— Сорок третий, есть захват!
— Ответа нет, — отозвался второй оператор. — Три секунды до зоны поражения.
— Пуск!
По экрану снизу вверх шаркнуло световой полосой, на месте огонька расплылось облачко света и растаяло.
— Сорок третий, есть поражение! Контроль МБР. Квадрат пуст. Цели на подходе, минута сорок…
— Вижу крупный объект в зоне «А», — вторил переговаривающимся за первым пультом оператор соседнего. — Скорость три единицы, вектор Шамбуадор — Крокс, масса двенадцать сто…
— Захват!
— Машина отрабатывает четные цели, — говорил за последним пультом плотный здоровяк в комбинезоне с красивыми нашивками и эмблемами. — Отработка очередями, повтор по оценке вероятности с учетом мощности импульсов. Перенос огня на зоны «Б» и «Д»…
Ошеломленный Мальгин молча смотрел, как на экранах разворачивается настоящее сражение: все больше и больше искр и огоньков, представляющих собой реально летящие в космосе объекты, взрывались и таяли после бесшумных лазерных вспышек, а когда в прицельные визирные кресты перестали попадать плывущие световые черточки и темп стрельбы замедлился, Мальгин очнулся и смело подошел к центральному пульту, пройдя сквозь фигуру оператора. Оглядел пульт и тронул черную пластину сенсора с цифрой «ноль». Световая беготня по экранам и пультам прекратилась, операторы в креслах замерли.
— Отбой принял, — раздался с пульта вежливый голос. — Слушаю.
— Кто ты?
— Экскурсионный программатор Цербер.
— Это что за станция?
— Боевая лазерная база «Эвриван» для уничтожения спутников и межконтинентальных баллистических ракет, запущена в две тысячи тринадцатом году, законсервирована в две тысячи сорок пятом году, отреставрирована и превращена в экскурсионный объект в две тысячи сто двадцать девятом.
— Ну и зачем?
Компьютер-инк, отвечающий за воссоздание иллюзии боевых действий и работы базы, помолчал:
— Вы не первый задаете этот вопрос, но в моих программах нет ответа. Могу предложить подслушанную у экскурсантов реплику: база превращена в экскурсионный объект для напоминания об ошибках прошлого. Своего мнения не имею.
— И на том спасибо, — пробормотал Мальгин. — И часто у тебя бывают гости?
— Сначала бывали часто, теперь редко. Последняя экскурсия была двести двенадцать дней назад.
— Что ж, бывай… не скучай, если больше никто не придет.
Мальгин невольно пожалел компьютер, обреченный на одиночество, и, пока шагал к метро, спрашивал себя: чего не хватает ему самому? И уже входя в кабину, понял: общения. По сути, он был сейчас так же одинок, как и компьютер-сторож древней военной ракетно-лазерной базы.
Вышел он скорее всего где-то в Европе: город был незнаком с первого взгляда, но по архитектуре зданий можно было примерно определить регион. «Швейцария, — подумал Мальгин, — или Австрия. Послушаем, на каком языке здесь говорят».
Он вышел на площадь перед метро и двинулся в глубь древнего парка по одной из светящихся изнутри янтарных дорожек, прислушиваясь к говору идущих навстречу или обгонявших его людей.
Вечер на долготе этого места только начинался: солнце зашло, но было еще довольно светло. Часов восемь с минутами, прикинул Мальгин и посмотрел на браслет видео: вспыхнувшие цифры высветили время Брянска — десять часов двадцать семь минут. Разница в два часа, значит, это не Австрия и не Швейцария, а, вероятнее всего, Нидерланды.
Однако по языку прохожих точно определиться не удалось: говорили кругом и на немецком, и на французском, и на английском, и на русском. Больше всего на русском и на английском, с акцентом и без, но удивляться не приходилось: русский и английский языки стали основой единого земного разговорного языка, впитав богатство национальных оттенков всех остальных языков мира, хотя и они, конечно, не потеряли своего значения.
Мальгин набрел на пруд, задумчиво направился вдоль берега, вглядываясь в прозрачную водную толщу, а за дубовой рощей обнаружил изумительной красоты веранду, нависающую над водой. Высоко над крышей вспыхивало и гасло название ресторана на английском языке: «Король Георг». Не раздумывая, повернул к летнему ресторану и сел за один из столиков прямо у края веранды; людей было много, но в большинстве своем все сидели парами, лишь две или три компании состояли из семи-восьми человек.
— Слушаю вас, — раздалось над ухом по-русски. Говорили свободно, без акцента.
Мальгин оглянулся. Рядом с вежливой полуулыбкой на губах стоял красивый молодой человек, одетый по моде «галант». Он мог быть и фантомом, видеопризраком официанта, формируемым сервисной киб-системой ресторана, но смахивал на живого.
— А если я не говорю по-русски? — сухо спросил Мальгин на испанском.
— Я буду говорить на вашем языке, — с улыбкой сказал по-испански официант.
— Полиглот?
— Да, сеньор. Я знаю сто сорок шесть языков.
— Фантомат, — с некоторым разочарованием протянул Мальгин. — К чему тогда эта форма? Ведь вы можете выполнить заказ без всяких эффектов.
— Традиция, сеньор.
— Я русский. Принесите что-нибудь соответствующее моему настроению.
— Сей секунд!
Мальгин усмехнулся последней фразе и, поставив локти на стол, утвердил подбородок на сплетенных пальцах. Мозг лениво перебирал обрывки видений, давних разговоров с друзьями, Купавой, проблемы, с которыми сталкивался в институте, но ни одна мысль не задевала чувственных центров, эмоции притупились, отступили в глубь души, словно под влиянием наркотика. Мальгин грезил… хотя никогда не поверил бы, скажи ему кто-нибудь, что он способен на такое.
Киб-официант принес высокий бокал с изумрудным напитком и тарелку с коричневыми хрустящими шариками. Подождал реакции посетителя, не дождался, исчез, а Мальгин сидел в этом странном состоянии еще несколько минут, пока кто-то рядом не спросил:
— Разрешите присесть?
Он медленно повернул голову. Рядом стояла Карой Чокой, красивая, чуть улыбающаяся, одетая в летний вечерний костюм в стиле «очарованный кварк»: полуоткрытая грудь, серебристые буфы на плечах, два зеркальных обруча на талии, обнимающая бедра и переходящая в черную бахрому юбка, ажурные трансформные туфли, высота каблука которых зависит от скорости движения. Черные волосы были распушены в громадный шар — прическу в стиле «афро».
— А говорят, что трансцендентальная[30] медитация — ложное понятие, — мягко проговорила женщина.
Мальгин опомнился, резко встал, неловко смахнул со стола бокал, но успел его подхватить.
— Простите, ради бога! Кажется, я действительно увлекся самосозерцанием.
— И часто это с вами?
— Если честно, то первый раз. Обычно я справляюсь со своими внутренними переживаниями на ходу.
— Поэтому я и удивилась, с виду вы целеустремленный и жесткий, или, как говорили раньше, «железный» человек. Вас еще называют «человеком-да». Откуда пошло это прозвище?
— Не помню. — Мальгин окончательно пришел в себя. — Может быть, присядем?
— А я думала, вам так удобнее, — с легкой иронией сказала Карой, перехватив его взгляд. — Закажите мне миндаль и сок.
Они сели, посматривая друг на друга: с просыпающимся интересом Мальгин и с лукавым вызовом в глазах женщина.
— Не ожидала встретить здесь кого-то из знакомых, а тем более вас. Любите отшельничество? Или ждете подругу?
Он подумал, хотел сказать «нет» и произнес:
— Просто сегодня я не в форме и удрал из института, чтобы побыть…
— В одиночестве, так сказать, наедине с умным человеком.
— Не заставляйте меня говорить «нет», я очень не люблю это слово и произношу его, лишь когда меня вынуждают. Сегодня мне захотелось вдруг побыть с кем-нибудь, кто не искал бы во мне идеала, и поговорить о чем угодно, даже о погоде.
Карой приподняла бровь.
— Оригинальное желание. Обычно мужчины все делают наоборот. Что ж, давайте говорить о погоде, хотя я больше хотела бы о нашем пациенте. Меня беспокоит масштаб изменений нервной ткани, их глобальный, всеобщий характер. Что, если количество перейдет в качество? Что произойдет? Сохранится личность Шаламова или перерождение затронет и психику? Сможет ли он контролировать свой Р-комплекс?
— Не знаю. — Преодолевая внутреннее сопротивление, добавил: — Не думал. Даниил очень сильный в психологическом отношении человек, его весьма трудно вывести из равновесия. — Потом прямо посмотрел на собеседницу: — Извините, Карой, я сбежал из института именно потому, что не хочу сейчас думать об…
— Все! — Карой Чокой подняла ладонь. — Не буду, мастер. Видимо, я плохой психолог, иначе поняла бы вас сразу. — Она улыбнулась с оттенком вины и кокетства. — А вообще я с должным уважением отношусь к прямым людям. Мало кто из моих знакомых способен прямо сказать мне в лицо о своем нежелании говорить на ту тему, которую я избрала. Пожалуй, кроме вас, я знаю лишь одного человека…
— Я тоже его знаю, — кивнул Клим. — Кстати, а почему вы не вместе?
— Ну вот, — с неожиданным сожалением сказала она, — как ушат воды на голову. От вас такого вопроса я не ожидала. Неужели интересно?
Мальгин смешался, быть может, впервые в жизни. Карой заметила это, улыбнулась.
— Не ищите ответ. В молодости мне больше нравились мужчины, знающие ответ на любой вопрос.
— А сейчас? Хотя едва ли вам стоит жаловаться на возраст.
— Спасибо, такие слова для меня уже начинают становиться комплиментом. Сейчас я предпочитаю живых мужчин, способных удивляться и сочувствовать, а не все знающих, все умеющих суперменов.
— Постараюсь учесть в дальнейшем, хотя мне еще далеко до супермена. Правда, у некоторых моих знакомых суперменство — это скорее состояние тела, а не души. Они умеют очень многое, почти все, но не потеряли способность удивляться.
— Если вы о Джу… — Карой нахмурила брови.
Мальгин тихо засмеялся.
— Меня упрекаете и тут же сбиваетесь на личности. А Джума мне нравится, хороший парень, запросто рискующий собой во имя дела.
— Ну, это нам знакомо. — В том, как были произнесены слова, чувствовалась ирония и чуть-чуть грусть. — Риск для него — родная стихия.
— Я не договорил. Страсть к риску не главное, не может быть главным в жизни, а Джума, кстати, думающий рисконавт. Насколько я понял, он в последнее время многое переоценил, в том числе и свой имидж.
— Вы так считаете? — На лицо Карой легла тень задумчивости.
«Красивая женщина, — подумал Мальгин с невольным сожалением. — Если бы не было Купавы… такая может зажечь и увлечь и всю жизнь держать в постоянном напряжении… но далеко не каждый способен гореть всю жизнь. А ведь она тоже одинока! — понял вдруг хирург. — Красивые женщины зачастую одиноки, несмотря на постоянное окружение и поклонение, а тем более женщины умные. Найти идеал для такой — проблема почти безнадежная, особенно в условиях постоянного дефицита джентльменов. Она права: суперменов среди нас — пруд пруди! Романтики без догмата превосходства — ау! Правда, если разобраться, то идеал мужчины — величина постоянная, Карой, например, судя по всему, нужен «живой» спутник жизни, который не подавлял бы ее своей непогрешимостью и абсолютным знанием, чтобы он стоял рядом, а иногда и спрашивал совета — как поступить в той или иной ситуации. По сути, она тоже очень сильный, умный, безусловно красивый человек и имеет право на равное партнерство. Джума, кажется, понял это слишком поздно… как, впрочем, и я. Купава ведь тоже не любит суперменов «без страха и упрека»…»
— Что с вами? — спросила Карой, оценив его молчание, и чисто по-женски, по привычке, поправила прическу, которая вовсе не нуждалась в подобной операции. — У меня что-нибудь не в порядке? Вы так пристально смотрели…
— Все в норме, — поспешил успокоить женщину Мальгин. — Потанцуем?
Стемнело, и пространство танцевальной площадки в центре веранды уже заиграло призрачными переливами света, превратившись в волшебный, постоянно меняющийся замок. Музыка была слышна только в пределах этого «замка», причем психоадаптеры проецировали для каждой танцующей пары свою мелодию и ритм.
Настроение у Мальгина было меланхолическим, так что танцевали они с Карой древнее замедленное танго. Женщина прижалась к нему и вздрогнула, словно ей стало вдруг холодно. Шепнула:
— Я искала вас. — Она подняла прядь волос над ухом и показала золотую каплю рации компьютерной связи. — Это было нетрудно.
— Я догадался.
— Только не делайте далеко идущих выводов, а то я разочаруюсь в вас прежде, чем наметила по плану.
Он тихо рассмеялся.
— Таких ошибок я не делаю уже давно. Впрочем, если мне не изменяет память, то и в юности со мной такого не случалось.
— Вы умный человек, мастер, и классный специалист, многого добившийся в жизни, но скажите… вы счастливы?
Мальгин молчал. Спина Карой напряглась. Клим тихонько погладил ее по плечу.
— На этот вопрос я сегодня не отвечу. Сначала надо, наверное, разобраться, что есть счастье. Всему свое время…
— И время всякой вещи под небом. Вы опасный человек, мастер.
— Почему? — искренне удивился Клим.
— Потому что у меня начинает кружиться голова. — Намек был весьма прозрачен, а может быть, это был вовсе не намек. Карой говорила то, что думала, прекрасно зная, что он способен понять ее и по взгляду.
— Мне надо идти, — сказал он спустя минуту. — Если хотите, я провожу вас.
— Идите, я еще немного посижу.
— Вы обиделись?
— На что? Нет, все в порядке, мастер, просто хочу побыть одна.
Мальгин на мгновение прижал женщину к себе и отвел к столику, вырвавшись из плена музыки. На выходе оглянулся: Карой сидела совершенно прямо, положив руки на стол, и смотрела на воду.
«Разговор с умной женщиной сродни ловле тополиного пуха, — подумал Мальгин, — одно неосторожное движение — и пух улетел! Учись «ловить пух» осторожно, мастер… А я, кажется, испугался…»
Он вернулся, наклонился над ее плечом, сказал мягко:
— Не сердитесь, Карой.
— Я не сержусь, — сухо ответила она, не повернув головы. — С чего вы взяли? Насколько мне помнится, вы только что торопились уйти.
Он сел рядом.
— В таком случае выслушайте брюзжание человека, стоящего на пороге зрелости. Природа вас щедро наградила, вы красивая, решительная, смелая женщина. Но когда слабый пол начинает выполнять функции сильного — что остается делать мужчинам? Будьте мудрее, дайте нам — даже не право — хотя бы иллюзию уверенности в том, что решаем всегда мы. Ведь мы изначально не должны быть слабыми, амазонки же — только пример отклонения, подтверждающего правило.. Хотите на всю жизнь остаться амазонкой? Тогда мы вам не нужны. А если нужны — будьте чаще женщиной, и тогда мужчины будут спорить за право уступить вам первенство. Стоит вам только захотеть. А говорю я это лишь потому, что корабль моей судьбы уже разбился однажды о твердую волю сильной женщины. Я слишком поздно понял, что всегда все знать, все уметь и решать все может и киб-интеллект и что умение уступить и есть сила. Простите за длинную сентенцию, иногда я бываю невыносим. Даже себе. До завтра.
— Подождите, — быстро сказала Карой, бросив взгляд исподлобья.
Он снова присел на краешек стула.
— Она красивая?
Мальгин понял.
— Очень!
— А вы знаете, к кому она ушла? Я поняла так, что она… Кто ее… друг?
— Наш общий пациент, — сказал Мальгин после недолгого раздумья. — Даниил Шаламов.
Глаза у Карой сделались огромными и черными. Клим ободряюще кивнул ей и пошел к выходу, не оглядываясь больше. Чувствовал он себя скверно и был недоволен собой до глухой тоскливой досады. В душе росла уверенность, что он снова что-то сделал не так.
Глава 6
Ночь Мальгин провел плохо, третью ночь подряд после свалившейся на голову беды с Шаламовым, которая перевернула жизнь и поставила его перед необходимостью выбора и выхода из состояния флегмы. Спал он всего часа четыре, да и то с кошмарами, не помогли ни гипносон, ни аутотренинг. Тем не менее встал, заставил тело работать физически, для чего выбрал максимальный разминочно-тренировочный комплекс тайбо и после часовой нагрузки, холодного душа и завтрака почувствовал себя бодрее.
В институте сразу включился в обратную связь с Гиппократом, контролирующим работу всей медицинской аппаратуры, в том числе и реанимационных камер, а через него — с остальными членами ПР-группы, но все оставалось по-прежнему: Шаламов не выходил из коматозного состояния, а процесс перерождения его нервных тканей продолжался, хотя и значительно медленнее, чем в первое время. Никто из рисконавтов не внес никаких предложений, и Мальгин понял, что они подошли к пределу теоретических умопостроений, за которыми должно последовать действие. Свежих данных не поступало ни от медиков, ни от кибернетиков, ни от безопасников Ромашина.
Джума Хан сообщил Климу о том, что ксенопсихологи и кибернетики нашли наконец ключ к расшифровке записи маатанской информации, но обещали сообщить результаты перевода только к обеду. Эта новость несколько подняла общий тонус группы, а Заремба, дежуривший в клинике вместе с Каминским и не знавший, чем занять свою деятельную натуру на время, отведенное им пациентом, тут же испросил разрешения поработать с кибернетиками. Мальгин не возражал, хотя весьма сомневался в полезности этого шага.
В девятом часу утра Клим оставил Стобецкого с Биллом-старшим в реанимационной и, ничего никому не говоря, покинул институт, вспомнив о своем обещании. С помощью волевых усилий, хотя и не без борьбы, он загнал мысли о Купаве глубоко в «подземелье» души и «закрыл дверь на замок», понимая, что не сможет работать творчески и спокойно, поддаваясь чересчур эмоциональному калейдоскопу памяти.