Попов Валерий Любовь тигра
Валерий Попов
ЛЮБОВЬ ТИГРА
Я выскочил из лифта с ключом наперевес и в ужасе застыл: двери не было! Вернее - она была мощным ударом вбита внутрь и безвольно висела, припав к двери ванной. Я бросился ее поднимать, как человека, потерявшего сознание. Она прогнулась в моих руках, как женщина: чей-то молодецкий удар сделал ее гибкой.
- Так... видать, грабанули! Хорошо хоть, не гробанули!
Пол в прихожей был усыпан известкой, влетевшей вместе с дверью. Оставляя белые следы, я быстро вошел в кабинет, со скрипом вытянул ящик стола... Бумажник лежал наверху, распластав крылья, как раненая птица... так ли я его оставлял? Дрожашей рукой я распахнул его... Деньги на месте. Ффу!
Я медленно опустился на стул, утер запястьем лоб, потом слегка уже насмешливо оглянулся на выбитую дверь: что ж это за гости меня посетили, не сообразившие, где деньги лежат?
Я уже не спеша пошел на кухню. Так и есть: фанерная дверка возле умывальника была зверски выдрана, в полутьме маячили ржавые трубы и вентили, вокруг валялись клочья пеньки. Ну ясно: опять прорвало этот проклятый вентиль, хлынула вода, и водопроводчики, ненавидящие воду больше всего на свете, таким вот образом выразили свою ярость: надо было перекрыть воду, а они заодно еще и разгромили квартиру. Я открыл кран - вода булькнула перекрученной струйкой и иссякла. Все ясно! И ничего не докажешь и не объяснишь: можно только, если есть желание, обменяться несколькими ударами по лицу, но такого желания у меня не было.
Вздыхая, я собрал с пола мусор и отнес его в мусоропровод - благо доступ к нему теперь был свободен, дверь не мешала. Потом я сел к телефону - благо он остался цел и невредим, и позвонил своему деловому другу.
- Ясно... тут тебе нужен Фил! - проговорил мой друг.
- Фил?.. Что-то такое помню... - Ну... тогда еще... вместе с Крохой ходил! - Но они, вроде... тогда еще... вместе и загремели? -Ну да -и он все Крохины дела на себя взял - у Крохи уже сын тогда был! -Мгм...
- Да сейчас он уже крепко стоит - зам. по калстроительству одного крупного объединения!.. Да он отлично помнит тебя; недавно керосинили с ним - он все расспрашивал! Все тебе сделает.
Заманчиво, конечно, сделать "все" - но какой ценой?
- А больше... никого у тебя нет? - поинтересовался я.
- У меня есть кто угодно, - усмехнулся друг. - И скрипачи, и оперативники, и даже могильщики... но сейчас тебе нужен именно Фил! - Ладно... диктуй координаты, - сломался я.
В приемной стоял стол с машинкой, за ним сидела роскошная блондинка с горделивой прической... такая могла сидеть в приемной любой конторы... впрочем, без удивления я встречал теперь таких и среди учителей, и в учреждениях, управляющих искусством... название места в наши дни не имеет решающего значения: дело в возможностях - не так существенно, в какой сфере.
- Простите, нельзя ли вас попросить... - начал я. - Нельзя, - мгновенно отрезала она. -Но...будьте все же так любезны...-настаивал я. - Я буду вам любезна в другом месте! - произнесла она грубую, но довольно таинственную фразу и, резко встав, с треском вывинтила из машинки лист и, покачивая бедрами, пошла к главной двери.
Я втиснулся вслед за ней. В большой пустоватой комнате сидел человек с бледным покатым лбом, заканчивающимся на затылке седым пушком. Вдруг на лице его, сильно выдвинутом вперед, появилась улыбка - полумесяц из железных зубов.
- Ну что, зверюга, - и ты наконец обо мне вспомнил? - ласково-сипло проговорил он.
Я решительно не помнил его - сколько всего за последние годы произошло! но он, видно, все помнил ясно... говорят, что у людей, находящихся там, память консервируется - им все ярче и милее представляются все подробности жизни их дотюремного существования. Такой же дорогой подробностью оказался, видно, и я.
- Ну, здорово... - не совсем уверенно поприветствовал я его.
- Помнишь, как у Боба ураганили с тобой? - улыбка его стала еще шире. Да-а... нехорош ты стал... но джазмен джазмена через полвека узнает! - Ну! воскликнул я.
Его я, честно, не помнил, но "ураганы" у Боба - как можно их забывать? Отличное было времечко - ужо лет тридцать тому назад, когда мы все вместе играли джаз и называли друг друга на заграничный манер: Ник, Фред, Боб. Все исчезло, развеялось, в хозяева жизни вышли совсем другие люди... но что делать? Хотя бы ностальгия теперь связывает нас!
- Ну ты знаешь, конечно, - доверительно-тихо проговорил он, - Вэл снова сел, Джата уехал...
Я почувствовал ностальгическую связь и с севшим Взлом, и уехавшим Джатой, хотя, конкретно, не помнил их.
- А за тобой я давно слежу, - имея в виду, очевидно, мои литературные опыты, произнес Фил, растроганно глядя мне в глаза. - Да ну... ерунда! - я смущенно отмахнулся. Спрашивать, "как он?" - я пока что стеснялся, во-первых, при его трудной жизни вопрос может быть неприятным, во-вторых - он может тут усечь намек на дела, с которыми я к нему пришел.
Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга - наверное, от долгого напряжения глаза наши стали слезиться.
- Может, Филипп Клементьич, вы все же взглянете на бумаги? - ревниво произнесла секретарша.
- Да не тренди ты - видишь, друг пришел! - отмахнулся он.
Он явно досадовал на присутствие здесь человека из чуждого нам поколения и даже - чуждого пола. Но она решила, видно, что если - Друг, так и не стоит с ним церемониться!
- Слушай, Фил, ты совсем, что ли, озверел? - она глянула на часики. - Нам полчаса уже у Зойки надо быть!
- ... Тафайте, тафайте! - Фил холодно, даже несколько враждебно помахал ей ручкой.
- Разорвать бы тебя на части и выбросить! - резко проговорила она и, повернувшись, направилась к выходу.
Такой накал чувств - тем более из-за меня - несколько смущал.
- Ко мне можно пойти, - неожиданно для себя пробормотал я.
Она, повернувшись, застыла у двери, но не глядела ни на меня, ни на него, а в сторону окна.
Фил, словно не слыша моей последней реплики, продолжал с застывшей улыбкой смотреть на меня. Немая эта сцена тянулась довольно долго, потом он вдруг медленно пошел к вешалке в углу, надел плоскую клетчатую кепочку, которая как бы еще крепче вдавила его огромную птичью голову в грудь, потом он надел длинный черный плащ и направился к выходу. Мы в некоторой растерянности следили за ним... видимо, следовало считать, что мое приглашение принято: объяснять что-то дополнительно он считал явно излишним.
На улице я сделал движение к винному магазину. - Взять что-нибудь?
- Ну возьми конины, что ли? - небрежно проговорил он.
... "конины"? Это значит - коньяка?.. Да - круто начинается это дело, но хорошо, что хоть как-то начинается!
От моей выбитой двери он почему-то пришел в полное восхищение.
- Вот так вот, Ирина Евгеньевна, настоящие люди живут! - поучающе обратился он к подруге. - Не то что вы, нынешние жлобы, понаставили дверей!
Она презрительно дернула плечом... Черт! - вряд ли после этого она особенно будет меня любить, а от женщин на практике зависит довольно много.
Фил вошел в мою пустую, слегка ободранную квартиру (давно я собирался сделать ремонт!): и то ли изумленно, то ли восхищенно покачал головой.
- Вот так вот! - снова обратился он к Ирише. - Никаких тебе стенок-гарнитуров, ковров и прочей лабуды! У людей все дела здесь! - он шлепнул себя по бледному покатому лбу.
- Мне как раз не очень нравится моя квартира, - слегка смущенный таким успехом, проговорил я. - Она такая не специально у меня. А дверь вообще только сегодня, наверное, выбита или вчера...
- Ясно? - он снова строго обратился к ней. - Человек даже не знает, сколько дней без двери живет! - Для него я был дорогим воспоминанием о давних, святых временах бескорыстной дружбы. В глазах Ирины я явно становился все большим идиотом, но в оценке Фила все поднимался, - во всяком случае, на время отдыха.
Он взялся за ручку ванной, но я с испугом удержал его:
- Постой... там, понимаешь... раковина разбита!
Дело в том, что мне на день рождения один приятель подарил пузырек английского одеколона, и это проклятое орудие империализма, выскользнув у меня из рук, стукнулось о раковину. С ужасом я зажмурился... услышал треск... все, накрылся подарочек! Когда я наконец решился разожмуриться, изумлению моему не было предела - пузырек лежал целый и невредимый, раковина же была расколота на крупные куски!
Я рассказал это Филу - он посмотрел на меня со снисходительной усмешкой:
- Ну ладно - ты лучше историю эту в какой-нибудь рассказ свой вставь, а мне мозги не пудри - я все же инженер!
Я давно уже замечал, что люди, сами живущие по фантастическим законам, от искусства требуют строгости и поучительности - так же и мой друг.
- Ну хорошо! - я вытащил на середину комнаты мой "журнальный столик" старый, испорченный приемник, расставил рюмочки.
- Ну, у тебя кайф, - усмехнулся Фил. - Как в монгольской юрте.
- Ну прям уж! - непонятно обидевшись, сказала Ирина, словно она всю жизнь провела в монгольской юрте и знает ее.
- К ним входишь, - не реагируя на ее реплику, продолжил Фил, - на стенах юрты полки, и на каждой стоит наш старый ламповый приемник "Рекорд"! Батарейки кончаются - монгол едет в улус, везет новый приемник!
Он явно предпочитал, чтобы истории звучали его, а не чьи-то другие.
- Ну прям уж! - проговорила Ирина. - На кухню, - приказал ей Фил. Ирина, взмахнув хвостом, ушла, куда ее послали. - А когда ж ты... в Монголии был? пытаясь нащупать основные вехи его бурной жизни, вскользь спросил я.
- Ну как... - спокойно ответил Фил. - Оттрубил, потом в Сибири работал - я же строитель! - а потом в Монголии, прорабом уже.
- Да... неслабо! - восхищенно произнес я. - Так сколько же тебе? - я пригляделся к его выдвинутому вперед, словно обсыпанному мукой, лицу.
- А сколько дадите? - он гордо-шутливо задрал над плечом свой наполеоновский профиль, застыл с дурацкой важностью, как мраморный бюст. Ну... давай! - мы торжественно выпили. - Мне про тебя первая еще Полинка сказала - помнишь Полинку? - мол, есть такой замечательный человек! развоспоминался он.
Полинка! Ну как же можно не помнить Полинку - мою первую, самую отчаянную любовь! - А ты... откуда с ней? - ревниво воскликнул я. - Сахадка! - он пошевелил в воздухе пальцами. - Так мы же с ней до второго курса вместе учились!
- С Полиной? - воскликнул я. Тут я вдруг увидел, что он склонился к моему столику-приемнику и, покряхтывая, снял заднюю картонную стенку.
-Да не надо! - со страстью, совершенно несоответствующей предмету, воскликнул я, - не надо!
Я отодвинул приемник: - Давно уже не работает - Бог с ним!
- Дадно... так и ходи! - сурово произнес Фил свою любимую, видно, присказку, властно отстранил меня, засунул свою маленькую белую ручку внутрь, по очереди покачал лампы в гнездах, потом воткнул вилку в сеть, нажал клавишу... сочный, ритмичный джаз потряс мою душу, и стекла, и стены!
- Потрясающе! Как это ты? - ...Сахадка! - усмехнулся он. Единственное, что смущало меня, что он по-прежнему игнорировал даму - видно, вымещал ей за какой-то прокол - но сколько же можно?! Вот она гордо появилась из кухни с подносом, холодно расставила чашки, разлила чай.
- Смотрите - пар танцует под музыку! - воскликнул я, но они продолжали держаться отчужденно.
- Ребяты! - обнимая их за шеи, воскликнул я (в одной руке плескалась рюмка с коньяком). - Ну, не ссорьтесь - я вас прошу! Так хорошо все, ей Богу! - Я стал сдвигать их головы, они с натугой сдвинулись...
Проснулся я почему-то в кабинете, на диване, абсолютно одетый. Окно было настежь распахнуто, и высоковысоко в небе параллельно шли два невидимых самолетика, оставляя белую пушистую "лыжню".
Потом вдруг явно у меня в квартире! - бухнула дверь. Прошел холодный сквознячок, осушая мгновенно выступивший едкий пот на лбу. Вдруг стали приближаться быстрые, дребезжащие шаги. Сердце испуганно оступилось. Я попытался подняться, но почувствовал такую слабость и тошноту, что снова сполз.
Кто ж это ходит по моей квартире?.. Так у меня и двери же нет! - с ужасом вспомнил я. Сколько же там человек? - я напряженно прислушался... один? Шаги продребезжали на кухню, послышалось сипенье крана. Странный грабитель - решил побаловаться чайком! - я усмехнулся, и сразу же голову стянула боль. Потом вдруг шаги стремительно приблизились. Сердце остановилось.
Дверь кабинета со скрипом поехала... Я героически поднялся навстречу опасности. В щель просунулся серебристогрязный надувной сапог, потом колено в изжелтевших джинсах, потом поднос с чашками и наконец, сияя железом зубов и лучась глазками, знакомая голова. Со стоном я рухнул обратно.
- Ну ты, зверюга беспартийная! - ласково просипел он. - Жив еще? Сейчас врежем чайку!
- Чайку? - пробулькал я. - А кофе нельзя? Там... кофе с молоком в банке было.
- А кофе с молотком ты не хочешь? - оскалился он. - Ты вчера так тут ураганил! Удивительно, что стены стоят! -...Я?
- Ну, а кто - я, что ли?.. Всем девчонкам по четвертаку!
- Как - "девчонкам"? - Я снова упал. - Не помнишь? - он усмехнулся. - Ну, так и ходи!.. Ничего - я в свое время тоже ураганил, как зверь! Всю Сибирь заблевал, пока пить выучился. Но нам, строителям, без этого дела ни шагу!
На кухне засвистел чайник, и он, развернувшись, ушел туда. С колотящимся сердцем я кинулся к столу, выдвинул ящик - бумажник лежал сверху - вывернутый, пустой... Снова нашла слабость. Услышав приближающиеся шаги, я торопливо задвинул ящик.
- Ну ты, зверюга, - появляясь с чайником, произнес Фил. - Подниматься собираешься, нет? Придерживаясь за стенку, я сел. - Скажи, - сделав мизерный хлебок чая, решился я.-А ты случайно деньги мои из ящика не брал? Некоторое время он неподвижно смотрел на меня. - Взял! - сурово сказал он. - Ты так ураганил вчера, что все бы приговорил!
- Да понимешь вот... на ремонт копил, - я обвел рукой обшарпанные стены.
- Ладно - сделаю я тебе ремонт! - хмуро произнес он. - Что я могу уж - то могу. Что не могу - говорю сразу! Сделаем в один удар. Я так хочу тебе сделать, как недавно в Москве у одного видал.
- А во что... это встанет? - хоть таким хитрым образом я попытался выведать, сколько моих денег у моего сурового друга.
- Что ты дергаешься, как вор на ярмарке?! - рявкнул он. - Не бойся - на тебе не поднимусь! Без тебя есть на чем подняться, а уж на друзьях - последнее дело! - презрительно проговорил он.
Пот тек с меня ручьем. Получалось, я допускал мысль о такой гнусной возможности - подниматься на друзьях!
С тревогой я чувствовал: он почему-то усиленно внушает идею о старинной нашей дружбе; о неразлучной компании, все входящие в которую до сих пор связаны святыми узами... Зачем-то это нужно ему... или просто для самоподъема? - ...Да - и раковину бы, раковину! - вскричал я. - ...Ты как японец - все кроишь! - презрительно произнес Фил.
Действительно, стыдно: человек с дружбой, а я с сантехникой! Позор!
- А скажи... очень плохо я себя вчера вел? - от весьма мучительной темы я перешел к другой, менее мучительной.
- Что значит - плохо? - сурово сказал Фил.- Как хотел, так себя и вел! Ты ж дома у себя, а не у тещи в гостях!
- Правильно! - воскликнул я, резко поднимаясь. Тут стукнула дверь - из ванной в моем халате выплыла королева, роскошным движением закинула влажные волосы за плечо, уселась с нами.
- У Фила что нехорошо? - уже доверительно, как к своему, обратилась она ко мне. - Друзей никого нет - всех презирает! Теперь хоть, слава Богу... ...Кто?! - испуганным взглядом спросил я. - Как - кто? Ты же, дурачок! ласковой улыбкой ответила Ирина.
- Вам бы, Ирина Евгеньевна, на рабочем месте давно пора быть! - прохрипел Фил.
- Алкаш ты чумовой! - она, как на пружине, оскорбленно вскочила, мгновенно оделась, подошла к двери, вернее, к месту отсутствия ее. - Ну, ты об этом пожалеешь! - мстительно проговорила она. - Так и ходи! - рубанув ладошкой, произнес Фил. Ирина выскочила. Для чего я тратился, покупал коньяк, отравляя себя, - если все кончилось еще хуже, чем начиналось?!
Фил даже не глянул в сторону выхода, сидел абсолютно неподвижно, потом медленной, шаркаюшей походкой подошел к телефону, набрал номер.
- Здравствуйте, - отрывисто произнес он, потом долго слушал какой-то крикливый голос, не умещающийся в трубке. - ... Какие-то хадости вы ховорите... - брезгливо произнес он, двумя пальцами положил трубку.
Уже фактически забыв обо мне, он хмуро наматывал шарф.
- Ты в контору сейчас? - поинтересовался я. Он долго мрачно смотрел на меня. - Пойдем, если не противно, - усмехнулся он, пожав плечом. Как это мне может быть противно?! Мы пешком двинулись к его управлению... словно полководцам, приближающимся к линии фронта, нам все чаще попадались следы сражения: разбитые дома, костры, перевернутые фуры. Какие-то люди подбегали к нам и что-то кричали. Фил шел медленно, опустив свой наполеоновский профиль, не реагируя.
По мосткам над канавой мы вошли в сырой колодец-двор разрушенного дома без стекол, дверей и перекрытий. Откуда-то издалека шли звонкие удары. Во втором дворе, возле маленького двухэтажного флигелька, где пахло гнилью оставленного без крыши помещения, из раскрытой канализационной канавы, я увидел зрелище, поразившее меня в самое сердце. Небритый человек в берете и землистой робе огромной кувалдой разбивал белые фаянсовые раковины. Он ставил раковину вверх дном и звонким ударом разносил ее на крупные куски. Рядом уже была высокая груда черепков. Молотобоец швырнул туда вновь полученные осколки, подтянул к себе новую раковину в упаковке, ломиком отодрал доски, поставил раковину в позицию и нанес зверский удар. Это совершенно необъяснимое, на мой взгляд, занятие Фила, наоборот, совершенно не удивило. Он сухо кивнул молотобойцу и, пружиня мостками над канавой, вошел во флигель.
- Детсадик тут делаем! - счел нужным объяснить он.
Молотобоец шел за нами, скребя молотком по земле.
На каком-то сооружении, похожем на покосившуюся столовскую раздачу, стоял черный мутный телефон.
- Завтра пойдешь к нему! - прижав трубку ухом к плечу, Фил кивнул на меня и стал щелкать диском, набирая цифры. Молотобоец не среагировал. И Фил, что характерно, моего адреса не назвал. Может, он считает, что я так популярен, что адрес не Нужен?