И он опять нырнул в сплетенную Гаяном корзину.
– У меня раньше не было братьев, только две старших сестры, – сообщила Рен, задумчиво вертя мокрую изнутри чашу. – Обе вышли замуж, Лиланха в Набужде, Анцела в Опанде. Вроде бы у меня должна быть куча племянников. Никогда не бывала у них в гостях – подозреваю, что на порог не пустят. Еще мне однажды нагадали, что я стану сестрой бога. Знаешь, так называют покалеченных монашек Семанха Безногого. Лучше сразу в Хиалу, чем жить, как они.
– Я не отдам свою сестру никакому Семанху, – блеснув темными глазищами, заявил Рис. – Просто отвергните эту вероятность, безоговорочно и абсолютно.
– Давай-ка на «ты», братец, – потребовала Рен. – Зря мы, что ли, кровь пили?
– Мой хозяин круче Семанха! – гордо тявкнул из корзины Пушок.
Гаян, которому стало весьма не по себе, поскорее сотворил отводящий знак. С облегчением заметил, что Ренарна и мальчишка последовали его примеру. Незачем обижать Безногого бога, даже если не хочешь ему служить. С сумасшедшей собаки какой спрос, а люди – другое дело.
– Больше не надо так говорить, ладно? – дружелюбным тоном попросил Рис.
– Как велишь, хозяин.
С той стороны, откуда они приехали, небо наливалось оранжевым золотом, тянулись длинные пальцы теней от молочайных деревьев. Гаян волосками на коже ощущал близость перемен.
Оррада, некогда благочестивый град Унбарха, смахивала на обмелевший закисший пруд вблизи родной деревни Тибора. В вонючей воде, скрытой под вуалью ряски, летом кишели пиявки, улитки, тритоны, странного вида мелюзга, которую, несмотря на малые размеры, было боязно брать в руки. Считалось, что пруд порчен колдовством, но деревенская ребятня все равно бегала туда с самодельными сачками – страшновато и интересно, так и манит, как все запретное.
Те забытые ощущения всколыхнулись, когда Тибор погрузился в трясину мутной, загадочной и опасной Оррады. Его здесь не знали, и он позволил себе двухдневный загул. Словил кишечную заразу, от которой спас только отвар янтарного корня и полевого желчевика, горький до судорог. Обнаружил, что люди и демоны в этом клятом городе охотно меняются местами, и в первый момент не всегда определишь, с кем имеешь дело.
Однажды его окликнула с порога девушка на одной из бессчетных узких улочек. Ее лачуга не отличалась от соседних: побуревшая тростниковая крыша, в оконных проемах грязные занавески с нашитыми вкривь и вкось птичьими перьями – должно быть, обереги, стены в засохших корках плесени, которая повсюду расползается в сезон дождей, а под палящим солнцем спекается в белесый панцирь. Тибор читал, что во времена Унбарха тех горожан, кто проявлял леность и не чистил стены своих жилищ, подвергали позорному наказанию на площадях.
Босая тоненькая девушка в рваных шароварах и цветастом платье до колен была не первой из тех, кто пытался привлечь внимание хорошо одетого чужестранца, но мимо этой Тибор пройти не смог. Чересчур бледная для ибдарийки кожа, узкое личико, слегка впалые щеки и большие темные глаза – последнее тут не редкость, но в сочетании со всем остальным заставило его замедлить шаги и прилипнуть к ней взглядом. По спине поползли щекочущие мурашки.
Она что-то пропела по-своему, приглашающее улыбаясь. Тибор и сопровождавший его Хапли следом за ней вошли в дом. Несвежие потемки, битая утварь, вонь. Пахло скорее разлагающейся мертвечиной, чем неряшливым человеческим жильем. Этот неуместный запах заставил Тибора насторожиться и податься назад, а лицо повернувшейся к нему шлюхи еще больше побелело, окостенело, яркие цветы на платье ожили, выпустили трепещущие отростки, изо рта полез чешуйчатый язык, похожий на мокрую змею.
Одурь, наведенная гримасами и гамом жаркого чужого города, мигом слетела с Тибора. Он отпрянул, выхватил из удобно вшитого потайного кармана нож – не тот, что для людей, а изготовленный из драконьей кости и заклятый Мунсырехом, с рунами на клинке – и сперва отсек длинный змеящийся язык, потом одним быстрым росчерком вывел в воздухе между собой и демоницей винбтаргх – знак прозрения. Серебристый символ вспыхнул всего на миг, чтобы тут же угаснуть. Тибор успел сквозь него увидеть багровое сердце атакующей твари. Ниже пояса, во чреве – туда и ударил. В последний момент его руку оплели радужные отростки разбросанных по платью цветов, кисть начала неметь, но после того как противница с хрипом осела на пыльные циновки, щупальца разжались и снова превратились в набивной рисунок на замызганном ситце.
Хапли сидел на полу и визжал без остановки, сипло и негромко. Тибор испугался, что нет у него больше толмача, незаменимый помощник рехнулся от ужаса, но когда вздернул его за шиворот и влепил пощечину, тот пришел в себя.
– Демон это, господин, – обморочно промямлил Хапли. – Женщиной притворился, нас обманул, нехорошо сделал…
Сбежавшая улыбка вернулась на его несчастное лицо часа через полтора, а занемелая рука Тибора обрела прежнюю чувствительность только на следующий день. И долго тлела глупая досада: ну почему она оказалась ненастоящей… Если б он только успел ее отыметь… Впрочем, он понимал, что упырица, видимо, уловила, на чем его можно поймать, и всего-навсего подстроилась под его желания, для другого прохожего она приняла бы иной облик.
Потом случилось наоборот, на них напали в сумерках двое умельцев, смастеривших себе из ящеровой кожи и конского волоса маски демонов, перемазанные кровью для пущего правдоподобия. Тибор напрасно потратил время на рисование винбтаргха, схватившись первым делом за костяной нож, но после, увидев, с кем на этот раз столкнула его нелегкая, в считаные секунды одному из грабителей вонзил заклятое оружие в глазницу, второму голыми руками сломал хребет.
– Люди это, господин, – прокомментировал происшествие Хапли, с испуганной улыбкой наблюдая, как он вытирает отполированный тускло-белый клинок о тунику затихшего лицедея. – Демонами притворились, нас обманули, нехорошо сделали!
Из сплетен, собранных толмачом по харчевням и постоялым дворам, Тибор узнал, что герцог и Лорма со своим войском добрались до Заффаги, нищей страны в преддверии Подлунной пустыни, и пока не двигаются дальше. Логично. Если они отправились к Унбарху, сперва надо навести мосты. Палач Стража Сонхийского хоть и загнан в свою подземную цитадель, хоть и не смеет ее покинуть, опасаясь главным образом мести Псов Бурь, в то же время вполне успешно держит оборону от желающих поквитаться. Все ж таки древний маг, один из сильнейших. Просто так дойти до его убежища нельзя – не дойдешь. Особенно если вспомнить, что герцог Эонхийский был когда-то его учеником, постиг многие тайны и вероломно сбежал обратно в Ругарду. Вряд ли Унбарх его простил. Бегство способных учеников – это, должно быть, больное место Унбарха! Поэтому вначале дипломатическая переписка, а потом уже непосредственно визит.
Мысль, не схвачен ли Рис прислужниками Лормы, появилась как одно из предположений, потом все чаще и чаще лезла в голову, а под конец и вовсе не давала Тибору покоя. Но спешить некуда: во-первых, пока шаман не поправился, все равно ничего не узнаешь, во-вторых, если эта догадка верна, Риса уже нет среди живых – Лорме ведь нужно, чтобы он сгинул.
Мунсырех дни и ночи напролет спал в комнате с плотно занавешенными окнами, просыпаясь только для того, чтобы выпить порцию загодя наваренного зелья. Тролли дежурили возле него по двое, остальные слонялись по городу, беря пример с Тибора.
Шаман вышел из спячки на исходе невесть какого дня и сразу потребовал побольше еды. Тибор в это время бродил по Орраде вместе с Хапли, а вернувшись на постоялый двор, с порога услышал низкий рокочущий голос Мунсыреха.
Мелькнула дурацкая мысль: теперь все будет в порядке. Хотя разве в Сонхи что-то бывает в порядке? Он ведь прекрасно знал, что нет.
– Тибор, я ворожил на Риса, – не дожидаясь вопросов, сообщил шаман. – Он живой, в той стороне, где всходит солнце. Что скажешь, пойдем его искать?
– Пойдем, – решил Тибор, воспрянув, хотя чему тут радоваться – возвращению в западню? У него был выбор, искать Риса или нет, и он, как зачарованный, сразу сказал «да», хотя кто его заставлял?
Отправились на другое утро. Тибор купил на базаре пару недурных лошадок себе и Хапли, Мунсырех призвал своего скакуна, остальная команда – на четырех, с навьюченными на спины мешками. При выезде из города от их кавалькады все шарахались. Ибда петляла, они рванули напрямую, срезая путь, но не уходя далеко от воды. Что касается поиска, тут шаманы-тролли умеют такое, что не каждому магу человеческой расы по плечу. Мунсырех ворожил утром, в полдень и вечером, корректируя направление.
Очередной обеденный привал среди мясистых зеленых страшилищ, которые в этих краях считаются деревьями, неподалеку от кучи громадных изжелта-белых костей, обглоданных Забагдой, вылизанных ветрами и дождями, облитых солнечной глазурью, до того старых, что их уже и останками не назовешь – просто часть пейзажа, постепенно, на черепаший шажок в год, уходящая в землю.
Очередной обеденный привал среди мясистых зеленых страшилищ, которые в этих краях считаются деревьями, неподалеку от кучи громадных изжелта-белых костей, обглоданных Забагдой, вылизанных ветрами и дождями, облитых солнечной глазурью, до того старых, что их уже и останками не назовешь – просто часть пейзажа, постепенно, на черепаший шажок в год, уходящая в землю.
Тролли еще не успели приступить к походной трапезе, когда их уши, похожие на крылья летучих мышей, увешанные блестящими и бренчащими сережками, чутко навострились.
– Мясо! – обрадованно выпалил один из младших. – К нам скачет!
Скоро и Тибор услышал пока еще отдаленный шум.
– Три лошади, три быка или три козы, – навскидку определил Онгтарб. – Свежая еда, это хорошо.
– А что, если это три всадника? – хмыкнул Тибор.
К огорчению остальных, он попал в точку: всадники. Заметили троллей, но назад не повернули, направились прямо к ним.
– Стоять! – рявкнул Мунсырех, когда молодые уже готовы были сорваться с места. – Охоты не будет. Там Рис. Он тоже искал нас и шел навстречу.
Рис издали что-то кричал, размахивая тряпкой, чтобы не вздумали нападать. К седлу его низкорослой ибдарийской лошадки была приторочена большая корзина, из которой выглядывала собака. Он, что ли, щенком обзавелся?
«Будет у нас теперь два щенка, – с угрюмой ухмылкой подумал Тибор. – Та еще радость».
Двое его спутников сидели на ругардийских племенных лошадях. Загорелые и темноволосые, но не из местных. Статная женщина с тигровой челкой, в мужской одежде, с мечом за спиной. Тибор видел ее около Апшана и еще до этого немало всякого о ней слышал. А мужчина рядом – ее слуга, немой кажлык.
– Желаем здравствовать, господа тролли и господин Тибор, – произнес на безупречном ругардийском немой кажлык, натянув поводья.
– И вам того же, – прогудел в ответ Мунсырех, на фоне груды тысячелетних костей похожий на пузатого чешуйчатого идола.
Тибор заметил, что его взгляд из-под полуприкрытых век прикован не к Рису, не к знаменитой воительнице и не к ее приятелю, который, очевидно, вовсе не был немым кажлыком, а к корзине с вислоухой собачкой.
Все трое спешились. Рис подошел, готовый улыбнуться, но недобрый взгляд Тибора прихлопнул эту улыбку, словно удар ладони присевшую на подоконник бабочку.
– Какого беса ты потащился на глюзу с покойными работорговцами?
– Ну, они попросили помочь… Я не понял сразу, кто это… А они, что ли, уже покойные?
Не будь рядом толпы свидетелей, Тибор бы его попросту выпорол. Но балбесы-тролли засмеют – это раз, и вдобавок, если на глазах у женщины, парень сгорит со стыда – это два. Не стоит. Отвесил в треть силы оплеуху, все не так унизительно.
Злобное рычание, сбоку метнулось что-то белое, стремительное, зубастое. Он успел уклониться, наотмашь хлестнул по морде.
– Пушок, стой! – крикнул Рис. – Не надо!
Какой там, к Тейзургу, щенок – настоящий бойцовый пес, хоть и выглядит, как салонное недоразумение. Мальчишка поймал его, сгреб и прижал к себе, не пуская. Короткие лапки потешно молотили воздух, глаза свирепо горели.
– Нельзя, Пушок, это мой учитель! Я сам виноват, наделал глупостей. Не кидайся на него больше, ладно?
Кожа располосована, а чуть опоздай – клыки вспороли бы мякоть.
Пес возразил человеческим голосом, это отвлекло Тибора от изучения царапин:
– Если не велишь – не буду кидаться, а зачем тебе учитель, который дерется? Зачем он дерется-то, а? У тебя уже был один негодящий учитель, и ты в тот раз потерялся, а теперь еще этот тебя хлобыстнул, куда это годится, хозяин, я же говорю, где лето – ума нету, и чего нам тут делать, глянь вокруг, никакой красоты, сплошное лето, и еще всякий дерется! Ты хозяин, а он кто такой?
– Пушок, Тибору можно меня бить. Я у него учусь, это очень важно. Помолчи, пожалуйста, ладно?
– Гы, говорящая собака! – восторженно осклабился один из младших троллей.
Остальные тоже заулыбались до ушей, что с них взять.
Шаман молча покачал головой, подошел и накрыл своей заскорузлой ладонью руку Тибора, останавливая кровь.
– Надо найти ту волшебницу, про которую вы говорили, что я за ней ухаживал, когда был под чарами, – не выпуская свою шальную псину, сказал мальчишка. – Если она будет с нами, все получится. Она мне поможет, хотя не знаю, как.
– Это Венуста Лурлемот, известная в Эонхо чародейка, – процедил Тибор. – Как я слышал, она не занимается боевой магией. Посади собаку на привязь.
– Точнее, все она может, но не любит, – непринужденно вступила в разговор женщина с тигровой челкой. – Венуста сама нас найдет. Мы под Апшаном были вместе, она ушла оттуда Вратами Хиалы, но скоро должна вернуться, если уже не вернулась. Дело у нас там было свое, мы разыскиваем пропавшего родственника нашей заказчицы, Морской Госпожи. Боюсь, что в той мясорубке парень сгинул.
Белый стервец по кличке Пушок грустно тявкнул:
– Жалко, если кто-то теряется… Хозяин мой вот тоже потерялся, давнехонько это было, не помню когда, а я его ждал-ждал, искал-искал, плакал и выл, только нынче нашел!
– Не надо Пушка на привязь, – попросил Рис. – Он не будет ни на кого кидаться, я за него ручаюсь. Пушок, понял? Чтоб никого здесь больше не трогал!
Мунсырех, искоса взглянув на Тибора, шевельнул толстыми сизыми пальцами в условном жесте: соглашайся.
– Ладно, – сдался Тибор. – Но учти, еще раз цапнет – зашибу.
Царапины жгло, зато кровь больше не капала.
– Чашу мира выпьем, – окинув гостей долгим задумчивым взглядом, произнес шаман. – Сдается мне, дальше нам по пути. На тебе, госпожа, кровь Гонбера.
– Точно, – усмехнувшись, подтвердила Ренарна. – Я его убила основательно и добросовестно, после чего ошметки начали сползаться, срастаться и оживать.
– Это интересно, расскажите подробнее, – суховато предложил Тибор.
Она не заносилась и не выглядела стервозной мужененавистницей, но все же вызывала у него неприязнь, скорее инстинктивную, чем поддающуюся разумному обоснованию. Баба в штанах и с мечом – это неправильно. Баба не должна быть круче мужика. И ведь если бы те женщины, с которыми Тибор сидел на цепи в подполье у дерюжников, были вроде нее – всем скопом взбунтовались бы и разнесли это поганое логово на два счета, не пришлось бы тогда двенадцатилетнему сопляку резать своих из соображений милосердия. Он это понимал, а все равно не мог внутренне смириться с тем, что она такая, какая есть.
То, что придется взять их в долю, его не смущало: за успешную и окончательную расправу с Живодером по меньшей мере дюжина заинтересованных лиц, объявлявших о награде, отвалит столько, что все участники предприятия заживут по-королевски. Хватит на всех, не в этом дело. Но неужели эта женщина окажется круче Тибора? Он усмехнулся, словно бы на шаг отступив и взглянув на себя со стороны. Как говорил давным-давно один из учивших его монахов, любое проявление ограниченности – забор на твоем пути к совершенству, он помнил эти слова, и все же мы такие, какие есть, и у каждого свои собственные заборы.
Чашу с крепко заваренным травяным напитком передавали по кругу. Солнце садилось, заливая молочайную равнину жидким золотом. Когда обряд завершился, шаман отозвал Тибора в сторону и тихонько посоветовал:
– Послушай старого тролля, не дразни белую собаку. Это не собака.
– Что за тварь?
– Не знаю, Тибор. Истинная суть этого существа спрятана под покровом глупой болтовни и сумасшедшей сумятицы, но это, однако, не демон из Хиалы, я проверил. Мне сдается, его ни одна привязь не удержит. Давай спросим у Риса, где он обзавелся таким спутником.
– Его надо расспросить не только об этом.
Лезущие из засохшей земли чудовищные зеленые пальцы, кучи гигантских костей, похожие на руины прапрадедовских построек, висящие над душой неподвижные стервятники в золотой бездне. Теперь еще эта собака. И в довершение смутная тревога, скорее физическая, чем умственная, пронизывающая все тело – чем она вызвана, не определишь, но под ложечкой так и сосет.
Окликнули Риса. Тот встал, тонкий и лохматый на фоне вечереющего окоема, что-то сказал остальным. Улыбнулся.
– Расскажи, как ты удрал от работорговцев и куда после этого подевался, – потребовал Тибор, когда он подошел, щурясь на закат.
Живой ведь, паршивец, если бы что в этом смысле не так, шаман бы почуял, а на душе щемит, словно его уже нет и перед тобой стоит призрак, явившийся из Хиалы попрощаться. От нахлынувших чувств захотелось еще раз ему врезать.
– Не могу, – он слегка нахмурился под своей выгоревшей волосяной вуалью. – В общем… со мной иногда что-то случается, и после этого я ничего не могу вспомнить. Не знаю, кем я в это время становлюсь и что делаю. На меня накатило, когда я лежал связанный на берегу, а очнулся в другом месте, уже без веревок. Не помню, что было в этом промежутке. Потом встретил Ренарну и Гаяна, они решили мне помочь, и мы поехали вам навстречу. Я чувствовал, где вы находитесь. Вот и все.