- А Ева?
- Сотворение Евы - такое же чудо, как сотворение всей Вселенной, и солнц и лун, и песчинок, и рос... Ева божественна, истинная и вечная мисс Вселенная. Она вышла из ребра Адама, как прекрасная статуя из паросского мрамора под резцом гения. Мы могли бы найти и резец, и мрамор, создать молодого Фидия, Праксителя, Лисиппа или Микеланджело, или, на худой конец, того же Родена, и уж на самый худой - Церетели... Чтобы кто-нибудь из них взялся изваять каменную Еву. Мы бы ее потом оживили, как Пигмалион оживил Галатею.
- Пигмалион? Галатею?
- Ну, грек там какой-то! Мы бы сумели одухотворить ее каменную плоть. Но кто бы из них осмелился взять на себя труд спорить с Богом? Сотворить чудо! Золотой дурманящий шелк волос, чарующая прохлада атласной кожи, родниковая свежесть губ, филигранная точеность шеи, плеч, рук, хрупкие пальчики с розовыми ноготками...
- Смелые ноги?..
- Ага... Смелые!.. Ты видела ноги Тины?
- Рестик, милый, мне её ноги, знаешь... То Юлины, теперь Тинины.
- Знаю, - говорю я, - знаю... Ты не сердись, но...
- С чего ты взял?
Зря, зря я, конечно, завел этот разговор с Леной о ногах Тины, которых и представить себе не мог. Какая женщина может равнодушно выслушивать восторженные похвалы в адрес какой-то иллюзорной Тины, которая, по мнению Лены, только и знает, что время от времени напоминает о себе своими вторжениями в мою, довольно размеренную и, так сказать, устаканившуюся жизнь. Жизнь человека, твёрдо знающего, чего он хочет и шагающему семимильными шагами к поставленной цели! Да, твёрдо, да знающего! И вот какая-то Тина, какие-то ноги...
- Я же вижу, - говорю я.
Что это - ревность? Я никогда за Леной этого не замечал. Да и повода не было. И вот... Я же вижу. Скрыть, утаить, спрятать, укрыть... От этого не спрячешься! На это способны не многие... Многие, даже артистки, чья жизнь большей частью подавляется и прячется ролью, даже им не всегда удаётся...
Лена - не актриса!
- Ещё чего! - возмущается Лена.
Я её поддержу!
- Ты права, - говорю я, - ревность к тебе просто не прилипает.
Лена улыбается: само собой...
Тем не менее, ноги Тины... Раз уж речь о её ногах... Дело в том, что её ноги...
Я думаю...
Я их в глаза не видел!
Но я, врач, знаю физиологию кожи, я, архитектор, знаю архитектонику колен и подколенных ямок, я, художник, знаю блеск голеней и изумительно прекрасную линию бедер, знаю пропорции и золотое сечение, которые так глубоко продуманы и беспрекословно соблюдены и исполнены при строительстве, а точнее - при сотворении этих ног, и, конечно, мне, учёному, известно даже значение числа π (пи) для этих ног, именно для этих и именно этого числа, да, числа пи, которое среди чисел Фибоначчи или рядом с ними, диктует законы строительства этих ног... Законы, не меньше! а ещё я, ваятель, удивительно точно знаю радиус и округлость коленок, их излом и крен, и, само собой разумеется, от моего глаза ваятеля не ускользнут и угловатые пирамидки как безупречной филигранности щиколоток, так и беспощадной прецизионности лодыжек (ведь выверенность и точность при строительстве Пирамид - мой хлеб!), а я ещё и спортсмен, и тут уж, некуда деться, я просто не могу себе позволить не знать, как эти ноги... Это надо видеть! их стремительную смелость и упругость, когда они берут версту за верстой или ров, наполненный чёрной водой, или стену, высотой с Китай, или, скажем, бьют подъемом тонкоточно в скулу нападающего, или пяткой в дых, или в пах...
А как звучит музыка этих славных ног, когда они мчат тебя...
Я, музыкант, я знаю...
Я, ученый, я точно знаю: их строил Бог! По законам божьим... Генофонд этих ног селекторно высчитан, выверен веками и предъявлен миру именно таким! В такой вот форме и с такой энергетикой!
Даже музыка хруста коленей - божественна!
Их кошачьи повадки - умопомрачительно прекрасны и верны!
Fuge, late, tace, quiesce! (Беги, скройся, умолкни, успокойся! - Лат.) - это не для них! Они не умеют убегать и скрываться! Они не умеют молчать! Ну и покой, известное дело, - покой им только снится!
Наконец, я - мужчина!..
Я просто не имею права молчать, немо давясь восторгами и восклицаниями в их адрес! Вы же все хором объявите меня трусом и ханжой, полным невеждой и слепой серостью... И, главное, - слепцом. Трусом и слепцом! Ведь nil medium est! (Середины нет, - лат.).
И я, жалкий собиратель камней, по сути, угрюмый арифметик и алчный, натоптанный мыслями о прибылях, капиталист, знаю цену этих ног: у них её просто нет!
Её ноги - как произведение искусства, как высверк мастера, как шедевр...
Вы видели холодные мраморные ноги Афродит и Венер, всяких там Ник и Менад, Клеопатр и Арсиной... Вы прикасались к их ледяной мраморности и вечной мерзлоте...
Никакой Лисипп, никакой Пракситель, Скопас или тот же Лиохар со всеми этими микеланджелами и роденами...
Вам хоть ясно, о чём это я!
Вот хоть теперь вы понимаете, что все эти напрочь мертвые ноги со всеми их красивостями и не то что в подмётки, в упор! не годятся... В упор!.. В упор не годятся моим Тининым ногам...
Понимаете?
Теперь-то хоть...
Это - красиво!
И это прекраснее даже, чем ваша Песнь песней!
Это та Красота, от которой слепнут!
И тут никуда не денешься: Богу - богово! Богине - божественность!
- Шаганэ, ты моя Шаганэ? - спрашивает Лена.
Тинка...
Тинико ты моя Тинико!..
Меня могут упрекнуть в излишней предвзятости, или даже пособничестве самому себе в выборе объекта для любования, нашёл, мол, себе в угоду какие-то ноги, ноги как ноги, как руки или плечи, или как глаза или губы, как волосы или даже пупки, все женские пупки человечества вместе взятые, да как те же розовые-прерозовые пятки, как шеи фламинго...
Меня могут упрекнуть... Или обозвать любителем дешёвой клубнички... Или прямо сказать: «...если ты всякий раз мои слова будешь переводить в плоскость... повторяю - переводить в плоскость комплиментов и воображать при этом, что именно этого я завуалировано хочу и жду от тебя и на это напрашиваюсь, я буду вынуждена...».
Да чихать я хотел на вашу нужду!
И поймите же вы, наконец: красота - беспрецедентная штука! А моя красота - это только моя красота! Она не имеет ни границ, ни прокрустовых лож, ни религий, ни рас... И я никому не позволю укладывать меня в саркофаг фараона, бальзамировать и пеленать, приковывать, путать путами или треножить... Или сажать даже на цепь золотую, как того кота на том дубе у того Лукоморья!..
Или на кол! Или на кол!
Никому!..
Я не Хеопс и не Хефрен!
Мне не нужны ваши гробы - пирамиды!
Мне не нужны ваши Мавзолеи!
Милые мои...
И скажите мне все вы, пожалуйста: почему все, кому не лень могут и стихами, и музыкой, и живописью и даже глиной и камнем... железом и золотом... просто кто во что горазд! могут высказывать, выписывать, выковывать, выдалбливать, вырезать или вызвучивать глаза женщины? Или губы? Или шею? Или её плечи и ключицы, ровно как и пястья и запястья, как и кожу, и волосы, как и... Да всё, что ей, женщине, по праву принадлежит, и что делает её женщиной, женственной и желанной, героиней, царицей, богиней...
Почему?
Почему не ноги?
Тоже мне нашли - запретный плод!..
Я - кусаю!.. Чем я, собственно, хуже Адама?!
Вы видели мои зубы - чистый алмаз! Не платина, не золото, - повторяю: сапфир!
У Мунка свой «Крик» красоты, а у меня свой.
А у Босха - свой!
Как и у Гойи, как и ваш «гений чистой красоты»!
Так что сидите и помалкивайте себе в свои тряпочки!
И какой землянин смог бы отважиться на создание такой небесной красоты? Здесь ведь недостаточно взять мраморную глыбу и с помощью молотка и резца просто отбросить лишнее. Излишнее, на наш приземленный взгляд, на поверку оказывается тоже божественным, вот ведь в чем дело. И чудо, и чудо!..
- Да, на земле нет ничего лишнего, - соглашается Лена. - Но тут песню такую поёшь...
- Да, - говорю я, - песню.
И после паузы продолжаю:
- Каждая песчинка в норе крота и каждый жучок в навозной куче так же божественны, как Пьета Микеланджело или улыбка твоей Джоконды, или крылышки за плечами толстопузых амурчиков.
А сколько было бы возни с Адамом! Пришлось бы сломать ему не одно ребро, пока Ева не заблистала бы перед миром во всей своей красе. Чего стоил бы только змей со своим искушением. И запретный плод. Яблоко? Мы не были уверены, что это было бы яблоко. Почему не ананас или авокадо? Почему не тот же банан? Ты можешь представить себе Еву, кусающую банан?.. Вкушающую! «Змей обольстил меня, и я ела». Как же, как же!..
- А Лилит? - спрашивает Лена.
- Лилит, - говорю я, - не из ребра. Не из глины, и даже не из...
- А твоя Тина? - спрашивает Лена.
- Из света, - не задумываясь, уверяю я, - из волшебного света!..
И киваю в подтверждение своей уверенности. Удивляясь самому себе: откуда такая безапелляционность?
- Из света, - не задумываясь, уверяю я, - из волшебного света!..
И киваю в подтверждение своей уверенности. Удивляясь самому себе: откуда такая безапелляционность?
- Надо же! - восторгается Лена.
- Без всяких сомнений! - говорю я.
И вытираю ладошкой со лба несуществующий пот.
Тинико ты моя, Тинико!..
- Затем, - говорю я, - ее сыновья. За что Каин убил Авеля? Чтобы мир потом каялся? Братоубийственная вражда до сих пор еще жива среди нас. Мы ведь все, все-все на земле - братья, братья... По крови. Мы ягоды одного поля, яблоки одной яблони. Гем он и в Африке гем. Не говоря уж о генах. Не родился еще на земле человек с генотипом крота или гада, хотя многие из людей этим гадам и кротам и в подметки не годятся. Жаба, она и в человеческом облике жаба. Возьми хоть своего Переметчика... Человек-крот, человек-гад, гаденыш, человек-жаба... Я знал одну такую жабу...
- Назови ее!
- Да мало ли их рябых, надутых, ползающих, блеющих и шипящих.
- Фамилия, - настаивает Лена, - назови фамилию! Мир должен знать своих жаб!
- Я же говорил - Переметчик! У меня просто...
Перехватило дыхание...
- На, выпей, - предлагает Лена. - Вода... Просто вода.
Я бы хлебнул даже коньячку!
Глава 5.
Нельзя не упомянуть и о Сарре, жене Авраама, жизнь которой была переполнена верой в обещание Бога сделать ее Матерью всех народов земли. Вообще история восхождения человеческого духа помнит многих удивительных и прекрасных женщин, но все они оказались, не то что не по зубам нашим технологиям, нет. Для наших технологий возрождения прошлого нет невозможного. Они ведь даны нам Самим Богом, поэтому всемогущи. Но нельзя требовать от них воссоздания условий земного рая, как невозможно пытаться заменить свет солнца множеством электрических лампочек Ильича. Итак, мы не стали клонировать ни Ави - мать Езекии, царя Иудеи, ни Авигею - единоутробную сестру Давида, ни Агарь - служанку Сарры, которая в свои семьдесят шесть лет не смогла зачать Аврааму наследника и дала ему в наложницы эту самую Агарь, чтобы та родила от него Измаила (таков был обычай времени), ставшего прародителем Мухаммеда, ни Аду - олицетворение довольства и красоты, первую после Евы женщину, названную по имени, ни даже Анну - первой прославившую Христа. Мы едва сдерживали себя от соблазна клонировать и Вирсавию - жену Давида и мать Соломона, и дочь Соломона Васемафу. На всех жен Соломона и 600 его наложниц у нас просто бы не хватило искусственных маток. Елисавету же - мать Иоанна Крестителя и двоюродную сестру Марии, матери Иисуса - мы запланировали клонировать в третьем эшелоне вместе с Иохаведой - матерью Моисея, Мариам и Аарона. Что же касается Есфири, Ефрафы, Зебудды, Иаили, Иегоддани, Иегудифы, Иезавели, Иехолии, Иоанны, Кандакии, Керенгаппухи, Клавдии, Лидии, Лоиды, Лорухамы, шести Маах, двух Мариам и трех Марий, а также Марфы, которой Иисус сказал: «Аз есмь воскресение и жизнь», то они были первыми претендентками для клонирования в третьем эшелоне. А Мария Магдалина, объявившая миру первой о Воскрешении Христа, уже ждала своей очереди в соседнем боксе. По нашей задумке она должна была объявить и о втором Его пришествии. Ведь никто из нас ни на йоту не сомневался в том, что Иисус и Мария были супругами и на момент Его распятия, она носила под сердцем плод этой любви, который, сбежав со своим дядей, Иосифом Аримафейским, в Египет, назвала Сарой, значит, Принцессой. Это и был тот Священный Грааль - Кровь Иисуса, но не в какой-то там чаше, а Кровь во Плоти, Грааль, который до сих пор сводит с ума всех настоятелей церкви. Имени Иродиады, потребовавшей от Ирода обезглавить Иоанна Крестителя, мы просто не произносили вслух. Никто о ней даже не заикнулся. Были и другие женщины мира, всей своей жизнью требовавшие и заслужившие воскрешения. Мешуллемеф и Милка, и Наама, и Наара, и Нехушта, ставшая свидетельницей покорения Иерусалима в 598 году до рождения Христа вавилонским царем Навуходоносором, генофонд которого тоже ждал своего часа. Нельзя не упомянуть о Ноеме, брат которой Тувалкаин подарил человечеству кузнечное ремесло. Без кузницы мы бы все еще ходили по земле с дубинкой и камнем в руках. Жены Иакова и Исаака Рахиль и Ревекка, и Рицпа, наложница Саула, и Руфь - моавитянка, родившая от землевладельца Вооза Овида, одного из предков Христа, и Саломия, жена Заведея и мать апостолов Иакова и Иоанна, и, конечно же, Сарра, жена Авраама и мать Исаака, которую Бог благословил, сказав ей, что «произойдут от нее народы», все они разве не достойны воскрешения? Хотя Саломею, дочь той же Иродиады, мы и не думали клонировать. В Пирамиде ей не нашлось бы места. А вот Фуа и Шивра, повивальные бабки, под началом которых находилось множество повитух, споспешествовавших ураганному росту численности еврейского населения, что обеспокоило даже египетского фараона, мы предоставили зеленую улицу. Ну и другим женщинам тех времен: Хлое, Хогле, Хушиме, Церуа, Цивье и Цилле, Шеере, Шеломиф, Шуе, Эгле, одной из восьми жен Давида и Юлии, одной их первых христианок в Риме. Воссоздать стремящуюся вперед с оглядкой назад жену Лота, так и не сумевшую набраться смелости оставить земные радости Содома и Гоморры ради жертвы, труда и одиночества, мы тоже не могли. Она без всяких колебаний отдала свою жизнь за единственный последний завистливый взгляд на тех, кто остался там в городе уюта и утех, на людей, которые по словам Иисуса «ели, пили, покупали, продавали, садили, строили». А ведь мы от тех ничем не отличаемся. Так разве нам недостаточно этих слов, чтобы не превратиться в такие же соляные столпы и горы, как до сих пор высятся на южном побережье Мертвого моря на месте этих нечестивых городов? Неподалеку от Вифлеема есть старейший отдельный памятник женщине, упомянутый в Библии. Это памятник Рахили - матери двенадцати колен Израилевых. Как же нам обойти и ее своим вниманием? А Мариам, сестра Моисея, чьи личные интересы были полностью подчинены национальным и чья миссия, надо сказать, абсолютно патриотична: «Пойте Господу!». Это был первый национальный гимн, который пели женщины Израиля, сплотивши весь его народ на борьбу против четырехвекового египетского рабства. Мы не забыли и Иохаведу, наверное, одну из самых великих матерей Израиля, подарившей народу Моисея, величайшего законодателя и вождя евреев, и Сепфору, его жену, и Девору, пробудившую свой народ от летаргического сна и взявшую на себя смелость поднять его на борьбу с армией Иавина. Вполне вероятно, что она, перевоплотившись через 27 столетий в Жанну д'Арк, помогла и французам одержать победу над врагом. Но вот что делать с Далилой, переполненной злой мужской силой, мы так и не решили, хотя мужественные женщины, как считал Юра, обязательно должны быть в нашей пирамиде. И, конечно же, Руфь! О, Руфь!.. Это одна из самых нежных и трогательных женщин! Скромная, учтивая, верная, ответственная, добросердечная и при всем этом несказанно красивая и бесконечно решительная - это самый короткий перечень добродетелей, которые возникают в памяти, когда произносится ее имя. Как же, как же?! Как же нам не включить ее в число небожителей? Теперь Анна - идеал материнства, мать Самуила, величайшего пророка, отдавшая, как Мария Иисуса, своего ребенка исполнять простые обязанности в храме и тем самым приблизиться к Богу. Так и случилось. Теперь - Вирсавия, жена Давида и мать Соломона, женщина мудрая, ловкая, учтивая и дальновидная, приложившая немало усилий, чтобы Соломон стал царем. Давид увидел ее случайно, купающейся. Он узнает, что Вирсавия - жена Урии, который служит в его войске. Тем не менее, «И она пришла к нему, и он спал с нею». Давид отправляет Урию на войну, где тот погибает. Вирсавия, конечно же, по погибшему плачет, затем становится женой Давида, но ребенок умирает. Давид же, в попытке отвести беду, постится, спит на земле, но узнав о том, что ребенок умер, встает, омывается, натирается маслами, надевает новые одежды и идет в дом Господень. «И молился». А затем идет к Вирсавии. «И утешил ее, и зачала она». Так явился на свет Соломон... Изобилие жен и наложниц Соломона (говорят, что всего их было больше тысячи вместе взятых), не позволило нам роскошествовать их генотипами. Ну и, конечно же, царица Савская, пришедшая к Соломону, чтобы испытать его славу. Женщина, противопоставившая собственную мудрость и богатство самому Соломону. Она не посылала к нему никаких послов, а приехала сама. «...я не верила словам, доколе не пришла, и не увидели глаза мои; и вот, мне и вполовину не сказано». На все ее вопросы Соломон ответ дал, но даже для него эти вопросы оказались трудными. Известно, что «полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин кроме дочери фараоновой, моавитянок, аммонитянок, сидонянок, хеттеянок», но царицы Савской среди них нет. Может быть, наш Соломон добьется-таки ее в нашей Пирамиде? Ведь говорят, что ее пытливый ум и находчивость, храбрость и любознательность даже тридцать веков спустя не были превзойдены ни одной царицей.