Я перевела дыхание.
Мы разбили лагерь на краю оврага. Здесь было относительно чистое место: в овраге лес редел. Появился ветерок, снес мошкару, развеял туман, и все увидели, что на противоположной стороне оврага белеет круглая башенка с широкими зубцами на крыше.
— Что это, ваше величество?
Оберон разглядывал башенку из-под ладони:
— Эх, Лена… Будь я моложе да будь нас всех немножко меньше — я бы, честное слово, основал бы Королевство там. Очень хорошее место. Даже странно — посреди такого леса, и такое спокойное, такое чистое место…
— Там живут?
— Пока нет. Но обязательно поселятся.
— А кто построил эту башню?
— Никто. Такие белые башни — как маяки, они дают нам знать: здесь благосклонен к нам тонкий мир…
— Как это? Она сама выросла, что ли, будто дерево? Такое бывает?
— Бывает. — Оберон все еще смотрел через овраг. — Эх, Лена, где мои тринадцать лет? Или хотя бы двадцать? А?
— Вы совсем не старый.
— А кто сказал, что я старый? — Оберон рассмеялся. — Но я и не молодой, вот в чем беда. А ты уже ужинала?
Трудно заснуть, когда над ухом то и дело кто-то орет «Смэ-эрть!». Кажется, смертоношам нравилось над нами издеваться: они специально дожидались, пока человек заснет, и тогда орали ему в ухо. Приходилось, ругаясь, вскакивать, хватать посох, стрелять в темноту — а черной птички к тому времени уже и след простыл, она потешалась над нами в ветвях ближайшей елки. Кончилось тем, что мы с Гарольдом под руководством Ланса накрыли лагерь звуконепроницаемой сеткой.
Сетка держалась до утра. И странно было видеть молнии, пересекающие все небо, и не слышать при этом ни звука.
— М-да, — задумчиво сказал Гарольд. — Сегодня мы далеко не уйдем.
Оберон, как и в прошлый раз, укутал лагерь радужной защитной пленочкой. Дождь молотил по нашим палаткам, по наскоро срубленным еловым шалашам. Грустили мокрые лошади. Шевелилась опавшая хвоя — это лезли, разрыхляя почву, остроконечные белые грибы на тонких ножках. Каждый гриб глядел на нас выпученным, белесым, мертвым глазом. Их топтали, сбивали, сжигали посохом, но они все равно лезли и глядели.
Все Королевство провело этот день у костров. Я сидела, нахохлившись, между Эльвирой и Гарольдом, слушала разговоры и старалась не смотреть наверх.
Потому что утром я видела смырка — огромную многопалую ладонь, потянувшуюся с неба ко мне. Именно ко мне; ладонь раскрылась, собираясь схватить меня в горсть, но наткнулась на радужную пленку Оберона и убралась опять на грозовое небо.
Одна была польза от ливня и грозы: смертоноши больше не орали.
Замучили они совсем. Честное слово.
— Лена? Лена, вы спите?
Мне как раз снилась мама. Как она ласково будит меня, гладит по щеке, и ладонь ее пахнет знакомыми духами. Будто она одета как на праздник, улыбается, зовет: «Леночка, доченька, вставай…»
— Лена!
Я села, перехватив поудобнее посох, готовая сбить с лету все, что движется.
— Лена… Это я! Александр!
Я протерла глаза. Посмотрела ночным зрением: действительно, полог шалаша был приоткрыт, в дверях стоял на четвереньках принц. Верхняя половина его была в шалаше, нижняя — снаружи.
— Лена, — шептал он, — пожалуйста… Надо поговорить.
— Ночью? — спросила я сварливо. Мне было обидно и грустно, что мой сон оказался только сном. Да, этой ночью я хотела к маме, как последняя детсадовка. И мне было досадно, что принц меня разбудил.
— Другого времени не будет… Выходите, больше нет дождя.
Сопя, как Гарольд, я выбралась. Огляделась…
С меня моментально слетел сон.
Ночное небо сияло. На фоне звездных скоплений тянулись друг к другу руки-ветки. Было тихо, торжественно тихо, и от того, что этот мир такой прекрасный, у меня слезы навернулись на глаза.
На дне оврага лежал туман. Он был очень плотный, его верхние слои казались поверхностью молока в блюдце. А над туманом, на другой стороне оврага, светилась башенка. Вот прямо-таки светилась — как звезды.
— Лена… — еле слышно бормотал принц. — Сейчас Гарольд на страже, но он следит за лесом, а не за лагерем… Я вас прошу: храните в тайне наш разговор. Что бы там ни было, что бы вы ни решили — никому не говорите. Поклянитесь.
— Клянусь, — сказала я и тогда только вспомнила, что говорил мне король насчет клятв. — А… что случилось?
Из-за ствола большой елки вышла Эльвира. В свете звезд она была бледной и такой красивой, какой прежде я ее не видела. В волосах у нее блестели жемчужные капли — венец? Диадема? Или просто капли дождя с необсохших еловых ветвей?
— Случилось вот что. Мы с Александром хотим… вернее, мы твердо решили… Основать свое Королевство. Новое. Молодое. Вы слышали, что сказал вчера Оберон?
— Что?
Эльвира протянула руку к белой башенке на склоне оврага:
— Это место для нас, Лена. Это наш единственный шанс. Маленькое Королевство в дремучем лесу.
— Но там же никто не живет!
— Там поселятся. Стоит нам с Александром занять это место, стоит увенчать головы коронами, хоть бы они были из шишек, и сесть на троны, хоть бы они были из пеньков, — и на другой же день здесь поселятся новые люди. А Оберон со своими пойдет дальше, найдет место, пригодное… И рано или поздно признает, что Александр ничем не уступает ему. Когда из нового могучего Королевства придут к нему послы… Он поймет! Он поймет, что его сын достоин его славы! Так будет, Лена, ну разве это не справедливо?
— А… вы уже говорили с Оберо… с его величеством?
Эльвира и принц переглянулись.
— Лена, — глухо сказал принц. — Он нас не отпустит. Он не верит в меня.
Я, кажется, слегка побледнела. Во всяком случае, щеки стали холодными.
— Но… вы же не можете… без его разрешения? Его надо как-то уговорить?
— Его не уговоришь, — твердо сказала Эльвира. — Поймите, Лена: Оберон признает только одного короля. Себя. Сама мысль о том, что кто-то еще может претендовать на это звание…
— Я ведь не хочу его свергать! — Принц сцепил ладони. — Мне не нужен его трон! Мне нужен мой собственный…
— Мы уйдем без разрешения, — шепотом сказала Эльвира. — Вот, слово сказано. Если вы сейчас пойдете и донесете королю — вполне возможно, нам отрубят головы.
— Нет. — Я даже засмеялась. — Он же никак не наказал тех принцесс, Алисию и Ортензию!
— Ш-ш-ш! — Эльвира испуганно глянула по сторонам. — На этот раз речь идет не о капризе. Речь идет о настоящем расколе, настоящем бунте… как их понимает король. Это серьезно, Лена.
Она так это сказала, что я вдруг поняла: да. Серьезно.
И щеки мои совсем онемели.
— Я же поклялась молчать… И вообще, при чем тут я? Зачем вы меня позвали?
Принц и Эльвира взялись за руки. Посмотрели друг на друга. Потом вместе — на меня.
— Нам нужен маг, — сказала Эльвира. — Нам — в смысле, нашему королевству. Верховный маг. Самый главный. Магистр.
— Я?!
— А почему нет? Ты делом доказала, что твое могущество не уступает могуществу Ланса. Или даже самого Оберона.
— Ну что вы…
— Да. А недостаток опыта — дело поправимое. Ты бы согласилась?
Я проглотила слюну:
— Нет. Простите, я не могу. Я не предам Оберона.
— Мы так и думали, — сказал принц после паузы. — Ты не просто могучий маг, ты благородный человек. Но у нас есть еще одно предложение. Когда там, в башне, возникнет новое Королевство, ты сможешь перенестись домой. В один шаг.
Я вспомнила сон, прерванный появлением принца. Домой, вернуться домой… К маме… Она вот-вот придет с работы. Станет кормить ужином Петьку и Димку, а я обниму ее за шею и пообещаю обязательно исправить алгебру. Жизнь ведь судит нас по экзаменам, правильно говорят учителя…
— Погодите, — сказала я растерянно. — Как же… Ведь все равно выходит предательство. Выходит, что я бросаю Королевство в пути. А что там впереди, мы же не знаем? Может, все они погибнут потому, что не будет рядом лишнего боевого посоха?
Принц и Эльвира переглянулись в третий раз.
— Мы знали, что ты откажешься, — очень грустно сказал принц. — Что предпочтешь, может быть, умереть в дороге, но не бросить Королевство Оберона… Тогда у нас к тебе последнее предложение. Вернее, просьба. Если ты нам откажешь, мы не будем в обиде. Просто… мы тогда погибнем, наверное.
— Отчего?!
— Мы пойдем туда, через овраг, — заговорила Эльвира, и свет звезд матово разливался на ее белом лице. — Через туман. Пожалуйста, проводи нас немного. Посмотри, открыт ли путь, нет ли опасности…
Я невольно глянула на башенку. Сейчас, под звездами, она казалась очень близкой. Прямо рукой подать.
— Но король ведь все равно завтра узнает…
— …Что ты нам помогала? А как он узнает? Никак. Если ты сама ему не скажешь.
— Нет, он узнает, что вы ушли!
— Тогда будет поздно нас возвращать, — сказала Эльвира со скрытым торжеством. — Мы будем суверенным Королевством.
— Тогда будет поздно нас возвращать, — сказала Эльвира со скрытым торжеством. — Мы будем суверенным Королевством.
Я молчала, растерянная.
— Сперва король будет гневаться, — сказал принц. — Но потом — потом все уляжется. Он сам поймет, как был не прав. И когда через много лет он узнает, что ты не допустила нашей гибели в этом овраге, — он будет благодарен тебе.
— Благодарен, — подтвердила Эльвира.
Я посмотрела теперь уже на овраг. Туман… А что там, под туманом?
— Нет, ребята, мы так не договаривались, — сказала я чуть охрипшим голосом. — Врать Оберону…
— В чем врать? Просто промолчи!
— В конце концов, ты ведь не обещала не отходить от лагеря ни на шаг? Почему бы тебе не прогуляться под звездами? Почему бы тебе при этом не пощупать посохом возможную опасность? А мы просто случайно оказались рядом… Мы ведь за себя отвечаем, а не ты за нас, — у Эльвиры ясно блестели глаза.
Я посмотрела на нее: совсем взрослая… красивая… влюбленная. И принц рядом. Смотрит жалобно, как собачка:
— Мы же все равно туда пойдем! И если мы погибнем — как ты будешь дальше жить?
Я молчала.
— Мы уходим. — Принц поправил на плече мешок. — Прощай.
Они повернулись и зашагали в темноту.
— Стойте! — Меня трясло. — Ладно… Час могу вам выделить. От силы час! Если там опасность на дне — тогда отступаем, ясно? И если вы меня предадите, если расскажете Оберону…
— Ни за что! — Принц вспыхнул. — Лена… Приезжай потом к нам в Королевство! Вот увидишь — я велю поставить тебе памятник!
Я фыркнула. Представила себе этот памятник у входа во дворец: каменная, я стою в гордой позе с посохом, из навершия бьет фонтан…
Елки-палки! А хорошо бы!
Ночь стояла тихая-тихая. Из палаток доносились храп и сонное бормотание: лагерь, измученный грозой, спал, и только Гарольд…
— Кстати, где Гарольд?
— На другой стороне лагеря, не беспокойся, он и ухом не поведет. Да и вообще: ты что, не имеешь права погулять?
Насчет права на такие прогулки я сильно сомневалась. Ничего: в любой момент можно повернуть назад. В конце концов, я отказалась от должности верховного мага, от немедленного возвращения домой… Я не предательница. Наоборот, могу собой гордиться.
Путь в овраг был непростой, но и не очень сложный. Спускались налегке, только принц нес на плечах дорожный мешок — в нем что-то негромко звякало — наверное, котелок. Я шла впереди, смотрела ночным зрением, подсказывала принцу и принцессе, куда лучше ставить ноги.
На границе туманной пелены остановилась. Поводила посохом вперед-назад, вправо-влево… Вроде бы опасности не было. Вот только туман…
Он мне не нравился.
— Может, дальше вы без меня? — спросила я и покраснела. Выходило так, будто я отправляю беззащитных людей навстречу опасности.
— Только двадцать минут прошло, — сказал принц, цокая от сырости зубами. — Ты же нам обещала час?
— Там что, нечисто? — спросила Эльвира.
— Да как сказать… — Я покачала головой. — Ланс сказал бы… уровень зла не превышает фоновый.
— Тогда пойдем?
— Давайте держаться друг за друга, — решила я. — И, если что, выполнять мои приказания немедленно!
Сжимая одной рукой посох, а другой ладонь принца, я смело ступила в туман.
Он в самом деле был как густое молоко. Он поднялся мне до колен, потом по грудь, потом по шею. Погружаясь с головой, я невольно задержала дыхание и зажмурилась. Открыла глаза — ура! Я видела! Видела в тумане! Правда, нечетко. Все вокруг было подернуто дымкой, похожей на желтоватый расплавленный парафин.
Дно оврага было гладкое, без впадин, без острых камней. Я поводила посохом — уровень опасности не вырос. Осторожно ступая по песку, перемешанному с опавшей хвоей, я повела принца (он ничего не видел, таращил слепые глаза) и Эльвиру (она, кажется, видела лучше, во всяком случае, пыталась всматриваться) к противоположному склону.
Да тут совсем недалеко.
Я доведу их до той стороны оврага — и вернусь. И еще успею поспать до утра.
А если спросят, почему не рассказала вовремя о планах принца и принцессы, — скажу чистую правду. Я ведь поклялась молчать, а клятва — это обязательство.
Мы все еще спускались, но самое низкое место оврага было уже совсем рядом, тут, перед нами…
Дернулся посох у меня в руке. Как чуткая удочка, ощутившая поклевку. Я повернула голову…
— Опасно! Назад! Назад!
Чуть не выворачивая руку принцу, я кинулась вверх по склону. Он был тяжелее меня, он не мог понять, что происходит, а тащить его у меня просто не было сил. Я снова глянула на темное и мутное, похожее не то на поток пенной воды, не то на приближающийся по дну оврага огромный поезд; у нас еще был шанс отскочить с его дороги, когда Эльвира вдруг рванулась вперед, на ту сторону, к своей мечте, к новому Королевству. И потянула принца за собой.
Рука принца вырвалась.
Не соображая, что делаю, я прыгнула за ними, уперлась посохом в песок и хвою, наставила навершие против лавины, изо всех сил пытаясь остановить ее…
Меня подхватило и понесло, будто в потоке меда. Липкое, теплое, тугое, не встать на землю, не выплыть, не вырваться.
Рядом барахтался принц.
Я видела, как тщетно пытается вырваться влипшая в воздух Эльвира.
Одно хорошо — посох из рук я так и не выпустила.
Глава 20 ОДНИ
Если бы вы упали в реку со сгущенкой…
Если бы миллионы змей, изготовленных на кондитерской фабрике из безвкусного желе, все перепутались и стали медленно извиваться…
Если бы… Короче, никакого удовольствия в этом не было.
В плотной струйчатой массе можно было дышать (с трудом) и кое-что видеть (как сквозь мутную воду). Ни вкуса, ни запаха, ни вообще понятия, что это такое, — как будто сам туман сгустился и сделался нашим врагом. В нем нельзя было плыть: проваливались руки, ноги не находили опоры. Мы барахтались, как космонавты-новички, впервые угодившие в невесомость. Вертясь и дергаясь в прозрачном киселе, мы ухитрились схватиться за руки и не дали «туману» растащить нас в разные стороны — но это была наша единственная победа.
Вокруг неслись, смазываясь, черные тени холмов и деревьев, и только небо, безмятежное жемчужное небо, оставалось неподвижным. Долго это продолжалось? Сто лет. Или тысячу. И я, как ни старалась, ничего не могла сделать до тех пор, пока несущий нас поток тумана не схлынул сам и мы не зависли — на мгновение — в воздухе, между звездами сверху и черной темнотой внизу.
— Ай!
Упав, я ушиблась грудью о посох. Было больно, и кружилась голова, но я все-таки вскочила — как мне показалось, сразу же, хотя на самом деле, наверное, прошло несколько секунд. Рядом поднимался с земли принц…
А прямо перед нами высилась фигура, неясная, серая, почти невидимая в свете звезд. Сжав зубы, я заставила себя посмотреть на нее ночным зрением…
Огромная баба, толстая, приземистая и голая, была соткана, кажется, целиком из тумана. На круглом лице бродили глаза — именно бродили, не имея постоянного места, это были маленькие черные воронки в полупрозрачном студне. Бесформенный нос нависал, будто огромная капля, вот-вот готовая оторваться и упасть. Ее тело оплывало, как горячий ком жира, не разобрать было ни рук, ни ног, ни груди; из уголка большого рта тянулся, как макаронина, редеющий поток полупрозрачного «желе» — того самого, что принесло нас сюда.
От ужаса и отвращения у меня остро заболел живот. Трясущимися руками я подняла посох, заранее зная, что обречена: с этим чудовищем, наверное, не смог бы справиться и сам Оберон. Это она? Та самая, о ком он говорил? «Королева тумана»?!
С хлюпающим звуком баба втянула в себя остатки струйчатой массы. Облизнулась бесформенным и рыхлым, как она сама, языком. Посмотрела прямо мне в глаза. Я отступила, все еще держа перед собой посох — но уже готовая бросать его и бежать, ломая ноги, хоть навстречу верной смерти…
— У зла нет власти! — пискнула я. Набрала побольше воздуха и крикнула еще раз, почти басом: — У зла нет власти!
Навершие моего посоха тускло полыхнуло. Я подняла руку, будто отводя от глаз наваждение. Я хотела, чтобы чудище исчезло, истаяло, провалилось…
Черный рот, утопающий в складках тумана, ухмыльнулся. Снова послышался звук — уханье, бульканье, сип и свист; бабища смеялась. Она сделала, что хотела, ей было любопытно поглядеть, что из этого выйдет. Хрюкнув, она подалась вперед, нависла над нами, как облако, а потом вдруг взмахнула всеми своими складками и взлетела.
И поднималась все выше, улетала все дальше, пока не прояснилось над нами небо, пока мы не остались одни на бесконечной черной равнине.
— Это вы во всем виноваты.
Я их ненавидела — обоих. Они сидели, понурившись, рядышком на стволе упавшего дерева. И принц, и принцесса выглядели неважно — грязные, бледные, у Эльвиры лицо в полосках от слез. У принца разбита губа. Я могла бы подлечить — но вот фигушки. Пусть мучается.