– Позвольте представиться, Иван Федорович Воловцов, судебный следователь по наиважнейшим делам.
– Очень приятно, – Лебедев поднялся с кресла и с интересом посмотрел на Воловцова, – Владимир Иванович Лебедев, начальник сыскного отделения. Мы раньше с вами не встречались? – протянул он для пожатия руку. – Мне отчего-то знакомо ваше лицо…
– Нет, кажется, – не совсем уверенно произнес Иван Федорович, отвечая на крепкое энергичное рукопожатие.
– У вас плохая память на лица? – с подковыркой, однако беззлобно спросил Лебедев.
– У меня хорошая память на лица, – с некоторой долей обиды ответил Воловцов.
– Тогда зачем вы сказали «кажется»? – спросил начальник московского сыска. – Людям наших с вами профессий не пристало оперировать такими понятиями, как «кажется», «может быть», «скорее всего» и прочими расплывчатыми терминами…
– Я это сказал сугубо из вежливости, – улыбнулся Воловцов. Ему определенно нравилась прямолинейность начальника московского сыска Лебедева. Она подкупала и упрощала общение. – Не хотелось ставить вас в неловкое положение. На самом деле мы с вами никогда не встречались…
– Это верно, – подытожил данную часть разговора Владимир Иванович. – Итак, что вас привело ко мне, господин судебный следователь? Кстати, вы давно работаете по наиважнейшим делам, позвольте вас спросить? Ведь как-никак ответственность!
– Третий год, – сдержанно ответил Воловцов.
– Я тоже третий год в сыскном, – произнес Лебедев. – Что ж, внимательнейшим образом слушаю вас…
– Меня привело к вам одно дело, которым я сейчас занят. Это дело вы когда-то вели, но преступник не был найден. Вернее, вам не достало улик и доказательств, чтобы его изобличить, – начал Воловцов.
– К сожалению, у меня было несколько таких дел, Иван Федорович, – несколько посмурнел Лебедев. – Увы, и такое случается… А вы какое дело имеете в виду?
– Я про двойное убийство в Хамовниках в конце прошлого года в семье пивовара Кары.
– Ясно, – внимательно посмотрел на судебного следователя главный сыщик Москвы. – Значит, дело это снова открыто?
– Открыто, Владимир Иванович, – подтвердил Воловцов. – И вести его поручено мне…
– Ну что ж, – снова посмотрел на судебного следователя Лебедев. – То, что дело вновь открыто, радует и вселяет надежду. Хочу вам заметить, что дело это и простое, и сложное одновременно. Однако, судя по тому, что я о вас слышал, оно вам будет по плечу. Мне в свое время именно этого времени и не хватило, чтобы изобличить преступника.
– А он вам был известен? – поднял брови Воловцов.
– Конечно… – вполне убежденно ответил сыщик. – Я потому и сказал вам, что это дело и простое, и сложное одновременно, поскольку простое оно потому, что преступник известен, а сложное потому, что улик для суда имелось недостаточно, вот его и закрыли «за ненахождением преступника». Хотя и искать-то не надо было…
– И кто же, по-вашему, преступник? – спросил Иван Федорович, впрочем, зная наперед, кого назовет Лебедев. И он не ошибся…
– Младший сынок пивовара, этот, как его… Александр Кара, – без тени сомнения ответил Владимир Иванович.
– Отчего вы так думаете?
Усевшись обратно в кресло, Лебедев принялся излагать свою точку зрения, подкрепляя ее известными ему фактами. Начал он со слов:
– Простота в том, что убить двух женщин и покалечить девочку, кроме него, было больше некому. То, что он сказал, что якобы видел впереди себя убегающего убийцу и дал его приметы, – не более чем выдумка, причем весьма простенькая и не очень умная. Убийство матери и сестер им, очевидно, было достаточно продумано, хотя он и не завершил свое гнусное дело с младшей сестренкой, а вот этого мнимого убийцу в черном полупальто с бритым затылком он явно придумал спонтанно, с ходу. Возможно, ему что-то помешало осуществить задуманное. Или кто-то…
– А Ивана Гаврилова вы совсем списали со счетов? – спросил Воловцов, воспользовавшись паузой.
– Вначале и он тоже был у меня на подозрении, но потом я его отмел, – ответил начальник московского сыска.
– Почему? Ведь у него тоже нет алиби на время, когда произошло убийство.
– Алиби нет, – согласился Лебедев. – Но он не убивал. Не мог убить. То есть не имел на то права…
Иван Федорович опять поднял брови. «Не имел права убить» – было что-то новенькое в уголовной терминологии…
– Что значит «не имел права убить»? Я вас не совсем понимаю.
– Вы, Иван Федорович, верно, удивляетесь моей терминологии? – в самую точку попал Лебедев. – Так не удивляйтесь. С моей нынешней работой и не то скажешь… – Он усмехнулся, но почти мгновенно спрятал усмешку в усы: – Я в настоящий момент занимаюсь революционерами. Точнее, боевиками-бомбистами, их самым левым крылом. Посему был вынужден изучить много всяких материалов касательно их партии. Всего я вам, конечно, рассказать не могу, да и права такого не имею, но кое-что все же доложу. Вы ведь слышали об эсерах?
– Слышал, – ответил Воловцов.
– Так вот, социалисты-революционеры – партия весьма организованная, с уставом, программой и жесткой дисциплиной. Это не социал-демократы, у которых вечно разброд, шатания и не прекращаемые дискуссии по разным вопросам и без оных. У эсеров – никаких дискуссий! Порядок и дисциплина членов партии – вот, если хотите, их девиз и знамя. Без разрешения партии ни один ее член не имеет права и шагу ступить. Образно, конечно, но суть это вполне отражает. Тем более если совершается экспроприация, то есть грабеж в финансовых интересах партии. Или, тем паче, убийство. Все это – только с ведома партии и с наличием на ту или иную акцию ее постановления. Самостоятельно члену партии ни воровать, ни убивать нельзя. Он может крепко за это поплатиться…
– Вы хотите сказать, что Иван Гаврилов – член партии социалистов-революционеров? – догадался Воловцов.
– С недавнего времени именно так, – одобрительно посмотрел на него Лебедев. – Приятно работать с умным человеком.
– Благодарю вас, – машинально произнес Воловцов и задал следующий вопрос: – Но ведь член партии может нарушить ее устав?
– Может. Но зачем это Гаврилову? Тем более что его запросто могут исключить из партии, а он своим членством очень дорожит.
– Откуда вы знаете?
– Это была его мечта, когда он еще отбывал срок в исправительном арестантском отделении, – ответил Владимир Иванович. – Там его эсеры и распропагандировали. Их там много в то время сидело. У Гаврилова появился смысл в жизни, определенная цель. С какого рожна ему все это терять нарушением устава партии? У него нет ни мотива, ни резона для такого убийства… Так вот, возвращаясь к предмету нашего разговора. – Начальник московского сыска немного помолчал и продолжил: – Я уверен, что этому Александру Кара кто-то помешал или что-то помешало. Причем в самый момент убиения или тотчас после него. И он, недобив младшую сестренку, инсценировал ограбление: раскрыл в спальне сундук с семейным добром, разбросал по полу деньги, якобы брошенные убийцей и грабителем, и побежал на второй этаж вызывать доктора Бородулина, ибо в его положении это было наилучшим вариантом, чтобы отвести от себя подозрения. И второпях забыл колун на кухне. Вот почему нет никакого объяснения, почему орудие убийства было обнаружено именно там. Зато вот вам объяснение наличия крови на его одежде: кровь попала ему на пиджак и рубашку, когда он обрушивал колун на головы матери и сестер. И никого он не обнимал и не целовал. В тот вечер, пятнадцатого декабря, когда я по вызову помощника пристава Холмогорова прибыл на место происшествия, он даже близко не подошел к трупам и едва живой сестренке. Напротив, обходил их стороной, словно боялся, что они, воскреснув, укажут на него пальцем…
– Да-а, – протянул Воловцов. – Вы рассказали все… весьма и весьма убедительно.
– Убедительно-то убедительно, но моим объяснениям и версии об убийстве матери и сестры Александром Карой никто не поверил, – криво усмехнулся Владимир Иванович. – В том числе и господин обер-полицмейстер Трепов. Я, конечно, понимаю: это же надо быть психически ненормальным, чтобы убить колуном мать и старшую сестру и покалечить младшенькую. Выжила-то она совершенно случайно. А Александр Кара признан вполне нормальным. Более того, никто и никогда не замечал за ним никаких отклонений. Наоборот, все в один голос утверждали, что Кара-младший – вежливый, добрый и порядочный молодой человек, мухи не обидит, нищим, дескать, всегда подает… Правда, он слабоват к девушкам, но кто из нас в его возрасте не был слабоват к противоположному полу? Ну, а каким образом на кухне оказался колун, – Лебедев вздохнул и посмотрел мимо Воловцова, – то, как мне объяснил его превосходительство генерал Трепов, он на кухню был занесен самим Александром, находящимся в состоянии беспамятства от увиденного в комнате старшей сестры…
– Марты, – подсказал Воловцов.
– Да, Марты, – механически повторил за ним Лебедев.
Они помолчали.
– Вы с ним уже говорили? – первым нарушил молчание начальник московского сыска.
– Еще нет, – ответил судебный следователь. – С ним я буду говорить в последнюю очередь…
– Правильно, – согласился Владимир Иванович. – Я бы тоже на вашем месте допросил его последним. Пусть волнуется, строит догадки, нервничает. Авось какую ошибку совершит.
– Именно так я и думаю, – внутренне усмехнулся одинаковости их мыслей Иван Федорович. – Опрошу покуда всех, кроме него, а когда буду знать о нем все, попробую поймать его на лжи. Маленькая ложь потянет большую, авось клубочек и распутается…
– А с братьями его вы говорили?
– Их нет в Москве, – ответил Воловцов. – Вот, собираюсь на днях в Саратов, где Кара-старший купил для своих сыновей пивоваренный завод.
– Я говорил с одним из них, Иосифом, – сказал Лебедев. – Братья были вызваны телеграммой, приехали семнадцатого декабря утром. Юлий был просто убит горем и не мог говорить. А Иосиф оказался покрепче. Но ничего путного он мне не рассказал. Все то же: их матушка более всех любила Александра, подкидывала ему деньжат на карманные расходы, а он – так ее просто обожал. И сестер своих любил. Вот так. – Сыщик как-то странно посмотрел на Воловцова: – Любил-любил – и убил. Как в этой сказке-повторялке:
– Но должна же в таком случае быть какая-то очень веская причина, чтобы Кара-младший пошел на убийство матери и сестер! – едва не воскликнул Иван Федорович. – Я тоже не верю, чтобы здравомыслящий человек вот так, без особой причины, мог взять и убить своих родных. Любимых, если верить показаниям…
– Вот! – заерзал в своем кресле Владимир Иванович Лебедев. – Отсутствие мотива и послужило главной причиной того, что Александру Каре не было предъявлено обвинение в убийстве. И правда, как поверить, что сын мог убить свою мать и сестру? Найдите мотив! – Владимир Иванович едва ли не просительно посмотрел в глаза Воловцову. – Такое страшное и циничное зло должно быть наказано! А будет мотив, уважаемый Иван Федорович, – найдется и виновный…
Глава 7 Портные и ювелир, или Разговор с внутренним оппонентом всегда на пользу
– Чего изволит господин?
Вопрос был задан столь сахарным тоном и до такой степени доброжелательно и благорасположенно, что у любого, ну или почти любого, зашедшего в этот магазин гражданина или гражданки не хватило бы духу чего-нибудь в нем не приобрести. Пусть даже и вовсе не нужного. Ведь не купить – значило обидеть этого добрейшего и достойнейшего человека, в высшей степени благожелательного к ним…
Владелец магазина, мещанин московской губернии Гирша, был сама любезность. Да и как могло быть иначе! Его магазинчик, располагающийся на втором этаже поповского пассажа, был в числе многих, которые продавали французскую одежду, и между ними шла борьба за каждого покупателя.
– Господин изволит задать несколько вопросов, – строго свел брови к переносице судебный следователь Воловцов, на которого сахарный тон владельца магазина ничуть не подействовал.
– Слушаю вас, – выпучил глаза Гирша, мгновенно поняв, что перед ним немалый судейский, а то и прокурорский чин (на полицейского Иван Федорович никак не походил), а вовсе не рядовой покупатель. А стало быть, и вести себя надлежит иначе: внимательно слушать, отвечать на все предложенные вопросы и кипеть праведной ненавистью к разного рода беззаконным личностям и правонарушителям.
– Меня интересует ваш клиент Александр Кара, – начал Воловцов. – Знаете такого?
– Ну, как же, конечно, знаю, – сотворил еще более сладкую улыбку Гирша. – Очень хороший и вежливый молодой человек, что в наше время, увы, стало встречаться все реже и реже. И вы знаете, это меня крайне печалит. Я не стану утверждать, что в скором времени люди перестанут здороваться и уступать женщинам и старикам дорогу, но все же поведение их внушает мне крайнее опасение, что дальше будет хуже, чем уже есть… А что именно вас интересует, господин…
– Судебный следователь, – подсказал Гирше Иван Федорович.
– …господин судебный следователь?
– Вам ведь известно про несчастье, какое случилось в семье этого вежливого молодого человека пятнадцатого декабря прошлого года? – задал вопрос Воловцов.
– Конечно, господин судебный следователь, – с печалью ответил Гирша. – Это несчастье, большое несчастье. Как он вынес такую утрату, я просто не знаю и даже не могу себе представить. Лишиться в одночасье матери и сестры! Что может быть ужаснее такой беды? Мое сердце бы, господин судебный следователь, нипочем бы не выдержало такого горя…
– Его сердце выдержало, – медленно проговорил Иван Федорович. – Более того, у него скоро свадьба с девицей Клавдией Матвеевной Смирновой. Вы, кстати, не знаете ли такую?
Гирша подумал и ответил:
– Нет, к сожалению, я незнаком с невестой господина Кара. Но могу определенно вам сказать, что она тоже воспитанная и благородная девушка, как и ее избранник. А иначе ведь и быть не может: только добрые люди соединяются вместе, поскольку их души похожи и созвучны друг другу, равно как и души злых людей. Вы заметили такую закономерность, господин судебный следователь?
– В ваших словах есть определенный резон… – сказал Иван Федорович, ни на грош не веря в искренность старого портного. – И конечно, весьма похвально, господин Гирша, что вы такого хорошего мнения о людях. Но иногда, – Воловцов специально сделал ударение на слове «иногда», – люди этого вовсе не заслуживают. По крайней мере, некоторые из них, – добавил он.
– Только не господин Александр Кара, – замахал руками на судебного следователя Гирша. – Поверьте, это благороднейший и достойнейший молодой человек, который… у которого…
– Да верю, верю, – остановил портного Иван Федорович, не дав договорить. И задал вопрос, каковой его и занимал: – А вы не припомните, что приобрел у вас Александр Кара днем пятнадцатого декабря прошлого года?
– Не помню, но могу посмотреть в своих книгах, – услужливо произнес Гирша. – Посмотреть?
– Посмотрите, – разрешил судебный следователь.
Оказалось, что Александр Кара приобрел в магазине портного Гирши меховое пальто стоимостью восемьдесят пять рублей. Почему он умолчал об этом на дознании?
Портной Цыпленков ничего нового не сообщил. Александр Кара купил у него смокинг и жилет за сорок рублей. Пиджак показался ему длинен, и он велел укоротить его, заплатив вперед еще два рубля для мастера, который будет это делать, и упросив Цыпленкова дать ему указание, чтобы все сделать к сегодняшнему вечеру, поскольку ему, дескать, предстоит визит в очень добропорядочное семейство на званый ужин.
– А вечером он приехал и забрал смокинг и жилет, – закончил свой короткий рассказ Цыпленков.
Ювелир Хлебников, вернее, его приказчик оказался разговорчивее. Память у него была отменная, поскольку, когда Воловцов спросил, что купил пятнадцатого декабря прошлого года Александр Кара, приказчик без запинки ответил, что тот приобрел в их магазине несколько ювелирных украшений, в том числе дамское золотое кольцо с брильянтом, жемчужное колье, дамские же золотые часы, а для себя – серебряные портсигар и спичечницу. Всего покупок вышло на пятьсот пять рублей.
– На пятьсот пять рублей? – удивленно вскинул брови Иван Федорович.
– Да, – подтвердил приказчик. – Александр Кара – небедный молодой человек…
– Да, судя по всему, весьма небедный, – раздумчиво произнес судебный следователь по наиважнейшим делам, который подобных приобретений и даже части из них позволить себе никак не мог, хотя имел вполне приличное по нынешним временам жалованье. Посмотрев с одобрением на приказчика – молодого шустрого парня, он буркнул: – И как это ты все помнишь?
– Пошто же мне этого не помнить, коли об этом меня год назад спрашивал уже начальник сыскной полиции господин Лебедев? – ответил Воловцову приказчик.
– Так ведь год почти прошел, – заметил Воловцов.
На что тотчас получил исчерпывающий ответ:
– Ну и что с того? Да ежели бы вы и впервой задали бы мне такие вопросы, я бы все равно ответил. У меня память, – приказчик запнулся, подбирая слова, – все помнит! Я ведь ничто не записываю, все в голове держу, – постучал он себя пальцем по лбу. – А ведь сколько товаров приходится помнить!
– Похвально, молодой человек, у вас феноменальная память, – одобрил приказчика судебный следователь. – А о чем еще спрашивал тебя тогда начальник сыскного отделения Лебедев?
– Господин Лебедев еще спрашивали, какими купюрами расплачивался господин Кара, – не моргнув глазом, ответил приказчик магазина.