Калибан в последний раз щелкнул кнопкой — ручка высунула стержень, как змея жало, и тут же втянула его обратно. За дверью защебетала Лиля, еще раз хлопнула дверь — внешняя, и воцарилась тишина.
Еще через несколько минут в кабинет вошла Тортила. Из кармана ее розовой кофточки свисал на длинном проводе круглый черный наушник.
— Ваше мнение, Коля? — Тортила уселась напротив, в кресло, только что освобожденное клиентом.
Калибан пожал плечами.
— А по-моему, крайне подозрительно, — сказала Тортила. — И знаете что? Нет информации. Вообще никакой. Это фальшивое имя. Как вы думаете, зачем клиенту называться фальшивым именем?
— Затем, что все наши клиенты поначалу темнят, — Калибан вздохнул. — Дойдет до подписания — расколем, никуда не денется… От кого он?
— От Лысенко. Двадцать третье апреля, отчет перед советом директоров…
— Да, — Калибан кивнул. — Лысенко потом повысили?
— После доклада? На две ступеньки, — Тортила ухмыльнулась. — Это был не отчет — это было нечто, Коля. Демосфен нервно курит на лестнице.
— Я помню, — Калибан улыбнулся.
Он в самом деле помнил всех клиентов и все их проблемы. Наверное, великий воспитатель Макаренко не помнил так своих беспризорников, да что Макаренко — редкая мать-героиня так знает и любит каждого своего ребенка, как Калибан знал (и любил, в самом деле любил) всех этих пузатых чиновников, взбалмошных девиц и дамочек, косноязычных политиков, менеджеров, желающих карьеры, тусклых уродцев, желающих личной жизни…
— А знаете, Коля, — задумчиво проговорила Тортила, — рано или поздно нас с вами убьют. Чует мое сердце.
— Что?!
Старушка рассмеялась. Блеснули перепачканные помадой зубы:
— Ладно, Коля, что вы как маленький мальчик… Я пошла. Мне еще сегодня на дачу съездить, листья сгрести… И вы отдыхайте. Придет его зять, не придет — нам пока дела нет. Там увидим.
* * *Зять пришел.
Ростом зять был без малого два метра, привычно наклонял голову в дверных проемах. Лет ему было двадцать с небольшим; ни чрезмерно короткая стрижка, ни нос-пуговка, ни большой тонкогубый рот не могли навредить его потрясающему обаянию — когда парень сел в кресло для посетителей и смущенно улыбнулся, Калибан испытал к нему почти отцовскую симпатию.
Над парнем сгущались тучи. Конечно, раньше надо было думать, когда он, гол как сокол, без профессии и без жилья — нахальный дембель! — вперся в эту семью… А теперь у него жена руководительница и тесть начальник. И пикнуть не моги. И еще живут все вместе… Хорошо, тесть решил дом купить и им со Светкой квартиру оставить. Так поломал договор перед самым подписанием. Чего-то ему не понравилось, или дорого показалось, хрен он дешевле где-то купит… И теперь зять, Саша, должен идти к этим людям, которые сами потеряли, можно сказать, в деньгах… Всем покупателям отказали… Идти и отбивать у них аванс! Они люди серьезные, не отдадут ни за что, а впутываться в криминал — он, Саша, не согласен, пусть тесть сам руки пачкает, ну их всех, надоело… Если бы не малой — давно бы уже поставил вопрос ребром…
Калибан попросил Лилю принести клиенту кофе; Лиля так нежно улыбнулась большеротому, что тот на секунду забыл все свои горести.
— А может, и правда, плюнуть? — доверчиво спросил у Калибана. — Скажу Светке — или живем отдельно, или…
Он запнулся и помрачнел. Видно, вообразил себе ряд событий, который за этим последует.
Калибан ухмыльнулся.
Он не видел в происходящем проблемы. То есть, конечно, поставить вопрос ребром никогда не поздно… Но лучше сделать это с позиции победителя. Не спасовать перед заданием тестя — наоборот, выполнить это трудное и подловатое, прямо скажем, задание и дать всем понять, что давно уже силен и самостоятелен. Пусть жена увидит его таким — и тогда уж пусть решает…
Большеротый слушал его, как Шахерезаду. Потом вздохнул и признался, что, наверное, все равно не справится.
Калибан снова запел соловьем — на октаву выше. Дело зятя — подробно и по возможности откровенно рассказать все, что ему известно о продавцах злополучного дома и об их отношениях с тестем, а заодно — о себе, о своих особенностях и привычках. Потом сесть в кресло и погрузиться в гипнотический сон. А там сработает подсознание — волшебное подсознание, оно поднимет спящего, поведет на встречу с держателями отмененного аванса, подскажет нужные слова и действия, и никакого криминала в этих действиях наверняка не будет: человека высоких моральных принципов невозможно заставить пойти на преступление даже под гипнозом.
— …А потом вы откроете глаза — в кресле — и аванс будет у вас в кармане. В прямом смысле — во внутреннем кармане куртки. Вот и все.
Большеротый смотрел с недоверием. А потом спросил, точно так же, как перед этим тесть:
— Как это — мое подсознание?
— Деньги нужны? — сухо поинтересовался Калибан, которого долгая беседа порядком утомила. — Работать будем?
Через десять минут в комнату вошла, покачивая бедрами, Юриспруда. Большеротый встал ей навстречу; их головы оказались почти на одном уровне. Калибан опустил глаза: сапожки Юриспруды упирались в пол двадцатисантиметровыми (не меньше!) каблуками.
— Это наш юрист, — сказал Калибан небрежно, но со скрытой гордостью. — Юлия Тихоновна. Познакомьтесь.
Клиент Саша улыбнулся во всю длину своего немалого рта. Юриспруда ответила церемонным кивком.
— А может, правда, бросить все… — жалобно начал парень, но Калибан оборвал его:
— Потом. Все потом. Юля, оформляйте.
* * *У клиента Саши были старые «жигули». Усаживаясь за руль, Калибан недостаточно низко наклонился.
Бах!
Он заморгал, стряхивая слезы. Над ухом надувалась горячая шишка; как объяснить потом клиенту, что никто не бил его по голове палкой? Ощущение такое, что… Да как он живет-то с такими мослами, как он ноги помещает под сиденьем?!
Калибан с трудом угнездился в тесной машине. Колени почти касались руля. В зеркальце заднего обзора отражалось Сашино лицо — нос пуговкой, уголки большого рта брезгливо опущены.
Калибан полуприкрыл глаза.
Вчера он пересмотрел все три фильма о Крестном Отце. За каждым словом, за каждой паузой Марлона Брандо тянулся шлейф недосказанного. Скрытая мощь, глубочайшее самоотречение и железная хватка, печаль о судьбах мира и кровь, кровь — как же без нее?
Мир несовершенен.
Сегодня он сделает предложение, от которого не сумеют отказаться держатели аванса — торговец мебелью и его жена-дизайнер…
Рядом засигналила машина — чей-то джип не мог развернуться на асфальтовом пятачке, мешала жалкая Сашина машина. Опустилось тонированное стекло, в потоке брани вынырнул водитель; Калибан поднял разом набрякшие веки, чуть повернул голову, покосился на странного человека, мешающего сосредоточиться…
Тонированное стекло закрылось. Джип резко сдал назад, а потом, чудом извернувшись, проскользнул мимо — кажется, чиркнул противоположным боком по стене кирпичного дома…
Калибан посмотрел на себя в зеркало.
Простецкие черты клиента Саши странно преобразились духовной мощью дона Корлеоне. В отличие от Крестного Отца, он вовсе не был благообразен: большой рот перекосился, глаза-угольки ввалились под надбровные дуги. Страшный человек смотрел на Калибана из узкого автомобильного зеркала. Страшный и неприятный.
Калибан перевел дыхание, чуть расслабился и завел мотор.
* * *Дом, предназначенный для продажи, располагался за городской чертой. Калибан намучился в пробках: шоссе было запружено, как Елисейские Поля. Чудом не пропустив поворот, он километров десять проехал по грунтовке и тогда уже, сверяясь с картой, отыскал среди циклопических недостроек ухоженный двухэтажный домик под черепичной крышей.
Припарковал машину. Подошел к воротам. Позвонил.
— Гав-гав-гав!
Калибан отметил, что хозяева не страдают комплексом неполноценности, не заводят людоеда на поводке, собака — ирландский сеттер — нужна им для жизни, а не для вечной борьбы с враждебным миром. Он испытал к этим людям нечто вроде симпатии. Тем лучше; он ведь явился сюда не как мясник. Он пришел уберечь хозяев дома от еще не осознанной ими опасности. А мир несовершенен, тут уж ничего не поделаешь…
На дорожке перед калиткой появилась женщина. Удивленно воззрилась на Калибана сквозь прозрачную решетку ворот:
— Вы к кому?
Он печально улыбнулся:
— Здравствуйте, Вера Владимировна. Я знаю, что и Виталий Васильевич дома.
Она прищурилась — узнала его:
— Э-э-э… Александр. Вы зря приехали. Вы отменили сделку — эта ваша инициатива… Нотариус, юрист — мы со всеми консультировались.
— Будьте добры, откройте, — Калибан смотрел на нее с высоты своего нового роста. — У меня к вам очень важный разговор.
Он говорил медленно, будто каждое слово стоило долгих раздумий, будто он знал куда больше, чем мог сказать. В нем не было угрозы, но была значительность; кажется, это понимал даже сеттер — скалил зубы, но близко не подходил.
Женщина поджала губы. Секунду колебалась; Калибан подумал было, что она позовет мужа — но она приняла решение самостоятельно.
Скрипнула калитка.
К дому вела кирпичная дорожка, порог тоже был сложен из кирпича. Хороший дом, отметил про себя Калибан, приличный участок, чего еще надо было этому склочному тестю?
В дверях он ударился лбом и едва удержал неприличный возглас. Вторая шишка готова была вскочить над левой бровью; Калибан, полностью слившийся со своим героем, никак не мог удержать в уме важнейшее обстоятельство: рост.
Сеттер остался снаружи. Следуя за женщиной, Калибан миновал прихожую и, опасливо пригнувшись в проеме, вошел в большую, скудно обставленную комнату.
Огляделся.
Дом, когда-то обжитой, терял теперь детали, как дерево листья. На обоях светлели прямоугольные пятна на месте полок, шкафа, еще какого-то продолговатого предмета — наверное, зеркала; вместо люстры с потолка свисали два черных проводка, будто жало дохлой змеи. В углу башней возвышались картонные коробки из-под бананов.
Из противоположной двери шагнул человек лет сорока, рыжеватый, с кустистыми светлыми бровями. Остановился посреди комнаты, вытирая руки ветхим пятнистым полотенцем; человека оторвали от работы. Торговец мебелью, вспомнил Калибан. Начинал с того, что сам реставрировал подобранный на свалке антиквариат. Основательный, довольно самоуверенный. Не лидер, но и не ведется на чужое влияние. Себе на уме. Семьянин. Привязчив. Жене, — Калибан мельком глянул на бледное лицо женщины, — жене, скорее всего, не изменяет… Разве что давно, в молодости…
И он вежливо наклонил увенчанную шишкой голову:
— Добрый день, Виталий Васильевич. Есть разговор.
— Александр, — хозяин вдруг заулыбался, как будто гость был его старым другом. — Присаживайтесь. Разговор так разговор…
Он подхватил продавленное кресло, легко поднял на вытянутых руках и водрузил посреди комнаты. Сам уселся на низкую скамеечку, поднял бровь, демонстрируя несколько преувеличенное внимание. Циничный экзаменатор — вот на кого походил сейчас торговец мебелью. Насмешливый, прекрасно знающий, что студенту не выплыть, но не испытывающий по этому поводу сожаления. Говори, мол, говори, барахтайся — я помогать не стану…
Калибана чуть покоробило. Видно, чего-то в персоне торговца он не учел, не заметил — тот должен был разговаривать скупо, серьезно, смотреть исподлобья и ни в коем случае не фиглярничать.
Ну что же. И к весельчакам найдем подходы.
Калибан чуть прикрыл глаза. Едва заметно улыбнулся краешками большого рта. Дон Корлеоне, потерявшийся было за неудобством громоздкого тела и вечно бьющейся обо что-то головы, теперь вернулся и воцарился; улыбка на лице хозяина померкла, а потом и вовсе растворилась.
Калибан смотрел и молчал — его молчание стояло посреди комнаты, как патологоанатом.
Бежали секунды.
Хозяин заерзал на своей скамеечке, переменил позу — из вальяжно-созерцательной она сделалась напряженной. Хозяйка, присевшая на стул в углу, перевела взгляд с Калибана на мужа — и обратно.
— Что, собственно, случилось? — спросил хозяин совсем другим, собранным и жестким голосом. Давно бы так, подумал Калибан.
— Пока ничего, — он сделал паузу. — Но… появились новые обстоятельства.
И снова многозначительно замолчал. Первоначальная тактика была — заставить хозяина вести разговор. Не наседать на него, не штурмовать крепость — пусть хозяин штурмует, пусть много говорит, теряет терпение, теряет уверенность…
Хозяин повелся на уловку — даже слишком легко, Калибан не ждал от него такой податливости:
— Какие, к черту, обстоятельства! Дело закончено. Аванс остался нам, потому что это расторжение — ваша инициатива. Аванс для того и нужен, чтобы страховать риски. Мы из-за вас понесли убытки! Отказали другим! Так что не тратьте времени…
Калибан смотрел на него печальными глазами Марлона Брандо. Под этим взглядом тушевались магнаты и политики, циники и головорезы — обладатель этого взгляда знал нечто, по силе своей не сравнимое с жалкими доводами оппонентов. Торговец мебелью трепыхался под этим взглядом, выметывал без оглядки все наличные козыри, нервничал и повышал голос, злился на себя и вот-вот должен был замолчать, перевести дыхание и потребовать наконец ответа…
Он был чрезмерно говорлив. Калибана снова покоробило: по его расчетам, торговец не должен сдаваться так легко! Опять ошибка?
Хозяин наконец-то замолчал. Прокашлялся:
— Так что за обстоятельства? Что вам надо, зачем вы пришли?
Калибан вытащил калькулятор. Нажал несколько раз на кнопочки. Повернул экранчик к хозяину, показал сумму — полный аванс, ни центом меньше.
Хозяин мельком глянул на жидкокристаллический экранчик. Потом снова на Калибана, и Калибана вдруг окатило будто кипятком. Это не ошибка! Это провал! Торговец мебелью, поначалу прозрачный и легко просчитываемый, вдруг повернулся, как избушка на курьих ножках, обратился к собеседнику глухой стеной, и Калибан потерял связь с партнером — полностью.
Если бы за происходящим наблюдал Борисыч, второй педагог и ломовая лошадь Калибанового курса — закричал бы, наверное, «стоп». Закричал бы «брехня, подстава». Калибан проглотил слюну.
— Я вас понимаю, — сказал он медленно, стараясь вернуть себе равновесие, стараясь «вырулить» диалог и помочь партнеру, как это не раз бывало на сцене. — У вас семья, и вам нужны эти деньги… Но иногда, поверьте мне, деньги не решают проблем. Деньги, наоборот, их создают.
Он замолчал, держа паузу, значительно глядя собеседнику в кустистые брови; он ждал какого угодно ответного импульса: ярости, возмущения, страха…
Ответного импульса не было вообще, и это уже не лезло ни в какие ворота. Борисыч остановил бы диалог и прогнал обоих со сцены мокрой тряпкой.
Хозяин улыбнулся, за улыбкой была пустота:
— Какие же проблемы? Вы о чем?
Он смотрел и ждал чего-то, и совершенно ясно было, что его не волнуют ни деньги (такие-то деньжищи!), ни гость, ни его аргументы. Его интересовало что-то другое… что-то настолько не вяжущееся с происходящим, что Калибан понял: пора уходить.
Бывают такие моменты. Редко, но бывают. Бежать отсюда без оглядки, и хрен с ней, с репутацией.
Он осторожно поднялся — две шишки научили его беречь голову, даже если поблизости не было дверных косяков.
— Простите, — сказал он коротко. — Прошу прощения.
И шагнул к двери, согнувшись чуть ли не вдвое. Хозяйка отступила с дороги; он вышел в прихожую.
Перед входной дверью стояли плечом к плечу двое крепких круглоголовых бычков. Бли-ин, подумал Калибан; громоздкое тело клиента Саши вдруг потеряло вес. Ноги чуть согнулись в коленях, плечи расправились; а ведь он спортивный парень, успел подумать Калибан. Может, прорвемся?
Тело было в самом деле тренированным и мощным. Калибан поднырнул под чью-то руку и провел подсечку, но в этот момент на него навалились сзади.
Мелькнули перед глазами дверь, потолок, чей-то выпученный глаз. Калибан оказался лежащим на полу — на пузе, с локтями, завернутыми назад, с чужим ботинком на шее.
Новой болью отозвались две шишки на голове. Неизвестно, как поступил бы в такой ситуации дон Корлеоне; Калибан поборол приступ паники. Он сейчас не здесь, не здесь — он лежит в кресле, голый и в ниточках проводов…
— Уходим, — прошептал он в пол.
Ничего не произошло.
Может быть, «жучок», приколотый к воротнику с изнанки, не работает?
Уезжал — проверял — работал — все нормально…
Тортила могла отойти от компьютера — в туалет, например. Или вовсе сбегать в магазин, пока шеф на операции. Подозрительность старушки странно уживалась с беспечностью, и если клиента Сашу начнут сейчас бить — все актуальные ощущения достанутся Калибану…
Перед его лицом остановились чьи-то туфли. Калибан увидел край черных брюк — чистых, выглаженных. Видно, что человек аккуратен и у него есть машина.
— Смирнов. Скажи что-нибудь.
Калибан не сразу вспомнил, что Смирнов — это он.
— За что, — выдавил сквозь зубы. — Думаете — нет на вас управы?
Он ждал удара ногой по ребрам, но, по счастью, не дождался. Вместо этого ботинок с его шеи убрался, его потянули вверх и позволили наконец-то встать.
Комната преобразилась. Не было ни хозяина, ни его жены; имелось трое мордоворотов, а также невысокий плечистый человек с буравчиками-глазами.
Кто такие, растерянно подумал Калибан. На ментов вроде не похожи… Мафия? Дернула нелегкая вспомнить дона Корлеоне… И где эта чертова Тортила?!