Он не знал, она отказалась отвечать на его вопросы.
— Потом, Володя, все потом, — умоляюще смотрела она в любящие глаза. — У меня нет сил все это пережить заново.
— Как? О чем ты? — Он дул на ее пальчики со сломанными ногтями, трогал их губами.
— Если я стану рассказывать вот прямо сейчас, то мое сердце… Оно, наверное, просто разорвется от боли и ужаса. Не могу! Все потом!
Домработница Зоя, которая осторожно вела машину хозяина к его дому, время от времени всхлипывала. Поймает в зеркале заднего вида Олино измученное лицо, вздохнет тяжело и тут же всхлипнет.
Потом они приехали к Володе в дом, Оля долго мылась, все-то ей казалось, что вонь того ужасного места, где ее держали, пропитала ее кожу, волосы, все ее поры. Закутавшись в махровый белоснежный халат, спустилась в гостиную, Володя ждал ее за накрытым столом. Прежде Зоя всю ее перемазала каким-то чудодейственным пахучим средством, все ее синяки, ссадины и царапины. Потом кормила так вкусно, так сытно, что Оля начала клевать носом прямо за столом, проспала почти сутки. Володя ее разбудил, нежно целуя ее голое плечо, выскользнувшее из-под одеяла.
— Я купил билеты, милая, завтра утром мы улетаем, — сообщил он ей шепотом и полез к ней под одеяло.
Она думала, что никогда уже не оттает, что никогда уже не сможет быть прежней. Тот ужас, который ей пришлось увидеть, выжег много в ее душе. Оказалось, что не все!
— Я залечу все твои раны, любимая… — шептал Володя, осыпая ее поцелуями. — Я сделаю все, чтобы ты стала счастливой! Я помогу тебе исцелиться!..
Они всю ночь занимались любовью, страстно, бешено, со стонами и криками. Потом она ему все рассказала, и он еле удержался, чтобы не начать всхлипывать, как давеча Зоя.
— Что же делать?! — воскликнул он, когда она закончила. — Надо же что-то делать! Это чудовище… Оно и дальше станет продолжать!
— Да, он не остановится. Он болен, мне кажется. Но что мы можем сделать, скажи?! Позвонить в полицию?!
— Может быть, — неуверенно сказал Володя, нежно прижимая ее к себе. — Этот Мельников…
— Замолчи! — резко оборвала она его и отстранилась. — Я не хочу о нем ничего слышать! Ничего!
— Почему? — не без тайной радости поинтересовался Володя.
Он, если честно, все еще опасался соперничества со стороны этого юркого полицейского с крутым нравом и крутыми мышцами.
— Потому что все пошло не так именно из-за него! Он все сломал, заронил странное смятение мне в душу, я обидела тебя. Ты посадил меня под замок, потом явилось это чудовище и…
Она так стремительно сжалась в комочек, что у него тут же заныло сердце. Ее чудовищный рассказ мало походил на правду, скорее напоминал фильм ужасов, тот самый фильм, смотреть который люди по большей части себя заставляют. Отвлекаются то и дело, ставят на паузу просмотр, чтобы не нагнетать страха в душе, дабы он не пустил там корни, чтобы каждый не прокрутил сюжет на себя.
Олина история не была фильмом, она была реальностью. Страшной, уродливой, невыносимой к просмотру, но она была правдой, и ей до сих пор было страшно.
— Никакого Мельникова, — коротко отрезала она, через какое-то время приходя в себя. — И вообще никакой полиции… Во всяком случае, пока. Я не могу! Не могу, понимаешь, повторять это снова и снова для каждого дознавателя, для каждого следователя. Каждый раз, как я это повторяю, я все это вижу! Я все это слышу! Жужжание сверла, дикие крики… Не могу!!! К тому же… К тому же я не знаю, кто он!
— И ты его не узнала бы? — усомнился Володя.
— Нет! Он все время был в странной маске. Такой, знаешь, напоминающей человеческое лицо? Тонкая резиновая, с дырочками для глаз и ноздрей, и рта. Он всегда был в ней, когда мои глаза не были завязаны! Всегда! И когда пришел в этот дом. И когда…
— А по голосу? По голосу ты могла бы его узнать?
— Думаю, да. Но не уверена, он почти все время говорил шепотом. Хотя… Хотя, когда он был в твоем доме, он пел! И отдавал мне приказания… Господи, я как умалишенная тогда была! И плохо помню его голос и интонации, как пел, помню хорошо. И еще в последний раз, когда он вез меня куда-то, думаю, что хоронить… — Оля не выдержала и заплакала, вспомнив себя — скрюченную в багажнике. — Он уже остановился и открыл багажник, когда его окликнула та девушка, вот тогда он говорил в полный голос. Он не мог шептать тогда, это вызвало бы подозрения. А когда снова подъехали к его дому, то он опять понизил голос, но не до шепота, точно. Да, голос я могла бы узнать. И еще руки! Это… Это не забудется никогда!
— А дом? Дом узнала бы?
— Конечно! Я же сбегала оттуда своими ногами. И видела дом, забор, строительные леса, но вот место можно найти или нет, не знаю. Если спросить у тех людей, в каком именно районе они меня подобрали… А вдруг я далеко ушла? Вдруг блудила? Можно подставить под неприятности приличных людей! Не сейчас, Володя! Не сейчас! Я не могу! И еще… Вдруг окажется, что это какой-нибудь уважаемый всеми человек?! Респектабельный, обеспеченный, облеченный властью?! Что тогда будет со мной?! Следственная машина камня на камне не оставит от моих показаний, у них уже был один подозреваемый, был! И что же?.. Нет, не могу!..
Она уснула на его груди успокоенной. Проснулась с предвкушением, что все наконец скоро закончится, скоро начнется новый отсчет. Только шасси самолета оторвутся от земли, так сразу все плохое закончится, а все хорошее и начнется.
Она оделась в красивый дорожный костюм из тонкого льна, приготовленный ей Зоей. Удобные широкие брюки, короткий жакет с короткими рукавчиками фонариком. Обулась в туфли на удобном низком каблуке. Красиво причесалась, немного подкрасилась, затеняя синяки на лице.
Они с Володей позавтракали, взяли в руки сумки, приехали на такси в аэропорт, прошли регистрацию и…
И ужас, чудовищный кошмар всех предыдущих дней, вернулся.
— Я хочу понять, почему вы решили покинуть страну в столь тяжкое для нас всех время? — задался ироничным вопросом подполковник, к которому ее привели на допрос.
Подполковник ей жутко не понравился: тонкие губы, узкие глаза, да и сам он весь был каким-то узким, острым, как бритва, и каждое его слово оказалось таким же.
— Почему я не могла ее покинуть? — ответила Оля вопросом на вопрос. — Я не совершала ничего предосудительного. Все налоги и штрафы мною оплачены были своевременно, не вижу никаких препятствий для того, чтобы уехать путешествовать.
Она еще не знала, может она с ним быть откровенной или нет? Если честно, то, невзирая на все свои обиды на Мельникова, она ждала, что именно он ею займется. Конвоир, сопровождающий ее до допросной, назвал адрес отдела, куда ее привезли. Это был тот отдел, где работал Валера.
— А вот насчет того, что вы не совершали ничего предосудительного, немного вас поправлю. — Подполковник порылся на столе в ворохе бумаг, достал одну, начал зачитывать или по памяти говорил, лист мог быть и чистым: — Вы, гражданка Ильина, проходите у нас по делу убийства гражданина Голубева подозреваемой номер один!
— Я никого не убивала, — спокойно ответила она. — И, думаю, ваши эксперты это уже доказали.
— Что именно доказали? — попытался он вытаращить узкие глаза, но не вышло.
— Что женщина не смогла бы совершить подобное убийство.
— Подобное? Так вы присутствовали, раз можете это утверждать? И убийцу видели?
— Да. — Она опустила голову. — Я видела его до того, как он это совершил. Видела после, но то, как он убивал, я не видела.
— Можно подробнее?
Подполковник нервно заерзал в высоком кожаном кресле. Девицу запугать с первых минут допроса у него не получилось, а хотелось же! Жутко хотелось! Чтобы умыть Мельникова для начала. Слишком умный, слишком шустрый, все-то у него раскрывается, все-то выходит. И очень хотелось подполковнику его обскакать. И девку нагнуть, и Мельникову по глазам стегануть.
А не выходило!
Девица тертая, уверенно держится. Знает, что за ней влиятельный жених с деньгами и сворой адвокатов, небось уже зубами клацают перед дежуркой. Сейчас вцепятся, отобьют у него девку, и торжества силы и справедливости хрена вам!
— Я сидела в комнате…
Оля замялась, ей не хотелось подставлять Володю и подробно рассказывать о том, почему она оказалась под замком в доме своего жениха, но как еще объяснить, почему она вложила свою руку в руку незнакомца, вызволившего ее из-под замка?
— Я сидела в комнате под замком, — решилась она с тяжелым сердцем.
— Почему под замком? Кто вас пленил, дорогая? — оживился сразу подполковник.
— Мы повздорили с Володей, и он…
— Он посадил вас под замок?! — будто бы ужаснулся подполковник и, цокнув языком, качнул осуждающе головой. — Как бесчеловечно! За что же он вас так?
— Это… Это, извините, наше с ним личное. Мы просто повздорили накануне свадьбы и… Так вышло, короче, невесты часто нервничают. Он, в принципе, правильно сделал, — торопилась она оправдать своего жениха. — Я все обдумала и поняла, что люблю его.
— О как! — ядовито скривился тот. — Везет же некоторым! Ладно… Вы просидели под замком день, два, три, четыре, а потом? Что было потом?
— Однажды утром… В это время Иван приносил мне еду часов в одиннадцать утра… А тут дверь открылась неожиданно раньше, тихо так, и на пороге мужчина, незнакомый. Улыбнулся, приложил указательный палец ко рту, чтобы я молчала, и рукой поманил. Я вышла из комнаты, он велел мне пройти под лестницу, там ниша небольшая, темная, там можно укрыться. Я зашла туда, затихла, а он занял мое место и тоже затих. Нет, он что-то там делал, какой-то странный звук был, потом я поняла, что это он плитку от стены оторвал, и отколол от нее кусок. В том месте плитка отошла немного от стены…
— Почему?
— Что почему?
— Почему вы беспрекословно подчинились требованию незнакомца? А вдруг это был вор, который намеревался обокрасть вашего жениха? Вдруг убийца? Хотя, о чем это я! Как раз убийцей он и был! Если, конечно, вы не сочинили эту историю. — Подполковник продолжал едко скалиться. — Согласитесь, неразумно слушаться незнакомого человека в доме своего жениха!
— Не стану спорить, — моргнула Оля растерянно.
Она много думала, почему она так поступила? Почему пошла на зов странного незнакомца? Почему спряталась под лестницей вместо того, чтобы бежать прочь из дома?
Ответ нашелся!
Потому что она думала, что этого человека прислал Мельников! Она подумала тогда, еще до момента убийства, что этот человек его друг, помощник, коллега, соратник и он просто хочет вызволить ее из-под замка.
К тому же мысли ее так путались в те дни, таким гневом и обидой полыхала душа на всех сразу, и на Мельникова, возникшего так неожиданно на ее пути к алтарю, и на Володю, который решил бороться с ее норовом таким вот неожиданно примитивным способом. В голове была полная мешанина, да и не ела она почти в те дни, демонстрируя протест. Ослабла духом и телом. Помани ее в тот момент Кощей Бессмертный, она бы и за ним шагнула, не раздумывая.
Но подполковнику об этом знать совсем не обязательно. Вернее, большую часть из этого.
— Но… Но мне очень хотелось удрать. К тому же я подумала, что это розыгрыш.
— Что?! Розыгрыш?! — недоверчиво фыркнул подполковник. — Что вы мелете, уважаемая?! С чего это вы так решили?!
— Но он же был в маске.
— Кто??? — Вот теперь узкоглазое лицо подполковника с острым, выдающимся вперед подбородком сделалось круглым, как сковорода. Он даже осип от волнения. — Кто был в маске???
— Тот человек.
— Тот, кто вызволил вас из темницы?! Был в маске?! Не Деда Мороза, нет?!
Он побагровел и совсем уже было собрался на нее завизжать, когда она замотала головой.
— Нет, это странная такая маска была, тонкая резиновая пленка, скрывающая черты лица. Знаете, как если бы на лице был капроновый чулок с прорезями для глаз и ноздрей, но тонкая, резиновая, улыбающаяся.
— То есть?!
Девица что, морочила ему голову?! Издевалась над ним или говорила правду?!
Он сердито сопел и думал, нервно дергая ногами, поставленными на крестовину кресла.
Нет, похоже, она не врет, наверное, упырь тот и правда был в маске. Оставил бы он ее тогда в живых, как же, если бы она видела его рожу!
— Рот у маски был растянут в улыбку. Получалось добродушно так. Поэтому я и подумала, что это розыгрыш.
— А когда вы поняли всю серьезность ситуации, дорогая?
— Когда Иван не вышел из комнаты. А вышел этот… урод, простите, он был весь в крови! И пел…
— Пел?!
— Да, что-то пел такое бравурное. Метнулся потом в Зоину подсобку, взял там у нее ведра, швабру, всякие средства моющие и принялся мыть. Сначала в той комнате что-то мыл, ведрами гремел, потом свой костюм отмыл.
— Костюм?!
— Ну да, у него был такой костюм… Шуршащий. Темно-синий. Как спецодежда. Он его отмыл, снял, упаковал и начал меня фотографировать.
— Фотографировать?! Зачем?!
— Не знаю. Заставил выйти из-под лестницы. Сфотографировал, потом… Потом завел меня в комнату, а там… А там Ваня…
Оля зажмурилась, горло перехватило, и снова, как в тот день, стало невозможно дышать. Все всплыло в памяти остро, ярко, как будто это случилось час назад, весь этот ужас, который просто не принимало сознание.
— И что же было дальше?
— Он подвел меня к нему, заставил вымазать руки в крови и вытереть их о себя. Снова сфотографировал. И протер все следы шваброй. Вывел меня на улицу через заднюю дверь, заставил переодеться в чистую одежду, он взял ее из шкафа у Володи. Мы же какое-то время уже жили вместе, мои вещи у него были. Ведра и швабру он покидал в большой мешок для мусора и повел меня к машине. Там посадил на сиденье пассажира и еще раз сфотографировал, стоя перед машиной. И… — Оля закрыла лицо руками, замотала головой. — Все! Не могу больше, простите, не могу!!!
Подполковник с тихим бешенством наблюдал, как вздрагивают худенькие плечи под тонким льном. Видел выпирающий шейный позвонок на нежной хрупкой шее. Конечно, девушка не могла бы воткнуть в шею спортсмену, хотя и бывшему, кусок кафельной плитки, сила нужна недюжинная. У этой пигалицы ее не было, силы этой, но…
Но все мутно как-то! Нереально мутно! За каким хреном она следовала за ним? Молча вышла из дома, молча переоделась, влезла в машину. Дура, что ли?!
— Нет, не дура, — опротестовала она, когда он поделился с ней своими язвительными соображениями. — Он просто все время, пока не пел, говорил. Монотонно так, как будто молитву читал, и говорил обо мне.
— Что именно?
— Как я буду сидеть в камере за убийство водителя своего жениха, что и как со мной станут делать. В общем… Мне кажется, у этого монстра есть способность к гипнозу.
— Ух, ты! — воскликнул недоверчиво подполковник.
Угловатые формы его лица вернулись на место, он больше не удивлялся, он теперь пребывал в бешенстве, Оля это понимала. И любой другой на его месте вел бы себя так же, поверить в ее рассказ было невероятно сложно! Ее поведение было необъяснимо нелепым! Поэтому она и отправилась сегодня утром в аэропорт вместо того, чтобы бежать напрямую в полицию.
Никто бы ей не поверил, никто, разве что Мельников. Но он с ней говорить не пожелал, очевидно. Как еще объяснить то, что она сидит сейчас перед этим неприятным человеком? Отвечает на его вопросы, и чем больше она на них отвечает, тем больше презирает себя. За слабость, безволие, тупоумие какое-то странное, сковавшее ее по рукам и ногам в те страшные для нее дни.
— Понимаете… — Оля подняла на него диковатый взгляд. — Это сложно понять, конечно, но… Но я не знаю, почему не побежала тогда, почему не орала, не звала на помощь. Я не знаю! Может, мне было страшно! Может… Да, конечно, мне было очень страшно! Сначала думала, что это глупый розыгрыш, а потом…
— Ладно, проехали. Что было дальше? Вы покорно… — тут подполковника снова скривило. — Вы покорно сели в его машину. Тихо сидели, пока он вас фотографировал. Потом-то? Потом почему ни разу не привлекли внимание любого постового?! Вы же не лесом ехали, по городу! Почему не сделали ни единой попытки заорать?! И… И как же он ехал по городу в маске, черт побери?! Вы что, врете мне?! Внаглую врете?!
— Он уколол меня чем-то вот сюда. Как только сделал фото, открыл мою дверь и сразу уколол. Вот сюда. — Оля ткнула пальцем в левое предплечье. — И я отключилась. Все! Я ничего не помню. Как мы ехали, куда ехали. Очнулась в каком-то подвале связанной, с залепленным ртом. — Оля нервно передернулась. Снова крепко зажмурилась. — Он… Он истязал какую-то женщину и заставлял меня смотреть!!!
На последних словах голос ее задрожал, и она расплакалась. На какое-то мгновение, очень крохотное, едва уловимое, такое, что оно даже не успело пустить корешков в его циничной душе, ему сделалось ее жалко.
В самом деле натерпелась! Сначала на ее глазах совершается жестокое убийство. Потом ее принуждают к бегству, бросают связанной в подвале и на ее глазах, заставляя ее сделаться свидетелем, истязают очередную жертву.
Ужас!!!
Но это если верить ей. А если нет? В противном случае она не жертва, а соучастница. Хитрая, изворотливая, ловкая.
— Как вам удалось убежать? — прервал он жестким голосом ее плач.
Сделал одолжение, налил воды из графина и протянул ей стакан. Оля благодарно кивнула, выпила почти все до капли. Вытерла мокрые губы трясущейся ладошкой.
— Как вам удалось убежать?! — повторил он.
— Он повез меня хоронить, это было ночью. Я не знаю микрорайона, я лежала в багажнике, руки за спиной и ноги замотаны скотчем, рот тоже залеплен. Он ехал, ехал, сначала было тихо на дороге, потом все более шумно. Я поняла, что мы в городе. Потом он остановился, вылез из машины и стоял какое-то время, а потом… эта девушка. Она вышла к машине и попросила его отвезти ее к матери.
— Она называла свое имя?
— Нет, просто сказала, что поругалась с мужем, кажется. Мне не очень хорошо было слышно. Но он…