– В точности как ты говорил. Если б сейчас не увидел собственными глазами, так бы и не поверил. Мерзость-то какая, прости господи! И ее там разводят, да? В этой твоей гнусной клинике?
– Нет, в клинике этим не занимаются. Говорят, что только изучают уродцев, а привозят их из других мест.
– Да неужто ты решил защищать сей сатанинский промысел? – На костистом лице Джэпета полезли из орбит глаза, он наставил трясущийся узловатый палец. – Не занимаются, значит? И эта твоя клиника – не адская, стало быть, кухня?
– Да никого я не защищаю, – проворчал Сэм, опуская глаза и постукивая подметкой по грязной половице. – Мое дело маленькое, я там просто прибираюсь.
– Прибирается он, смотрите-ка! Да ни один парень из Соболь-Крика не должен на милю приближаться к этому гадюшнику!
– Но ведь платят хорошо!
– Деньги в жизни не самое главное.
– А что главное-то? На эти деньги жратва покупается, а те, кто ее ест, ни словечка про это главное не говорят. Вот что: ты попросил, я принес. Забирай, и чтобы больше не было таких просьб.
– Сейчас, сейчас, – пробормотал Джэпет, хватая баночку, глядя на просвет и содрогаясь от увиденного. – Вот же пакость, а?
Сэм, сутулясь, прошаркал на порог, захлопнул перекошенную дверь. Уже стемнело, пришлось включить фару.
– А я видел, как ты мимо проезжал, – упрекнул дядя Нед. – Сижу, заняться нечем, аккумулятор жду, а племяш знай катается в свое удовольствие.
– Ежели такая срочность, зарядил бы сам за доллар и смотрел бы с утра свое мыло. На, держи.
– Вот уж дудки, моим денежкам найдется более достойное применение. – Нед шумно отхлебнул этого «достойного применения» из стакана и схватил аккумулятор.
Через секунду комната заполнилась синтезированным смехом. Уйдя в кухню, Сэм с наслаждением вдохнул запах хлеба.
– Здравствуй, тетя Нетти. Ух, как пахнет вкусно!
Женщина поприветствовала племянника улыбкой и кивком и положила каравай на стол. Нетти была неразговорчива, даже не умела читать, зато в стряпне кому угодно дала бы фору.
Повесив куртку в коридоре за дверью, Сэм достал из кармана газету. Сел за стол, пробежался по заголовкам.
– Пишут, что первая леди, супруга президента, идет на поправку, у нее уже кости на ноге срослись, там, где лошадь наступила.
Нетти, сочувственно покивав, сняла хлеб с противня. Смотреть теленовости – это не по ней, времени жалко, там ведь говорят больше о вещах ей неизвестных или неинтересных. Другое дело, когда Сэм газетку вслух читает, уж он-то всегда выберет что-нибудь любопытненькое.
Поутру, только он отпер дверь клиники, подкатил грузовичок стекольщиков. Сэм показал им лопнувшее стекло, дождался, когда его заменят, расписался в счете-фактуре. Когда он прибирался после ремонта, подошел доктор Бен.
– Вот теперь гораздо лучше.
– Будет еще лучше, когда я «пальцы» сотру, – вон как наследили.
– Это потом. Жду тебя в моем кабинете.
«Узнали! – запаниковал Сэм. – Заметили, что одной банки нет, и сразу поняли, кто украл. Ну зачем, зачем я позволил себя в это втянуть?!»
Чепуха, сообразил он чуть позже и слегка успокоился. Нелепые опасения. Доктор Бен только что приехал. Стало быть, вызывает по другому поводу.
Сэм убрал в кладовку метлу и совок, прошел по коридору в кабинет, постучал в матовое дверное стекло. Доктор Бен сидел за рабочим столом, пыхал трубкой с вонючим безникотиновым табаком. Он кивнул на кресло и снова выпустил клуб кошмарной дряни. Опустившись на сиденье, Сэм сплел пальцы на коленях. Перед ним в зеленом дыму доктор Бен перебирал бумаги.
– Помнишь наш разговор насчет средней школы?
– Ага. – Сэм опустил глаза, уставился на пальцы.
– Ты проучился только полгода, я ничего не путаю?
– Да мне там не понравилось.
– Но ведь оценки были хорошие.
– Я не в курсе.
– В курсе. А еще ты в курсе, почему бросил школу. Потому что был единственным учеником из Соболь-Крика.
– Может быть.
– Не может быть, а точно. Вот что, Сэм, давай мы не будем считать друг друга идиотами. Оценки у тебя были что надо. Не спорь, у меня есть копия табеля. Надо было учиться дальше, и плевать, что одноклассники болтают.
– Да мне их болтовня до…
– Вот-вот, и дома не надо было никого слушать. Причина-то в этом, я прав?
Ох и не любил же Сэм подобные разговоры! Какое-то время можно упрямо смотреть на пальцы, сплетать их и расплетать. Но отмолчаться все равно не удастся:
– Ну, вроде того. Как ни сядешь уроки делать, дядя сразу подыщет неотложное занятие. И зудит, что сам он в школе не учился и не знает никого, кто учился, а я, стало быть, слишком хорошего о себе мнения, других ни во что не ставлю. Ну и так далее. Проще бросить. А приличную работу и без аттестата можно найти, вот у вас, к примеру, меня все устраивает.
– Работа бывает и поинтереснее, но чтобы ее получить, требуется образование. Скажи честно, ты ведь не прочь ходить в школу?
– Да теперь-то уже поздно.
– Учиться никогда не поздно. – Доктор постучал по папке с бумагами черенком трубки. – Вот это – программа заочного обучения в средней школе. Посещать уроки не надо, все делается по почте. Заниматься можно здесь, в клинике, не таская домой учебники с тетрадями. Я побеседовал с советом директоров, все довольны твоим трудолюбием. В долине трудно найти квалифицированный персонал. Я не имею в виду научных работников, они к нам в очереди стоят. У нас ведь самые оригинальные проекты в стране. Ты, конечно, знаешь, что такое генная инженерия?
– Вообще-то, не знаю. Думаю, что-то связанное с ДНК.
– Правильно думаешь. У человека примерно сто тысяч генов, они собраны в двадцати трех парах хромосом. Почти все уже закартированы, иными словами, мы неплохо разобрались в этой теме. И все же это только начало пути. Эмбриология – сплошная загадка; что-либо прогнозировать в этой области сложно. На сегодняшний день выявлены три с лишним тысячи генетических заболеваний. Вот над ними-то и бьется наша клиника. Мы пытаемся лечить генетически обусловленные недуги. Но кроме исследователей с учеными степенями, нам нужны грамотные лаборанты. Заманивать городских – дело неблагодарное, но отчего бы не готовить местных вроде тебя? Постоянная работа, зарплата повыше. Совет директоров согласен выделить время для обучения в школе. Как видишь, это в наших общих интересах. Ну, что скажешь?
– Не знаю даже…
– Когда аттестат получишь, поднимем твою ставку. Еще до того, как начнем готовить тебя к новой работе.
– Да я не про то…
– А про что?
Сэм не давал покоя пальцам; мысли путались, трудно было облекать их в слова. Уже в который раз доктору Бену пришлось отвечать за него:
– Ты из-за друзей, да? Из-за семьи? Боишься выглядеть задавакой? Пустое. Это не причина, чтобы отказываться от образования, от более обеспеченной жизни. Соболь-Крик – не сказать что плохое местечко, но оно какое-то невезучее. Когда закрылась шахта, жители попали в замкнутый круг, из него уже не вырваться. А тут еще проблема здоровья. В начале века у нас появились кое-какие средства против СПИДа, но это бесконечная война, потому что СПИД, как и все ретровирусы, постоянно меняется, наиболее вирулентные штаммы одерживают верх. Поэтому наша атака идет по трем направлениям. Первое направление – иммунология, она повышает сопротивляемость человеческого организма вирусу. Для инфицированного это означает задержку появления симптомов, и мы постоянно улучшаем методы продления его жизни. Но к полному излечению этот путь никогда не приведет. Генетическая природа СПИДа была раскрыта много лет назад, а это значит, что заражаются им только те, у кого есть предрасположенность.
– Намекаете на всех, кто живет в Соболь-Крике?
– К сожалению, да. Таких, как ты, к кому инфекция не пристает, по пальцам можно пересчитать. Ну а остальные… Ведь тебе известно, Сэм, какая высокая у вас смертность. Только не надо думать, будто в этом есть и твоя вина. Думать надо совсем о другом: ты молод и здоров и у тебя собственный путь в жизни. О себе следует думать. А значит и о том, как получить среднее образование. Вот что, не надо пока ничего решать, ладно? Но обещай, что хорошенько поразмыслишь над моими словами.
– Ладно, поразмыслю. Только не считайте, пожалуйста, меня неблагодарным. Все, что вы говорите, мне очень нравится, просто… есть и другие соображения.
– Конечно, конечно. Мы об этом еще побеседуем. Может, на следующей неделе.
Хорошо, что трава выросла такой высокой – пора косить. А то для работы с лабораторной посудой денек не самый подходящий. Сэм гонял миниатюрную электрокосилку по газону перед клиникой, аккуратно сворачивал и выстригал параллельные полосы, – все это делалось машинально, поскольку думать он мог только об открывающихся перед ним перспективах. Не надо больше завидовать ученикам, с которыми он раньше ходил на занятия. Сейчас эти ребята готовятся к выпускным экзаменам, катаются на собственных машинах и мечтают о колледжах, – ну и что, у него тоже все это будет, надо только труда не пожалеть.
Крепко пахло свежескошенной травой, весеннее солнце грело плечи. Сделав перерыв, чтобы подкрепиться не успевшим зачерстветь тетиным хлебом с домашней бужениной, он уселся читать взятый со столика в приемной проспект. Раньше не интересовался, а теперь вот решил узнать, чем занимается клиника. Много непонятного было в проспекте, но Сэм старательно вникал.
Всю дорогу до дома его не покидала эйфория… вернее, всю дорогу до поворота на Соболь-Крик. Здесь его родина, и он – неотъемлемая частица ее… Но почему-то такие мысли не вдохновляют. Слезая с электроцикла, он поймал себя на том, что сутулится – а ведь так бывает всегда по возвращении. Опять надо говорить со здешним акцентом и слова выбирать попроще, чтобы не подумал кто, будто Сэм задается и умничает.
– Сэм, эй! Слышишь меня? – позвал с той стороны улицы Джэпет. – Иди сюда, потолковать надо.
Дождавшись, когда Сэм приблизится, он зашептал:
– Вечером у нас в «Легионе», в девять. Через заднюю дверь войдешь.
– Ты уж прости, не смогу…
– Сможешь, Самсон Эбернати, еще как сможешь. Будет преподобный Брейкридж, он с тобой особо поговорить хочет.
– О чем?
– Вот только вопросов не надо, слышь? И чтобы в девять был как штык.
Он ушел восвояси, и Сэм проводил его встревоженным взглядом. В обществе преподобного Брейкриджа юноше никогда не было уютно. Одно дело, когда священник выступает на местных телеканалах, его пунцовая рожица выглядит ничуть не страшной, а, наоборот, смешной. Священник может декламировать и орать, призывать к Иисусу и даже дирижировать духовным хором. Но совсем другое дело, когда он приезжает в Соболь-Крик, в обветшалый «Легион-холл». Там уже давно не проводятся собрания Американского легиона, последний ветеран Второй мировой похоронен и даже от участников войны во Вьетнаме почти никого не осталось. Здание теперь вроде церкви, трофей наезжающих проповедников, из которых Брейкридж наиболее популярный. На его молебнах народ азартно откликается на вопросы, как полоумный распевает псалмы, говорит на мертвых языках и валится в обморок. Сэм, конечно, пел вместе со всеми, но экстаза не разделял, и даже предположить не мог, что Брейкриджу известно о его существовании. Вот уж это совершенно ни к чему! И зачем же он, спрашивается, понадобился проповеднику?
После ужина Сэм перебрал все варианты уклонения от явки. Можно сказаться больным, можно сесть на электроцикл и умотать в город, а вернуться далеко за полночь. Да можно просто не пойти, не потащат же его силой.
Однако ровно в девять он стучался с черного хода.
Лязгнула цепочка – и это было из ряда вон, ведь обычно на весь Соболь-Крик не найдется даже одной запертой двери. В щелку выглянул Джэпет, махнул Сэму и распахнул дверь. В передней приемной едва теплилась керосиновая лампа, окна были зашторены. Преподобный Брейкридж восседал во главе стола, держа в лапище стакан для воды, только вместо воды там плескалось виски. Еще двое, сидевшие рядом и жадно внимавшие ему, были жителями Соболь-Крика.
– Не тот ли это отрок, о коем ты мне говорил? – услышал Сэм знакомый хриплый голос.
– Тот самый, – подтвердил Джэпет. – Он мне родня с сестринской стороны.
– Стало быть, юноша, ты подвизаешься в гнездилище мерзости богопротивной?
– Я работаю в научно-исследовательской клинике «Андерсон-Френч». – Сэм очень старался, чтобы голос не дрожал.
– В той, что возле трассы? О ней-то и речь. Грехи и скверна!
– Там ведутся научные исследования, чтобы людям помочь. – Сэма все-таки подвел голос, ответ получился нетвердым.
Но Брейкридж уже сообразил, что имеет дело с попыткой бунта. Он страшно выпучил глаза и наставил палец на Сэма.
– Дерзишь, мальчишка?! Врать посмел, будто не ведаешь, что творится в вертепе сатанинском? Людям они помочь хотят, а? А помогли они матери сего чада, когда предъявили его ей, из утробы исторгнув? Самому чаду помогли?
Он с такой силой грохнул банкой по столу возле керосинки, что Сэм ойкнул в ужасе: разобьет же! От удара заключенный в сосуд двуглавый плод заколыхался вперед-назад, задвигал ручонками, словно пытался плыть. Жидкость в банке была темна. Что-то с ней не так… Сэм подался вперед, вгляделся – и аж подпрыгнул. Проповедник заревел ему в самое ухо:
– Клиника эта твоя так называемая суть средоточие мерзости!
Слушатели, сидевшие кружком и неотрывно глядевшие на банку, одобрительно забормотали.
– Всеблагой наш Господь рек: «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его». Так я и поступлю! Если Всевышний повелевает, я вырву у себя глаз и отдам его во имя Господа!
С этими словами Брейкридж ухватился за собственный глаз, выкрутил, выдрал его в мучительных корчах. Когда протягивал кулак, веки были плотно смежены. Вот он медленно разжал кулак перед Сэмом… И хотя юноше не был в диковинку этот трюк, он, пожалуй, не удивился бы, увидев око проповедника на ладони.
– Когда Бог приказывает, мы выполняем приказ! А сейчас Он велит нам стереть обитель скверны с лика земного. Понятно ли тебе это, отрок?
Сэм очень хорошо понял, но не смог выдавить ни слова. Сил хватило только на утвердительный кивок. Которому Брейкридж дал собственную интерпретацию:
– Вижу, наша заблудшая овца вернулась в стадо. И уж коли ты взялся за ум, возьмись и за праведное дело. Да будет предан огню проклятый вертеп! Да очистит его благословленная Всевышним длань от паскудства адова!
– Нет… – пискнул Сэм.
– Нет?! – возопил Брейкридж. – Это ты мне сказал «нет»?
Его рука метнулась с быстротой змеи, и получивший сильнейшую пощечину Сэм отлетел к двери. Брейкридж навис над ним и обвиняюще наставил трясущийся палец:
– Атеист? Коммунист? Ты принял сторону зла, пошел против собственной родни? Вот она, твоя родня, собралась в этом храме, так что же, помчишься в полицию, донесешь на своих близких, засадишь их за решетку? Ты, трусливая дрянь, пойдешь против своих?
Внезапно наступила тишина, все смотрели на Сэма. А тот, охваченный ужасом, не мог придумать никакого ответа, мог только кивать и держаться за щеку, в которой пульсировала боль.
– Так ты говоришь «да»? – проорал Брейкридж, наклонившись так близко, что едва не коснулся лицом лица Сэма и обдав его вонью гнилых зубов.
– Да, – ответил тот. – Я помогу.
Чего бы ни хотели эти люди, сам он желал лишь одного: успокоить бешеного святошу.
– Знаю, что поможешь. – Брейкридж улыбнулся, выпрямляясь, вернулся в кресло и от души хватил виски. – Ты славный богобоязненный парень, и ты, конечно же, не подведешь своих родственников. Все сделаешь, как я сказал, и проблем не будет. У тебя ведь есть ключ от здания? Не смей врать! Джэпет сказал, что видел его.
– Ключ-то есть, но там сигнализация.
– И ты, разумеется, знаешь, как ее вырубить.
На это Сэм мог только кивнуть. От пронизывающего взгляда проповедника никуда не деться.
– Тебя отвезут туда вот эти добрые люди. Дадут керосин и спички, ну и присмотрят за тобой. А когда сделаешь дело, привезут обратно. Община Соболь-Крика будет гордиться своим героическим сыном. Я ведь не поверил, мальчик, в эти россказни, будто бы ты считаешь себя лучше других. Ты один из них, и сегодня же ночью это докажешь.
Внутри у Сэма все кричало «нет!!!», но никто этого не слышал. Его подбадривали, хлопали по плечу, и вот он уже в машине, едет в потемках. Все здесь, кроме Брейкриджа, – проповедник свое дело сделал. Как же быстро добрались до клиники, Сэм даже глазом моргнуть не успел… Все высадились, миновали здание, пошли дальше. Неужели передумали? Крошечная надежда мгновенно сгинула.
– Никого не видно? Машины?
– Все чисто.
– Садимся в тачку, фары погасить. За дом заедем, чтобы с дороги нас не увидели.
Голоса смолкли, но завелся электрический двигатель. Вдали ухнула сова.
– Иди, – велел Джэпет. – Открывай.
От Сэма не отставали ни на шаг, в канистре булькало. Хотелось бежать, кричать, протестовать. Нельзя делать то, чего от него ждут! Но он делал. Хорошо, что темно, – никто не видит его слез. Не нужны ему свидетели этого финального унижения. Онемевшими пальцами он перебирал ключи.
– Открывай! – свирепо шептал Джэпет. – И сигнализацию! Сигнализацию не забудь выключить!
Все, пути назад нет. Ключ легко проскользнул в скважину. Дверь открыта, а найти рубильник сигнализации на ощупь несложно. Сэм выключил ее. В ладонь ему вдавили коробок обыкновенных спичек, другую ладонь прижали к ручке канистры.
– Давай. Ну давай же!
Сэм зашаркал по коридору. У поворота оглянулся, увидел троих, застывших шеренгой в дверном проеме на фоне неба. Этот мир – тюрьма, и побег невозможен. За углом та самая комната, с банками. Подходящее место. Забулькала канистра, резко запахло керосином. Когда емкость опустела, Сэм отошел назад и зашуршал спичками. Канистра. Не забыть про нее, его ведь предупреждали. Отпечатки пальцев… Спичка затрещала и объялась ярким пламенем, Сэм уронил ее под ноги, в темную лужу.