– Ира, наконец-то. Я места себе не нахожу.
Он говорил почти так же, как до болезни, только чуть медленнее, и голос стал немного глуше после операции на артерии.
– Ну, и побежал бы по улице мне навстречу, – рассмеялась она. – Торчит он тут, в коридоре. Вещи собрал?
– Да вроде.
Обратно она вела машину очень осторожно, сама не зная почему. Алексей улыбнулся:
– Ты меня везешь, как хрустального.
– Ты думаешь, почему?
– Навозилась со мной. Боишься, что опять развалюсь, и тебе все сызнова начинать. Не ожидал я, что ты такая упрямая.
– И как ты думаешь, почему?
– Знать бы… Я все помню, Ира, знаешь…
– Да. Шляпников сказал. Все центры уцелели.
– Я все помню с самого начала…
– Не надо!.. Хотя… говори. Ты помнишь, как я привезла тебя в твою квартиру? Как хотела оставить?
– Да.
– Что ты об этом думаешь?
– Ничего. Так было. А потом столько ночей – я в аду, а ты рядом… И временами мне было хорошо в том аду.
– Забывать давай, что ли. Шляпников сказал, что тебе можно все потихоньку. Можем поехать куда-то на лыжах покататься. Правда, это придется согласовать с твоей кафедрой.
– С чем? С кем? Ты хочешь сказать…
– Мерзавцы они, хочу я сказать. Ну, разумеется, я очень долго туда не звонила. Потом позвонила, рассказала, мол, заболел ты в другом городе, не мог дать знать. Спрашиваю, как твои дела теперь… Мне говорит этот тип – зав. кафедрой. Мы, мол, его ждали, сколько могли, а потом уволили по причине отсутствия, другого на его место взяли.
– Ну, понятно.
– Мне это было не понятно. Они ничего не узнавали, не искали, ты – человек одинокий… был. В общем, это длинная истории. Съездим туда на днях. Тебе все оплатят по больничным, ты там работаешь. Отпуск оформим.
– Больничные откуда?
– От верблюда. Да у нас можно купить даже справки о непорочном зачатии.
– Серьезно? Я не знал. Получается, я не безработный. И даже не совсем бедный.
– Ну, не беднее, чем любой другой малахольный профессор.
Они приехали к ней домой, Ирина стала разогревать обед, наливать для Алексея горячую ванну…
– Ира, – заглянул он ей в глаза. – Я не знаю: ты со мной, потому что так получилось или…
– Или я тебя чуть не угробила. Или хотела бросить одного умирать. Или потом притащила на своем горбу, чтобы выхаживать… Или… не хочу тебя отпускать. Если честно, у меня не просто никого нет, но вроде и не было. Я плохо сказала. Дело не в пустом месте рядом со мной. Не чужой ты мне человек. А проще – родной… Не-не-не, не вздумай, ты что, хлюпать решил?.. Мне бы самой выплакать все, что запеклось. Как-нибудь потом. Выберу время, включу музыку и повою…
Алексей опустился перед ней на колени, прикрыл глаза и подумал, что теперь он точно дома.
* * *Катя вбежала в комнату свиданий, влетела в объятия Олега, затрепетала, замерла, выпала из действительности. Контролер помахал перед ними руками, пытаясь восстановить порядок и рассадить их по разные стороны стола, но через минуту понял, что его никто не заметит, пожал плечами и вышел.
– Олег. – Катя подняла лицо, но он закрыл ей рот поцелуем.
– Нет, ничего не говори. У нас мало времени. Я должен сказать тебе… Ну, что сказать… Что такой, как ты, не бывает на свете. Мне так повезло, меня так пристукнуло, оглушило, ослепило… Я узнал такое блаженство, прошел через такие муки, тоскуя по тебе… Мне ничего не страшно теперь. Мне бог подарил подарок, и как бы все ни пошло, он со мной… Вот и все. Безумно люблю, безумно хочу, не могу от тебя оторваться… Ты сейчас быстро выйдешь, хорошо? Помоги мне, пожалуйста… Подожди еще секунду, – он прижал ее к себе последний раз и прошептал: – Помнишь, ты мне рассказывала в больнице историю про «Последний лист» О’Генри. Я потом купил его книжку. Сто раз прочел этот рассказ… Ты – мой последний лист. Это точно. Иди.
Она подчинилась, побрела куда-то. Потом почувствовала, что ее держат за руку.
– Сережа, – безразлично сказала она.
– Катя, ты только сильно не раскисай. Еще ничего не случилось. Ну, кроме того, что случилось. Он задумал полную ерунду, но у него может не получиться. В общем, так примерно.
– Но может и получиться?
– Катя, сейчас ромашки не растут, чтоб погадать. Но рано или поздно… Ой, только не смотри на меня умирающими глазами. У меня тоже есть нервы. Если все пойдет не так, ну, тогда и будем думать… Катя, перестань меня гипнотизировать. Я, между прочим, Олегу обещал, что мы найдем тебе другого. Лучшего.
– Одно хорошо во всем этом ужасе, – вздохнула Катя. – Что ты в любой ситуации умеешь быть дураком.
Глава 11
Ирина припарковалась у здания суда, вышла, нервно закурила. Она была очень бледной. Когда перед ней встала задыхающаяся от волнения Катя в легкой расстегнутой дубленке, с наспех стянутыми сзади волосами, она не удивилась, не обрадовалась, не огорчилась. Просто смотрела на нее своими цепкими глазами, которые в разных ситуациях бывали то зеленоватыми, то голубоватыми, сейчас они были непроницаемо серыми.
– Ира, – умоляюще произнесла Катя.
– Ну.
– Ты же знаешь все, ты человек беспристрастный, тебе поверят, что бы он там ни говорил. Ты скажешь, что он не виноват?
– Слушай, меня вызывают по вполне определенному вопросу. Я должна охарактеризовать его как начальника, коллегу. И все. Вот такой аспект. Я никогда не интересовалась его отношениями с женой. Видела ее два раза мельком. Бумаги к ним завозила. Страшное зрелище. Но это не мой вопрос.
– Ты можешь сказать свое мнение. Именно потому, что вы просто коллеги.
Ирина усмехнулась.
– Какие мы честные, правдивые девочки. Я просто коллега. А ты даже не морочила ему голову, пока он возился там один с этой несчастной Милой….
– Ну, скажи правду. А почему нет? Ты в него влюблена до смерти, это, я думаю, любой подтвердит. Я, как ты выразилась, голову ему морочила, потому что тоже люблю. А он в это время спасал безнадежную жену. Он ее с ложечки кормил, на руках носил, колыбельные пел…
– Я этого не видела, – нахмурилась Ирина. – Но не исключаю. Говорить о том, чего не видела, не буду. И потом: разве это меняет результат?
– Да. Даже мать может принять такое решение, чтобы ее ребенок не страдал. Потому что только она способна понять степень его страдания и прочувствовать это в сто раз сильнее.
– Это твои литературные изыски. В суде не пройдет. Тем более в суде, где есть только обвинитель. Я вдруг подумала… – она очень внимательно посмотрела на Катю. – Мы ведь с тобой обе не знаем, что чувствует мать. Такое совпадение. Так что твое сравнение неуместно. Я пойду.
Ирина погасила сигарету и какое-то время смотрела в узкую спину покорно уходящей Кати.
– Катя. Я… В общем, не наврежу. Не беспокойся.
…Сергей примчался с опозданием. Ему пришлось объясняться, чтобы его пустили в зал заседаний, Слава смотрел на него с первого ряда с выражением: «убил бы». Олег говорил суду о том, что произошло.
– …Моя жена Людмила уже не могла говорить. Я один принял это решение – прервать ее жизнь, точнее, убить ее. Это было восемнадцатого ноября, вечером. Я дал ей обычное снотворное, потом сделал инъекцию, в двадцать раз превышающую норму. Она остановила дыхание.
– Вы готовились к этому поступку? – спросил судья.
– Конечно.
– Подробнее нельзя?
– Очень трудно подробнее. Мне бы не хотелось.
– Может быть, вы обсуждали возможность такого исхода ее болезни с кем-то из близких?
– Конечно, нет.
– С ней вы это обсуждали? Иногда страдающие больные просят помощи родных…
– Да нет. Моя жена уже ничего никому не может рассказать. Хотела она умереть или, наоборот, молила меня о пощаде, проверить это невозможно. Извините, ваша честь, не могу ответить на ваш вопрос. Он вообще некорректен.
– Однако, Калинин. Продолжайте. У вас были мотивы избавиться от жены? Корыстный? Или вас просто утомил уход за больным человеком? Возможно, была особая причина?
– Корыстного не было. Утомил ли меня уход… Ну, как ответить на такой вопрос. Это было тяжело, главным образом, морально. Насчет особой причины… Я вижу в зале людей, которые с удовольствием о ней расскажут. Я полюбил другую женщину. Молодую и красивую. Думаю, вы пойдете по этому пути.
– А вот думать о наших путях вас никто не просил. На самом деле: как было? Вы считали, что смерть вашей жены приблизит возможность соединиться с любимой женщиной?
– Не знаю, как ответить на этот вопрос честно. Конечно, так примитивно я не думал. Но в подсознании… Короче, признаю себя виновным в полном объеме.
Олег сел. Слава посмотрел на Сергея. Тот пожал плечами и прошептал: «П-ц! Подсознание! То, чего не хватало прокурору! Ты знаешь этого Диму бзикнутого? Он мне папки носил в генпрокуратуре. У него сейчас оргазм от этого подсознания. Видишь, речь в блокноте правит».
* * *– Олега Витальевича я знаю больше года. С тех пор, как моя дочь Анна начала встречаться с его сыном Стасом. Жену его я видела несколько раз. Ну, что тут скажешь – она тяжелый инвалид. – Вера говорила охотно, с удовольствием. Ради такого случая она сходила в парикмахерскую, покрасилась, завилась и сделал маникюр.
– Олега Витальевича я знаю больше года. С тех пор, как моя дочь Анна начала встречаться с его сыном Стасом. Жену его я видела несколько раз. Ну, что тут скажешь – она тяжелый инвалид. – Вера говорила охотно, с удовольствием. Ради такого случая она сходила в парикмахерскую, покрасилась, завилась и сделал маникюр.
– Что можете сказать о сути отношений между супругами Калининами? – спросил прокурор. – Было заметно, что полноценного, скажем так, мужчину тяготит необходимость ухаживать за калекой?
– Ой, ну как вам сказать. Ничего такого он мне не говорил… Но я женщина, я видела. Конечно, тяго… ну, как вы сказали. Ну, это не большая радость, разумеется.
– Приведите конкретные примеры, если можно.
– Ну, какие примеры. Прихожу я, к примеру, за дочерью… Я не хотела ей позволять оставаться там на ночь, потому что они нерасписанные. Прихожу. Он мне открывает, в комнату провел, а сам бежит к жене. Лекарства давать, уколы делать, горшки выносить, извиняюсь за подробность…
– Ваша мысль понятна, – вмешался судья. – Вы описываете свои впечатления от ухода за больным человеком, но у вас нет примеров того, что Калинина этот уход именно тяготил. Что он не жалел и не любил свою жену. Таких примеров нет?
– Ну, какие примеры. Говорю ж, я там редко бывала. Может, дочь моя Аня что-нибудь вспомнит… А насчет «любил» – я просто не знаю, что и сказать. Ну, я вас умоляю. А то ему некого было любить.
Сергей шепнул на ухо Славе: «Вот черт. Забыл. Хотел Олегу на этот случай гранату принести».
– У Олега Калинина была женщина?
– Ну а как же! Такая вся – в кино, что ли, снимается. Он ее как увидит…
– Что происходило с ним, когда он ее видел? Он ее видел в вашем присутствии? Пожалуйста, только факты.
– Допустим, он ее не видел в моем присутствии. Но мне же дочка рассказывала.
– Полагаю, вы можете сесть. То, что видела ваша дочь, она сама нам расскажет.
– Анна Сергеевна Самошкина, – томно произнесла Аня за трибуной. – 1990 года рождения. Не замужем.
– Анна Сергеевна, – обратился к ней судья. – Большая просьба: общие наблюдения относительно деталей ухода за больным человеком нам не сообщать. Это сделала ваша мать. Лично у вас есть что сказать по существу рассматриваемой ситуации?
– Какой ситуации?
– Хотел ли Олег Калинин избавиться от жены, поскольку она ему стала мешать? Скажем, по причине появления другой женщины.
– Ну а как же.
– Как понимать ваше заявление?
– Вот вы моей маме не дали сказать. А я видела. Своими глазами. Она приходит к ним, эта Катя, при живой – пока еще живой – жене. А он обмирает. Он вообще не сильно вежливый. А тут… просто стелется. Не знает, куда посадить, дотронуться, между прочим, постоянно старается. Ну, сю-сю, му-сю…
– Внятнее, если можно.
– А внятнее, – торжествующе произнесла Аня, – я вот что скажу. Вышла я нечаянно в прихожую, а он ей сначала сапоги надевает, молнии застегивает, потом зацеловывать начал… Вот просто всю. Мне даже стыдно стало…
У входа в зал раздался шум, возбужденный разговор, потом из-за руки охранника, придерживающего дверь, показалась взъерошенная голова Стаса. «Сука! – отчаянно прокричал он. – Ну, просто сука драная! И еще просила, чтоб я на ней женился! Да я лучше сдохну!»
– Наведите порядок, – ровно сказал судья. – Объявляется перерыв до завтра.
Глава 12
Посиневшая от холода Катя схватила за руку выходившего Сергея, тот бросил на ходу: «Некогда. Совсем. Времени мало. Перерыв до завтра».
– Но что там? Скажи хоть два слова.
– Да хреново.
Катя в панике бросилась к выходившей Ирине.
– До меня очередь не дошла, – сухо сказала та. – Там были эти гастролерши…
– Аня и Вера?
– Они… Извини, мне нужно домой.
Катя застыла посреди двора, вдруг рядом с ней оказался Стас. Красный, взъерошенный, дрожащий.
– Не, ну ваще, – сказал он. – Бошки им, что ли, поотрывать…
– Я уже поняла, что произошло, – погасшим голосом сказала Катя. – Давай пройдем туда. Мы увидим Олега. Его оттуда выведут.
Олег вышел в сопровождении конвоя, опустив голову. Катя и Стас стояли молча, почему-то ни один из них не решался его позвать. Он сам вдруг резко повернулся в их сторону, сказал: «Катя… Проводи ее домой, сынок. Не переживай». Его увезли.
– Ты хочешь ко мне? – спросила Катя.
– А куда мне деваться? – потерянно ответил Стас.
Они приехали к ней домой, сели в гостиной, не раздеваясь.
– И че теперь делать? – вдруг сказал Стас. – Все, что ли?
– Что значит – все? Есть Олег, у него есть мы, еще ничего не решено.
– Прикончат его на зоне бандюганы, – серьезно сказал Стас. – Войну он им устроил. Следак сказал, когда вчера приходил у нас искать чего-то.
– Кто приходил?
– Сергей.
– Он сказал, что Олега прикончат?
– Да нет. Я это говорю. Он сказал, что войну он какому-то Эдику объявил. Потому нас отправлял за границу.
– Да. Еще и это. Подожди. Я позвоню.
Она взяла телефон.
– Сережа, я вспомнила вот что. Из тех, кто с Милой тогда был в больнице, Марина осталась жива. Если надо, она приедет, я ее привезу. Мила ее любила. Марина понимала, что она хочет сказать. Ну, и вообще. Она все знает.
– Хорошо, пишу телефон.
– И еще. Профессор Вятский. Не знаю, как он все это может расценить, но он тоже знает очень много.
– Спасибо, Катя. Я как раз беседую с профессором Вятским. Будем завтра ходатайствовать о том, чтоб его выслушали.
– Да? Спасибо. Олег ведь запретил только нам со Стасом…
Она положила телефон и прерывисто, будто после долгого плача, вздохнула.
– Он попробует что-то сделать. Сережа очень умный вообще-то.
– Да? А так не скажешь. – Глаза Стаса совсем слипались. – Слышь, можно я посплю здесь?
* * *Ирина подавала Алексею обед, разговаривала, улыбалась. Но мысли ее были далеко. Все неправильно. Она поступила подло с ним, с человеком, который много лет был для нее вершиной надежд, мечтой, главным желанием. Она отстранилась. Пальцем не шевельнула. Это что, месть?
– Ты ешь, – сказала она Алексею. – Мне после суда смотреть на еду неохота. Устала. Там такую чушь все несут. Пойду в ванную, отмоюсь, погреюсь.
Она закрылась на защелку. Встала перед своим изображением в зеркале до пола. Ну, что? Отмыться пришла? Чистой станешь? А ты никого не убивала? «Женщина должна быть стервой», – так, кажется, сказал Игорь. Игорь… Она приехала к нему в больницу, чтоб душу ему перевернуть окончательно правдой об Олеге и Кате. Зачем? Может, чтобы Игорь убил Катю? А он себя убил. Игорь… Им было хорошо вместе. Ей, может, ни с кем так не было. Алексея она использовала, Олег мог ей только присниться…
Возможно, Ирина никогда и ни на кого не смотрела так жестоко и презрительно, как на себя сейчас. Крупная, сильная, еще здоровая и неплохо соображающая тетка… Какой от нее толк? Кому она принесла счастье, кого спасла от беды, о ком тепло думала в своей жизни. Она кого-то хотела, кого-то брала, через кого-то переступала… Олег не пожелал с ней поделиться, когда… Игорь с ней не простился, когда… Лешка только… Он поделится с ней всем, несмотря ни на что… Лешка стал ее ребенком. Так тащила его из смерти, что теперь – если он палец порежет, у нее сердце болит. Что-то есть именно в этом. Олег тащил Милу из смерти… Да, она помнит этот день. Он что-то положил в свой сейф. Сказал: «Знаешь, Ира, она мне уже не жена. Она мой ребенок».
Ирина вылетела из ванной, схватила телефон.
– Сергей, нужно ехать к нам в офис. Олег что-то из дома принес, в сейф положил. Да, я знаю код.
Ира подошла к Алексею, заглянула ему в глаза, погладила светлые волосы.
– Я уеду ненадолго. Там может быть что-то важное, на работе. Подождешь?
– Да я, собственно, только этим и занимаюсь, что жду тебя. Мне кажется, всю жизнь.
Она немного помедлила, потом сказала неуверенно, непривычно:
– Я очень люблю тебя.
Она оставила его в невероятном потрясении. И чувствовала себя в машине почти счастливой. Потому что осчастливила его. Того единственного, которому это было нужно.
* * *– Слышь, ма, – сказала Аня. – Как он орал на меня. «Сука драная». Вот никогда не прощу.
– Конечно, не прощай. Свинья просто. Там столько людей. Судья сидит. Мы всем сказали, что вы типа живете с ним. А он: «Лучше сдохну».
– И что мы такого сказали, да? Разве неправда это? Ты ж видела: всем понятно. Да и сам Олег Витальевич признался.
– Мы, между прочим, присягу давали, что правду будем говорить.
– Да, нам что, врать надо было?
– Ничего, доча. Посадят Олега, Стас как миленький прибежит. Он куда один денется? Носки себе постирать не может.
– Ой, я тебе рассказать забыла. Ему чего следователи сообщили, когда он с Таиланда прилетел. Ну, вызывали Стаса по делу его отравления.
– Ничего себе – забыла? Что, это тоже Олег?
– Не. Лучше. В тысячу раз лучше. Его дядька двоюродный отравил, ну такой квадратный, он был на похоронах и на поминках. Коля его звать. У них с матерью завещание нашли деда Стаса. Он помер во Франции. Мам, они типа миллионеры теперь. В общем, эти родственники их поубивать хотели из-за наследства.