И.А.Намор Марк Лейкин, Василий Беляев, Андрей Туробов, Дмитрий Полупанов, Михаил Токуров В ТРЕТЬЮ СТРАЖУ
Обращение к читателям
Дамы и господа! Мы рады приветствовать вас на страницах нашей книги. Здравствуйте! Устраивайтесь, пожалуйста, поудобнее. Курящие могут приготовить пепельницу, спички/зажигалку, ну и то, что вы курите: трубку, скажем, или сигару. Налейте себе чего-нибудь вкусного: например, стакан горячего молока или чашечку крепкого кофе, или просто крепкого... Сразу предупреждаем, наши герои пьют, курят, любят особ противоположного пола, и ругаются матом. В связи с этим лиц, не достигших... или полагающих, что все это (табак, алкоголь, женщины/мужчины) есть абсолютное зло, просим не беспокоиться. Это книга не для них. И чтобы не возвращаться к этой теме в комментариях. Мы – то есть, авторы – люди разных возрастов и разных вкусов. Так, например, тот, кто отстукивает эти строки, уже не курит, в меру пьет – что называется, по праздникам – и любит, в меру своих скромных физических сил, одну лишь свою жену. Все это, однако, не мешает ему – человеку зрелому, социально устойчивому и профессионально состоявшемуся – быть автором сексуальных сцен. Что это? Реализация тайных мечтаний? Прущие из глубин подсознания многообразные фрейдистские комплексы? Или всего лишь результат некоего эстетического изыска? Пусть каждый ответит на этот вопрос так, как подсказывает ему совесть и разум, и промолчит.
О чем эта книга? Да ни о чем!
Или о чем-то. Но если так, то, прежде всего, о жизни. Ну, а жанрово это боевик, написанный в модных нынче декорациях альтернативной истории. И даже более того, это роман о "вселенцах" (как разновидности "попаданцев"), так что те бедолаги, которых от упомянутого сюжетного приёма уже тошнит, могут почитать что-нибудь другое.
Итак, 1936 год. Межвоенная Европа, в которой воюют пока лишь одни только бойцы невидимого фронта. А потом, конечно же, Испания и первые московские процессы... Вот куда занесло наших героев, но, сразу должны предупредить: они не будут делать промежуточный патрон, и жадно есть глазами "эффективных менеджеров" тоже не будут. Но что, тогда, они будут делать в чужом враждебном мире? О! Вот это и есть, собственно, то, о чем эта книга. А посему, "заклепочников" просим не беспокоиться: ни альтернативного Т-28, ни реального Т-34 на страницах этой книги не ожидается. Зато знатоков и любителей эпохи, – а межвоенная Европа это ведь чудный, но навсегда потерянный мир, – мы приглашаем читать и комментировать.
Хотелось бы так же избежать великих идеологических битв. Авторы с разумным уважением, но без восторженных истерик и верноподданнического замирания сердца относятся к истории СССР. Замирание сердца вызывает скорее утраченная эпоха. И если у авторов и есть ностальгия, то она по утраченным людям и местам. Хотелось бы, например, увидеть Москву до масштабных перестроек в угоду как тоталитарной гигантомании (и чем Сталинский ампир отличается от Гитлеровского ампира, или от американского той же эпохи?), так и либеральным веяниям, которые суть всего лишь меркантильные интересы, сформулированные неглупыми людьми таким образом, чтобы затушевать их природу, определяющую либерализм, как явление общественной жизни. Но, увы, сие возможно теперь только в фантастическом романе.
Вот, собственно, и все. Приятного (надеюсь) чтения.
Пролог (I): Европейский треугольник (Декабрь, 1935 года) Декабрь 1935 года. Из досье:
В декабре, как известно, завершается календарный год. Происходит это 31 декабря, и 1935 год не был в этом смысле исключением. Однако, если не считать новогодних праздников и католического Рождества, месяц этот оказался чрезвычайно беден на события. Судите сами: война между Италией и Эфиопией – серьезное событие – началась еще в октябре и к декабрю, потеряв свежесть, превратилась в рутину. Первая партия баночного пива ("Krueger Cream Ale") поступила в продажу (Ричмонд, США) еще в январе. И трудовой подвиг А.Г. Стаханова (а так же и Дюканова, и сестер Виноградовых, Дуси и Маруси) уже свершился, и Стахановское движение вовсю набирало обороты. И кот Шрёдингера[1] гулял сам по себе еще с ноября месяца, и первые станции Московского метрополитена успели открыться в мае. Даже плебисцит в Сааре[2] уже состоялся, и возрождение Германии из области фантазий перешло в плоскость практических дел. Что еще? О, много чего. Например, именно в 1935 (но не в декабре, а опять таки в ноябре) в РККА были введены персональные звания, так что в декабре уже блистают звездами пять первых красных Маршалов и один Генеральный комиссар государственной безопасности. Между прочим, в декабре Генрих Ягода все еще нарком НКВД, а вот Ян Берзин уже не начальник РУ РККА (с апреля).
Что еще? Грета Гарбо снялась в фильме "Анна Каренина" и получила за роль Анны первый приз на Венецианском фестивали. А в Венеции – к слову – фашисты. Фашистская Италия, милитаристская Япония, нацистская Германия... Таков мир в 1935 году: коммунисты, национал-социалисты, капиталисты... Все смешалось, но катарсис еще впереди. А пока Голливуд выпустил несколько крайне удачных фильмов, среди которых и "Капитан Блад" с Эрролом Флинном и Оливией де Хевилленд, и "Сон в летнюю ночь", и "Невеста Франкенштейна". И в Англии не отстают: "Призрак едет на Запад" француза Рене Клера и хичкоковские "Тридцать девять ступеней". И в СССР не дремлют: тут вам и "Дубровский", и "Горячие денечки", и "Новый Гулливер".
А еще в этом году, как и во все прежние работают ученые (тот же Шредингер или Фрейд, Эйнштейн или Пиаже, и многие, многие другие), и писатели пишут книги (молодой Хемингуэй закончил в 1935 "Зеленые холмы Африки", а немолодой граф Толстой — "Золотой ключик"), и вообще все, как всегда: люди занимаются своими или не своими делами с той или иной степенью успеха, но завершить этот короткий рассказ хотелось бы упоминанием о том, что именно в 1935 году начали свою карьеру и Френк Синатра, и Элла Фицджеральд.
А в моде теперь плотно облегающие фигуру платья и кофты. Воротники маленькие, длина жакета – до бедер... В сочетании с длинной – почти до щиколоток – узкой юбкой такая кофта позволяет выглядеть высокой и стройной и в зимний сезон.
И еще, даже если на даме строгий костюм, в нем непременно есть что-то полосатое, хотя бы галстук-бант. Ну а шляпки к 1935 становились все больше похожими на элемент прически, нежели на головной убор. Да, и еще одна примета времени – широкие и даже чуть вздернутые вверх плечи.
В моде духи "Лиу" и "Ночной полет" — опера ("Турандот") Пуччини и повесть Сент Экзюпери... Другое время, другая культура. Впрочем, нарасхват идут так же великолепные, но лишенные культурного подтекста, фруктово-альдегидные Scandal и Rumeur (Ропот) Ланвена.
Ну а танцуют все, потому что и в 1935 танцы остаются главным развлечением лишенной телевизоров и компьютеров публики. В моде свинг, а, значит, и двигаются танцоры под звуки биг-бэнда, фокстрот и румба, но по-прежнему любимым остается яркое и чувственное танго...
Заголовки газет:
Политическая разрядка в Париже. Г-н Пьер Лаваль не подаст в отставку...
Форин офис получит сегодня нового шефа: Чемберлен или Иден?...
Заседание Большого Фашистского Совета. Коммюнике министерства пропаганды...
(1)
"Шуми Марица" — национальный гимн Болгарии в период с 1886 по 1944 год
(Храни нам, боже, Государя и нашу страну гимн Австрийской империи)
"Hurensohn[3]! — От возмущения ее била нервная дрожь, но она этого, разумеется, себе позволить не могла. Не здесь, не с ним, не сейчас. — Wärmling[4]! Pisser[5] гребаный!"
— Скажи, Петер, — она знала: сейчас ее лицо безмятежно, как небо апреля где-нибудь близ Видина, там у них с мужем было маленькое поместье, или к примеру в Старой Загоре, там она любила бывать как раз весной. — Скажи, Петер, я тебе кто?
— Ты? — Петр Таблиц, которого она звала на немецкий манер Петером, был обескуражен. — Ты... — ну, не сказать же, что она просто подстилка, в данный момент – его? — Ты самая красивая женщина, которую я знаю. — Нашелся он.
— Вот как? — Кейт достала из портсигара длинную сигарету, дождалась, пока этот Pappnase[6] даст ей прикурить, выдохнула сладковатый дым, и только тогда задала следующий вопрос:
— Так ты извращенец, Петер? — Ее голос не дрожал, а на губах — Кейт знала это наверняка – блуждала сейчас рассеянная улыбка.
— Извращенец? — Опешил Таблиц.
— Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, — она употребила уличное французское словечко "régulière[7]". — И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?
— Так...
— Остается одно – ты извращенец.
— Я тебя не понимаю, — улыбнулся ей Питер. Этот, nabus[8] славянский, знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.
"Нравилась, — поправила себя Кейт. — Но больше не нравится!"
— Я тебя...
— А что здесь понимать? — Сделала удивленные глаза Кейт. Обычно это ей удавалось как мало кому. Хотелось думать, что способность эта не оставила ее и сейчас, когда от злости и обиды разрывается сердце. — Ты завел себе грязную Luder[9], и смеешь спрашивать, почему я называю тебя извращенцем? — Взлет бровей, ирония в глазах, полуулыбка, скользящая по полным губам.
— Тут уж одно из двух, Питер. — Назидательное движение руки с дымящейся сигаретой. — Или я для тебя недостаточно хороша, или ты извращенец...
– Nique ta mere[10]!
"Даже так? О-ля-ля! Да что за день сегодня такой?! Пятница тринадцатое?"
— Что ты сказал?
– Mach nich so'n Gedцns[11]! — Он тоже достал сигареты, на челюстях явственно ходили желваки.
— Вот ты как со мной заговорил... — Задумчиво, чуть обиженно... "Но каков подлец!" — И почему же ты решил, мой сладкий, что имеешь право со мной так говорить?
— Да потому что я деру тебя уже месяц, милая, — оскалился Петр. — Ты шлюха, Кейт, красивая шлюха, и я тебя имел, как хотел...
— Стоп!
Он даже вздрогнул, ошалело глядя на женщину, словно она, как в сказке, превратилась вдруг в волка или еще в какое чудовище, что, в некотором смысле, недалеко от истины. Только-только перед ним была его любовница, красивая, взбалмошная, но, в общем-то, хорошо понятная женщина. а тут... "Баронесса!" Да таких "баронесс" в Европе... рыщущих денег и выгодных связей... Но много ли из них умеет так говорить и так смотреть?.
— Что? — попытался огрызнутся Таблиц.
— То, что слышал. — Кейт встала со стула, на котором до сих пор сидела, и сделала шаг по направлению к Петру.
— Ты, — ее палец уперся ему куда-то между глаз, словно она выцеливала своего – теперь уже точно бывшего – любовника из охотничьего ружья.
— Думал, — второй шаг.
— Что я, — еще шаг, заставивший Петра попятиться.
— Из этих? Глупышка... Я Кайзерина Эдле фон Лангенфельд Кински баронесса Альбедиль-Николова!
— А ты, Петр Таблиц, — сейчас она произнесла его имя почти правильно, что было несложно для женщины, говорящей помимо немецкого и французского, еще и на венгерском и на паре славянских языков: словенском и сербско-хорватском.
— Ты грязная славянская свинья! И труп.
— Что? — уже побледнев, выдавил Таблиц.
— Ты мертвец, crapaud[12]. — Улыбнулась Кейт. — Мой муж, барон Альбедиль-Николов, старик, и ему нет дела, перед кем я раздвигаю ноги. Но мои гайдуки... Ты слышал о болгарских гайдуках, Петр? Если я отдам приказ, а я его отдам, ты будешь умирать долго и некрасиво. Именно это с тобой и случиться, милый. — Создавалось впечатление, что ее слова обладают физической силой, так его сейчас корежило и мотало.
"Не обделался бы со страху...", мелькнула у Кейт мысль, но факт остается фактом, она умудрилась сломать этого гонористого мужичка, быстрее чем такое вот дерьмо справилось бы с сопротивляющейся девушкой. — Какой стыд... Господи, и с этим ничтожеством я трахалась?!"
— Ты знаешь, мы болгары... — это она продолжала "нагнетать", с таким же основанием Кейт могла причислить себя к зулусам, она и говорить-то по-болгарски как следует не умела, но что с того? — Мы болгары, многому научились у турков – наших исконных врагов, а гайдуки...
Честно говоря, она смутно представляла, кто это – гайдуки. Что-то такое, кажется, было в Венгрии, и, может быть, даже в России. Но по поводу России Кайзерина уверена не была. А у них в болгарском имении – что к северу от Софии – действительно жил дедок, который когда-то, вроде бы, был гайдуком. Но и тут она вовсе не была уверена, что говорит о том, в чем разбирается.
— Я...
"Господи Иисусе! "
- Пшел вон...
И это мужчина, с которым она... Впрочем, все было совсем не страшно. Во всяком случае, теперь. Злость вдруг исчезла, и Кайзерина посмотрела на ситуацию другими глазами. В конце концов, получилось даже хорошо, хотя, видит бог, она этого не планировала. Но что сложилось, то сложилось: свою порцию удовольствий она от этого кобелишки все-таки получила, а остальное... Ну что ж, его бумаги наверняка стоят не пару грошей, и Кайзерина будет последней, кого заподозрит чешская контрразведка, если даже когда-нибудь и выяснится, что со Зброевки[13] на сторону утекла строго конфиденциальная и крайне интересная информация.
"Ну и кто кого поимел?!"
Из газет:
Итало-эфиопский конфликт. АНГЛИЙСКИЙ ДЕМАРШ о взаимопомощи В СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ. Переговоры, предпринятые Лондоном имеют целью выяснение намерений средиземноморских держав в случае расширения санкций
БАНДИТЫ НА АВТОМОБИЛЕ Действуют в Сен-Дени С револьвером в руке они атаковали машину одного завода с директором и кассиршей внутри Они ранили последнюю и похитили 70,000 франков.
ВО ФРАНЦИИ НАПРАШИВАЕТСЯ ВЫБОР: ИЛИ ЛАВАЛЬ ИЛИ МИР!
(2)
(Правь, Британия! Британия, правь волнами: Британцы никогда не будут рабами)
Плотно зашторенные окна скрывали от собравшихся в кабинете людей дождь. Всё как всегда. Холодный зимний дождь, если зима, или холодный летний – если лето. Но декабрь – это зима, не так ли, джентльмены?
— Как дела, Майкл? — вежливо кивнул головой гладко выбритый молодой человек с зачёсанными назад волосами.
— Благодарю вас, Рэндольф, — ответил Гринвуд, — жаловаться не на что.
— Как здоровье вашего отца, дорогой Рэндольф? — поинтересовался сэр Энтони, — Надеюсь, испанский климат идёт ему на пользу?
— В последнем письме он писал, что чувствует себя великолепно, — подтвердил молодой джентльмен, — Барселона очень красивый город, хотя, по его мнению, несколько шумный.
"Интересно, а в Барселоне тоже идет дождь?"
— Не забудьте передать ему мои наилучшие пожелания, — широко улыбнулся майор.
— Разумеется, сэр Энтони. Сразу, как только он вернётся в Англию. Если вы не возражаете, джентльмены, я вас оставлю. — Рэндольф встал, поклонился и, четко повернувшись через левое плечо, ушел по коридору.
Майор секунду смотрел ему вслед, потом коротко взглянул на Гринвуда, и вернулся к своему чаю. Размешал ложечкой сахар в чашке – сначала против, а затем по часовой стрелке, и снова поднял взгляд на собеседника.
— По моему мнению, дорогой Майкл, вы пишете лучше, чем ваш Итонский однокашник, — сэр Энтони развернул на столике газету, — ваша статья о разочаровании английской молодёжи в политике Британии наводит на интересные мысли. "Студенты британских университетов, — процитировал он, — стали рассуждать не о том, падёт ли капитализм, а о том, когда и как это произойдёт". Вы действительно считаете, что нынешний Кембридж стал рассадником коммунизма?
Вряд ли сэра Энтони действительно беспокоил этот вопрос. Скорее, он просто выбрал очередную тему для дискуссии. С тем же успехом это могла быть дискуссия на тему "Что важнее: философия Маркса и Спенсера или сеть магазинов Маркс и Спенсер". И, разумеется, это не было шуткой. В худшем случае, это была гимнастика ума, но, возможно, и гораздо больше, как и случилось во время дискуссии, возникшей как бы совершенно случайно в клубе на прошлой неделе. Ведь при всей абсурдности темы – аргументы в споре должны были быть настоящими – честная игра превыше всего. Кажется, в конце концов, победу одержали магазины – точно в соответствии с соображениями Маркса о примате бытия над сознанием и Спенсера о социальном дарвинизме.