что, если сын не одумается, будет изгнан отовсюду: из дома, завещания, отеческого сердца и списка живых родственников. Угроза была нешуточная, нрав Николая Ивановича крут и бесповоротен.
Макар не отступил от мечты. И тогда его выкинули на улицу в одном пальто. Помощь пришла со стороны дяди. Не общаясь с братом с момента раздела наследства, Михаил Иванович искренно любил племянника и верил в его талант. И готов был с радостью заменить отца: своей семьи и детей у него не было, да и вряд ли будет. А потому Гайдов предложил Макару переехать к нему, жить, ни в чем себе не отказывая и постигая мастерство живописи. Но и тут Макар проявил характер: потребовал заключить джентльменский договор, по которому дядя обеспечивает его самой дешевой квартирой и дает минимум денег, за что получает права на картины. Ни на что другое Макар не соглашался. Потому что считал: сытый художник — это не художник. Искусство и удовольствия несовместимы. Такой вот гордый юноша оказался…
— Сколько Макар успел написать? — спросил Родион, которого тронуло такое благородное упрямство.
— Немного… Если не считать студенческих работ… Это его первая серьезная картина.
— В таком случае… Мне надо знать, что вы делали вчера с утра до вечера.
Михаил Иванович оторвался от рюмки, которую тщательно разглядывал, и удивленно переспросил. Ему повторили вопрос: «Так что же делали?»
Оказалось, накануне была назначена дружеская вечеринка однокашников по коммерческому училищу. Веселье протекало столь бурно, что разъехались в двенадцатом часу дня. Гайдов прибыл домой и лег спать. Проснулся в седьмом часу, выпил чаю, ждал, что племянник заедет, но того не было. Тогда Михаил Иванович отправился в Александринский театр и после него — на поздний ужин. Более — ничего.
— В каком ресторане отмечали?
— В «Пивато», на Большой Морской. Знаете, что такое пирушка старых друзей?
Ванзаров знал, и еще как. Даже незаметно передернулся от нахлынувших воспоминаний. Мальчишник не забывается. Особенно в «Пивато». Ну, не об этом речь…
— У кого был ключ от квартиры? — хладнокровно спросил он.
— Только у Макара…
— Про запасной ключ за косяком двери кто знал?
— Никакого секрета, все знали. Макар дверь-то запирал, чтоб мальчишки соседские не залезли и картину не подпортили. А свои все знали.
— «Свои» — те, кого подозреваете в грехе зависти?
— Больше некого… — Михаил Иванович наконец осилил согревшуюся рюмку.
— Перечислите, кто на подозрении…
— Друзья его по академии. На курсе их так и называли — три мушкетера.
— Мушкетеров было четверо.
— И у них так же: Макар и три друга… Это…
— Завиток и Хохолок…
— Как вы их назвали?
Извинившись, Родион быстро, но метко описал скандаливших господ.
— Вот и вы их знаете… — согласился Гайдов. — Юные, но известные личности: Илья Глазков и Ольгерд Шилкович.
— Кто третий мушкетер с кисточкой и палитрой?
— Коля Софрониди…
— Знаете их адреса?
— Да они все тут. Еще не успели разъехаться. Прямо Монмартр на Гороховой устроили.
— Живут в этом доме? — излишне резко спросил Родион.
— Так вместе и сняли квартиры… Хорошие мальчики, талантливые… Только до Макара им далеко. У них талант ровный, правильный, обычный, что ли, не того масштаба. Вот и мог кто-то позавидовать его будущей славе. Чужая душа — потемки. А у творческих личностей — мрак кромешный.
И тьма в ней великая, хотел добавить Ванзаров, но вместо этого сболтнул:
— Что-то вроде мук Сальери?
— Это уж вам виднее.
— Какие квартиры они снимают?
Оказалось, напротив Макара в похожей комнатушке под чердаком живет Софрониди. Глазков и Шилкович обитают в квартирах этажом ниже, там условия получше. Жертва как бы случайно оказалась в слишком плотном окружении друзей. Ни одного стороннего свидетеля.
— Что же так гениально изобразил ваш племянник в этой картине?
Дядюшка понурился и признался: что написано — не знает, картины не видел вовсе. И даже догадок не имеется. Макар был скрытен до истерики, ни на какие расспросы не отвечал, а саму картину плотно завешивал черной тканью, ничего не разобрать.
— Но хоть какого размера?
По растопыренным рукам можно было судить: внушительно. Не меньше аршина с вершком[10] в ширину и чуть меньше двух аршин[11] в высоту. Как раз под сиротливую дырку на стене подходит. Но такая здоровенная картина — не вазочка. Под пальто не спрячешь и под мышкой не вынесешь. Вещь приметная, особенно на улице.
— Для ведения розыска прав у меня никаких… — начал Родион, — но все, что успею, сделаю. Мало времени, и неизвестно, что искать. Может, какие-то приметы вспомните? Обычно художники пишут эскизы, прежде чем взяться за полотно.
Как ни хотел Гайдов, но помочь оказался бессилен: в этот раз Макар, как нарочно, писал сразу начисто, ни одного наброска не сделал. Он тайком просматривал груду холстов, но там все было знакомо. Михаил Иванович еще раз напомнил, что за благодарностью не постоит. Это предложение было отвергнуто: какие деньги, когда ожидает приз куда более ценный — удовлетворенное любопытство. Что может быть важнее этого в жизни, не так ли?
— И вот еще что… — Михаил Иванович отодвинул рюмку. — Я чуток приплачиваю дворнику, чтобы присматривал за племянником. Хоть за Макаром глупостей не водится, но на всякий случай глаз нужен… О господи, о чем я… У него должно быть все записано… Надеюсь, сами справитесь без моего участия?
Чтобы великий сыщик, никак не меньше, да не совладал с каким-то дворником? Быть такого не может. Вот именно. Другое интересовало: где найти закадычных друзей, если их уже нет на выставке? Не дожидаться же под дверью.
— Кто-нибудь обязательно в «Вене» сидит, на углу Гороховой и Малой Морской. Одного найдете, а там и другие сыщутся… Очень прошу: если что-то узнаете, любую мелочь, да хоть подозрение — сразу дайте мне знать. В любое время дня и ночи… И последняя просьба: сообщите его отцу, я не могу пойти сам, плохо может закончиться… Не сочтите за труд… Вот адрес…
Дворник, ожидавший поблизости уютной каморки, пребывал в счастливой гармонии с миром, людьми и космосом в целом. Все хорошо было в этом мире: осеннее солнышко прыгало зайчиками в окнах, легкий ветерок теребил пыль во дворе, и еще этот милый молодой человек о чем-то так сладко говорит.
Но тут строгий чиновник вытолкнул Данилу из радужного забвения. Дворник улыбнулся во всю пасть, хотел было обнять мальчишку от всего сердца, но все же сдержался. Только руками всплеснул.
— Чем же я могу угодить вам, добрый человек? Чего хотите, просите! — широким жестом предложил он.
Родиону требовалось совсем немного: кто и когда вчера приходил к господину Гайдову-младшему. Что в филерском блокнотике отмечено?
— А чего там смотреть, — обрадовался Данила. — И так все наизусть помню!
— Проявите чудеса вашей памяти.
— Ась?
— Говорю: кто заглядывал?
— Да никто! — И дворник буквально засветился солнышком.
— Что, совсем никого? — без надежды переспросил Родион.
— Нет, никого… Только музыкант приходил.
Ладошка прямо-таки зачесалась, чтобы отвесить дворницкой шее хорошенькую оплеуху. Но бить свидетелей — это не методы полиции. Во всяком случае, не сыскной. Сами понимаете. Только спросил, какой именно музыкант.
— Да кто же его знает! — просиял Данила. — Музыкант и музыкант. Пианины при них не было. Я спросил, он ответил, добрый человек.
— Какой был час?
Данило сообщил: прибыл полпервого, но когда ушел — не знает. Поручено следить за приходящим, а уж сколько гостят — не его дело.
— Как выглядел музыкант?
— Обычно выглядел: мужчина, прилично одетый, вот как вы, только солидный. Обходительный.
— А лицо какое? Особенности? Рост?
— Этого не приметил. А рост… Нет, повыше вас будет…
— Больше никого не было?
— Как есть: ни единой души.
— А вы, любезный, когда заступили вчера на службу?
Легкое облачко нашло на счастливое лицо дворника, но тут же спорхнуло:
— Как полагается: еще семи не пробило — уже у ворот.
Быть может, природная хитрость помогала ему облапошить доверчивых жильцов на гривенник или полтинник, но с сыскной полицией этот фокус не прошел. Родиону подсказывала сама логика. А она заявила: врет, как дворник. Дрыхнул небось Данила до девяти, а то и до десяти. Суббота как-никак.
Покинув художественный дом, Ванзаров замер посреди Гороховой как громом пораженный. В этот страшный миг открылась ему не тайна преступления, а истина куда страшнее. Он вспомнил, что натворил. Перед глазами встала картина: тетка Маша сначала ищет любимого племянника, затем, потеряв терпение, удрученная, возвращается домой. А там… Не хотелось думать, что ждет его при встрече с матушкой, которую никак не миновать. Он и это отлично знал, что ждет. Как назло — опять грех теткозабывательства. И ведь не поверит она, что все вышло случайно.
Отчаяние потерянных обедов придало силу. До сего момента он еще подумывал, не наплевать ли на любопытство, то есть попросту отправиться отдыхать, а не заниматься глупыми поисками. В самом деле: государственный чиновник, неприлично бегать по частным поручениям. Но забытая тетка сожгла мосты. Обедов теперь не видать, головомойка — обеспечена. Так почему не взять реванш на убийце? Победить этаким легким дуновением гения. А? Отчего бы не попробовать!..
Как порой извилисты пути к истине.
Исполненный решимости, Ванзаров отправился в «Вену», благо пешком идти всего два квартала. А по дороге вступил в словесную перепалку с логикой. Родион сложил цепочку: важно понять не кто убил, а куда делась картина. Найти картину — это понять, кто убил. Такой вот кульбит. А перед этим другая задачка: картина немаленькая, как же ее из дома вынесли?
Есть два способа: вырезать холст или утащить целиком. Но пустого подрамника нигде не обнаружено. Значит, вор вынес картину целой. Как это ему удалось? По пустой улицы некто тащит огромный плоский предмет… Даже если прохожие не обратят внимания, городовой-то уж точно запомнит. Неужели убийца пойдет на такой риск? И все ради того, чтобы картину не увидела публика? Бред какой-то! На этом спор благополучно зашел в тупик. А что вы хотели: вот так все сразу и узнать? Нет уж, не дождетесь…
Торопящегося юношу снова приметил городовой Брусникин. А особенно то, что спутник его куда-то подевался. Городовой ничего не подумал на этот счет. Да и что тут думать: идет по своим делам человек. Порядка не нарушает. Только отчего же лицо мальчишки так знакомо? Уж не из розыскного ли листка преступников, а то и революционеров? Бежать за ним было лень, но Брусникин решил: если субъект еще раз появится, задержит для выяснения личности. Нечего по воскресеньям туда-сюда мелькать.