Мы стояли в противоположных концах зала, разделенные гноящимися останками косильщиков и морем перевернутых столов и стульев. С одной стороны, у входных дверей — щеголеватый Иона, мистер Кавендиш и миссис Кавендиш; с другой, у перевернутого столика — Мертвец, я и Россиньоль. Хорошие парни против плохих парней, и сейчас все решится.
Я потихоньку прикидывал, где здесь ближайший выход. При подобных обстоятельствах я всегда предпочитаю удобный выход честному бою.
— Убей их, — сказал мистер Кавендиш голосом холодным и отрывистым.
— Убей их всех, — сказала миссис Кавендиш голосом ясным и звонким.
— Нет, — сказал Иона.
Кавендиши недоуменно посмотрели на него, явно не ожидая такого поворота событий. Иона хладнокровно улыбнулся:
— Пусть сначала помучаются. Я хочу посмотреть.
Мистер и миссис Кавендиш переглянулись. Оба открыли рот, чтобы что-то сказать, но передумали. Что-то изменилось в их отношениях с Ионой, но они пока не могли сообразить, что именно.
— Поднимайтесь-ка на сцену, — сказал Билли Латем, он же Иона, сын графа Энтропия. — Эй, это и вас касается! Напоследок я хочу рассказать, до какой степени ты сам все испортил, Джон. Пусть все знают, насколько у тебя не было шансов.
— А почему я должен слушаться тебя? — спросил я. Мне и правда хотелось узнать ответ.
— Потому что тогда я честно расскажу, что мы сделали с бедной крошкой Россиньоль.
Тут он меня переиграл, при этом прекрасно понимая, что делает. Скрывая бессильную злобу, я небрежно пожал плечами и направился к сцене. Мои неприятности еще не кончились, я это чувствовал кожей. Россиньоль и Мертвец последовали за мной. Иона что-то негромко сказал Кавендишам, и все трое поднялись на противоположный конец сцены. Мы подходить ближе не торопились, пытаясь понять, что задумал противник. Иона нехорошо улыбался. Так могла бы улыбаться кошка, решившая немного поиграть с мышкой.
— Мы позволили Россиньоль убежать из «Пещеры Калибана», чтобы она привела нас к тебе, — непринужденным тоном сообщил Билли Латем. — Мы ждали, кто же попробует передать ей весточку. Это оказался славный, глупый и верный Ян Аугер, как, собственно, и следовало ожидать. Мистер и миссис Кавендиш хотели, чтобы я проследил за Россиньоль и… сам позаботился обо всем, но я убедил их составить мне компанию. Почему бы им не посмотреть, как я собью с тебя спесь, как сотру тебя в порошок, дюйм за дюймом? Они ведь так редко выбираются из дому в последнее время… Посмотрите, какая нездоровая бледность! Я видал подземных тварей, у которых цвет лица получше… Впрочем, они не любят — просто не любят — суеты, шумных толп, общества незнакомцев. Но я настоял на своем, и вот они здесь. Когда чего-то хочешь и не боишься действовать решительно, все получается само собой, не правда ли?
— Так слуга становится хозяином. — Я выразительно посмотрел на Кавендишей. — Или дракон обращается против своего создателя. И уж конечно, не первый раз в истории. Сильвию Син вы ведь наверняка помните?
— Конечно! Очаровательная девочка, — сказал мистер Кавендиш. — Я всегда говорил, что она далеко пойдет, не правда ли, миссис Кавендиш?
— Без сомнения, мистер Кавендиш!
Миссис Кавендиш задумчиво посмотрела на меня:
— Не случалось ли вам с ней встречаться в последнее время, мистер Тейлор?
— Случалось, — ответил я. — Она, видите ли, превратилась в монстра. А я положил конец ее мучениям.
— Весьма похвально, — отозвалась миссис Кавендиш. — Мы и сами не любим неряшливую работу. Что же касается Ионы, он наш старый друг и союзник, мы им очень гордимся. У него великое будущее, мы убеждены!
— Право же, лучше не скажешь, миссис Кавендиш! — восхитился мистер Кавендиш. — Иона — выдающаяся личность и образец для подражания!
— А что случилось с Яном? — ворвалась в разговор Россиньоль. — Что вы с ним сделали?
— Да, конечно… По правде сказать, никогда особенно не любил горбатого пройдоху. Скажем так: трио с некоторых пор стало дуэтом. — Иона прыснул, восхищаясь собственным остроумием.
Россиньоль отвернулась.
Иона обратился к Кавендишам:
— Расскажите. Расскажите все. Хочу, чтобы они напоследок смогли оценить глубину своего провала. Для начала можете сказать, кто вы на самом деле.
— Почему бы и нет? — пожал плечами мистер Кавендиш. — Едва ли им представится случай передать информацию кому-либо.
— Пожалуйста, мистер Кавендиш! Вы умеете объяснять, как никто другой!
— Полно, миссис Кавендиш! Не прибедняйтесь! Лучшего рассказчика, чем вы, не найти!
— Я ценю вашу похвалу, мистер Кавендиш, но…
— Не тяните резину! — сказал Иона.
— Мы старше, чем кажемся, — произнес мистер Кавендиш. — В разное время нас знали под разными именами, но лучше всего, пожалуй, известен наш первый псевдоним: Маски Смерти.
— Да, это мы, — впервые улыбнулась миссис Кавендиш, глядя в наши лица. — Девятнадцатый век. Хозяева преступного мира старого Лондона, величайшие злодеи викторианской эпохи. Не было порока, который не платил бы нам дань. Мы смеялись над полицией и политиками. Мы погубили самого Жюльена Адвента.
— Не столько мы, сколько вы, дорогая, — сказал мистер Кавендиш. — Никогда не приписывал себе чужие заслуги.
— Но без вас у меня бы ничего не вышло!.. Так о чем мы? Ах, да. Сначала мы, как и многие, столкнулись с коррупцией в деловом мире и обнаружили, к нашему удивлению, что при правильном подходе легальный бизнес гораздо прибыльнее криминального. Мы отложили в сторону наши знаменитые маски, порвали старые связи и создали себе новые имена в деловом мире. Мы достигли процветания по большей части за счет наших не столь решительных конкурентов и скоро превратились в корпорацию. А поскольку корпорации бессмертны, мы тоже обрели бессмертие. На Темной Стороне такое случается. Пока процветает наш бизнес, процветаем и мы. Пока он существует, существуем и мы. Деньги — это власть, власть — это магия. И всякая угроза благополучию фонда Кавендишей — это угроза нашему благополучию!
— Поэтому мы относимся к подобным угрозам очень серьезно, — сказал мистер Кавендиш. — Мы защищаем свои права решительно и бескомпромиссно.
— Вы обыкновенные стервятники, — сказал Мертвец. — Паразитируете на чужих слабостях, жиреете на трупах тех, кого погубили.
— Мы олицетворяем высшее достижение века капитализма! — возразила миссис Кавендиш.
— Кажется, понимаю, почему вы называете друг друга не иначе, как мистер и миссис, — сказал я. Мне почему-то очень захотелось вставить что-нибудь в их речи. — Иначе вы можете запутаться в своих именах и забыть, кто вы такие сегодня.
— Справедливо, — сказал мистер Кавендиш, — но не имеет отношения к делу.
— Жюльен Адвент рано или поздно до вас доберется, — сказал я. — Он никогда о вас не забывал.
Мистер и миссис Кавендиш посмотрели друг на друга и лучезарно улыбнулись.
— О, мы тоже прекрасно его помним! — сказала миссис Кавендиш. — Знаете, есть одна история… Жюльен не любит ее рассказывать. Кажется, он не рассказывал ее вообще никому и никогда. Его великая любовь, которая выдала его Маскам Смерти, благодаря чему он провалился во временной сдвиг, перед вами. Это я. Как же я могу забыть, каким было его лицо в тот миг, когда я сняла свою маску? Его ужас и потрясение… Я долго смеялась. Я думала, что никогда не смогу остановиться.
— Вы знаете, он плакал, — сказал мистер Кавендиш. — Настоящими слезами. Впрочем, Жюльен всегда был сентиментален.
— На самом деле ему некого винить, кроме самого себя, — сказала миссис Кавендиш. — Судите сами. Когда мы встретились, я работала в эстрадном кордебалете: ну, знаете, когда больше танцуешь, чем поешь. Голос так себе, но ноги очень даже ничего. Я ему приглянулась. Надо сказать, в те времена джентльмены нередко обращали на меня внимание. Он показал мне роскошную жизнь, привил вкус и аппетит к дорогим вещам. Но некоторые привычки он отказался оплачивать. Думал, что этим спасет меня. Ему стоило спросить, хочется ли мне спасения. Что ж, мне пришлось искать кого-нибудь менее упрямого. И вот на одном из вечеров, которые устраивал Жюльен, я встретила наконец щедрого и великодушного джентльмена. Маску Смерти, как вы уже, наверное, догадались. Он ввел меня в мир денег и удовольствий, и скоро мне стало казаться, что я там родилась. В конце концов я и сама надела маску. Жизнь на вершине преступного мира оказалась не в пример интереснее, чем в объятиях Жюльена. Когда пришло время столкнуть его во временной сдвиг, я не испытывала никаких сожалений.
Ионе, видимо, история показалась скучной.
— Расскажите, что мы сделали с Россиньоль! — потребовал он. — Я хочу видеть его лицо! Что он скажет, когда осознает свое бессилие!
— Достигнув некоторой популярности, наша милая Россиньоль стала чересчур независимой. — Мистер Кавендиш говорил неохотно, будто лишь делал одолжение Ионе. — Она перестала советоваться с нами, завела собственные знакомства. В свое время, когда ее никто не знал, она с удовольствием подписывала составленные нами контракты, а потом начались сепаратные переговоры с руководством студий звукозаписи. Ее уверили, что старые контракты нетрудно разорвать — если Россиньоль будет слушать своих новых друзей. Тогда-то она и потребовала от нас более выгодных условий, пригрозив, что уйдет.
— Достигнув некоторой популярности, наша милая Россиньоль стала чересчур независимой. — Мистер Кавендиш говорил неохотно, будто лишь делал одолжение Ионе. — Она перестала советоваться с нами, завела собственные знакомства. В свое время, когда ее никто не знал, она с удовольствием подписывала составленные нами контракты, а потом начались сепаратные переговоры с руководством студий звукозаписи. Ее уверили, что старые контракты нетрудно разорвать — если Россиньоль будет слушать своих новых друзей. Тогда-то она и потребовала от нас более выгодных условий, пригрозив, что уйдет.
— Разумеется, мы не могли этого допустить, — сказала миссис Кавендиш. — Слишком много в нее вложено. Мы открыли ее, мы холили ее и лелеяли, мы сделали ее конкурентоспособным товаром — и должны потерять все, когда пришла пора получать дивиденды! Мы имеем полное право защищать свои инвестиции. Вы напрасно так уверены, будто сражаетесь за правое дело, мистер Тейлор! Эта страдалица не нуждается в спасении. Да и от чего? От славы? Или, может быть, от богатства? Мы обещали сделать ее звездой и от своих слов не отказываемся. Но она принадлежит нам, и никому другому.
— А как насчет свободы выбора? — спросил я.
— Никак, — ответил мистер Кавендиш. — Бизнес есть бизнес. Вручая нам свою судьбу, Россиньоль подписалась, что отбросит все эти глупости. Она принадлежит фонду Кавендишей.
— И поэтому ей пришлось умереть, — заключил Мертвец. — Вы ее убили, потому что она захотела взять свою жизнь в собственные руки.
Кавендишей обвинение нисколько не задело. Оно им даже польстило.
— На самом деле мы ее не убили, — сказала миссис Кавендиш.
— То есть не совсем, — сказал мистер Кавендиш.
— Она мертва, но не вполне, — сказала миссис Кавендиш. — Яд привел ее на самый порог смерти. Мы оставили ее там на некоторое время, а потом осторожно вернули обратно — благодаря Ионе. Интересно, да? Шанс застрять на грани жизни и смерти — один на миллион, но он есть и проходит по ведомству энтропии, то есть Ионы. Слыхали вы про импринтинг? Россиньоль вернулась из экскурсии в царство теней в состоянии глубокого шока: она утратила большую часть воли, а восприимчивость повысилась до такой степени, что девочка приняла нас в качестве суррогатных родителей и воплощения авторитета. Разумеется, для сохранения этой ценной эмоциональной связи нам пришлось изолировать ее от дурных влияний. Увы, губительный дух независимости не удалось вырвать с корнем. Боюсь, для коррекции сознания придется еще раз применить яд и повторить процесс.
— Вы ублюдки! — крикнула Россиньоль.
— Тише, тише, дитя мое, — сказал мистер Кавендиш. — Почему артисты никогда не понимают своей выгоды?
— Вот именно! — Иона просто сиял от счастья. — Но самое главное, что только моя воля и моя магия удерживают ее на границе между жизнью и смертью. Ее жизнь прикована к моей, и эти узы никому не разорвать! Если тебе удастся меня убить, Джон, она вернется во тьму. Навсегда.
— В целом это убедительно, если говорить о Джоне, — спокойно согласился Мертвец. — Но как насчет меня? С Россиньоль я едва знаком, ее жизнь и смерть меня не очень сильно задевают. А вот когда ты лезешь в мои дела, путаешься у меня под ногами — я этого не потерплю! Нет, малыш Билли, я тебя убью.
— Не смей меня так называть! Никакой я тебе не Билли! Я…
— Как ты был визгливым мелким засранцем, Билли, так и остался.
— Да я тебя…
— Что ты меня? Убьешь? Напугал. Всей твоей силы не хватит, чтобы аннулировать мой договор.
— Вполне возможно, — вдруг жизнерадостно улыбнулся Иона.
Я поежился. Мне эта улыбка совсем не понравилась. Иона шагнул вперед, глядя на Мертвеца в упор:
— Сколько липкой ленты и клея ты извел на себя за эти годы, а? Такие ужасные раны, а ты все еще как новенький. Прекрасная работа. Поздравляю. Но представь на секунду, что ничем твои раны не скреплены. То есть что все твои перевязки… распались?
Коротким движением Иона рассек рукой воздух, и Мертвец будто взорвался. Куски черной ленты взвились в воздух, как серпантин, на сцену со стуком посыпались какие-то крючки и скобки. Одежда расползлась в клочья. Никакой крови, никакой другой жидкости, хотя открылись все зияющие раны. Ноги подломились, и Мертвец тяжко рухнул на сцену; бледно-розовые внутренности вывалились на пол. Одна рука оторвалась и лежала в стороне, подергивая пальцами. Мертвец не шевелился, только медленно, как цветы, распускались его раны. Я знал, как ему доставалось, но все же не представлял истинного масштаба. Россиньоль впилась ногтями мне в руку, но я не шевельнулся и не проронил ни звука. Я просто стоял и тупо смотрел. Меня тошнило от собственного бессилия.
— Энтропия, — сказал Иона самодовольно, — означает полный распад всего. Посмотри на себя, Мертвец. Уже не так крут, не правда ли? Ты еще способен чувствовать боль? Очень надеюсь. Какой же выгодный договор надо было заключить, чтобы выдержать такое… И все без толку. Обидно, а? Мистер и миссис Кавендиш! Почему бы вам не оказать ему честь и не благословить в последний Путь? Не в моих правилах лишать других законного удовольствия.
Кавендиши не стали спорить. Они переглянулись, тихонько вздохнули и двинулись вперед. Над телом Мертвеца они на некоторое время замерли в задумчивости.
— Можно сжечь в печке, — сказал мистер Кавендиш.
— Без сомнения, мистер Кавендиш. Пока они живые, выходит особенно поучительно. Мне всегда это нравилось.
— Боюсь, сейчас мы не можем себе такого позволить, — заметил мистер Кавендиш. — Если крупному игроку вроде Мертвеца оставить хоть малейший шанс, он сможет обмануть судьбу. Такое бывало.
— И мы дожили до наших лет вовсе не потому, что оставляли шанс нашим противникам, мистер Кавендиш!
— Совершенно верно, моя дорогая!
Они одновременно вытащили из-под одежды пистолеты и открыли огонь, целясь в голову и сердце. Мёртвец дернулся, серовато-розовые мозги разлетелись по полу. Через мгновение он затих, уставившись мертвыми глазами в никуда. Кавендиши повернулись ко мне, желая оценить произведенное впечатление. Я ответил лучшей из своих глумливых ухмылок.
— А остались ли у вас патроны? — поинтересовался я.
Щелкнули курки; выстрелов не последовало. Кавендиши одновременно пожали плечами и отошли за спину Ионы.
— Мы всегда говорили: не обязательно все делать собственными руками, — сказал мистер Кавендиш.
— Ты давно хотел им заняться, дорогой Билли, — сказала миссис Кавендиш. — Мистер Тейлор в твоем распоряжении.
Нахально улыбаясь, Иона шагнул вперед. Он и не думал торопиться. Не хотел портить удовольствие, наверное.
— У тебя есть еще тузы в рукаве, не правда ли, Джон? Беда, что все это обычные дешевые трюки — ничего другого у тебя за душой никогда и не было. Разве твой дар можно сравнить с моим могуществом? Я сейчас убью тебя и заберу Россиньоль — и чем ты мне помешаешь? Вопрос лишь в том, как именно я тебя прикончу… Давай прикинем. Например, рак: болезнь готова расцвести в любой момент, надо только слегка подтолкнуть. Или артрит, спящий в каждом суставе, а уж о бактериях и вирусах в крови я и не говорю. А если активировать все сразу? Вдруг ты тоже взорвешься, как Мертвец. Или есть один шанс из миллиона, что ты родишься деформированным беспомощным уродом. Давай реализуем этот шанс для Джона Тейлора, да так и оставим! Будет дуракам наука — нельзя путаться под ногами у Ионы.
И ведь он это сделает! Его силы на такое хватит. А у меня есть только дар, который нельзя использовать. Мои враги точно знают, где я нахожусь, и стоит открыться — атакуют непосредственно мое сознание. В секунду захватят разум и душу, а потом… да, на Темной Стороне есть вещи похуже смерти. Но без дара мне не остановить Иону и не спасти Россиньоль! Правда, остался я сам…
Неожиданно я улыбнулся. Ионе этого хватило, чтобы поскучнеть.
— Билли, Билли! — сказал я спокойно и в высшей степени снисходительно. — К сожалению, ты никогда не понимал истинной природы магии. Все зависит не от личного могущества и врожденной силы. В конечном итоге все решает твердость намерений и воля. Ну, еще душа и разум того, кому эта воля принадлежит.
Наши взгляды скрестились. Иона не шевелился. Весь мир сузился до нас двоих — лицом к лицу, воля против воли. Верхние слои нашего естества сползли, как луковая шелуха, оставив две сердцевины друг против друга. И вот, несмотря на все свое могущество, несмотря на все свои свершения, Билли Латем отвернулся первым. Он даже отступил на шаг, тяжело дыша. По бледному лицу струился пот.
— Да кто же ты такой? — прошептал он. — Ты не человек…
— Он больше человек, чем ты, ничтожество! — отрезала Россиньоль.
Она выступила вперед и запела Ионе в лицо. Голос ее был подобен оружию: сильный и убийственный. Мне пришлось отойти на несколько шагов назад и зажать уши. Кавендиши тоже отступали, прикрыв уши руками. Россиньоль пела об утраченной любви и погибших любовниках, о неверном сердце и предательстве. Она смотрела Ионе в глаза, и тот не мог ни отвести взгляда, ни убежать, как мышь перед змеей или рыба на крючке. Она пригвоздила его к месту своей безжалостной песней об одиночестве и надругательстве. Словно порцию яда, она возвращала Ионе то, что с ней сделали другие. Поразительно, но песня была и историей Билли Латема, который мог бы стать Могущественным и Владыкой, как его отец, но оказался всего лишь наемным головорезом.