Эти христіане-соціалисты понимаютъ, конечно, что до послѣдняго времени, да и въ наши дни, православіе являлось и является наилучшей опорой для темной реакціонной политической силы, но они думаютъ почему-то, что это явленіе было случайно. «Создалось историческое недоразумѣніе», пишетъ одинъ изъ сотрудниковъ сборника «Вопросы Религіи». Однако, читая ихъ сборникъ, убѣждаешься, что р?лигіозные искатели, вернувшіеся къ православію, не только не разрѣшили «историческаго недоразумѣнія», но и сами пришли къ роковымъ и безысходнымъ противорѣчіямъ.
Эти противорѣчія раскрываются съ неумолимой логикой тамъ, гдѣ православные-соціалисты пытаются разрѣшить проблему церкви и государства.
Авторъ статьи «Христіанское отношеніе къ власти и насилію» исходитъ въ своихъ разсужденіяхъ изъ буквы апостольскаго посланія. Авторъ этой статьи, повидимому, считаетъ ап. Павла непогрѣшимымъ, не говоря уже о томъ, что онъ почему-то не сомнѣвается въ подлинности и точности текста посланій. Павелъ сказалъ: «Всякая душа да будетъ покорна высшимъ властямъ, ибо нѣтъ власти не отъ Бога», и вотъ православный соціалистъ съ великимъ усердіемъ старается примирить это заявленіе лойяльнаго государственника Павла съ своей психологіей, съ психологіей человѣка, который по опыту знаетъ, что такое судъ и тюрьма, освященные государствомъ.
Вмѣсто того, чтобы разъ навсегда признать всякую механическую власть по самой природѣ своей непріемлемой для религіознаго сознанія и религіознаго чувствованія, авторъ, дабы спасти букву посланія и авторитетъ церкви, жертвуетъ истиной, къ которой неудержимо стремится его религіозная душа.
Повторяя роковую ошибку Вл. Соловьева, онъ приходитъ къ чудовищной формулѣ: «Внутренній смыслъ апостольскаго ученія о власти заключается въ рас-крытіи ея великаго значенія въ богочеловѣческомъ процессѣ».
Отъ этой формулы вѣетъ смертью и тлѣніемъ. Для религіознаго сознанія не можетъ быть относительныхъ критеріевъ. Религія по духу своему всегда непримирима. Она неможетъ говорить мнѣ: сегодня пусть будетъ конституціонная монархія, завтра республика. Религія ставитъ абсолютныя цѣли: памятуя объэтихъ цѣляхъ, личность никогда, ни въ какой моментъ не можетъ примириться ни съ какою механическою властью, въ частности ни съ какой властью государственной. Личность должна быть активна въ исторіи, но ея отношеніе къ государству и соціальному порядку можетъ быть только революціонно.
Позтому не можетъ быть никакой «христіанской реальной политики» и «христіанской партіи». Всякая политика и всякая партія связана съ компромиссами, а религія по самому существу не можетъ сочетаться съ половинчатостью и уступками.
Въ программѣ minimum «Христіанскаго Братства Борьбы» выдвинуто требованіе демократической республики. Неужели не понимаютъ друзья этой программы, что религіозная личность не можетъ требовать демократической республики въ такой же мѣрѣ, какъ и всякаго иного государственнаго порядка? Если когда-нибудь сложится воистину религіозный союзъ, то въ его программѣ, касающейся общественнаго устройства, будетъ начертано только то, чего союзъ «не принимаетъ», и каждый разъ, съ возникновеніемъ новой формы механической общественности, союзъ будетъ отзываться на зто событіе новымъ отказомъ принять зту форму; разрушеніе безусловное всякихъ внѣшнихъ организацій, государственныхъ и соціаль-ныхъ, вотъ единственный лозунгъ по отношенію къ внѣшней общественности.
Религіозная общественность создается на началахъ, ничего общаго неимѣющихъ съ механической властью.
Признавая, разумѣется, принципіально это положеніе, православные соціалисты тѣмъ на менѣе говорять слѣдующее: «Апостолы учили, что не время отрицать государственную власть, что ей принадлежитъ еще великая культурная роль, что власть несетъ божественную миссію, и въ той борьбѣ, которая свершается въ богочеловѣческомъ процессѣ, она, какъ необходимое условіе культуры, на сторонѣ Христа».
Христосъ, т. е. абсолютная свобода, совмѣщенная съ идеей римской имперіи – вотъ воистину странное утвержденіе!
Въ этой же статьѣ мы читаемъ далѣе: «Разрушать власть и государство, значило задерживать ходъ великаго міроваго развитія, это значило служить Антихристу, а не Христу». Здѣсь есть странная игра словами. Дѣло въ томъ, что разрушать государство просто ради разрушенія, конечно не имѣетъ смысла даже и съ религіозной точки зрѣнія, но не принимать государства и разрушать его во имя религіознаго строительства не только имѣетъ религіозный смыслъ, но и представляется единственно возможнымъ отношеніемъ къ нему со стороны религіознаго человѣка. Оправдывая историческое значеніе государства авторъ разбираемой статьи приходитъ, конечно къ выводу, что съ православно-христіанской точки зрѣнія допустимо и вообще насиліе, разъ оно направлено ко благу общему. «Можноли, напр., говоритъ онъ, осудить дѣйствіе матери, которая силой воспрепятствуетъ ребенку схватиться рукой за огонь?» Мы готовы согласиться съ тѣмъ, что актъ насилія самъ по себѣ не имѣетъ никакого религіознаго значенія. Но авторъ статьи, повидимому, не понимаетъ, что насиліе всегда стано-вится непріемлемымъ для религіознаго человѣка, если оно организовано на механическомъ принципѣ. Всякое организованное насиліе, и въ частности государство, не утверждаетъ личности, а порабощаетъ ее механическому началу, Авторъ защищаетъ насиліе, между прочимъ, съ добрыми цѣлями: ему необходимо оправдать экономическія забастовки, которыя онъ считаетъ насильствен-ными пріемами борьбы. Но здѣсь очевидное недоразумѣніе. Если мой сосѣдъ схватитъ меня за горло, а я постараюсь вырваться изъ его рукъ, неужели мой поступокъ христіанинъ-соціалистъ назоветъ актомъ насилія и, чтобы оправдать меня, будетъ плести сѣть схоластической аргументаціи?
Авторъ другой статьи «Церковь и Государство» также не рѣшается обойти изреченіе ап. Павла. Оказывается, что игнорировать его никакъ нельзя: «Общій принципъ права, чувство законности, лояльности, непріурочиваемое къ опредѣленной политической формѣ, но къ государственному порядку вообще, находитъ въ этихъ словахъ свое освященіе».
Если бы мы приняли серьезно такую интерпретацію христіанскаго отношенія къ власти, намъ пришлось бы, очевидно, всецѣло одобрить программу и тактику либерально-буржуазныхъ партій.
Но мы думаемъ, что христіанство учитъ не лояльности по отношенію къ властямъ предержащимъ, а наоборотъ рѣшительному отверженію и отрицаніе этихъ властей. Такъ думало древнее аскетическое христіанство первыхъ вѣковъ по своему, пассивно, но рѣшительно не принимавшее міръ и кесаря, и такъ же думаютъ теперь новые люди, которые не смѣютъ называть себя христіанами, но уже опредѣлили себя какъ, «непріемлющіе міра», и утверждаютъ себя въ активной борьбѣ съ механическою властью.
«Между церковью и государствомъ есть разница въпутяхъ, средствахъ и окончательныхъ цѣляхъ, но не должно быть противорѣчія», – продолжаетъ разсуждать тотъ же авторъ. А мы думаемъ, что смыслъ религіозиой жизни какъ разъ заключается въ остромъ и неизбѣжномъ противорѣчіи съ жизнью государственной.
Вторая группа религіозныхъ мыслителей, отколовшаяея отъ православной церкви, не имѣетъ пока своего органа и намѣрена заявить о себѣ богословскимъ сборникомъ, который долженъ выйти въ Парижѣ. Однако, существенныя черты этого религіозно-философскаго направленія уже ясны: онѣ опредѣлились сборниками статей тѣхъ писателей, которые примыкаютъ къ этой школѣ.
Метафизика этого неохристіанскаго движенія очень близка къ метафизикѣ Вл. Соловьева. Однако, если кружокъ сотрудниковъ «Вопросовъ религіи» ищетъ въ Соловьевѣ главнымъ образомъ апологета православія, то наіііи нео-христіане сближаютъ свои воззрѣнія съ вселенскими пророчествами Вл. Соловьева и съ его мистическими исканіями въ поэзіи.
Въ данномъ случаѣ насъ главнымъ образомъ интересуетъ отношеніе этого новаго религіознаго направленія къ началу государственному.
Въ противоположность православнымъ соціалистамъ представители этого движенія очень остро чувствуютъ необходимость принципіальнаго отрицанія всякой государственной власти. По ихъ мнѣнію, «между царствомъ отъ міра и царствомъ не отъ міра сего, между государствомъ и церковью установился прелюбодѣйный союзъ. Церковь искушалась государствомъ»…
«Такъ было – есть и будетъ, пока историческое христіанство – не сдѣлается апокалипсическимъ, пока оно не перейдетъ отъ метафизики раздвоенія къ метафизикѣ соединенія, отъ религіи Двухъ, которые никогда не будутъ Едино, къ религіи Трехъ, которые суть Едино: „Апокалипсическое христіанство приметъ всѣ преданія, всѣ догматы, всѣ таинства, всѣ откровенія, всю святость историческаго христіанства. Все въ немъ – истина и нѣтъ ничего, кромѣ истины, но не вся истина ъ немъ одномъ“».
Такимъ образомъ, неохристіане не отказываются отъ христіанскаго догматизма. Принимая его до конца, они предлагаютъ только развивать догматы на тѣхъ основаніяхъ, которыя уже даны авторитетомъ евангельскаго откровенія. Но и это требованіе принципіально отрицается консервативной православной церковью.
Съ другой стороны, утвержденіе неохристіанскаго догматизма, предложенное въ такой грубо-раціоналистической формѣ, вызвало протестъ со стороны мистиковъ, не желающихъ заковывать свой внутренній миръ цѣпями новыхъ обязательныхъ нормъ.
Этотъ мистическій адогматизмъ опредѣлилъ третье религіозно-философское направленіе въ современной русской литературѣ.
Прежде чѣмъ говорить о томъ, что отдѣляетъ неохристіанъ отъ мистиковъ, для которыхъ открылась правда анархическихъ идей, я укажу на то общее, что сближаетъ эти два религіозно-философскихъ направленія. Эти оба направленія стоятъ на почвѣ мистическаго реализма; и то и другое направленіе равно отрицательно относятся, какъ къ православной церкви, такъ и къ государственному началу; и то, и другое направленія ставятъ себѣ цѣлью раскрыть пути для послѣдняго освобожденія и утвержденія личности; и, наконецъ, и неохристіане, и мистики-анархисты провозглашаютъ принципъ соборности, принципъ свободнаго союза въ любви.
Разногласіе этихъ двухъ направленій обусловли-вается различнымъ пониманіемъ идеи нормы и догмы, Неохристіане думаютъ, что міръ управляется идеями, что эти идеи выражены въ откровеніи, объективно данномъ; авторитетъ этого откровенія – по ихъ мнѣнію безусловенъ; развитіе догматовъ не есть разрушеніе догматовъ стараго религіознаго сознанія, а лишь раскры-тіе того, что изначально утверждалось авторитетомъ древней церкви.
Напротивъ, мистики-анархисты отказываются признавать догматы, какъ истины объективно-данныя; норма. для нихъ не есть форма идеи, предопредѣленная авторитетомъ, стояшимъ внѣ личности, а лишь тотъ путь, который личность сама созидаетъ автономно и независимо. Отсюда вытекаетъ глубокое и роковое различіе во взглядахъ на процессъ историческій и космическій, какъ на процессъ богочеловѣческій. Идея центральной мистической личности находитъ различное выраженіе въ этихъ двухъ ученіяхъ. Неохристіане освѣщаютъ эту идею раціоналистически, а утверждаютъ ее, какъ не-подвижный догматъ. Мистики-анархисты отказываются найти раціональное выраженіе идеи богочеловѣчества и принимаютъ абсолютное начало, воплотившееся въ мірѣ, какъ мистическій опытъ непосредственно, но не объективно данный.
Недавно въ журналѣ «Золотое Руно» появилась обстоятельная статья одного изъ представителей неохристіанскаго движенія. Въ этой полемической статьѣ, направленной противъ меня и моихъ друзей, выдвигается одинъ главный аргументъ, который – по мнѣнію автора этой статьи – долженъ разрушить вредныя заблужденія мистиковъ, заявившихъ себя анархистами.
Этотъ аргументъ сводится къ одному упреку: соборность, которую постулируютъ мистики-анархисты, не можетъ осуществиться, потому что они не знаютъ тайны, которая соединитъ людей въ единую церковь.
Впрочемъ, счастливый обладатель зтой тайны въ этой статьѣ не открываетъ ея читателямъ. Я не сталъ бы останавливаться на этой аргументаціи, если бы за ней не скрывалось опредѣленное вѣрованіе; дѣло идетъ, конечно, объ основномъ христіанскимъ догматѣ: «люди соединяются въ Христѣ». Отъ насъ требуютъ исповѣданія Христа, отъ насъ требуютъ признанія Іисуса Христа, какъ богочеловѣка, за насъ распятаго и въ третій день воскресшаго, требуютъ исповѣданія догмата, забывая, что сверхраціональный характеръ предполагаемой истины исключаетъ возможность такой грубо-разсудочной постановки рокового вопроса.
Всѣмъ нашимъ и наивнымъ, и лукавымъ вопрошателемъ мы отвѣтимъ на этотъ послѣдній вопросъ: вы говорите такъ, какъ будто незнаете, что «мысль изреченная есть ложь». Но мы знаемъ зто, и потому не можемъ доставить вамъ нехорошей радости и не скажемъ ни Да, ни Нѣтъ, на вопросъ, которымъ вы искушаете насъ. И положительный, и отрицательный отвѣтъ были бы одинаковой ложью и кощунствомъ по отношенію къ той послѣдней святыни, которую мы несемъ въ своей душѣ.
Задавать такъ подобные вопросы могутъ только слишкомъ покорные ученики ап. Павла. Мы не думаемъ, что критеріемъ нашихъ религіозныхъ переживаній можетъ быть человѣческое понятіе.
Я въ самыхъ общихъ чертахъ изложилъ сейчасъ идейные планы, которые характеризуютъ три главныя направленія, заявившія о себѣ въ современной русской религіозно-философской литературѣ. Эти идейныя схемы позволяютъ намъ опредѣлить болѣе точно наше отношеніе къ центральной идеѣ, около которой сосредоточились исканія зачинателей новой культуры.
Изъ всего вышеизложеннаго я надѣюсь уже ясно, что этой центральной идеей является идея послѣдняго освобожденія.
Это значитъ, что человѣкъ, сознавая себя несвободнымъ, стремится къ освобожденію въ силу изначальнаго волевого опыта. Съ точки зрѣнія позитивизма освобожденіе возможно только во внѣшнемъ планѣ нашей жизни: человѣкъ сталкивается въ концѣ концовъ съ неумолимыми законами необходимости и подчиняется имъ. По мнѣнію позитивистовъ, индивидуумъ въ историческомъ процессѣ освобождаетъ себя постепенно отъ власти политическихъ и соціальныхъ нормъ, но онъ никогда не освободитъ себя отъ власічи законовъ, которые опредѣляются природной эволюціей. Такимъ образомъ весь прогрессъ сводится къ иллюзорной борьбѣ за свободу. Индивидумъ стремится къ тому, чтобы удалить съ своего пути явныя и внѣш-нія преграды, но у него нѣтъ методовъ, посредствомъ которыхъ онъ могъ бы бороться за свое послѣднее освобожденіе: его воля несвободна, и онъ только одинъ изъ малыхъ элементовъ міровой машины. Мало этого, съ точки зрѣнія позитивизма, индивидуумъ не является даже личностыо въ нашемъ смыслѣ. Личность опредѣляется умопостигаемымъ характеромъ и тѣмъ, что она противополагается объекту, какъ микрокосмъ макрокосму. Въ позитивизмѣ нѣтъ даже темы объ утвержденіи личности: индивидуумъ лишь звено въ міровой механической эволюціи.
Съ другой стороны проблема свободы не разрѣшается и православной догматикой, которую защищаетъ христіанскій соціализмъ. Утверждая свободу воли въ противоположность тѣмъ, кто исповѣдуетъ механическое міропониманіе, защитники христіанской догматики утверждаютъ въ то же время систему обязательныхъ нормъ, объективно извнѣ данныхъ авторитетомъ божественнаго откровенія. Личность должна имъ подчиняться и даже въ идеалѣ, въ преображенномъ мірѣ, предполагается теократически-іерархическій строй.
Нео-христіанская точка зрѣнія, болѣе свободная въ отношеніи православной догматики, тѣмъ не менѣе не отрицаетъ объективности религіозныхъ нормъ и также харатеризуетъ свой идеалъ, какъ теократію. Одинъ изъ представителей утого направленія пишетъ: «Адогматизмъ, не разрѣшающій намъ двигаться, открывать и утверждать, возстающій противъ всякаго прозрѣнія смысла вещей, противъ всякаго творческаго „да“, всегда догматиченъ, всегда застоенъ». Это торопливое возраженіе основано на глубокомъ недоразумѣніи, также какъ и возраженіе другихъ представителей той же богословской школы, которые навязываютъ намъ странныя идеи, предполагая, что мы ведемъ къ какой-то слѣпой и хаотической жизни и предлагаемъ разрушеніе ради разрушенія, анархію для анархіи.
Мы вовсе не отрицаемъ, что въ планѣ мистическомъ жизнь возможна только на началахъ гармоніи, т. е. въ нормахъ, но мы отвергаемъ предположеніе нео-христіанъ, что возможно теперь, въ раціональныхъ формулахъ, опредѣлить природу мистическихъ нормъ и – что самое главное – мы думаемъ, что нормы мистическаго порядка тѣмъ и отличаются отъ нормъ эмпирическаго міра, что они созидаются нами самими, свободно. Жить въ Богѣ – это значитъ жить въ свободѣ, т. е. н? подчиняясь никакимъ нормамъ, а творя ихъ, осуществляя ихъ въ себѣ.
Но жить въ Богѣ – это значитъ жить не только въ свободѣ, но и въ любви, въ Эросѣ. Вотъ эта наша вѣра, основанная на изначальномъ волевомъ опытѣ, и опредѣляетъ нашу идею утвержденія личности, Она же и раскрываетъ для насъ ту истину, что мистическія нормы, т. е. Логосъ, находятъ себѣ аналогію въ нашей эмпирической личности не въ сферѣ нашего разума, какъ думаютъ нео-христіане, а въ сферѣ нашей воли, и только воли.
Наша личность утверждаетъ себя въ свободѣ; отсюда наше революціонное и анархическое отношеніе ко всякимъ внѣшнимъ нормамъ, которыя намъ навязываетъ эмпирическій міръ и въ частности механическая общественность.
Наша личность утверждаетъ себя не только въ свободѣ, но и въ любви: отсюда – наше созиданіе религіозной общественности, созиданіе свободнаго и любовнаго союза. Въ этомъ союзѣ нѣтъ теократіи, потому что идея власти несовмѣстима съ идеей Бога, но въ этомъ союзѣ есть богъ, т. е. Эросъ. Не клятвы, а свободная воля соединяетъ людей. «Въ любви нѣтъ клятвы, – говоритъ эллинская мудрость. – Влюбленные единственные клятвопреступники, которыхъ боги не наказываютъ». А въ посланіи ап. Іоанна мы читаемъ: «Въ любви нѣтъ страха, но совершенная любовь изгоняетъ страхъ, потому что въ страхѣ есть мученіе. Боящійся не совершенъ въ любви». (IV г., ст. 18).