– Знакомься, это Надя, моя подруга.
– Очень приятно, – белозубо улыбнулся Олег и одарил Надю синим-синим взглядом.
В тот вечер у Нади почему-то разболелась голова, она уехала в Москву с одной парой. Мила с Олегом остались ночевать на даче. В ту ночь Надя одного не понимала до утра: как у нее сердце от досады и несчастья не разорвется. Потому что все было ясно: единственный мужчина, которого она могла бы полюбить, достался не ей. Ждать больше нечего.
Глава 5
Сергей Кольцов вошел в кабинет следователя Земцова без стука и какое-то время молча наблюдал, как тот роется в бумагах на столе.
– Давно стоишь? – с интересом спросил тот, подняв голову.
– С момента твоего впадения в деловой экстаз, – Сергей подошел к столу приятеля и сел в кресло. – Пока ты зевал, чесал макушку и проверял, не забыл ли надеть носки, я формулировал в уме свою мысль. Не успел. Стоял, ждал.
– Мысль не забыл? Надо-то чего?
– Как всегда. Служебную информацию.
– И кто ж тебя нанял?
– Мимо. Меня не нанимали. Это дружеская услуга одной милой и красивой женщине, с которой меня связывают исключительно деловые отношения.
– Можно угадаю? У частных детективов бывают деловые отношения с красивыми женщинами, если последние, к примеру, надрываются в эскорте авторитетов или…
– Не мучайся. Сидишь тут в пыли, как сивый следак, который солнышка сто лет не видел, и придумываешь чего-то, что, по-твоему, в кино показывают, которое ты не смотришь. А жизнь проще и светлее. Представь себе, меня пригласили консультантом на съемки одного детектива. Сценарист – женщина, Катя. Мы подружились. У нее возникла проблема, и она мне позвонила, разбудила меня ни свет ни заря. Скорее всего, тревога ложная, и все уже выяснилось. У тебя было какое-нибудь дело о якобы насильственной смерти Людмилы Калининой, тяжелого инвалида, за которой муж ухаживал, Олег Калинин? Она умерла на днях. «Скорая» вроде пришла к довольно нелепому выводу, и его даже задерживали.
– Очень интересно. Вот я как раз в этом деле и сижу. Так, говоришь, подруга Катя? А мужу этому, Олегу, она тоже подруга?
– Видимо, да. Она за него переживает. Так что там? «Скорая» накосячила?
– Тревога не ложная, «Скорая» не косячила, ничего не выяснилось, кроме того, что смерть действительно неестественная. Может, мы про Катю поговорим подробнее? Я как раз мотив ищу.
– Нет, это точно не в тему. Когда я окончательно проснулся, то переступил природную застенчивость и позвонил ей, покопался в этих отношениях. Прежде всего: Катя замужем, и они с Игорем любят друг друга. Она подруга не только мужа. Она познакомилась с этой парой в чрезвычайной ситуации. В общем, беда с ней однажды на съемках приключилась, я сам это видел… Попала в больницу, где лечилась Людмила Калинина. Познакомилась с ними обоими, так как муж находился в отделении, ухаживал за женой. Короче, не знаю, поймешь ли ты, но из-за того, что ситуация была такой острой, для нее это не просто знакомые. Даже не просто друзья. Что-то вроде кровного родства.
– Елки… Да какой же сивый следак подобные тонкости понять может! Это только консультантам художественных полотен дано. Она тебя в соавторы не приглашала? И зря. Годишься. Сережа, если хочешь быть в этом деле, ты с красноречием и фантазией завязывай. Ты мне точную инфу давай. Как твоя Катя относится к этому Калинину?
– Хорошо. Очень. Чуть-чуть слишком.
– Так. Ее муж с ним знаком?
– Они не друзья.
– Ясно. Она боится, что ее приятель по «чрезвычайной ситуации» мог на самом деле жену убить? Да?
– Нет. Она этого не допускает. Говорит, он необычный человек, все такое…
– Ты веришь, что женщине может казаться необычным мужчина, если он ей по барабану?
– А почему нет? Я наверняка кажусь Кате необычным, и я ей по барабану.
– Ну, с тобой так у всех, мне кажется. В данном случае нет ничего подозрительного, как тебе показалось? Только честно.
– Слушай, я пришел не стучать на подругу, а помогать ей… Что-то показалось.
– Она боится, что следствие может считать ее мотивом или соучастницей?
– Ну, как у тебя все кондово. Она тревожится за него. И за себя. Да. А почему нет? Это же такая история, никто не знает, чем дело кончилось, а сам факт все будут перемывать. Желтая пресса опять же… Ладно. Я сказал все, что знаю. До сегодняшнего утра я вообще ничего не знал. Теперь твоя очередь. Могла быть неосторожность? Случайный передоз, не та ампула?
– Нет. Он колол ей простенькое дешевое лекарство – прозерин. Выписывают его при миастениях, параличах, приступах удушьях. При передозировках человек погибает от остановки сердца, того же удушья. Он вводил ампулу – один кубик. Шприцом-инсулинкой. Больше в него не влезет. У нее в крови – лошадиная доза, кубов двадцать, понял?
– Да… Что нашли дома?
– Там у него порядок. Отдельно бак для обычного мусора, отдельно для медицинских отходов. Единственная обязанность сына – их выносить. Он этого не делал, как говорит, дня четыре. Накопились ампулы, упаковки, шприцы. Разные лекарства и разные шприцы. Но не столько, конечно. Большого шприца нет.
– След от укола нашли? В смысле это точно был один укол?
– По картине – да. Александр Васильевич ищет. Но погибшая вся исколота. Несколько лет, круглосуточно ей вводили лекарства.
– Муж кому-то поручал с ней сидеть, уколы делать?
– Да, там была помощница, подруга ее по институту. Сыну вроде не поручал. Но, возможно, отец решил так говорить, чтобы сына вообще не светить. Калинин работает. А уколы нужно делать довольно часто.
– Реально вычислить время того самого укола удалось?
– Будем стараться.
– Тяжелая история. Что за мужик?
– Да неплохой.
– Как ты думаешь? Он мог?
– Мог. Из сострадания, к примеру. Он офицер. Решительный, сильный. Жена могла попросить, избавил ее от мучений. Так бывает… Но еще, как выясняется, есть подруга Катя…
* * *Худенькая официантка, проходя между столиками, совсем глаза скосила, без конца поглядывая на двух видных плечистых парней. Наконец, один из них – с волосами ежиком, массивным подбородком и явно когда-то сломанной переносицей – взглянул на нее весело и подмигнул добродушно.
– Понравилась, Коль? – не совсем трезво поинтересовался его приятель.
– Мне все женщины нравятся в принципе, – ответил Коля. – А тебя, Витя, смотрю, немного повело. Как говорит наш тренер? Никогда не мешай пиво с водкой. А если ты пьешь только пиво, тебе не место в наших спортивных рядах. Да… Легок на помине. – Парень достал телефон из кармана. – Слушаю, Василий Иванович. Все нормально. Прогуливаюсь по скверу. Не, простуда прошла. Как вы сказали: чай с медом на ночь, и усе. Ладно. На связи. – Он сунул телефон в карман и встал. – Ну, чего, пошли?
– Я б посидел еще. Ты даже звонка Васьваныча боишься.
– Да при чем тут он. Девушка меня ждет. Не хотел рассказывать, но я вроде женюсь.
– Ты что? На той, которая приходила?
– Ага. Невеста, считай.
– А говоришь, тебе все женщины нравятся.
– Все в принципе, а Юлька – конкретно, понял? Ты как хочешь, а я пошел. В случае чего можешь официантку склеить.
Николай шел к месту свидания в парке не по главной аллее, а по боковой тропинке. Юлю он увидел издалека. Она, как всегда, ожидая его, беспокойно поглядывала то по сторонам, то на часы. Он улыбнулся. Выглядела девушка прекрасно. Тоненькая, миниатюрная, в коротком, приталенном черном плаще с расклешенным подолом, в меру подкрашенное миленькое личико и роскошные, густые и волнистые, пепельные волосы ниже плеч. Николай пошел было быстрее, но вдруг затормозил. К Юле подошел какой-то парень. Явно пристает. Юля, похоже, пытается его отшить, отворачивается, но парень не уходит. Смотрит вместе с ней на людей, идущих по главной аллее, что-то говорит… Юля вдруг улыбнулась, потом вообще рассмеялась. Ей что, понравился этот клоун? Николай остановился за высоким кустом и стал наблюдать. Объективно парень был симпатичный. Высокий, светловолосый, с белозубой широкой улыбкой. Но Николаю он казался фальшивым, липким, неприятным. А Юлин смех, ее беспечные слова просто резали слух. Ему и Юля уже была неприятна. Он рванул с места и оказался рядом с ними. Она испуганно посмотрела на его лицо, искаженное злобой. Но улыбнулась, взяла за руку.
– Ой, наконец. А я тут…
– А ты тут, вижу, не скучала. Свободен, парень. Или ты не понял? – Николай резко дернул Юлю за руку и почти потащил к выходу из парка.
– Собственно, почему вы так со мной разговариваете? – Парень не отставал. – И как вы с девушкой обращаетесь? Вам не кажется, что это хамство?
– Что ты сказал? – Николай резко повернулся. – Ты хамом меня назвал? Ты мою девчонку тут обрабатывал, а я хам?
– А кто же еще? – Парень побледнел, но не отступал. – Я вообще не могу понять, как такая девушка могла связаться с подобным дикарем.
Дальше Юля наблюдала все сквозь слезы, как в замедленной съемке. Тяжелые кулаки Николая превратили лицо парня в кровавую массу. Парень упал, а Николай бил его ногами по ребрам. Он остановился только тогда, когда Юля пронзительно закричала: «Спасите! Он его убивает!» Оглянулся, быстро схватил ее за руку, протащил до проезжей части, остановил машину, втолкнул на заднее сиденье. Она рыдала всю дорогу, они вышли у дома, где Юля жила, молча вошли в маленькую однокомнатную квартиру. Юля с плачем бросилась на диван. Коля прошел в кухню, налил стакан воды из-под крана, выпил сам, потом налил еще, вернулся к Юле и протянул ей. У нее стучали зубы о края стакана, когда она пила. Он поднял ее, снял плащ, повел в ванную, умыл, как ребенка, прижал к себе. В комнату он принес ее на руках.
Дальше Юля наблюдала все сквозь слезы, как в замедленной съемке. Тяжелые кулаки Николая превратили лицо парня в кровавую массу. Парень упал, а Николай бил его ногами по ребрам. Он остановился только тогда, когда Юля пронзительно закричала: «Спасите! Он его убивает!» Оглянулся, быстро схватил ее за руку, протащил до проезжей части, остановил машину, втолкнул на заднее сиденье. Она рыдала всю дорогу, они вышли у дома, где Юля жила, молча вошли в маленькую однокомнатную квартиру. Юля с плачем бросилась на диван. Коля прошел в кухню, налил стакан воды из-под крана, выпил сам, потом налил еще, вернулся к Юле и протянул ей. У нее стучали зубы о края стакана, когда она пила. Он поднял ее, снял плащ, повел в ванную, умыл, как ребенка, прижал к себе. В комнату он принес ее на руках.
– Ну, что ты, маленькая? – нежно сказал Николай. – Чего ты так испугалась?
– Ты не убил его?
– Да ты что, дурочка. Я боксер мирового уровня. Неужели я не знаю, как правильно дать по морде ухажеру моей девушки, чтоб на следующий день следов не осталось?
– Это неправда. Он был весь в крови.
– Это правда. Я просто ударил его по носу, и хлынуло много крови. Придет домой, умоется, и все! Ты мне веришь?
– Да. Я же была на твоих боях. Мне всегда казалось, что ты их убиваешь, а они потом подходили и улыбались. – Юля обняла Николая, всхлипнула, уткнулась лбом в его шею. – Ты такой сильный, никак не могу к этому привыкнуть.
– А тебе понравился этот хмырь в парке?
– Ну ты что. То есть нормальный парень, конечно, смешил меня. Но как мне кто-то может понравиться…
Николай понес девушку к кровати, умело раздел, сбросил свою одежду… Им, как всегда, было очень хорошо вместе. Юля только загнала подальше мысль о том, что временами чувствует себя в его сильных руках хрупкой, беспомощной игрушкой…
Когда поздно ночью Николай открыл ключом дверь своей квартиры, на кухне горел свет. Мать еще не спала. Она сидела за столом и молча смотрела на него.
– Ты чего? – буркнул он.
– Тетка твоя померла. Мила.
– Ясно.
– Что тебе ясно?
– А что мне может быть неясно в два часа ночи? Померла моя двоюродная тетка Мила. Давно, вообще-то, пора было. Ты чего ждешь? Рыдать, что ли, будем?
– Рыдать, наверное, не будем, просто поговорим.
Глава 6
Олег проснулся, как всегда, рано. В пять тридцать. То есть он в это время привык вставать. А сейчас просто открыл глаза, обожженные бессонницей и сдерживаемыми слезами. Быстро встал, немного размялся, постоял под холодным душем, в кухне открыл кран и долго смотрел на льющуюся воду без всяких мыслей, потом налил полный стакан, сделал глоток и почувствовал, как хочет пить. Жадно пил, взглянул на холодильник, вспоминая, когда он ел последний раз. Не вспомнил, просто понял, что есть по-прежнему не может. Преодолевая себя, достал картошку, почистил, поставить жарить, потом разогрел котлету, нарезал помидоры. Завтрак Стасу он оставит на столе. Это ужасно, но ему трудно даже с сыном встречаться, прятать глаза, говорить ни о чем…
Он натянул спортивный костюм и быстро вышел из дома. Почти бежал до парка, радуясь, что прохожих еще пока нет. В парке он заметил издалека знакомых, которые, как и он, каждое утро выходят на пробежку. Свернул с аллеи, чтобы ни с кем не встречаться, не тратить силы на бессмысленное движение по отработанному маршруту. Ему не пробежка сейчас нужна, а побег от всего, что теперь называется его жизнью. Он быстро дошел до маленькой полянки с пожухлой листвой среди старых облетающих деревьев и голых диких кустов. Остановился беспомощно. Попробовал глубоко вдохнуть, но в груди лежал неподъемный камень. Земля уходила из-под ног. Нужно за что-то зацепиться, за какую-то соломинку… Катя. Он произнес это вслух непроизвольно. И почувствовал, что может ее звать, кричать, умолять, разрывая свое сердце, но она не услышит. Не потому что далеко. Она не захочет услышать. Особенно после того, что произошло. В первый раз за все время своей самоотверженной, запретной любви он почувствовал что-то похожее на обиду. Она всего лишь принимала его чувство. Но она не подумает протянуть руку, когда ему так одиноко и страшно. Она вообще не подумает о нем в своей упорядоченной жизни. О нем всегда думала только Мила. Бедная Мила, уничтоженная болезнью, она так старательно, с таким трудом пыталась дышать, чтоб чувствовать его рядом с собой. Мила. Она стала его ребенком, женщина, которую он выбрал в жены на всю жизнь. О чем она думала в тот момент, когда поняла, что умирает?.. Олег застонал и упал на землю. Сначала он пытался сдержать рыдание, закрывал лицо руками, потом просто вцепился судорожно в жесткую траву и кричал от нестерпимой боли, как большой раненый зверь, которого загнали в ловушку.
Обратно он шел совершенно спокойно, уверенной походкой. Как всегда по утрам, остановился у хлебной палатки, в которую в это время привозили горячий хлеб. Стоял, разглядывал прилавок, вспоминал, нужно ли что-то купить… Ничего он не вспоминал. Никто этого не видел, но он был в панцире боли и просто ловил передышку, чтобы ничего не чувствовать, ничего не предпринимать, не возвращаться в свой дом, который стал чужим и страшным. У окошка продавщицы маленькая старушка старательно укладывала батон в нейлоновый мешок. Виновато оглянулась.
– Извиняюсь, я сейчас, руки-крюки, всегда так копаюсь. – Она взглянула ему в лицо и вдруг тихо спросила: – Ты чего, парень? Может, плохо тебе? Или стряслось что?
– Да. Стряслось, – быстро ответил Олег и почти побежал к дому.
Он не понял сразу, что это она. Глаза еще не узнали, не поверили. Просто увидел тоненькую фигурку в джинсах и черной куртке с капюшоном, и сердце вспыхнуло, затрепетало… Катя пробежала несколько шагов ему навстречу и спрятала лицо у него на груди.
– Стас придет домой только вечером, – пробормотал Олег.
…И опять все было так, как не бывает. Катя, горячая, томная, чувствующая его поцелуи на всем теле до кончиков пальцев на ногах, пыталась вспомнить каждую минуту этих нескольких часов, но все растворялось в жгучей неге. А ей так нужно было запомнить каждое его слово, жест, прикосновение, вздох, стон… Чтобы сохранить это как самую драгоценную коллекцию. Она посмотрела долгим взглядом в его синие, такие родные и преданные глаза.
– Я живу на свете целых двадцать восемь лет. Мне казалось, я все знаю о жизни. Но я не представляла, что так бывает. Я постоянно думала о том, что было там, в больнице. Пыталась это как-то объяснить. Ну, там все было не так, как у обычных людей, потому что смерть была рядом. Мы воспринимали жизнь острее других. Я хотела выбраться из этого, забыть… Не получилось. И вот мы опять вместе. И я опять выпала из жизни. Какое-то чудо. Ты можешь мне это объяснить?
– Наверное. Просто еще никто и никого так не любил, как я тебя. Ты мое солнце, звездочка, ты мое все. Я хочу жить для того, чтобы ты была счастлива. Ты хочешь, чтобы мы были всегда вместе?
– Не надо, пожалуйста, – она закрыла его рот поцелуем. – Я начну думать, навалятся беды и проблемы… Давай потом. Я просила у тебя объяснения тому, что сама давно знаю. Я тоже люблю тебя. Как никогда и никого… Знаешь, я сейчас поняла одну вещь. Очень важную. Только пока не скажу.
Катя вдруг совершенно отчетливо поняла, почему не хотела детей с Игорем. Потому что отец ее детей лежал сейчас рядом с ней. Она нашла бы его везде. Она узнала бы его с завязанными глазами. Его тепло, его запах, мир в его ладонях… В общем, эта любовь как обморок, – подытожила она про себя. Не выпадать бы из него, не кончался бы этот кусочек дня, чтобы его хватило на всю оставшуюся жизнь.
* * *Она открыла шкаф, стала быстро перебирать висящие там вещи, нервно вынимать платья, юбки, блузки, брюки. Кое-что прикладывала к себе, смотрела в зеркало и тут же с отвращением бросала на пол в общую кучу. Все нужно менять. Ирина небрежно, ногой, отшвырнула от зеркала лежащую на полу одежду и внимательно посмотрела на свое отражение. Сильное, тренированное тело зрелой женщины в обтягивающих джинсах и свитере. Коротко подстриженные седые волосы неожиданно стильно оттеняют лицо. Ирина никогда не красила волосы, хотя седеть они стали до тридцати лет. Генетическая предрасположенность, изнурительная привычка бороться со слишком сильными страстями, с жизнью, с людьми, с собой… За что? Ну, хотя бы за то, чтобы себя ценить и уважать. Она стала пристально рассматривать свое лицо. По всем канонам оно было некрасивым, для кого-то, может, просто отталкивающим. И при этом совершенно не похожим на обычные лица большинства людей. Ирина умела оценивать себя совершенно объективно. Она знала, что может затмить десяток смазливых моделей на какой-нибудь вечеринке. В ее лице с неженственными, резкими чертами, грубой кожей, мешками под глазами были ум и сила. И укрощенная страсть.
Только в минуты слабости она отдала бы половину будущих лет жизни за нежный и женственный облик банальной красотки. Конкретной красотки. С большими, грустными темно-серыми глазами, длинными ресницами, пухлым детским ртом, волнистыми русыми волосами… Ирина вспомнила, как та девушка провела тонкой рукой по плечу Олега, прощаясь, и ей захотелось разбить зеркало.