Однако важнее то, что полотенце имеет огромную психологическую ценность. По каким-то причинам страг (страг: не автостопщик), обнаруживший, что автостопщик носит с собою полотенце, автоматически предполагает, будто тот также является обладателем зубной щетки, гигиенических салфеток для лица, мыла, жестянки с бисквитами, фляги, компаса, карты, мотка бечевки, репеллента, одежды для дождливой погоды, космического скафандра и прочего, и тому подобного. Более того, затем страг беззаботно ссужает автостопщику любой из перечисленных или из дюжины других предметов, которые были, к несчастью, «потеряны» путешественником. Единственное, что страгу приходит в голову, — то, что всякий человек, голосуя проехавший Галактику вдоль и поперек на попутных, и все еще знающий, где его полотенце, ясное дело, заслуживает уважения.
Отсюда и выражение, появившееся в жаргоне автостопщиков: «Эй, ты засс того хупового Форда Префекта? Вот, кто фрук, взаправду знающий, где его полотенце!» (засс — знать, быть уверенным, встречать, одерживать любовную победу; хуповый — свой в доску парень; фрук — парень до изумления свой в доску).
3«Суб-Эта Сенс-О-Матик», уютно прильнувший к полотенцу в сумке Форда Префекта, замигал быстрее. В милях над поверхностью планеты громадные желтые нечто начали развертывать свои порядки веером. В Джодрел Бэнк кто-то решил, что самое время приятно расслабиться за чашечкой чая.
— У тебя полотенце с собой? — неожиданно спросил Форд у Артура.
Артур, сражающийся с третьим бокалом пива, удивленно оглядел его.
— Зачем? Что за… нет, а должно быть? — Артур вдруг перестал удивляться: это, по-видимому, больше не имело никакого смысла.
Форд раздраженно прищелкнул языком.
— Допивай, — назойливо повторил он.
В тот момент снаружи в пивную проник глухой грохот беспорядочного обвала, просочившийся через приглушенный гул голосов, игру музыкального автомата и пьяную икоту человека, сидевшего рядом с Фордом, которому тот, в конце концов, купил-таки виски.
Артур поперхнулся пивом, вскочил на ноги и вскрикнул.
— Что это?
— Не волнуйся, они еще не начали, — успокоил его Форд,
— Благодаренье Богу, — сказал Артур и расслабился.
— Это, наверное, всего только сносят твой дом, — пояснил Форд, приканчивая свою последнюю кружку.
— Что? — заорал Артур. Внезапно чары Форда развеялись. Артур дико огляделся и подбежал к окну.
— Боже мой, верно! Они сносят мой дом! Какого черта я делаю в пивной, Форд?
— На данном этапе едва ли это имеет какое-нибудь значение, — ответил Форд. — Пусть себе развлекаются.
— Развлекаются? Развлекаются! — завопил Артур, потом быстро выглянул в окно, чтобы удостовериться, что они с Фордом говорят об одном и том же.
— К черту их развлечения! — выкрикнул он и выбежал из пивной, яростно размахивая почти пустым пивным бокалом. В этот обед ему не удалось приобрести в пивной ни одного нового друга.
— Остановитесь, вандалы! Вы, разрушители домов! — орал Артур. — Вы, полусумасшедшие вестготы! Остановитесь же!
Форду нужно было идти следом. Быстро поворачиваясь к бармену, он попросил четыре пакетика арахиса.
— Вот… ну… сэр, — сказал бармен, шлепая пакетики на стойку. Двадцать восемь центов, если будете так добры.
Форд был очень добр: он дал бармену еще пять фунтов и попросил оставить сдачу себе. Бармен поглядел на банкноту, потом на Форда. Вдруг по нему пробежала дрожь: бармен испытал мгновенное ощущение, которого не понял, поскольку никто на Земле до того не испытывал подобного. В мгновения сильного потрясения любое живое существо, из всех существующих, посылает слабый подпороговый сигнал. Сигнал просто сообщает, точно и почти патетически, как далеко это существо находится от места своего рождения. На Земле невозможно находиться далее шестнадцати тысяч миль от места своего рождения, а это не очень много. Потому такие сигналы слишком незначительны, чтобы их замечали. Форд Префект испытывал сильный стресс, а рожден в 600 световых годах от Земли, рядом с Бетельгейзе.
Бармен испытал мгновенное головокружение, пораженный шоком от невыразимого ощущения расстояния. Он не понял, что это значило, но посмотрел на Форда Префекта с новым чувством уважения, граничившего с благоговейным страхом.
— Вы серьезно, сэр? — спросил он глухим шепотом, прозвучавшим так, что публика в пивной притихла. — Вы считаете, что приближается конец света?
— Да, — ответил Форд.
— Но… сегодня днем?
Форд уже пришел в себя и стал сама легкомысленность.
— Да! И я бы сказал, что не позднее, чем через две минуты, — радостно заявил он.
Бармен не мог поверить тому, что услышал, и не мог не поверить ощущению, которое только что испытал.
— А можем ли мы что-нибудь предпринять? — спросил он.
— Нет, ничего, — ответил Форд, засовывая орешки в карман.
В затихшем баре кто-то вдруг хрипло рассмеялся над тем, как глупо все выходило.
Человек, сидевший рядом с Фордом, теперь был чуть-чуть вдрызг пьян. Его глаза, блуждая, поднялись от стакана к Форду.
— Я думаю, — произнес он, — что, если мир приходит к концу, то нам следует лечь, или надеть на голову бумажный пакет, или что-нибудь еще в таком духе.
— Если вам это нравится, то, пожалуйста, — ответил Форд.
— Так нам говорили в армии, — сказал человек, и его глаза начали долгий обратный путь к стакану.
— Это поможет? — спросил бармен.
— Нет. Простите, мне пора идти, — сказал Форд, одарив его дружелюбной улыбкой. И, помахав рукой, удалился.
Еще несколько мгновений в пивной стояла тишина, а потом тот человек, который хрипло смеялся, всех ошеломив, снова захохотал. Девушка, которую он приволок в пивную вместе с собой, испытывала к нему отвращение, нараставшее в течение последнего часа. Она должна была, наверное, чувствовать величайшее удовлетворение от сознания, что через полторы минуты, или около того, ее спутник вмиг испарится, испустив облачко водорода, озона и окиси углерода. Правда, в тот самый миг, она сама будет, пожалуй, слишком занята, испаряясь, чтобы это заметить.
Бармен прочистил горло. Он, как бы со стороны, услышал собственный голос: «Последние заказы, пожалуйста».
4Громадные желтые машины начали снижаться и двигаться быстрее.
Форд знал, что они делали. Совсем не то, чего бы он мог пожелать.
5Взбегая по склону, Артур почти добрался до своего дома. Он не замечал, что внезапно похолодало, не замечал порывов ветра и необъяснимого шквала дождя. Он не замечал ничего, кроме бульдозеров, ползающих по руинам, бывшим его домом.
— Вы, варвары! — истошно закричал Артур. — Я отсужу у совета каждый пенни, которого он стоил! Я вас повешу, утоплю и четвертую! И высеку! И сварю… пока… пока… пока с вас не хватит.
Форд очень быстро бежал следом. Очень, очень быстро.
— А потом я начну сначала! — вопил Артур. — А когда я закончу, то соберу все оставшиеся кусочки и попрыгаю на них!
Он не заметил людей, которые повыскакивали из бульдозеров, не заметил, что мистер Проссер с лихорадочным беспокойством оглядывал небо. Что мистер Проссер увидел, так это громадные желтые нечто, ревущие над облаками. Невозможно громадные желтые нечто.
— А я буду прыгать на них, — вопил Артур, — пока не придумаю что-нибудь еще более неприятное, и тогда…
Артур споткнулся, упал головой вперед, перекувырнулся и совершил мягкую посадку на свой зад. И, наконец, заметил: что-то происходит. И показал пальцем в небо. И истерически взвизгнул.
— Что это за чертовщина?
Чем бы оно ни было, оно пронеслось через небо в своей чудовищной желтизне, разорвав небеса на части сводящим с ума ревом, и скрылось, оставляя за собою дыры в воздухе, схлопывавшиеся с бабахом, от которого уши отлетали от черепа на шесть футов.
Проследовало еще одно нечто и сделало в точности то же самое, что и первое, только еще громче.
Трудно определенно сказать, чем занимались люди на поверхности планеты, поскольку они сами не понимали, что творят. Ничто не имело смысла — ни выбегать из домов, ни забегать в дома, бесшумно завывая среди грохота. Улицы всех городов мира затопили люди. Машины врезались друг в друга, когда рев накрывал их и катился дальше, как приливная волна, через холмы и ущелья, пустыни и океаны, казалось, расплющивая все на своем пути.
Только один человек спокойно стоял и смотрел в небо, стоял с ужасающей печалью в глазах и резиновыми затычками в ушах. Он точно знал, что происходило. Знал с той минуты, когда во мраке ночи его разбудил «Суб-Эта Сенс-О-Матик», замигавший рядом с подушкой. Он ждал этого все прошедшие годы. Но когда он, такой одинокий в своей маленькой темной комнате, расшифровал сигнал, холод охватил его и сжал сердце. Он подумал, что нужно ведь было такому случиться, чтобы из всех рас, населявших Галактику, которые могли появиться и передать планете Земля «Большой привет!», пришельцы оказались именно вогонами.
Только один человек спокойно стоял и смотрел в небо, стоял с ужасающей печалью в глазах и резиновыми затычками в ушах. Он точно знал, что происходило. Знал с той минуты, когда во мраке ночи его разбудил «Суб-Эта Сенс-О-Матик», замигавший рядом с подушкой. Он ждал этого все прошедшие годы. Но когда он, такой одинокий в своей маленькой темной комнате, расшифровал сигнал, холод охватил его и сжал сердце. Он подумал, что нужно ведь было такому случиться, чтобы из всех рас, населявших Галактику, которые могли появиться и передать планете Земля «Большой привет!», пришельцы оказались именно вогонами.
Все же, он знал, что должен делать. Когда высоко вверху вогонский корабль рвал воздух, Форд открыл сумку. Потом выбросил из нее пьесу «Джозеф и удивительное покрывало мечты Техниколор», выбросил молитвенник, который был не нужен там, куда лежал путь. Все готово, все в порядке.
Он знал, где его полотенце.
6Внезапная тишина поразила Землю. Ничто другое не было бы хуже грохота. Некоторое время ничего не происходило.
Грандиозные корабли неподвижно повисли в небе над каждым народом Земли. Они висели неподвижные, громадные, тяжелые, приготовившиеся богохульственно неестественные. Многие люди прямо впали в оцепенение, пока их умы пытались вместить то, на что глядели глаза. Корабли висели в небе именно так, как того не могут делать кирпичи.
И все еще ничего не случилось.
Потом послышался легкий шепот, внезапный космический шепот мирового эфира. По всей Земле тихо, сама по себе, включилась каждая модная стереосистема, каждый радиоприемник, каждый телевизор, каждый магнитофон, каждый басовый динамик, каждый среднечастотный динамик, каждый высокочастотный динамик.
Каждая жестяная банка, каждый мусорный бак, каждое окно, каждый автомобиль, каждый бокал, каждый ржавый металлический лист превратились в совершенные акустические системы.
Перед тем, как исчезнуть, Земле было суждено превратиться в непревзойденный репродуктор, величайшую из когда-либо существовавших широковещательную систему. Но зазвучал ни концерт, ни легкая музыка, ни фанфары — только простое сообщение.
— Люди Земли, внимание, пожалуйста, — произнес голос, а был он прекрасен. Чудесный, совершенный квадрофонический звук с таким низким уровнем искажений, какой мог заставить разрыдаться и бравого мужчину.
— Я — Простетник Вогон Джелтс из Галактического комитета надпространственного планирования, — продолжил голос. — Как вы, без сомнения, убедитесь, планы развития внешних областей Галактики требуют прокладки ветки надпространственного экспресса через вашу звездную систему. К сожалению, ваша планета входит в число запланированных к сносу. Весь процесс займет немного менее двух ваших земных минут. Спасибо за внимание.
Звук умер.
Необъятный ужас охватил людей Земли. Ужас медленно шевелил сбившиеся толпы, как будто они были железными опилками на листе картона, под которым водили магнитом. Паника и отчаянное стремление к бегству все нарастали, только бежать было некуда.
Наблюдая за людьми, вогоны снова включили свою трансляцию.
— Не имеет смысла вести себя так, будто вы удивлены. Все чертежи, планы и распоряжения о сносе висели на доске объявлений в местном отделении по планированию на Альфе Центавра в течение пятидесяти земных лет. Так что у вас было достаточно времени для подачи любых официальных жалоб, а теперь слишком поздно поднимать шум.
Транслятор смолк, и только эхо уносил ветер. Громадные корабли в небе перевернулись, изящно и мощно. Внизу каждого открылся люк — пустой черный квадрат.
В это время кто-то где-то, наверное, запустил радиопередатчик, запеленговал волну и послал сообщение вогонским кораблям, выступая в защиту планеты. Никто не слышал этого послания, только ответ на него. Транслятор снова ожил.
— Что вы имеете в виду, говоря, будто никогда не были на Альфа Центавра? Святые небеса, люди, вы же знаете — это всего в четырех световых годах отсюда. Извините, но если вы не желаете побеспокоиться и проявить интерес к местным делам, то это и есть ваше истинное лицо.
— Включить разрушающие лучи.
Из люков брызнул свет.
— Не знаю, — сказал голос из транслятора, — апатичная, гнусная планета; вообще не вызывает никакой симпатии.
Голос оборвался.
Была ужасающая, страшная тишина.
Был ужасающий, страшный шум.
Была ужасающая, страшная тишина.
Вогонский Строительный Флот отчалил в чернильную звездную пустоту.
Глава 4
1Далеко в противоположном спиральном рукаве Галактики, в пяти тысячах световых лет от звезды Солнце, президент Имперского Галактического Совета Зафод Библброкс спешил через моря Дамограна. Его катер с ионным дельта-двигателем мерцал и вспыхивал на солнце.
Жаркий Дамогран, далекий Дамогран, почти никому не известный Дамогран.
Дамогран — секретное жилище Золотого Сердца.
Катер несся по водам. Требовалось некоторое время, чтобы достичь цели, поскольку так уж неудобно устроена планета Дамогран. На ней нет ничего, кроме пустынных островов всех размеров: больших и малых, которые разделены очень симпатичными, но раздражающе широкими пространствами океана.
Катер спешил.
Вследствие топографического неудобства Дамогран всегда оставался пустынной планетой. Вот почему Имперское Галактическое правительство выбрало его для проекта Золотое Сердце: потому, что Дамогран был таким пустынным, а проект Золотое Сердце — таким секретным.
Катер энергично скакал через море, лежавшее между главными островами единственного на всей планете архипелага, имевшего сколько-нибудь подходящие размеры. Зафод Библброкс держал путь от крохотного космопорта на острове Восточном (это название — результат совершенно бессмысленного совпадения: на галактизыке восточный означает «небольшой, плоский и светло-коричневый») к острову Золотого Сердца, который, по другому бессмысленному совпадению, назывался Францией.
Одним из побочных следствий работ по Золотому Сердцу была целая череда абсолютно бессмысленных совпадений.
Но никоим образом не было совпадением то, что сегодняшний день, кульминационный для проекта, великий день падения покровов, когда Золотое Сердце должно было предстать перед изумленной Галактикой, был великим решающим днем также для Зафода Библброкса. Именно ради этого дня он когда-то решил баллотироваться в президенты. Его решение подняло ударную волну удивления по всей Имперской части Галактики, — Зафод Библброкс? Президент? Нет, тот самый Зафод Библброкс? Нет, нашим президентом? Многие увидели в этом неопровержимое доказательство того, что все изведанное мироздание, в конце концов, оказалось чепухой.
Зафод ухмыльнулся и поддал катеру еще скорости.
Зафод Библброкс, авантюрист, бывший хиппи, расчетливый игрок, (мошенник? — весьма вероятно), маниакально приверженный саморекламе, ужасно скверный в личной жизни, часто считавшийся совершенно недостойным приглашения на обед.
Президент?
Нет, это не было сумасшествием. По крайней мере, сумасшествие было не в этом.
Во всей Галактике только шесть человек понимали принципы, в соответствии с которыми она управлялась. А они знали, что однажды Зафод Библброкс объявит о своем намерении быть президентом, и его президентство сразу же станет более или менее fait accompli, свершившимся фактом: Библброкс был идеальным президентским материалом.[1]
А вот чего эта шестерка не смогла уразуметь, так зачем Зафоду это понадобилось.
Библброкс заложил крутой вираж, выбросив к солнцу стену неукротимой волны.
Сегодня наступил тот самый день. Сегодня они должны были понять, что замышлял Зафод. Сегодня происходило то, на что было нацелено президентство Зафода Библброкса. Сегодня также был его двухсотый день рождения, но это всего только очередное бессмысленное совпадение.
Ведя подпрыгивавший катер через моря Дамограна, Зафод чуть улыбался чудесному, волнующему дню, каким тот обещал быть. Он расслабился и лениво закинул две руки на спинку сиденья, управляя добавочной рукою, которую недавно прирастил пониже правой, — для улучшения спортивных результатов в боксе на лыжах.
— Эй, ты и впрямь сегодня великолепен, — проворковал он самому себе. Но нервы звенели пронзительнее, чем судейский свисток.
Остров Франция имел форму песчаного полумесяца около двадцати миль в длину и пяти миль в поперечнике. Правду сказать, казалось, он существовал не как полноправный остров, а как средство для обозначения простора и границ громадного залива. Такое впечатление усиливалось тем, что почти весь внутренний край полумесяца слагали крутые утесы. На протяжении всех пяти миль от края обрыва до противоположного берега поверхность острова постепенно понижалась.