- Тогда кто-то из шумерийцев, - произнесла Нана, истолковав мое молчание, как похороны Адама, - Гильгамеш, или кто там еще? Если вам не нравится Хаммурапи.
И снова никто не откликнулся на ее призыв.
Мы шли уже по пятому кругу.
- Тину же, - говорит Лена, - взяли бы Тину!
Я только улыбнулся.
- Вы что ж, боитесь Адама, трусите?! - воскликнула Анаис.
Смешно было это слышать: никакого страха мы давно не испытывали. Мы просто перестали бояться.
- Для Адама у нас есть только кусок буро-рыжей глины, - заявила Николь, - из него ничего не получится.
- De nihilo nihil (Из ничего - ничто, лат.), - с ухмылочкой буркнул Вит и добавил: - le mort saisit le vif (Мертвый хватает живого, фр.).
Что касается клонирования Адама или Иисуса, интуитивно мы понимали: сюда нельзя. Пока нельзя. До тех пор, пока у нас не появится уверенность в том, что риск наш будет оправдан.
- Риск? - спрашивает Лена.
- Смелость здесь была неуместна.
- Гермес Трисмегист, - повторил Юра.
Все слышали и снова промолчали. Жора спросил:
- Кто такой этот твой Трисмегист?
Юра, улыбнулся и не сказал ни слова. Он не понимал, зачем Жора о нём спрашивает. Ведь Жора просто бредил Трисмегистом! Трисмегистом и Тиной! Он иногда даже путал их.
- Как же их можно спутать? - спрашивает Лена.
- Их-то? Запросто! Они же как две капли...
- Рыжие? - спрашивает Лена. - Волосатые?..
- Как две капли, - говорю я.
Лена только улыбается.
- С Тиной он как-нибудь сочетается? - зачем-то еще раз спросил Жора.
- Как-нибудь, - кивнул Юра, - соприкасается...
И снова загадочно улыбнулся.
Мы все притихли, ожидая решения.
Даже Света не насиловала нас своим Переметчиком.
- Позвони Юльке, - говорит Лена, - у неё там что-то...
- А где она?
- В Гоа, где же ещё?
С этим Гоа надо что-то делать! Решительно надо! Юлька совсем потерялась... Морские черепахи, скаты, барракуды... акулы... Да-да - даже акулы! Она их приручает. А ещё ей надо преуспеть в конкани, в маратхи... Каннада, урду... Спрашивается - зачем? Мало ей хинди? Совсем потерялась! Сперва Аня, затем Юлька с Тинкой...
Потерялись.
Глава 4
Мы, творцы и хозяева новой жизни, могли, конечно, позволить себе выбрать из этой груды имен самое, на наш взгляд, прекрасное, самое незапятнанное, наидостойнейшее, царственное имя, царское и даже божественное, безгрешное, обласканное тысячелетиями, увенчанное любовью веков и всеми известными добродетелями, - мы могли бы себе позволить такую роскошь. Если бы не неумолимый приговор компьютера: «Христос». Из огромного множества имен, собранных нами по крупицам со всего света, чьи гены хранились в наших пробирках и колбочках, в термостатах и сейфах под строжайшим контролем и за всеми семью печатями, тест на высшую, так сказать, добродетельность не прошло ни одно. «Христос» - только одно имя высвечивал компьютер. Иисус! Мы и без тестирования знали, что самое подходящее имя для начала нового рода - Иисус. Но разве мы могли себе позволить такое - Иисус! Разве мы могли так рисковать?! Мы снизили требования, поуменьшили, так сказать, добродетельность будущего первенца, и компьютер высветил имя Сократа. Ни Македонский со своими Аристотелем и Диогеном, ни Цезарь со своими Клеопатрой и Брутом, ни Эразм Роттердамский, ни Монтень или Паскаль, или даже Ларошфуко вместе с Жан Жаком Руссо или даже Флобером, или тем же Толстым, или Чеховым, или Марксом-Энгельсом-Лениным-Сталиным, ни даже Мерилин Монро со своими братьями Кеннеди как и ЭфЭм со своими «Братьями Карамазовыми», ни братья Кличко не попали в шестерку лучших пар. Рейтинг Иисуса был недостижимо высок. Странно, но самых ярых борцов за мир во всем мире и счастье народов там тоже не было. Компьютер был неумолим и холоден, как лед: Мария Тереза, Ван Гог, Иоанн Павел Второй... Горбачев или Картер? Нет. Какую уж он там применил систему отбора, какие «за» и «против» использовал одному Богу известно. Ясно было одно: он не очень считался с нашими желаниями. Ему, этому бесчувственному, расчетливому и высокомерному куску пластика с прецизионной начинкой было, собственно, наплевать на наши планы и чаяния. Он был неприступен, как средневековая крепость.
- Оставьте на-адежду, - прорек тогда Вит.
- Тупица! - возмущался компьютером Жора.
- Урррод! - шептал Стас, алчно жуя свои любимые неразжевывающиеся ошметья подсоленных сушеных кальмаров.
- Да он просто у вас дебил, - сказала Тая, - чего вы от него хотите?
А я был рад, что все шло по плану. Программа работала так, как ей и предписывалось, и никакая самодеятельность не должна была нарушать ход событий. Сейчас век такой: атом, ген, квант... Расчет!
Мы попробовали еще раз пробежаться по истории в алфавитном порядке:
Анаксагор, Анаксимен, Аристотель, Александр, Аристофан...
Кроме Аристотеля и Александра все остальные для меня ничего не значили, хотя Архимеда я ясно себе представлял: этакий отрешенный, рисующий свои теоремы на песке (как и я свои Пирамиды), пока его не разрубил мечом какой-то тупой вояка-римлянин (а кто разрубит меня?).
Автандилы и Аваакумы, Аристархи и даже Андроповы бродили у нас бесконечными толпами...
- Теперь «Б»! - сказала Юля, - на «Б» я знаю многих...
- «Б» - хорошая буква, - сказал Юра, - скажем, Таис Афинская...
- Она же просто гетера, - сказала Юля.
- Конечно, просто...
- Блез Паскаль, Бабель, Бебель, Бродский, Боткин, Берия, Бонч-Бруевич, Брежнев...
Потом были и Владимир Мономах и Вячеслав Ушков и Воланд, ...
Жанна д'Арк! Жан Жак Руссо, Женевьева...
- Зеикаэлэмэнопэрэсэ...- протараторил Стас.
- Соломон, Семирамида, Сократ, Сенека, Спиноза Сен-Симон, Сент Экзюпери, Сталин, Стриндберг, Солоухин...- распинался Кристофер.
- Самуил Маршак, Солженицын... Слава Ушков, - вяло произнес Дик.
Все упражнялись в знании алфавита.
- Сашка! - вдруг выкрикнула Ия, - Сашку забыли!
Все посмотрели на неё.
- Какого ещё Сашку? - спросила Джина.
- Македонского, вот какого!
Ах, да!.. Да, конечно!.. Шурика... Разве?
- Да нет, не забыли, - заверил Алька, - мы его немного припрятали.
- А на «п» - Паганини, - сказал Бред, - вы Паганини забыли, друзья. И Башмета тоже.
- Рррррррррррррррррррррррррррр...- прорычал Стас.
- Теперь - «Т».
- Опять же - Таис... Тамара, Татьяна, Тоня, Тася, Тобосская Дульсинея, Таира, Тамила, Таисия, Тала, Тереза...
Это была пулемётная очередь!
Вдруг как капля в молчащий колокол: «Тинннн...».
- Тина...
Все звуки вдруг умерли, стихли...
- Тина, - ещё раз произнёс Жора, и все повернулись к нему, - Тинико!
- Тинико?
«Тинннн...» - бабахнула новая капля.
- Вот видите, - сказал Жора, - капля камень долбит! А Тина - наша главная капля! Не так ли? - Жора наклонился и заглянул мне в глаза. - Рест скажи...
Сказать было нечего. И без слов было ясно, что от Тины нам не отвертеться.
Я, убитый, молчал.
Эти капли не только камень долбили, но и мою бедную голову: «Тиннн...»!
- Может быть, все-таки Клеопатра? - настаивал Дик. - «Клеопатра» - значит «славная по отцу». Почему мы не можем позволить себе славить род фараонов по женщине? И какой женщине!
- Дик, отстрянь, - вяло произнёс Стас.
Дик встал с табурета, и требуя тишины, обвел всех нас прищуренным взглядом, и вдруг, поднявшись на цыпочки на чистом русском и на одном дыхании произнес:
- «Чертог сиял...».
Он задрал голову, закатил глаза, размашисто взмахнул правой рукой, словно давая волю своим словам, и сделав два коротких, но очень эмоциональных шажка, продолжал:
... гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивной головой....
Мы, конечно же, были поражены не только тем, что «сердца неслись к ее престолу» или «Клянусь... О, матерь наслаждений, тебе неслыханно служу...», но и чистым русским Пушкина, и теперь ни у кого не оставалось сомнений, что Клеопатра попадет в список наших первенцев. Из семи Клеопатр, известных истории, мы выбрали самую-самую - Клеопатру VII Филопатру, ту самую, которая по словам Аврелия Виктора словами Пушкина произнесет свое: «Скажите: кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?». Ту, кто стал украшением этой династии фараонов. Разве она так уж и славна добродетелями или небывалыми успехами? Или ее прославил вопиющий грех?
- Зачем тебе это? - вдруг громко спросил Стас, указав пальцем на ухо Вита.
- Что-что? - спросил Вит, выдернув наушники.
- Что там?
- Моцарт, Мо-оцарт, - сказал Вит, - сколько же можно слу-ушать вашу бббб-е-е-либерду!
Безусловно, нам стоило огромного труда из этого битком набитого знаменитостями мешка истории вытащить на свет божий и пустить в мир первую малую дюжину апостолов новой жизни. Мы понимали, что, давая путевку в жизнь, скажем, Македонскому или Гаю Юлию Цезарю и оставляя при этом за порогом жизни Аристотеля или Октавиана, мы возлагали на собственные плечи огромную ответственность за будущее планеты. Поэтому отбор был чрезвычайно жестким, если не сказать жестоким. Суровым!
Естественно, мы бы сами, без помощи машин, никогда бы не пришли к единому мнению. Юра, например, считал, что мир без любви был бы тускл и беспомощен, поэтому даже не мыслил его без Ромео и Джульетты. Почему беспомощен, он не объяснял. Жора из всех женщин, а их набрался добрый десяток, предпочел одну Нефертити. Далась она ему! Ни Клеопатра, ни Семирамида, ни Мерилин Монро ему не подходили. Даже Жанна д'Арк не пришлась ему по вкусу. Тина? Он просто, казалось, махнул на Тину рукой! На Тину и на меня! Оставив, казалось, себе одну Нефертити.
Так казалось...
- Но если вы выберете и Эхнатона, я убью его на дуэли, - заявил он.
Это была, конечно, шутка, в которой была огромная доля правды. Никогда не выказывающий в себе чувства ревности, Жора по-юношески ревновал. Его желание видеть Нефертити собственными глазами было неистребимо. Он с детства был в нее влюблен.
Так казалось...
Я даже не догадывался тогда, что Тина...
- Что Тина? - спрашивает Лена.
- Что Жора просто...
- Ты можешь толком сказать?! - злится Лена.
- Конечно, - произношу я и продолжаю: - наша Ната не могла жить без Алена Делона, а Лесик был удивлен тем, что в список претендентов не попали кот Мур и Воланд. И Моби Дик, и Вий, и сирены Сциллы и Харибды, по его мнению, должны были присутствовать в Пирамиде.
Получалась куча мала!
- Гермес Трисмегист, - сказал Юра, - вот начало начал... Этот атлант... Кстати, зарядка фараонов никому из нас не помешает.
Все разом посмотрели на него и на этот раз промолчали.
- Cherechez la femme (Ищите женщину, - фр.) - проткнув указательным пальцем воображаемое небо, подвёл красную черту Жора. Улыбнулся и добавил, - сами знаете какую!..
- А как же Нефертити?
- Ищите, ищите мою Нефертити...
- Да ты по-оэт! - съёрничал Вит.
Было ясно, какую женщину жаждал видеть перед собой Жора - только Тину!
- Cherechez la femme! - повторил он. И зачем-то показал мне кулак.
Это было его необоримое, неизбежное, непреодолимое, непотопляемое и безапелляционно-воинствующее «Dixi!» («Я сказал!», - лат.).
Да мало ли что ты сказал!
«Тинннн...»!
Глава 5
- ... это произошло более двадцати лет тому назад, - говорю я, - была ранняя весна, мы познакомились в каком-то бассейне, я учил ее плавать...
- Сколько же ей теперь? - спрашивает Лена.
- Ее уже нет...
- Ты научил ее плавать?
Время от времени у меня пошаливает сердце. Воспоминания вызывают незначительную аритмию, а ночью я долго не могу уснуть.
- Лен, - говорю я, - помоги мне.
- Конечно-конечно...
Я до сих пор не могу угнаться за модой: эти галстучные узлы вызывают у меня раздражение. Я и не гоняюсь за модой, но иногда позволяю себе эти галстуки.
- Что же тогда случилось? - снова спрашивает Лена.
- Ничего особенного...
- Ты увидел ее в купальнике...
- У нее вся кожа была в пупырышках...
- И ты ее отогрел.
- Я об этом тебе уже сто раз рассказывал, - говорю я, закрывая глаза.
И вижу ее лицо... Как живое... Родинка на шее, первые морщинки на лбу, когда она удивлена... Или возмущена: «...мне нужен мужчина, за которым бы я...».
- Когда это было? - спрашивает Лена.
- Когда это было, - произношу я, - хм!.. Это было так давно... Просто бесконечно давно... Да и было ли?
- Тебе плохо? - спрашивает Лена.
- Слушай, - спрашиваю я, - а нельзя без галстука?!
Срываю его с шеи и швыряю куда-подальше!
И понимаю: нельзя без воспоминаний...
А ведь было... было...
И травой поросло...
А теперь вот Тина...
Вы видели её глаза?! Вы не видели?.. Нет?!!
Бедненькие...
Да вы просто не жили...
- Сегодня нельзя, - говорит Лена, - сегодня ты должен быть во всеоружии.
Этот злополучный галстук - как моё всеоружие!
- Но ты мне так и не...
- Ладно, - сдаюсь я, - давай свой галстук!
- До сих пор никак не могу взять в толк, - говорит Лена, - этот ваш Алан...
Ну, началось! Я и сам-то в этих космических делах Тины не совсем силён. Лира Леры уже, кажется, покорена, наши там благополучно высадились, расчистили площадку...
- Этот ваш Алан, - повторяет Лена, - зачем же он?..
- Он - киборг, - говорю я то, что знаю наверняка.
- Он киборг, - удивляется Лена, - он не человек?
- Он киборг, - повторяю я, - он весь из железок и пластика... Есть, правда, в нём и мясо, и печёнки-селезёнки, и сердце, и...
- И мозг?
- Да, а как же! Как же он без мозга - безмозглый?
Лена молчит.
- Брось, - говорит она, - Рест, брось. Не разыгрывай меня.
Теперь запонки...
- На, - говорит Лена, - они здесь. Нет, правда? Он киборг?
- Насколько я знаю.
- А Тина?
Я делаю вид, что занят этими чёртовыми запонками.
- Давай я, - говорит Лена.
Тишина.
- А Тина? - снова спрашивает Лена, когда мои манжеты побеждены сверкающими запонками.
Я сажусь в кресло, понимая, что пока Лена не уяснит для себя, как наша Тина связана с Аленом, с Лирой и Лерой, и с Трисмегистом... Да я и сам давно хочу распутать этот космический клубок.
- Так вот, - говорю я, и рассказываю, стараясь увязать в стройную логическую цепочку все имена и события, связанные с нашей программой завоевания Пирамидой близлежащих космических просторов, так вот
и Ален выполнил свою миссию, понимаешь? Кончилась батарейка! И Тина пустила его в расход. Не тащить же лишний вес на Леру! Понимаешь?
- У него же здесь дочка осталась. На Земле.
- Да, осталась... Лера. Лера - это плод, дитя Алена и нашей «Милашки», живёт вот уже седьмой год, развивается без каких-либо признаков...
- Дитя киборга и железной мамы? Вашей «Милашки»?
Я не отвечаю. Ясно и без слов - наша Лера...
- И что? - спрашивает Лена.
Я не знаю, что на это сказать.
- Ага, - говорит Лена, - ясно-ясно, теперь ясно... А Иван ваш, значит, тоже?..
- Да, - говорю я, - он согласился. Он там и останется на этой Лире с экипажем... Там их семеро...
- Семеро? И Волошин с ними, капитан «Дракона»? И... Элон... как там его - Маск? А что Кинг? А Тина?..
- Нет. Ни Маска, ни Волошина, ни Тины там нет. Все они здесь. Тина с Маском давно затеяли это предприятие... И они со Стивеном...
- Ты мне ни разу не говорил.
- Да я до сих пор в это не верю. Знаешь, с этой Тиной...
- А Волошин? Он же руководитель...
- Нет, уже нет. Иван его просто выгнал из команды. Волошин, как и вся эта шушера, ну, как и Переметчик, и Авлов, и Валерочка Ергинец... Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, все эти мокрицы и планарии, вся эта дерьмовая каша-малаша... упыри... Трепло и...
- Знаю, знаю, - говорит Лена, - не белей. Не злись. Тебе надо сегодня быть сдержанным и красивым.
- Так не зли.
- И, значит, Тина с Маском решились-таки...
- С Жорой.
- Что «с Жорой»? Он что - тоже? Он тоже улетел?
- Они с Жорой так решили... Пора в Космос!
- Ой, - восклицает Лена, - вставай, нам пора... Расселся!.. И как же они...
- Да, - говорю я, выбираясь из кресла, - как-то так...
- А Элис? - спрашивает Лена, вертясь перед зеркалом, - а твоя Ли?.. Она тоже...
Не забыть позвонить Виту! У меня все деньги вышли!..
- Пистолет не забыл?
Вот! Вот-вот - не забыть пистолет!..
Вот тебе, Тинико, и конкретика - пистолет!
Полная!..
«Прямо на небесах... Густо заселены... (Ох... не пусты слова...) На небесах святых... Белые острова...».
Куда уж конкретнее!
- Это же про Лиру! - восклицает Лена.
А то!..
Белые острова...
А тут ещё эта Элис...
«Девочка пахла мелиссой, чаем и вечером, Слушала маму, гуляла после пяти, Девочка знала точно - если поместится, То обязательно в прошлое улетит...».
Или в будущее...
Глава 6
Прошло еще дней пять или семь прежде, чем мы утвердили список наших апостолов. Были споры относительно греков: Сократ или все-таки Александр? Македонский? Македонский! Полубог-получеловек, царь, каких мир потом и не видывал, завоеватель всего древнего мира, покоритель душ и сердец! Сократу было нелегко выдержать осаду и выиграть битву за место в нашем списке. И, надо сказать, по нашим земным человеческим представлениям, с нашими аргументами и требованиями к кандидату на греческий трон, он ее проиграл. Тайное голосование выявило девять белых шаров из двенадцати, брошенных за Македонского. Только Жора и Юра (они потом мне признались) были за Сократа. Аня, не задумываясь, бросила свой шар в лузу Македонскому. И Ия! Инзинер воздержалась. Сократ давно ее раздражал. Его речь-экстаз в свою защиту перед римским сенатом выводила ее из равновесия. Она даже цитировала отдельные фрагменты «Апологии» Платона и объясняла, почему они ей не нравятся. Защищалась Сенекой, этикой Спинозы и Канта и даже Фрейдом. Я с нею соглашался, но свой шарик бросил Сократу. Когда я читал его самозащитную речь, я просто не мог поверить, что еще две тысячи лет тому назад человек мог противостоять мнению толпы, судей, восседавших в амфитеатре сената в белых одеждах с торчащими вниз большими пальцами на вытянутых вперед руках. Сенат, конечно, голосовал иначе, но мне казалось, что они обошлись с ним, как император с гладиатором, как с рабом. Когда я ее в последний раз перечитывал, мне казалось, что это я сам произносил слова, которые говорил Сократ. Я его даже немножко подправил. Я бы с ними не лебезил, не ерничал, я бы резал им такую правду-матку в глаза, что их белые одежды в местах восседания взялись бы дурно пахнущими пятнами испуга.