— Це добре. Подумывай – подумывай, потому что я во Франфуркте, и мои мясные дела благополучно закончились. Так что я выезжаю сегодня же, а ехать тут, как сам понимаешь... Ну, не Союз одним словом. Не те размеры.
— А Олег когда появится? — спросил упустивший этот момент Степан.
— К Новому году обещался успеть, но это мы уже в Амстердаме узнаем. У него там какие-то дела образовались, раньше не может. Впрочем, можно и позвонить, не так ли?
— Так! — Согласился Матвеев. — Я ему звякну и... Тогда и я выезжаю в Амстердам. К вечеру буду. Пообщаемся пока с тобой. Отметим католическое рождество по-нашему, по-православному, — Матвеев засмеялся и провел рукой по бороде, — Я вполне сойду за местного Санта-Клауса.
— О! Це добре! — Рассмеялся в ответ Виктор. — Я как раз самогону привез, хорошего, Степа, самогону! Тещин фирменный. Одним словом вещь в себе! И сало твое любимое имеется. С мясной прослоечкой... А сало, да под горилочку...
— Какой же русский не любит украинского сала! — С улыбкой поддержал друга Матвеев. — Тогда, встречаемся в гостинице, и не рассказывай мне потом, что горилка выдохлась, а сало по дороге потерялось!
Разговор закончился, но осталось приятное и теплое послевкусие. Степан улыбнулся. Грустные мысли отошли на второй план. Встреча с друзьями, да еще в Новый год, да еще в Европе! Да и что его держит в России? У сына – семья, у дочки – кавалер. Семестр в университете отведен заранее, чтобы успеть на конгресс, а экзамены коллеги примут. До февраля можно по Европам колесить, хотя конечно на наше Рождество он приедет домой, проведет его с детьми. Ну а пока дискуссия, потом вернуться в гостиницу, скинуть костюм и галстук, надеть любимые джинсы, бордовую водолазку и твидовый пиджак и... И на вокзал.
(2)
Татьяна вышла с Белорусской радиальной, прошла вдоль здания вокзала, остановилась у "Вставай страна огромная", с некоторым волнением рассматривая композицию: в центре дирижер, слева – оркестр и хор, справа – прощающиеся с солдатами жены и дети, на втором плане справа – строй солдат идущих с винтовками за плечами к дымящему чуть глубже паровозу.
Татьяна постояла минут пять и двинулась на перрон.
"Поезд номер двадцать один Москва — Прага отправлением в 23 часа 44 минуты, отправляется от второй платформы... нумерация с головы состава" — проинформировал по громкой трансляции уверенный женский голос. Поезд уже подали, и их компашка – все десять человек – собралась у своего вагона, пересмеиваясь и перекуривая на вольном – морозном – воздухе. Садились в вагон под настоящую метель, — город стоял в пробках, но настроение было веселое, предпраздничное.
Подивились, обмениваясь соответствующими комментариями, непривычной конструкции купе – двух- и трехместные, а полки одна над другой, и вещи под нижнее сиденье не сунешь, правда, напротив имелась специальная для вещей как раз и предназначенная полка. Проинспектировали шкафчики с зеркалом: пустой графин и два стакана – что по известным соображениям было верхом комфорта – и наличие воды в столике-умывальнике. Распихали вещи, повесили куртки – устроились, наконец, а тут и поезд тронулся.
Татьяне досталось купе "сингл" — такое же, как и остальные, только ехать она будет одна — "по должности положено". Девчонкам два двухместных. А вот ребятам айтишникам – соседнее, но уже трехместное, но это, как говорится, не страшно: парни молодые, не в обиде.
Расположившись, Татьяна достала телефон.
— Мам? Как ты там? А лекарство приняла? Да уже из поезда, как обещала. — Теперь не знаю когда позвоню... Ложись, спокойной ночи.
Дав отбой тут же выбрала следующий номер
— Олька! Привет, я уже в поезде. — Нет, только тронулись. — Не знаю как с роумингом будет, так что на всякий случай "в полночь у амбара" как и договаривались.
Убрав было телефон, Татьяна достала его снова и, подумав, набрала еще один номер.
— Грейси? — сказала несколько удивленно и тут же перешла на английский: — Это Татьяна из Москвы, еду в Прагу, решила поздравить вас с Новым годом, а то неизвестно как со связью будет, да и роуминг дорогой... — Да если можно...
И услышав наконец сквозь шум падающей воды знакомое "Привет Пятачок! Что случилось?" ответила: "Ничего, еду в Прагу встречусь там с Ольгой, ты ведь будешь звонить на Новый год, а как со связью будет неизвестно, еще перепугаешься, вот и предупреждаю. Да, тебе тоже здоровья и счастья в личной жизни!"
Татьяна улыбалась – настроение предпраздничного ожидания усилилось.
А минут через пять "соседи" зазвали ее на "стременную" — отметить отъезд коньячком или мартини по желанию, шампанское решили оставить на празднование завтрашнего каталическо-протестантского Рождества. Выпив пару глотков коньяку – с мороза оно и хорошо, Татьяна пошла спать, попросив ребят не сильно шуметь, но те и сами, долго сидеть не стали. Судя по долетавшим до нее звукам, они приняли еще по одной, сходили в тамбур – покурить, проведали девчонок и довольно быстро угомонились – день был длинный и суетный... Таня сама не заметила, как уснула. Впрочем, в поездах она всегда спала хорошо, как ни странно, и даже более того: любила в них спать в отличие от очень многих своих знакомых.
Утром, — а утро, если тебе не надо вскакивать спозаранку, начинается в поезде поздно – неторопливо, со вкусом попили чаю, перекусили в складчину кто что из дому прихватил, походили друг к другу в гости: кто, где и как устроился. Поболтали, в основном обсуждая программу экскурсий, а где-то в первом часу были уже в Бресте, тут и началась тягомотина... Заявились белорусские пограничники, попросили выйти из купе: осмотр на предмет наличия отсутствия оружия, наркотиков и прочей контрабанды, потребовали паспорта, и, забрав их с собой, ушли: "выяснять и проверять". А поезд в это время потянули в депо – менять колесные пары на европейские. Поднимают, опускают: тряска и болтанка – лучше бы остались на вокзале. Но не остались, так что хошь вой, а не хочешь – терпи.
После замены колесных тележек опять потянули на станцию, где благополучно вернули паспорта, и еще через чуть-чуть наконец тронулись по-настоящему. А там, глядишь, и граница... Но с польскими пограничниками, к счастью, формальности много времени не заняли, и устать не успели, а поезд уже стучит по польским рельсам, и хотя звук этот ничем особенным от русской или белорусской части пути не отличается, на душе от него как-то веселее что ль, — заграница. Ощущение, оставшееся в наследство от тех недалеких в сущности времен, когда для большинства граждан СССР пересечение границы являлось событием эпохальным.
(3)
От Франкфурта до Амстердама всего ничего: пятьсот километров. По любым меркам не расстояние, тем более по российским и даже по украинским. Казалось бы, чего проще – сел на вокзале в поезд, и через три-четыре часа, здравствуй, Амстердам! Но Виктор – такое дело – европейские поезда не любил. Не было в них той душевности, что отличает езду по железной дороге на постсоветском пространстве. Будучи в Европе по делам или на отдыхе, он всегда брал в ближайшей к месту прибытия прокатной конторе автомобиль и дальше следовал по собственному расписанию.
Вот и в этот раз, он взял в Херце небольшой хетчбек, единственным достоинством которого, кроме невысокой арендной платы, был просторный салон. Из Франкфурктского хаба до Неймегена, где жил один из местных контрагентов – надо был Федорчуку шепнуть мужику пару слов с глазу на глаз, раз уж такая оказия случилась, — а потом можно и в Амстердам на встречу со старыми, во всех смыслах, друзьями.
Лента А-2 – а дороги у буржуев не чета нашим: "хош езжай, а хош лети!" — уже начала разматывать пунктирами дорожной разметки недолгие километры до Амстердама. Пятьсот километров, пять часов, а может и четыре, да полчаса в Неймегене. Детский сад! Виктор включил музыку, которую последние пару лет неизменно возил с собой в небольшой коробочке плеера, совместимого с автомагнитолой.
"Случайная" песня царапнула сердце. Выбор плеера не падал на неё уже с полгода. Дуэт, исполнявший песню, да и поэтесса – автор стихов были почти ровесниками Виктора, и "чувство" некоторых вещей у них совпадало до боли, до дрожи...
Питерский двор-колодец, вечно облезлое парадное, источенный водой наводнений и временем поребрик, отделявший узкий тротуар от улицы. Арка подворотни – верное укрытие от августовских ливней, не только для людей, но и для крыс. Лет в шесть, тогда ещё Витька (за имя "Витенька" мог и в драку полезть) как-то, раз почти два часа пережидал небесное "недержание" под такой вот аркой в компании двух отъевшихся в подвале соседнего продуктового магазина серо-ржавых тварей. Нежелание мокнуть сперва оказалось сильнее страха, а потом осталось только оно.
Питерский двор-колодец, вечно облезлое парадное, источенный водой наводнений и временем поребрик, отделявший узкий тротуар от улицы. Арка подворотни – верное укрытие от августовских ливней, не только для людей, но и для крыс. Лет в шесть, тогда ещё Витька (за имя "Витенька" мог и в драку полезть) как-то, раз почти два часа пережидал небесное "недержание" под такой вот аркой в компании двух отъевшихся в подвале соседнего продуктового магазина серо-ржавых тварей. Нежелание мокнуть сперва оказалось сильнее страха, а потом осталось только оно.
В пионеры Витьку приняли последним в классе. Неудивительно, учитывая вялотекущий конфликт с классной руководительницей – дамой властной и не очень умной, заявившей однажды на родительском собрании: "Из Федорчука ничего хорошего не выйдет". После этих слов Василиса Никодимовна Федорчук, мама Виктора, встала и, извинившись перед собравшимися, ушла, и больше в школе не появлялась, а когда классная стала названивать домой, просто клала трубку телефона, услышав её голос.
И как-то так само собой сложилось, что с тех пор – а может быть, и всегда, с самого начала — Витька стал жить поперёк. Внешне принимая правила игры, он мог в любой момент задать вопрос учителю ли, инструктору ли райкома комсомола, мастеру на практике, и это был вопрос, честный ответ на который был невозможен для тех, кого спрашивают. В принципе невозможен. Ответить наглому щенку как есть – уронить авторитет. Свой или организации, стоящей за спиной, неважно. Солгать – потерять лицо, ибо вопрос был таким, что любая ложь оставалась на поверхности, как оттаявшее по весне дерьмо. "Они" предпочитали молчать и гадить исподтишка.
Всё было бы совсем печально, если бы не друзья...
(4)
Иркину бы активность да в мирных целях! Казалось, подключи "девушку" к динамо-машине, и она запитает электричеством всю немаленькую Вену. Такой, видишь ли, темперамент, такая энергетика. И откуда что берется? Ведь родные же сестры, но не похожи ничуть. Наверное, так и должно быть, когда разница в восемь лет. Другое поколение, другая судьба.
— Так, — сообщила Ирина через полчаса. — Я же тебе сказала, никаких автобусов и прочих поездов. Есть тебе оказия, да такая, что пальчики оближешь!
— Облизываю. — А что ей еще оставалось сказать?
Честно говоря, не хотела она сюда ехать. Неудобно было. Ведь заранее же знала, как Ирка ее будет принимать, потому и стеснялась. Но живой человек – соскучилась, два года не виделись, и, в конце концов, поддалась на сестринские уговоры, согласилась, приехала. И то сказать, чувства чувствами, а противостоять напору госпожи ди Скоцци, это совсем другое здоровье надо иметь.
Они и всегда были разные. Старшая сестра – то есть, Ольга – спокойная, даже излишне "спокойная", неэнергичная, безынициативная. Во всяком случае, таковой ее воспринимали другие, и она, порой, готова была с этим согласиться и соглашалась, принимая на себя уготованную судьбой роль. "Тихоня Оля" — так с легкой руки лучшей подруги ее и дома звать стали, хотя в мечтах... В мечтах она была совсем другой, но с возрастом, как известно, мечты имеют свойство нечувствительно растворяться в окружающей среде, да и от слова "халва" во рту сладко не становится.
А вот Ирка – младшая – всегда знала, как получить то, что ей положено, а положено Ирине всегда было все. Абсолютно все. И ведь не рвала из рук, не жадничала – зато и подруг у нее всегда было столько, сколько хотела она сама – не исхитрялась. Нет. Все приходило к ней как-то само по себе, она только действие начинала и – получалось. После пятого класса захотела перейти в английскую школу. Сама пошла в лучшую в районе, куда по месту жительства попасть не могла, очаровала директора и была зачислена. А после – это уже восьмой класс был – так же перешла в математическую.
— Зачем? — Спросила тогда Ольга. — Ты же чистый гуманитарий!
— А там мальчики умные. — Вот такой ответ.
В восемнадцать, на втором курсе университета, вышла замуж. Жених... Ну что сказать. Спортсмен, умница, восходящая надежда российской физики. Впрочем, не прошло и двух лет, как Кирилл и Ира жили уже в Германии, где Кирилл стал учиться в докторантуре, а Ирина завершала образование, но уже на немецком языке. И завершила, и нашла – можно подумать это так легко – работу в какой-то европейской организации в Брюгге. Немки о такой работе могли только мечтать, а она – без европейского гражданства, без связей и протекции – раз и в дамках!
Ольга тогда только головой покачала, но, хотя и обидно было до слез, посоветовала Ирке, прилетевшей в Питер "пообщаться", от предложения отказаться. Кирилл-то ни в какое Брюгге поехать не мог, у него диссертация... планы, карьера.
— А у меня? — Спросила Ирина. — Если любит, все бросит.
Но, разумеется, не бросил. Трагедия? Отнюдь. Через полгода Ирина познакомилась в Брюсселе с молодым очаровательным еврократом. Александро ди Скоцци на итальянца – как представляла их Ольга – похож не был. Скорее на какого шведа-норвежца: золотистый блондин с правильными чертами лица и васильковыми глазами. Вы представляете себе, что это такое, если в комплекте идут метр девяносто два роста и атлетическое телосложение, довольно высокий интеллект – IQ конечно, не Иркины сто сорок три, но все-таки сто двадцать – образование и весьма перспективная работа. Ольга представляла. Теоретически. Но тут, мало того, что итальянец был по уши влюблен в Ирину, сама Ирка умудрилась влюбиться в него ничуть не меньше, чем была влюблена в свое время в Кирилла. И вот любовь-морковь, свадебное путешествие на Гавайские острова — Ольга даже позавидовала немного, но исключительно про себя – и... Дальше Ирина начала методично рожать детей, одновременно пописывая женские романы на немецком и русском языке. Мальчик – роман, девочка – два романа, еще одна девочка – еще две книжки, и так далее. В общем, пять детей, одиннадцать книг, и докторская по творчеству Магритта. А пока она занималась детьми и книгами, Александро делал карьеру. Два года в Брюсселе, два года – в Нью Йорке, год в Женеве, и вот теперь Вена.
— Ты должна приехать к нам на Рождество.
- Ирка, — решила отшутиться Ольга, у которой просто не было сейчас денег на такую поездку. — Я же православная...
— Билет я тебе уже купила, — оборвала ее Ирина. — Получишь в аэропорту. Шенген у тебя до февраля – знаю. Жду.
Так Ольга и попала на католическое рождество в Вену, ну а коли так, то уж из Вены в Прагу, куда собралась ее единственная и лучшая подруга — Таня, грех не подскочить. Что может быть романтичнее, чем встретить Новый Год в красивейшем городе Европы?
— Облизываю. — Согласилась Ольга и посмотрела на сестру, полчаса обзванивавшую многочисленных своих друзей в поисках оказии. — И "на ком" же я еду?
— Ты едешь на черном бронированном "Хаммере"! — Радостно выпалила сестра. — Один наш знакомый, вообще-то он, наверное, торгует наркотиками... Шучу! — Сразу же подняла вверх руки Ирина, увидев реакцию Ольги. — Не волнуйся, милая. Он торгует оружием... но на совершенно законных основаниях. Так вот, Федя едет в Прагу, и он... Нет-нет, приставать он к тебе не будет. Его подружке шестнадцать и она будет в машине.
По-видимому, у Ольги снова изменилось лицо, потому что Ирина снова всплеснула руками и заявила:
— Ну, хватит привередничать! Это его проблемы. Посадят за соблазнение несовершеннолетней, так его, а не тебя. Но ведь не посадят, адвокатов наймет, да и ляльке нравится!
(5)
Грейс позвонила, когда уже объявили посадку на рейс Тель-Авив — Амстердам.
– Hola, querido! — Сказала она, как только Олег ответил на вызов.
— Ты, как всегда, вовремя, солнышко, я уже собирался отключить мобильник. — Говорить по-испански он мог, но не любил, особенно по телефону. Слишком большого напряжения это от него требовало.
— Ты уже начал пить? — Вопрос был традиционный, ответ, впрочем, тоже.
— Я еще не пересек границу, — бросил Ицкович свою реплику и заинтересованно посмотрел на короткую очередь, выстроившуюся на посадку.
— Ах, да, я и забыла! — Хохотнула Грейси и задала следующий вопрос. — Ну, хоть девку-то ты себе уже присмотрел?