Есть две разновидности привязанности к частично вырытой яме: привязанность к вложенным усилиям и привязанность к выбранному направлению.
По сей день наибольшее количество научных усилий, бесспорно, направлено на логическое расширение и углубление единожды выбранной ямы. Кто-то из ученых лишь слегка царапает ее стенки, кто-то отбивает целые глыбы. Однако самые выдающиеся идеи и крупные прорывы в науке – удел тех ученых, которые игнорируют начатую яму и начинают копать другую. Причиной может послужить недовольство старой ямой, полное неведение о ее существовании, настоятельная необходимость быть отличным от других или даже просто чистая прихоть. Подобное перескакивание с одной ямы на другую – явление весьма редкое, поскольку система образования достаточно эффективна, а образовательный процесс нацелен на то, чтобы привить юношам уважение к тем ямам, которые вырыли для них старшие. Это и понятно, ибо в противном случае образование привело бы только к беспорядку и хаосу: сложно добиться нужного уровня компетентности и вменяемости специалиста, потворствуя чувству неудовлетворенности имеющимися ямами. Кроме того, образованию нет дела до прогресса: его цель – открыть как можно более широкому кругу доступ к знаниям, которые представляются полезными. Иначе говоря, цель образования – информирование, а не творчество.
Вначале принять старые ямы, чтобы потом их отвергнуть и начать рыть новые, гораздо труднее, чем, вообще ничего не зная о ямах, чувствовать себя свободным рыть их где угодно. Многие великие первооткрыватели, такие как Фарадей, формально вообще не имели образования; образование, полученное другими, такими как Чарльз Дарвин и Джеймс Клерк Максвелл, было явно недостаточным, чтобы подавить их самобытность. Заманчиво предположить, что мощный ум, не подозревающий о старых подходах к решению какой-либо задачи, имеет больше шансов найти новый метод.
Всякая частично выкопанная яма указывает направление, в котором следует прилагать усилия. Любые усилия требуют определенного направления, и мало что может вызвать большее напряжение, чем настойчивые поиски этого направления. К тому же любое усилие обязательно должно приносить какие-то осязаемые плоды; чем быстрее появляются результаты, тем прочнее готовность прикладывать усилия. Увеличение ямы, которую уже копают, дает зримые свидетельства продвижения и гарантию дальнейших достижений. Наконец, хорошо разработанная яма приносит приятную и заслуженную известность.
Идея отказаться от ямы, уже имеющей изрядные размеры, не имея при этом ни малейшего представления о том, где следует копать новую, выглядит неоправданной и предъявляет слишком высокие требования к практичной человеческой натуре. Отказ от существующей ямы труден даже тогда, когда место для новой ямы уже выбрано.
Любому нефтянику, по-видимому, не составит труда оценить по достоинству парадокс, согласно которому посидеть и как следует подумать, где начать бурить новую скважину, может быть полезнее, чем углублять старую. Разница здесь, вероятно, в том, что для нефтяника углубление скважины стоит денег, тогда как ученому или промышленнику дороже обходится приостановка в работе. Куда направлять свои недюжинные способности, если ямы нет? Лопаты логики пребывают в бездействии; нет движения вперед, нет достижений. А достижения в наш век нужны ученому гораздо сильнее прежнего, ибо только достижениями измеряются затраченные усилия, а в погоне за карьерой ученый вынужден не раз проходить проверку такого рода.
Бездействие человека, способного к достижениям, никто не оплатит. А так как не существует способа оценить способность к достижениям, то оплачиваются и поощряются только наглядные, ощутимые достижения. Вот почему копать неправильную яму (даже если уже осознаешь ее неправильность), увеличивая ее до впечатляющих размеров, – занятие существенно более оправданное, нежели сидеть и размышлять, где бы начать новые раскопки. Вполне возможно, что человек, занятый такими размышлениями, находится намного ближе к тому, чтобы выкопать гораздо более ценную яму, однако как оценить это до того, как начнутся работы и появятся первые видимые достижения?
В отдаленной перспективе несколько человек, движущихся в верном направлении, могут принести несопоставимо больше пользы, чем все те, кто демонстрирует достижения на пути к менее ценным вещам. Однако людей, готовых тратить силы на умозрительную возможность, очень мало. Кто в нашем мире может позволить себе поразмыслить на досуге? Кто в состоянии разрешить себе бесплодную мысль, не подтвержденную прямыми достижениями?
Любой специалист потому и является таковым, что знает имеющуюся яму лучше всех остальных – за исключением разве что другого такого же специалиста, с которым следует не соглашаться, чтобы число специалистов соответствовало числу мнений, ибо в противном случае среди специалистов может возникнуть иерархия. Специалист может даже способствовать улучшению формы ямы. Именно поэтому специалисты обычно не спешат первыми оставить яму, обеспечившую им статус специалиста по этому вопросу, ради других раскопок. Еще труднее представить себе специалиста, покинувшего старую яму лишь затем, чтобы посидеть и поразмыслить над тем, где можно начать другую. Ни один специалист не горит желанием проявить свои знания в форме недовольства существующей ямой, ибо недовольство очень легко и часто даже более убедительно высказывают окружающие, не заслужившие, с его точки зрения, права быть недовольными. Вот почему специалисты обычно счастливо обитают на дне самых глубоких ям – настолько глубоко, что, по-видимому, нет смысла вызволять их оттуда, чтобы они осмотрелись по сторонам.
Поскольку разум чувствует себя лучше, занимаясь расширением уже имеющейся ямы с помощью логики, и поскольку система образования поощряет это, а общество намеренно подбирает специалистов, в обязанности которых входит наблюдение за состоянием ям, постольку у нас имеется множество отлично вырытых ям, которые продолжают непрерывно разрастаться под воздействием логических усилий. Одни ямы крайне ценны по части добываемых из них практических знаний, другие не стоят затраченных ресурсов.
Нет ничего плохого в ямах, которые стали результатом напрасной траты сил и средств, – по крайней мере в том, что касается их расположения, хотя их размеры могут быть непомерными. Нужно иметь как можно больше таких ям, расположенных в самых различных местах. И пусть даже многие из них окажутся ненужными, зато среди прочих могут оказаться чрезвычайно полезные. Однако, чтобы начать рыть такие ямы, большое количество людей должно избавиться от сильнейшей привязанности к преобладающей яме.
Влияние старых, господствующих и, очевидно, отвечающих требованиям дня идей часто недооценивается. Почему-то считается, что старую идею следует рассматривать как нужную ступень к чему-то лучшему до тех пор, пока не появится само это лучшее. Такая позиция, быть может, и не лишена определенного практического смысла, но она подчас не помогает, а мешает появлению новых идей. Когда талантливый карикатурист находится под влиянием какого-то определенного преобладающего выражения лица, ему крайне трудно отвлечься и заставить себя увидеть это лицо по-новому, чтобы нарисовать его как-то иначе.
Сектанты, которые собираются в горах в ожидании конца света, по прошествии предсказанного свыше срока спускаются вниз, не только не поколебленные в своих убеждениях, но, напротив, с удвоенной верой в милосердие Всевышнего. Новая информация, которая могла бы привести к разрушению старой идеи, с готовностью подгоняется под нее, так как чем больше данных находится с ней в согласии, тем крепче она становится. Это напоминает капельки ртути, разлитой на столе: если присоединять к одной капле другую, третью и т. д., то капля будет постепенно расти. Соприкасаясь с ней, соседние капли теряют свою индивидуальность и вливаются в большую каплю. Как и в случае господствующей идеи, большая капля всегда поглощает маленькую, причем без всяких взаимных уступок и компромиссов.
Крайним примером влияния господствующей идеи может служить психическое заболевание, известное как паранойя. Эта болезнь примечательна тем, что способность разума к умозаключениям не ослабевает, как это случается при других формах психических заболеваний, а временами даже как бы усиливается. Единственное отклонение от нормы состоит в том, что больной находится под влиянием навязчивой идеи, которая его беспокоит. Все события, даже самые незначительные и далекие, он рассматривает как направленные против него. Проявление доброты, например, расценивается как зловещая попытка вкрасться к нему в доверие. Пищу он считает отравленной. Газеты для него полны скрытых угроз. Короче, не существует событий и фактов, которые не могли бы быть интерпретированы в таком ключе.
Господствующим идеям не обязательно всегда быть столь очевидными, чтобы оказывать мощное организующее влияние на способ мышления человека и его подходы к решению задач. Старые и отвечающие требованиям дня идеи, подобно старым и большим городам, всегда вызывают вокруг себя поляризацию: вся структура основывается на них, все соотносится и соизмеряется с ними. На периферии возможны небольшие изменения, однако радикально изменить всю структуру невозможно, а перенести центр организации в другое место крайне трудно.
Каким же образом можно избежать влияния господствующих идей? Очень полезен следующий метод латерального мышления: тщательно выделить, точно определить и даже записать идею, которая кажется господствующей в данной ситуации. Как только идея выделена, сразу становится легче распознать ее, избежав тем самым ее поляризующего влияния. Казалось бы, это очевидный и простой шаг, однако делать это следует с большой осторожностью и осмотрительностью, поскольку привычное размытое осознание господствующей идеи не принесет никакой пользы.
Второй способ состоит в том, чтобы принять господствующую идею, а затем постепенно искажать ее до тех пор, пока она в конце концов не утратит свою целостность и не рухнет. Искажение может достигаться простым доведением идеи до крайности либо же путем чрезвычайного преувеличения какой-либо одной из ее черт. Но делать это опять-таки следует очень тонко и с полной осознанностью.
Может показаться, что проще выявить господствующую идею и затем решительно отбросить ее. Однако отвержение идеи лишь меняет позитивное господство на негативное и вместо желаемого ослабления господствующей идеи может даже усилить ее. Более того, решительный отказ от господствующей идеи ограничивает свободу мышления в той же мере, что и ее признание. В легкой форме подобное случается с начинающими студентами, которые читают много книг по философии. Они оказываются в затруднительном положении: им приходится либо согласиться с прочитанным, либо яростно все отвергнуть. Как бы то ни было, простая осведомленность о какой-то конкретной идее может воспрепятствовать формированию оригинальной идеи в голове человека, способного к самобытному мышлению.
Быть может, лучше ничего не читать и тем самым подвергнуться риску предложить идею, которая уже давно известна, чем вникнуть в чужие идеи настолько, что о своих собственных будет нечего и думать. Если вышло так, что новая идея частично наложилась на старую, то прежние знания, связанные со старой идеей, могут существенно исказить и даже воспрепятствовать появлению новой. Воззрения хорошего преподавателя часто продолжают отзываться эхом в одобрительных и неодобрительных суждениях его студентов годы и годы спустя, подавляя их собственную способность к рождению новых идей.
Чаще опасность заключается не в чрезмерной осведомленности о какой-то идее, а в том, что мы упускаем из виду другие ракурсы ситуации, заслоненные господствующей идеей. Несколько мрачноватой иллюстрацией к сказанному может послужить история о бегающем пауке. Некий школьник предложил интересную гипотезу: он заявил, что органы слуха у пауков находятся на ногах, и взялся доказать это.
Положив пойманного паука на стол, он крикнул: «Бегом!» Паук побежал. Мальчик повторил демонстрацию. Паук снова побежал. Затем юный экспериментатор оторвал пауку ноги и, снова положив его на стол, скомандовал: «Бегом!» Но на сей раз паук остался неподвижен.
«Вот видите, – заявил торжествующий мальчик, – стоило оторвать пауку ноги, как он сразу начисто оглох».
Историю эту знает каждый ученый, и наиболее искренние из них, возможно, припомнят примеры из собственной практики, когда, поглощенные собственной теорией, они совершенно забывали о других трактовках имеющихся экспериментальных данных. Ведь собственная теория не только самая обоснованная, но к тому же еще и своя. Заинтересованность в собственных идеях подчас заставляет ученых идти на самые удивительные ухищрения. Причем это явление не ограничивается миром науки.
Выбраться из плена господствующей идеи настолько трудно, что иногда приходится прибегать к посторонней помощи. Подобная ситуация нередко возникает в медицине, когда лечащий врач, слишком хорошо изучивший болезнь пациента, усердно старается подогнать новые симптомы под определенный диагноз, но потом появляется другой врач и, взглянув на имеющуюся информацию свежим взглядом, предлагает другой диагноз, более правильный. Во многих замкнутых коллективах (как научных, так и производственных) идеи часто связаны близким родством. Сторонний человек, способный предложить свежий взгляд на вещи, может стимулировать появление новых идей.
После слов об излишнем рвении в отстаивании собственных идей необходимо упомянуть также о лености. Гораздо легче принять организующую идею, которая уже понятна, чем самому исследовать эту идею и уяснить ее для себя. Всякий, кто предлагает скомпонованную каким-то образом информацию (через Интернет, телевидение или печатные издания), имеет право (а возможно, даже обязанность) расположить этот материал в приемлемом виде, что предполагает наличие какой-то преобладающей темы. Полученные в итоге хорошо составленные блоки информации воспринимаются слишком легко. Вот почему тот огромный объем сведений, который преподносят нам упомянутые выше средства информации, редко способствует возникновению у аудитории новых идей: вследствие лености она предпочитает пребывать во власти идей тех людей, которые предложили эту информацию. Иногда господствующая идея очевидна всем, кроме заинтересованного в ней лица.
Предложение учиться получать удовольствие от собственной неправоты звучит по меньшей мере странно, однако поражение в споре означает уход из-под власти старой идеи и обретение нового взгляда на вещи. Правота же обычно лишь повышает самооценку, хотя иногда в процессе отстаивания идеи она все же совершенствуется. Человек, который воспринял новую для него идею, может извлечь из нее гораздо больше пользы, нежели тот, кто ее предложил и чьи способности к ее дальнейшему развитию, возможно, уже иссякли. И даже если новая идея будет быстро отброшена, сам по себе подрыв старой идеи вполне может стоить тех огорчений, которые вызваны честно проигранным диспутом.
Возможно, лучшая пародия на вертикально мыслящего человека, попавшего в ловушку господствующей идеи, – история хозяина одной кошки, которая должна была окотиться. Устав бесконечно открывать и закрывать за кошкой дверь, хозяин решил вырезать в двери дыру такого размера, чтобы кошка могла беспрепятственно ходить куда угодно сама, не беспокоя его. Когда же у нее появился котенок, хозяин тотчас же вырезал в двери вторую дыру, поменьше.
В главе 1 мы сравнивали вертикальное мышление с водой, которая всегда течет в наиболее доступные места. Продолжая эту аналогию, господствующую идею можно сравнить с рекой, которая прорыла себе глубокое русло. В итоге вода, попадающая на землю по соседству, уходит в почву так быстро, что в пойме реки не могут образоваться озера или другие реки. Эта метафора помогает осознать первый принцип латерального мышления: господствующая идея может оказаться не столько удобством, сколько препятствием.
Глава 4 T-образный элемент
Когда пишешь о мышлении, легко затеряться в путанице отвлеченных слов и понятий. Эта глава представляет собой попытку дать реальный, зримый пример использования латерального мышления. Обычные мыслительные процессы здесь переведены на геометрический язык, который ставит это упражнение по латеральному мышлению в наглядный контекст. Видимая запутанность приведенных здесь фигур служит практическим целям, обеспечивая основу для более абстрактных описаний, которые используются в дальнейшем.
Часть мира, которая образует непосредственное окружение человека, можно назвать ситуацией. Посмотрев на это несколько иначе, мы можем сказать, что ситуация – это все, что было непосредственно доступно нашему вниманию. В любой произвольно взятый момент времени внимание может быть направлено только на какую-то часть ситуации. Результатом такого внимания является восприятие. Восприятие состоит из информации, собранной тем или иным набором различных органов чувств из той части окружения, на которую направлено внимание. Свой вклад в восприятие могут вносить все органы чувств, но любого одного из них тоже вполне достаточно.
На рис. 1 приведена простая, зрительно воспринимаемая ситуация, изображенная черным цветом на белом фоне. Она достаточно проста, чтобы мы могли воспринять ее как единое целое и, следовательно, рассматривать как единичное восприятие. Для восприятия приведенной ситуации требуется только зрение.
Простота этой ситуации и ее полная доступность визуальному восприятию облегчают наблюдение за процессом мышления, но не мешают ей служить отражением других, более сложных ситуаций, для восприятия которых наряду со зрением могут потребоваться и другие органы чувств.