Грязный лабиринт из кирпича-сырца, что-то среднее между притоном и хлевом. С вывески дико таращилось фиолетово-зелено-коричневое чудище с улиточьими рожками и алой пастью, а хозяйничал здесь толстый тролль, без долгих разговоров пустивший на постой компанию своих сородичей с тугими кошельками и двумя пленниками человеческой расы.
Пленники – это Тибор и Рис. Безоружные (ножи рассованы по потайным карманам), связанные (таким образом, чтобы при необходимости мигом освободиться от веревок). Вожак доверительно сообщил хозяину, что рассчитывает взять за них выкуп. Толстяк понимающе цокнул языком: добрая была охота, и пожива пусть будет такая же добрая, – и отвел богатым гостям покои поукромней, с отдельным внутренним двориком.
Идея насчет «плена» принадлежала Тибору. Людей, которые братаются с троллями, не так уж много, и его, не ровен час, опознают, зато в захвате невольников не усмотрят ничего из ряда вон выходящего. В здешних краях работорговля – один из самых ходовых промыслов. Опять же, если путники, преследующие непонятную цель, вызывают досужее любопытство, то чужим двуногим имуществом вряд ли кто-нибудь заинтересуется.
Тролли были глазами и ушами Тибора. Сообщали они каждый день одно и то же: эонхийцы отдыхают, гуляют, закупают провизию перед новым переходом, а ухмырьи лазутчики следят издали за вожделенным обозом, прячась по кустам и сразу же удирая, когда на них обращают внимание.
Однажды к Онгтарбу подошел ибдарийский работорговец, «плешивый человек с золотым кольцом в ухе», и попытался сторговать пленников, хорошую цену предлагал, но вожак продемонстрировал истинно троллье упрямство: эта добыча не продается.
В вонючей комнате с набитыми соломой тюфяками было до одурения душно. По беленным известкой стенам ползали насекомые – от обыкновенных мух до мохнатых красно-черных сороконожек длиной в два пальца и сверкающих, как начищенные бронзовые безделушки, рогатых жуков. На них охотились белесые бородавчатые ящерицы, метко выстреливающие клейкими языками.
Остолоп Онук додумался бросить сороконожку за шиворот Рису. Тот в мгновение ока сорвал с себя тунику, разодравшуюся при этом, Онук же был нещадно бит Мунсырехом. Шаман относился к Рису то ли с грустной теплотой, как перед разлукой, то ли с изрядной долей осторожности, словно к неведомому существу, от которого неизвестно, чего ждать, и не позволял бестолковому молодняку его обижать. Хорошо, что он занял такую позицию, Тибор вряд ли сумел бы урезонивать их настолько же эффективно.
Сам он испытывал и то, и другое – и странную щемящую приязнь, и опаску. Перспектива, что Рис расплатится своей жизнью за смерть Гонбера, ему не нравилась, и он делал то единственное, что мог – старался побольше времени уделять тренировкам. Пока прятались в «Улитке», учил парня освобождаться от пут, наносить удары со связанными руками, выворачиваться из захватов.
За оконным проемом, занавешенным рваной кисейной тряпкой, сверкал крохотный, три на четыре шага, дворик, вымощенный обожженными кирпичами, на которых в полдень хоть яичницу жарь. Практичные тролли так и делали. Они сняли все прилегающие комнаты – в самый раз, чтобы разместиться без тесноты.
Стоял самый жаркий послеполуденный час, когда изнываешь на липком тюфяке, истекая пóтом, и про себя молишься о том, чтобы поскорее сгустились сумерки. Рис, как будто задремавший, рывком уселся. Его движение было таким внезапным и резким, что Тибор поневоле отреагировал, как на угрозу, и тоже вскочил, обшаривая взглядом окружающее пространство. Все спокойно, все залито вязкой солнечной смолой.
– Чтоб тебя… Опять сороконожка?
– Нет, – Рис выглядел ошеломленным. – Я уловил, куда они направляются.
– Кто – они?
– Герцог и Лорма с Гонбером. Они идут к Унбарху. Вот буквально сейчас дотянулся и поймал…
– И что это значит? – переведя дух, спросил Тибор.
– Для них – пока не знаю, а для Сонхи – ничего хорошего.
Пирушка была в разгаре. Герцог угощал избранное общество ратой – прозрачным как слеза «огненным напитком», крепостью превосходящим любое вино. С ним пили ее высочество Лорма, сотники, двое черноусых ибдарийцев в богатых халатах из набивного шелка и Рен.
Гаян примостился во дворе под окном, рядом со слугами ибдарийских витязей. Те болтали по-своему и удостоили его вниманием один-единственный раз, когда отобрали кусок жареного мяса (глиняную миску с угощением от господских щедрот вынес парнишка с кухни). Гаян принял удар судьбы безропотно, как ему и полагалось. Он ведь был немым кажлыком, выкупленным госпожой Ренарной у работорговцев. Загорелый, не хуже местных, до цвета канфы, заросший бородой, с подбитым глазом и опухшей скулой (простейший способ изменить до неузнаваемости породистые черты лица), он не производил мало-мальски внушительного впечатления.
Пусть его третировали чужие слуги, Рен приходилось хуже: она не любила рату. Всегда предпочитала сладкие вина, тут у нее вкусы были самые что ни на есть дамские. Вливать в себя милый сердцу герцога напиток она согласилась бы разве что из далеко идущего расчета – как сейчас, например. Сейчас они работают на заказ, охотятся за Кеврисом.
В отроческом возрасте Гаян был влюблен в принцессу Лорму – а как же без этого? Подстерегал ее в дворцовых коридорах, чтобы отвесить, обмирая, скованный поклон и потом вспоминать, с каким выражением лица она прошла мимо. Прекрасная, загадочная, царственная, обладающая острым, как лезвие кинжала, умом, она была для него истинной Госпожой, которую можно только боготворить. Герцогом Эонхийским он в ту пору тоже восхищался. Вилял перед ними хвостом не из раболепия, а от неуемного восторга.
Камнем преткновения стал Гонбер. Сдержанный молодой человек приятной наружности, не стремящийся привлекать к себе чрезмерного внимания. Наслушавшись, что о нем рассказывают, и убедившись, что это не оговоры, юный принц Венсан пошел к ее высочеству Лорме. За разъяснениями и не только. Он ведь тогда вообразил, что кто-то вынуждает ее терпеть Гонбера, и хотел предложить свою помощь, свой меч, свою жизнь – пусть она только скажет, что надо сделать… Что ж, она много чего сказала. Такого ужасающего разочарования он не испытывал ни до, ни после.
…Гонбер прекрасен, а в иные моменты еще и трогателен, Гонбер – ее любимый хищник, и она никому не позволит с ним расправиться. А что касается того, что он пытает и убивает горожан, так мало ли, кто и почему убивает горожан, и что вообще такое эти горожане, и зачем они нужны, если нельзя поступать с ними по своему усмотрению?..
До глубины души потрясенный, то и дело сглатывая слезы, Венсан отправился к магам – к одному, к другому, к третьему. Возможно, Лорма околдована и надо освободить ее от злых чар? Он надеялся на это, как приговоренный к смерти надеется на то, что к эшафоту в последний миг примчится гонец с указом о помиловании.
Оказалось, что принцесса ни на полстолько не под чарами, и все, что творит Гонбер, происходит с ее ведома. Любовь Венсана погибала медленно и мучительно, словно здание, в котором от подземных толчков раскалываются стены, обваливаются перекрытия, а потом оно рассыпается на куски, исчезает в разверзшихся трещинах… Потому что любовь и кишки методично выпотрошенных ионхийских имяреков – это вещи несовместимые. По крайней мере, так оно было для принца Венсана.
После этого он по уши увяз в своем заговоре против бессменной престолоблюстительницы. В первую очередь намеревался покончить с Гонбером, хотя один из поддержавших его молодых магов утверждал, ссылаясь на мнение своего учителя, что из этого ничего путного не получится. Наемные убийцы, прельстившиеся баснословными наградами, только время даром теряют, потому что, опять же по словам учителя, покончить с Гонбером сможет либо сама Лорма (ага, сейчас!), либо герцог Эонхийский (то же самое ага, сейчас), либо Камышовый Кот, все остальные обречены на провал. Тот маг заодно поведал, разоткровенничавшись, что недавняя военная экспансия на запад была инспирирована именно с этой целью: заманить Гонбера в Лежеду. Исходили из того, что кто-нибудь из травяного народа наверняка станет искать спасения на священном болоте. Поскольку Проклятый Страж не может покинуть заповедник, надо загнать врага в его логово. Живодер и впрямь туда полез, преследуя кунотайских беженцев, однако остался цел, не считая быстро заживших ожогов и опаленных волос на затылке. Немногим позже герцог Эонхийский, невесть каким образом узнавший о подставе, прогневался и выдал интриганов Гонберу на растерзание.
Гаян не стал рассказывать Лиузаме о подоплеке нападения на Кунотай. Зачем? Вряд ли ей от этого станет легче. И вины его здесь нет, он в этой затее не участвовал. А сейчас он сделает все, что сумеет, чтобы помочь ей найти пропавшего брата.
Из трактира донесся хмельной смех Рен. Та рассказывала о столичной модисточке, которая упросила ее взять с собой вышитый шарфик – подарок для милого, отправившегося с войском герцога в чужие края. Модисточка просила, если госпожа Ренарна где-нибудь его встретит, передать презент вместе с приветом от Мадлены.
Из трактира донесся хмельной смех Рен. Та рассказывала о столичной модисточке, которая упросила ее взять с собой вышитый шарфик – подарок для милого, отправившегося с войском герцога в чужие края. Модисточка просила, если госпожа Ренарна где-нибудь его встретит, передать презент вместе с приветом от Мадлены.
Хохот вояк, насмешливое замечание Лормы, тонкие пьяные возгласы ибдарийцев – видимо, Рен продемонстрировала шарфик. Этот шедевр простодушной пошлости изготовила Венуста, убившая на вышивку несколько часов. Розовым по белому шелку: «Мадлена любит Кевриса и хочет пожениться», в уголках карамельные сердечки.
– Девчонка сказала, парня зовут Кеврис, это молоденький солдатик, больше она ровным счетом ничего о нем не знает.
– Сейчас найдем соблазнителя, – Лорма рассмеялась серебристым ручейком. – Сотники!
Послали за Кеврисами, чтобы все они, сколько есть, явились на постоялый двор, где пируют господа. Набралось их меньше десятка – имя редкое, не ругардийское.
– Кто из вас, подлецов, разбил сердце бедной Мадлены? – крикнул с крыльца, помахивая шарфиком, поджарый белоусый сотник.
Кеврисы зубоскалили, беззлобно пихали друг друга в бока. Самому молодому – лет двадцать шесть. Брата Лиум среди них нет.
– Придется задержаться в этом змеючнике, – процедила Рен после пьянки. – У него другое имя, будем искать по приметам.
Она только что накапала в кружку с водой протрезвляющего зелья из маленького граненого флакона, залпом выпила и теперь кривилась, как одержимая гримасничающим демоном. Горечь несусветная.
– Не снялись бы они отсюда раньше, чем мы его отыщем, – шепнул Гаян.
За стенкой резались в кости и гомонили ругардийские солдаты, под окном орал ишак, и шептаться можно было без риска, что их подслушают.
– Это займет несколько дней. Во-первых, мальчишек подходящего возраста здесь не так много. Во-вторых, блондинчики, рыжие шельмы и жгучие брюнеты сразу отпадают. В-третьих, у принцессы есть две служанки, Ардалия и Дифа, я рассчитываю на их содействие.
О каком содействии идет речь, Гаян узнал на следующее утро. Ему полагалось повсюду таскаться за своей хозяйкой, и он устроился на корточках в тени облупленной стены, пока Рен в открытой деревянной галерее болтала с камеристками Лормы.
– Мне бы кого помоложе, чтоб не больше осьмнадцати… Найдутся такие?
– О, какая прелесть… – донесся тихий возглас то ли Дифы, то ли Ардалии.
В ход пошел подкуп. Не презренные монеты, пусть даже золотые – девиц хорошего происхождения, прислуживающих ее высочеству, такой пассаж мог бы только оскорбить, – а пара сережек, браслет, колье… Лиузама вручила им перед засылкой в тыл врага целую горсть таких вещиц. Ей не жалко, лишь бы Кеви нашелся.
Камеристки щебетали, рассказывая, на кого стоит обратить внимание. Потом Рен ушла, а Гаян остался послушать. С галереи его не видели, да если б даже он был на виду – что им за дело до немого слуги-кажлыка, не разумеющего куртуазной ругардийской речи?
– Какое чудо! – завороженно выдохнула одна из камеристок. – Смотри, как играет! И у тебя тоже… Где она это взяла, если так запросто раздаривает направо и налево?
– Трофей какой-нибудь, – отозвалась другая. – Зарезала разбойника на большой дороге. Легко пришло – легко ушло. Нет, она мне даже понравилась, но я не думала, что она такая похотливая сука! Помоложе бы ей да понежнее… Ужас.
– Говорят, она мстит мужчинам за всех женщин, – со знанием дела сообщила первая. – Как они с нами, так она с ними. Я про нее что слышала… Ее вначале выдали замуж за какого-то купца, а она от него сбежала и стала воительницей, и вот через несколько лет они встретились в Хабре, как раз когда там были волнения из-за податей. Купцу этому, бывшему мужу, надо было срочно ехать и нанять охрану, а всех наемников уже расхватали, одна Ренарна осталась, потому что появилась позже других, но они делали вид, что незнакомы. Ходили мимо с таким надменным видом и молчали, хотя торговец мог понести убытки, если опоздает, а ей нужен был заработок. Это рассказывала Дорселина, она тоже там застряла и ждала, с кем бы уехать. Купчина, говорит, прямо так и лопался от важности, а сам весь такой плюгавый – ужас, и люди болтали: не удивительно, что такая роскошная женщина от такого сморчка сбежала. Все думали, что у них до скандала дойдет, даже до рукоприкладства, но они ограничились взаимным игнором, а потом Ренарну нанял какой-то жрец Кадаха Радеющего, и на этом спектакль закончился. А отставной муж не успел со своим товаром, куда собирался, и остался в прогаре.
Вторая хихикнула и позвала:
– Пойдем. Госпожа скоро проснется.
В следующие два-три дня Рен напропалую флиртовала со всеми безусыми мальчишками из эонхийского войска. По крайней мере, так оно выглядело со стороны. Гаян в свою очередь изображал одушевленный предмет, безгласный, безропотный, счастливый уже тем, что хозяйка не морит его голодом и не колотит. Когда он смирно сидел где-нибудь у стеночки, окружающие попросту его не замечали. Норовистый ишак разорившегося знатного ибдарийца, снявшего каморку на том же постоялом дворе, и то привлекал к себе больше внимания.
Вечером четвертого дня Рен сообщила:
– Всех перебрала. И у всех, кроме одного, есть родственники. Я вызывала их на разговоры, иногда нескольких фраз хватало, чтобы понять – не Кеврис. Осталась вроде бы единственная кандидатура. Ну, посмотрим…
– Кто?
– Помощник обозного кухаря. Худющий, глаза карие, волосы каштановые. И шейка, главное, тонкая – самое то. Круглый сирота, болтался на улице, попрошайничал около солдатской поварни, его пожалели и взяли туда скоблить котлы, с тех пор он при деле. Родителей не помнит, о своем происхождении ничего не знает.
В голосе Рен сквозило сомнение.
– Тогда что с ним не так? – спросил Гаян.
– Заурядный сопливый похабник, туповатый и трусоватый. Не верится мне, что этот парень в шестилетнем возрасте схватился за нож, чтобы защитить свою сестру от взрослых мерзавцев. Совсем не та фактура, как говорил один мой знакомый из бродячего театра. Вот хоть убей, но Кеврис, которого мы ищем, должен быть другим.
– Амулет, – напомнил Гаян. – Последняя проверка. Маги же сказали, что эта деревяшка узнает своего владельца. Главное, замани его, а там уж разберутся, он или нет.
Тривигис, Венуста, Лиум и Айвар под видом паломников, направляющихся в храм Кадаха Радеющего в Пахалте, остановились на другом постоялом дворе, который располагался ближе других к берегу Ибды. В случае чего мутная изумрудная речка с тростниковыми берегами защитит Лиузаму и ее спутников.
Что разбудило под утро Гаяна и Рен – рев осточертевшего всем ишака или смутное предощущение опасности? Едва начинало светать, за окном в слегка разбавленной сонной синеве мерцало Ожерелье Лухинь. Рен села на заскрипевшем топчане, мгновение прислушивалась, потом потянулась за оружием. Гаян, еще ничего не понимая, сделал то же самое.
В те моменты, когда окаянная серая скотина замолкала, тишина была не такая, какой должна быть.
Тревогу поднял Рис. Разбудил Тибора и сказал, что скоро что-то начнется. Они растолкали остальных и только собирались послать кого-нибудь на разведку, когда и впрямь началось – улюлюканье, топот, вопли. Ухмыры сочли, что подошло время добраться до обоза. Рано ли, поздно ли это должно было случиться.
– Будем драться? – спросил Рис со смесью азарта и испуга, едва не стуча зубами.
– Совсем наоборот, – ухмыльнулся Тибор. – Будем избегать драки, наше дело сторона.
Несмотря на аховую обстановку, реакция ученика бальзамом пролилась на его душу: обыкновенный мальчишка, ничего сверхъестественного, и мало ли, что там сболтнул Неподкупный Судья Когг.
Отсидеться не получилось. В окно зашвырнули горящий факел, и пришлось, спасаясь от чада и огня, выскочить наружу, а там вовсю шла резня. Ухмырами неприятности не ограничились. Апшанские воины в шлемах с плюмажами охряного цвета сражались с ругардийцами, а мохнатые четверорукие орясины с непропорционально маленькими головками, похожие на пауков, вставших на задние лапы, скакали в этой кровавой толкучке с наводящей оторопь грациозной увертливостью. Обитатели постоялых дворов – люди, тролли, гномы – дрались за себя, чтобы остаться в живых. В толчее метался, сшибая с ног кого ни попадя, взбесившийся ишак, забрызганный чьими-то мозгами. Запахи крови, кала и пота были настолько вязкими, что казалось, будто все залито омерзительной желейной массой, из которой никому не выбраться.
Тибор не любил такие побоища. Он убийца-виртуоз, высокооплачиваемый мастер, а то, что творится вокруг, опошляет и обесценивает его ремесло.
Видимо, апшанский князь, встревоженный присутствием чужого войска под стенами своей твердыни, решил напасть на пришельцев первым. Атака ухмыров – подходящий для этого момент. Или апшанцы с ухмырами сговорились заранее? То-то лавки некоторых местных торговцев со вчерашнего полудня были закрыты.