— Тебе больно, я чувствую… Может, я полечу тебя? Хотя бы немного.
Несмотря на сильное напряжение боя, на ярость и желание убивать, которое всегда появляется, стоит поймать в оптику очередного мутанта, на сердце у меня потеплело. Пусть Кира сто раз не обученная, пусть не всегда вовремя лезет со своей пси, но помочь она хочет совершенно искренне. Раньше я о таких псиониках не слышал, даже медиумы у федеральных госпиталей не лечат за просто так, один— два медяка в карман положат все равно.
Может, она и правда когда-нибудь станет великой, избавит мир от вируса X. Если доживет. И если один сталкер с микросхемой под черепом перестанет забивать голову всякой ерундой и доведет ее до Москвы.
Неужели это трудно — защищать того, кто тебе доверился? И так ли важно, кем он станет и где его ждут?
«Ты поклялся, сталкер. Остальное — потом».
Затвор плавно пошел вперед, ствол снайперки хищно вцепился в горло передней твари.
Я медленно потянул спуск и…
Вожак замер на месте. Остальные псы тоже. Черный лоснящийся нос шевелился — динго принюхивался. Что-то ему очень не нравилось, пес отфыркивался, мотал головой и снова пытался разгадать странный запах.
Паленых вжиков учуяла, что ли? Да для этих собачек падаль — самый деликатес. Обожают трупы жрать.
— Что случилось? Они остановились.
— Не знаю, Кир, посмотрим. Они думают, стоит ли с нами связываться. Только не шевелись. Не провоцируй их.
Вторая в стае — крепкая могучая самка, что стояла у плеча вожака, вдруг подняла морду к небу и завыла. Через мгновение к ней присоединились и остальные. Но теперь в их вое больше не было угрозы и вызова.
В нем звучал страх.
Я с недоумением наблюдал, как почти все динго поджали хвосты и попятились. Самка жалобно заскулила, да так громко и выразительно, что услышали даже мы с Кирой, хотя собаки остановились метрах в трехстах.
Только вожак не трогался с места. Он все продолжал что-то вынюхивать, водил мордой из стороны в сторону, будто старался уловить, откуда идет так раздражавший его запах. Двое последних развернулись и побежали прочь, подвывая на бегу от страха. За ними устремились остальные, и даже самка вожака, помедлив немного, бросила своего повелителя. Опустила лобастую голову к земле и потрусила вслед за стаей.
Динго выли. Но в панической перекличке не хватало одного голоса — главного. Того, кто всегда вел орду динго за собой. Он все еще сопротивлялся. Он видел, что остался один, но пытался бороться.
На меня волнами накатывала усталость. Горячка боя ушла, оставив лишь слабость и боль. Все ближе подступала дурнота, первый признак лихорадки от вжиковых укусов. Надо подумать о лечении, иначе можно нарваться на богомолов. Личинки для них — любимая пища, которую они способны учуять за несколько километров. На сладкое угощение мутанты сбегаются целыми полчищами, и их ни на секунду не остановит тот факт, что лакомство придется из кого-то выковыривать. Богомолы передвигаются очень быстро, да и кому охота связываться с батальоном кузнечиков в два метра ростом?
Ладно, одна пуля не восемь. Вряд ли остальные динго вернутся мстить. Когда стая спасается бегством, у нее только один закон — каждый сам за себя.
Перекрестье замерло на цели.
— Не стреляй, — вдруг сказала Кира. — Я пыталась успокоить Тикки, а наткнулась на его мысли. На динго. Он очень испуган, очень. И больше всего на свете хочет убежать. Под теплый живот, в спасительную темноту, где еще много таких же, как он, вопящих от страха щенят.
«Интересно, что же так напугало зверюгу? Аж до щенячьего визга и детских воспоминаний».
Вожак опять потянул носом и, наконец, не выдержал. Завыл с нотками отчаяния и страха, прижался к земле и помчался прочь, нелепо подбрасывая задние лапы.
Минуту спустя поле радара очистилось. Динго отступили.
Наверное, не стоило врать самому себе. Конечно, я знаю, почему так перепугались свирепые падальщики. Конечно, они всегда убегают от сильного противника, но разве два человека, один из которых ранен, а второй — смертельно напуган, смогли бы устрашить восьмерых псов? Бывало, на нас с Силь твари нападали и впятером, между прочим, на здоровых, сильных, хорошо вооруженных.
Так что не в СВД дело. Динго слишком часто сталкиваются с людьми, чтобы бояться огнестрельного оружия. Ответ кроется в моей голове. Не знаю уж, что они там почуяли, чем их так перепугал несуществующий по словам Смити имплантат. Впрочем, я и сам боюсь его не меньше.
Чуткий нос динго открыл им какую-то не очень приятную правду, которую не знаю даже я. Диверсант, говоришь?
Я смотрел вслед убежавшим тварям и с тоской думал, что меня теперь боятся даже мутанты. А роботы принимают за своего. Кто я вообще? Что за гадость торчит у меня в башке?
Кира присела рядом:
— У тебя укусы вот здесь и здесь, и еще тут…
Ах, да. Совсем забыл. Я отсоединил магазин СВД, передернул затвор и поймал в ладонь выпавший патрон. Так все же лучше, чем смартом — им с непривычки можно и полруки отчекрыжить. Я ж не инженер, чтобы лазеркой на камнях росписи ставить.
— Помоги броню снять.
Смешно, столько торговались, а в бою она мне ни разу еще не помогла.
— Что ты хочешь делать? — спросила Кира, расстегивая ремни. Шея и плечо уже начали распухать, так что сам я вряд ли бы справился.
— Надо выжечь личинки. Не дать им вылупиться из яиц… а то начнут еще во мне расти, очень неприятные ощущения, знаешь ли.
Я пытался храбриться и шутить, чтобы не пугать ее. Процедура не для слабонервных.
— Как выжечь?
— Порохом. Вскрою патрон, присыплю — и привет.
Кира стащила сталк с плеча, потянула со второго. Но, услышав, что я сказал, остановилась. Глаза у нее расширились, она испуганно заморгала:
— Ты хочешь поджечь порох на СЕБЕ?!
Я сбросил бронежилет, оттянул ворот футболки и, насколько позволяла немеющая шея, посмотрел на укус. Ничего так, красненький, и разбух уже. На шее наверняка то же самое — надо торопиться. Ладонь пока еще только чесалась, но скоро и ее разнесет.
— Не волнуйся, это почти не больно, я сто раз так делал. Чуть-чуть потерплю — и все.
— А… а без этого никак?
— Никак. Когда личинки вылупятся — придут богомолы. Сбегутся на запах со всей округи. Нам только их и не хватало.
— Но это же больно!
— Да уж не щекотно, — я зажал пулю рукоятью ножа, упер в ствольную коробку «хеклера».
— Подожди!
Кира присела рядом со мной на корточки, заглянула в глаза и сказала весьма решительно:
— Это все не нужно. Я сейчас, подожди немного, только соберусь.
Она закрыла глаза.
— У тебя четыре укуса, да?
Не сразу, но я все-таки сообразил, что меня опять собрались лечить пси. Вот уж не знаю, что лучше. Может, все-таки порохом попробовать? Верный способ.
— Кира, я…
— На шее, на плече и два на руке? Не шевелись.
Все доктора одинаковы, что с клистиром и градусником, что, как теперь выясняется, с пси-резервом. Командуют тобой, будто перед ними не живой человек, а кусок мяса какой-то, который надо правильно разделать. Вот и у Киры тот же тон прорезался.
На шее, на плече защипало почти одновременно. Мгновение спустя заныла рука. Кожа начала зудеть, потом нагреваться, потом заболела нестерпимо, будто я и вправду высыпал на места укусов по щепотке пороха.
Завоняло паленым. На этот раз — от моей собственной шкуры.
Зуд чуть унялся, зато сильно заболели ожоги. Я скрипнул зубами.
— Сейчас-сейчас… — сказала Кира.
Чпок! Лопнул и растекся по плечу первый вжиковый зародыш. Тут же вскрылся нарыв на шее и оба на руке. Жжение стало нестерпимым.
— Потерпи еще чуть-чуть.
Я терпел. Ради нее в основном, чтобы не сбить с настроя, не пошатнуть концентрацию пси-медиума. А то ведь подумает, что несчастному Андрею жуть как больно и что эту боль причиняет сама Кира… Может случиться всякое. Перепутает еще личинки с чем-нибудь другим.
Жжение стало спадать, места укусов больше не дергало в такт ударам сердца, будто под кожу мне всадили четыре крючка и тянут за все разом. Ожоги на руке прямо на моих глазах стали спадать, на месте опаленной кожи росла новая, розовая и чистая, как у младенца.
В висках закололо.
Ну, вот и она, лихорадка: яд вжиков успел попасть в кровь. Хорошо, успели избавиться от зародышей. Теперь можно и поболеть. Главное, не свалиться в обморок перед Кирой, подумает же, что довела своим лечением до полного аута.
Стремительно темнело в глазах. Я судорожно вздохнул несколько раз, помотал головой. Чуть прояснилось, но не до конца.
Кира с удовлетворением кивнула — наверное, чувствовала, как зарастают раны. Я и сам уже не ощущал боли от ожогов. Впрочем, я вообще ничего не ощущал. Постепенно, по одному, выключались чувства. Сначала пропал слух, потом онемела кожа.
Потом я перестал различать цвета и почти ослеп. Меня затрясло.
Потом я перестал различать цвета и почти ослеп. Меня затрясло.
Проклятая лихорадка! Знакомые симптомы, но как раз сейчас она очень некстати.
— Вот и все! — гордо сказала Кира. — Я тебя вылечила.
— Здорово. Спасибо тебе.
Наверное, мой голос показался ей слишком хриплым, потому что она тут же открыла глаза, и спросила:
— Что-то не так?
Я знаю, как это выглядит со стороны — сидит бледный до синевы человек, которого бьет крупная дрожь. Зрачки не двигаются, мышцы на ощупь каменные, как у мертвеца.
— Андрей! Скажи, где болит!
— Все нор… мально. Это лихо… радка. От яда.
Странно, что я еще сохранил способность разговаривать.
Кира переполошилась.
— Как ее лечить? Скажи! Скажи, я все сделаю!
— Никак. Сама… пройдет. Через полчаса. Помоги мне… лечь.
Она тут же обняла меня за плечи и потянула вниз. Если б не ситуация, я бы, наверное, усмехнулся: ну, как же, девушка укладывает мужика на землю. Интересно, с какой целью.
«Все бы тебе шутить. Юмор висельника, блин. Даже в эпицентре небось найдешь повод поржать».
Через минуту я почувствовал, что лежу. Голова упиралась во что-то мягкое, похоже, в рюкзак. А по груди растекалось странное тепло: я не сразу понял, что Кира так и не отпустила меня, а наоборот — прижалась еще крепче. По-моему, она что-то шептала мне на ухо. Что-то очень доброе и ласковое.
Жаль, я не слышал.
А когда чувства вернулись, первое, что я ощутил, — мокрые дорожки на щеке. Кира плакала. Она больше не шептала, только всхлипывала.
— Не плачь, все нормально. Это жутко выглядит со стороны, но быстро проходит. У вжиков парализующий укус. Специально, чтобы жертва не смогла сразу же избавиться от личинок.
Кира промолчала. Я повернул голову и увидел зареванное лицо с совершенно счастливыми глазами. Да, перемены настроения никуда не делись: Андреналин выпал из жизни — поплакала, снова очнулся — обрадовалась. Бедный маленький псионик!
— Ну что ты? Все хорошо, все просто здорово. Ты замечательно меня вылечила.
— Я подумала… подумала, что сделала какую— нибудь ошибку. Я никогда раньше не пробовала жечь и лечить одновременно.
— Но справилась же. Ты молодец, у тебя прекрасно все получается. Особенно если не отступаешь и идешь до конца.
Она смутилась и, наверное, залилась румянцем, только я не разглядел — щеки и глаза и так красные от недавних слез. Наверное, как и я, вспомнила свою первую попытку, тогда, рядом с куполом Оазиса. Ничего, со временем научится правильно перераспределять пси-резерв. Любой профи когда-то был учеником и совершал детские ошибки, но стал мастером как раз потому, что не сломался после первых неудач.
— А потом ты перестал мне отвечать, и я испугалась. Я ведь не знаю, что надо делать и как тебя лечить. А вдруг без помощи ты умрешь? И еще я подумала, что тогда останусь одна во всем мире, и мне стало очень страшно и одиноко.
Я усмехнулся.
— Наверное, я не слишком похож на героя из твоих фантазий, да, Кир? То клинит в голове какая-то штуковина, то падаю замертво от пустячных царапин!
— Да… что ты такое говоришь! Ты в сто раз лучше любого героя. Ты вообще лучший на свете.
Она поцеловала меня в губы и тут же отпрянула посмотреть, не рассердился ли.
Стоп, приехали. Такие повороты надо обсуждать на свежую голову.
И не лежа.
То есть, конечно, лучше бы именно так — лежа, да еще в объятиях друг друга, но не посреди же недавнего поля боя, в хитине и внутренностях расстрелянных вжиков? Да еще с лихорадкой в крови.
Я приподнялся на локтях. Кира тут же защебетала:
— Куда же ты! Тебе надо отдохнуть!
— Потом отдохну. Сейчас надо уходить.
— Куда?! Зачем? Динго убежали…
— Не в собачках дело. Мы на заслоне в двух переходах от Москвы, здесь постоянно кто-то пасется — расчищает, тренируется, тестирует новое оружие. Могут появиться в любую минуту, особенно если слышали пальбу. И я не уверен, что это будут друзья.
— Но ты ранен! И еще лихорадка…
— Почему, уже не ранен. Кое-кто меня вылечил, — сказал я с улыбкой и попробовал подняться. С первого раза не получилось: тут же закружилась голова, перед глазами заплясали черные круги. Но я пересилил себя и встал. Раньше, чем Кира подскочила помогать.
Еще не хватало.
— У тебя мало сил. Чтобы зарастить ожоги и укусы, твой организм потратил много энергии. Я же говорила, что умею перестраивать ткани. Но я только направляю и помогаю…
— Двигаться надо сейчас, Кир. И как можно быстрее.
— Тебе надо поесть и отдохнуть — тогда и пойдем.
— Сейчас. Вопрос закрыт. Кто-то обещал меня слушаться.
Она кивнула, бросилась собирать вещи. Аккуратно свернула сталк, запихнула в мой мешок. Подняла с земли винтовку.
Прежде чем она попыталась навьючить весь наш скарб, я забрал у нее СВД.
— Тебе тяжело! — запротестовала Кира.
— Ничего, справлюсь.
— Тогда, — она с вызовом тряхнула челкой, — я понесу все мешки.
Да, я знал, что через пару часов она выдохнется, и мы оба свалимся без сил. Но ей очень хотелось помогать, хоть чем-то отплатить человеку, что загораживает ее собой от любой опасности. По-моему, она только сейчас поняла: друг не бывает наемником. И наоборот.
Я не сказал ни «да», ни «нет». Такие решения не нуждаются в одобрении.
Заметил лишь:
— Надо поискать место для привала.
Кира кивнула и нахмурилась. Подумала, наверное, что я не верю в ее силы.
Первый час пути я как-то держался. Методично переставлял ноги, тупо считал шаги и даже изредка смотрел по сторонам. Мы шли на юго-запад от заслона, чуть удаляясь от Новой Москвы. В предместья столицы, чудовищное нагромождение развалин, шлака и мусора я решил пока не соваться. В таком состоянии — чистое самоубийство. Даже от мародеров не отмахаемся.
Экран КПК зиял пустотой — ни одного ника. Радар тоже молчал. Похоже, прогулки скучающих кланеров с непременной стрельбой из тяжелых пушек разогнали от купола всех независимых сталкеров и шахтеров.
Слабость разливалась по всему телу. К концу дня я уже топал на автопилоте, почти не различая дороги, лишь изредка смотрел по сторонам в поисках убежища. Кира что-то говорила, но я не слушал, стараясь сосредоточиться хотя бы на том, чтобы не упасть.
Отойти бы от заслона километров на десять, а там — хоть в чистом поле ночуй. Не так опасно.
Как ни странно, я продержался. Когда солнце коснулось горизонта, Кира тоже начала уставать и больше уже не обгоняла меня на каждом шаге. Комп все так же показывал чистый экран, даже датчики движения не ловили ничего крупнее полевой мыши.
Вдруг Кира остановилась — я услышал, как стих шелест ее шагов. Что-то пробормотала. Потом громко и отчетливо сказала:
— Хорошо.
Я даже не успел удивиться, потому что в голове вдруг взорвалась бомба.
Наверное, я бы так и грохнулся рожей в землю, но меня удержали. Даже не маленькие и слабые руки, что вцепились в отворот джинсовки, а голос и слова Киры:
— Подожди, Андрей! Потерпи еще немного. Тут недалеко.
Глубоко внутри меня разбирало жуткое любопытство: откуда Кира, которая, по собственным словам, никогда не бывала в Новой Москве и окрестностях, знает, где находится это самое «недалеко». Но сил спрашивать уже не осталось. Я на ногах-то с трудом держался.
— Обопрись на меня, — сказала Кира. — Вот так. И пойдем.
Признаться, я совсем не запомнил, как мы шли. Сознание то и дело отключалось, но меня тут же начинали тормошить, просить и уговаривать:
— Пожалуйста, Андрей, еще немножечко… самую чуточку.
Немножечко растянулось на целую вечность, хотя на самом деле прошло вряд ли больше часа. Последнее, что я помню — пологий склон холма, умело замаскированный вход. Потом — спадающий силовой контур и низкий голос, прямо оттуда, из черного пятна:
— Добралась? Ну что ж, заходи…
В беспамятстве я провалялся полночи. По крайней мере, так показывал КПК. Первым делом я посмотрел в комп (выход в Сеть оказался заблокированным — спутник нас не видел) и только потом огляделся по сторонам.
Свет от походной жаровни едва теплился, бросая на стены землянки мрачный багровый отблеск. В центре подпирали потолок две могучие балки, увешанные странными масками. Похоже, кто-то вырезал лицевые щитки из отслуживших свое бронекостюмов.
Я валялся на неряшливо застеленной кошме. Кира сидела рядом, положив мне на лоб прохладную ладонь. Заметив, что я зашевелился, она сказала:
— Лежи, лежи. Все в порядке. Мы в гостях у Мони, отшельника. Он тебя прощупал, сказал, что лихорадка скоро пройдет, и напоил каким-то питьем. Я… проверила: никакого яда нет.
Я похолодел. Она что, на себе протестировала?
— Ты попробовала?
— Да нет же, — она засмеялась и сразу же зажала рот рукой. — Ой, нельзя громко! Какой ты непонятливый! Я проверила псионикой. Меня учили распознавать яды, без этого нельзя, как же отраву снимать, если не знаешь, какую? Он, правда, заметил и отругал меня.