Буш услышал, как заскрипели тросы рулевого привода: руль положили на борт – обходят мыс Порт-Ройал, «Слава» встала на ровный киль – перед этим она шла с небольшим креном… накренилась на левый борт… так слабо, что Буш, лежа на койке, почти не почувствовал этого. Громыхнула первая пушка салюта. Несмотря на то, что Хорнблауэр любезно предупредил его, Буш все-таки был захвачен врасплох и даже вздрогнул от неожиданности. Он обругал себя, решив, что стал слабый и пугливый, как котенок. С интервалами в пять минут гремели выстрелы, Буш заново устраивался в постели. Двигаться ему было непросто, не столько из-за слабости, сколько из-за многочисленных швов, наложенных на его раны. Он был весь прошит, как стеганое одеяло: каждое движение причиняло боль.
Когда салют стих, показалось, что на корабле необычно тихо. Буш насчитал пятнадцать выстрелов; видимо, Ламберт стал вице-адмиралом. Судно скользило к северу по заливу Порт-Ройал. Буш попытался вспомнить, как выглядит Солт Понд Хилл и горы за ним – как же они называются? Лиганея, или что-то в этом роде – никогда не мог он выговорить эти испанские названия. Моряки называли их просто Долгие Горы за фортом Рок.
– Марса-шкоты, – слышался сверху голос Хорнблауэра. – Марса-гитовы!
Значит, корабль приближается к стоянке.
– Руль под ветер!
Повернувшись к ветру, судно потеряет скорость.
– Молчать, на шкафуте!
Буш мог вообразить, как оживленно болтают матросы при входе в гавань – старики рассказывают новичкам о тавернах и притонах Кингстона.
– Отдать якорь!
Ни один моряк, даже такой прозаичный, как Буш, не может без душевного трепета слышать звук скользящего в клюз якорного каната. Звук этот вызвал у Буша смешанные чувства. Это не возвращение домой, это конец одного эпизода, но начало целой серии новых. Ближайшее будущее сулило крупные неприятности. Не смерть и не ранения угрожали Бушу, но он предпочел бы любую опасность предстоящему испытанию. Несмотря на слабость, тело его напряглось, когда он попытался заглянуть в будущее. Буш хотел бы двигаться, чтоб дать выход этому напряжению, по крайней мере, извиваться и ерзать, раз он не может ходить, но со своими пятьюдесятью тремя швами он не мог даже ерзать. Практически наверняка предстоит расследование событий на судне Его Величества «Слава», а возможно, и трибунал – или целая серия трибуналов – по его завершении.
Капитан Сойер мертв. Кто-то из испанцев, опьяненный кровью, ворвавшись в каюту, зарезал несчастного безумца. В аду не найдется пламени достаточно жаркого, чтоб покарать мужчину – или женщину – совершившего подобное злодеяние, хотя в каком-то смысле это было милосердным избавлением несчастной души, так долго мучимой воображаемыми страхами. По иронии судьбы в то же время, как безжалостная рука перерезала глотку безумца, кто-то из вырвавшихся на свободу пленных пощадил Бакленда, лежавшего в койке, и связал его простынями, так что все время кровавой битвы за свое судно тот пролежал беспомощным. Бакленду немало придется объяснять на следствии.
Буш услышал свист дудок и навострил уши, чтоб расслышать приказ.
– Команда гички! Гичку спускать!
Ясное дело, Бакленд отправляется доложить адмиралу. Как раз в тот момент, когда Буш пришел к этому заключению, Бакленд вошел в каюту. Естественно, одет он был крайне тщательно, в безупречно-белые штаны и лучший форменный сюртук. Лицо его было гладко выбрито, а аккуратность, с какою был завязан шейный платок, лишний раз свидетельствовала, что он отнесся к своему туалету весьма серьезно. Но заговорил он не сразу, просто стоял и смотрел на Буша. Его и без того втянутые щеки ввалились от переживаний, остекленевшие глаза смотрели в одну точку губы дрожали. Так может выглядеть человек, идущий на виселицу.
– Вы собираетесь на берег, сэр? – спросил Буш, подождав, чтоб старший заговорил первым.
– Да, – сказал Бакленд.
Кроме треуголки, он держал в руке запечатанные донесения, над которыми немало потрудился. Он попросил Буша помочь ему составить первое, касавшееся отстранения капитана Сойера от командования; второе донесение включало часть, написанную самим Бушем. Оно дышало сознанием своих заслуг и описывало капитуляцию испанцев на Санто-Доминго. Но третье донесение, касавшееся восстания пленных на борту и содержавшее признание, что Бакленда захватили в постели спящим, было составлено уже без Буша.
– Лучше б меня убили, – сказал Бакленд.
– Не говорите так, сэр, – ответил Буш настолько бодро, насколько позволяли его собственные тревоги и слабость.
– Это было бы лучше, – повторил Бакленд.
– Ваша гичка у борта, сэр, – послышался голос Хорнблауэра. – А призы только что стали на якорь у нас за кормой.
Бакленд обратил на него остекленевший взгляд. Хорнблауэр выглядел совсем не так аккуратно, хотя и он, очевидно, потрудился над своим нарядом.
– Спасибо, – ответил Бакленд, потом, после паузы, спросил со страстью: – Скажите мне, мистер Хорнблауэр – это последняя возможность – как случилось, что капитан упал в люк?
– Я решительно ничего не могу вам ответить, сэр, – сказал Хорнблауэр.
Ни в его словах, ни на его бесстрастном лице нельзя было прочесть ни малейшего намека.
– Мистер Хорнблауэр, – взмолился Бакленд, постукивая пальцами по донесениям. – Я хорошо обращался с вами. Вы увидите, что в этих донесениях я отдал вам должное. Я хвалю вас, как только можно, за то, что вы сделали на Санто-Доминго, и за то, как вы взяли на абордаж судно, когда восстали пленные. Как только можно, мистер Хорнблауэр. И вы… вы не…
– Я действительно ничего не могу добавить к тому, что вы уже знаете, сэр, – сказал Хорнблауэр.
– Но что мне говорить, когда меня начнут спрашивать?
– Правду, сэр. Что капитана нашли под люком, и что в ходе расследования не было получено никаких свидетельств, что он упал не случайно.
– Хотел бы я знать… – сказал Бакленд.
– Вы знаете все, что можно узнать, сэр. Простите, сэр, – Хорнблауэр протянул руку и снял кусочек пеньки с отворота его мундира. Потом он продолжил: – Адмирал будет вне себя от радости, когда узнает, что мы выбили донов из Саманы, сэр. Он, небось, поседел, переживая за конвои, идущие проливом Мона. И мы привели три приза. Он получит одну восьмую их стоимости. Не думаете же вы, сэр, что это его возмутит?
– Не думаю, – сказал Бакленд.
– Он видел, как призы вошли вместе с нами – сейчас все на флагманском корабле смотрят на них и говорят о них. Адмирал ждет хороших вестей. Сегодня утром он будет не склонен задавать вопросы. Разве что спросит, хотите вы мадеры или шерри.
Ни за что в жизни Буш не мог догадаться, искренно Хорнблауэр улыбается или нет, но Бакленд явно приободрился.
– Но потом… – сказал Бакленд.
– Потом будет потом. В одном мы можем не сомневаться – адмиралы не любят, чтоб их заставляли ждать, сэр.
– Наверно, мне надо идти, – сказал Бакленд. Проследив за отправлением гички, Хорнблауэр вернулся к Бушу. На этот раз улыбка его точно была искренней: она игриво плясала в уголках рта.
– Не вижу ничего смешного, – сказал Буш. Он поудобнее устроился под простыней. Теперь, когда корабль стоял на якоре, а берег закрывал его от ветра, в каюте стало гораздо жарче. Солнце палило безжалостно, и лучи его почти вертикально падали на палубу, расположенную в ярде над лицом Буша.
– Вы совершенно правы, сэр, – сказал Хорнблауэр, подходя к нему и поправляя простыню. – Ничего смешного.
– Тогда уберите эту дурацкую усмешку, – раздраженно сказал Буш. От жары и волнения голова его снова закружилась.
– Есть, сэр. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?
– Нет, – сказал Буш.
– Очень хорошо, сэр. Тогда я займусь делами. Оставшись в каюте один, Буш пожалел, что Хорнблауэра с ним нет. Он хотел бы, насколько позволяла слабость, обсудить ближайшее будущее. Он лежал и гадал, а пот пропитывал его бинты. Бушу никак не удавалось привести мысли в порядок. Он слабо выругался про себя и прислушался, пытаясь понять, что происходит на судне, однако преуспел в этом не больше, чем в прорицании будущего. Он закрыл было глаза, пытаясь заснуть, и тут же открыл их – он начал гадать, о чем говорят сейчас Бакленд с адмиралом Ламбертом
Вошел санитар с подносом, на котором стояли кувшин и стакан. Наполнив стакан, он одной рукой приподнял Бушу голову и поднес стакан к его губам. Почувствовав во рту прохладную влагу, уловив освежающий запах, Буш вдруг понял, что ужасно хочет пить. Он жадно осушил стакан.
– Что это? – спросил он.
– Лимонад, сэр, с почтением от мистера Хорнблауэра.
– От мистера Хорнблауэра?
– Да, сэр. К нам подошла маркитантская лодка, мистер Хорнблауэр купил лимонов и велел мне выжать их для вас.
– Передайте мистеру Хорнблауэру мое спасибо.
– Есть, сэр. Еще стакан, сэр?
– Да.
Ему стало лучше. Через некоторое время он услышал целую серию необъяснимых звуков: топот башмаков по палубе, приказы, плеск весел рядом с кораблем. Потом у дверей его каюты послышались шаги. Вошел доктор Клайв и с ним незнакомец – тощий седой человечек с прищуренными голубыми глазками.
– Меня зовут Сэнки, я врач флотского берегового госпиталя, – объявил он. – Я отвезу вас туда, где вам будет гораздо удобнее.
– Я не хочу покидать судно, – сказал Буш.
– Служа на флоте, – произнес Сэнки с профессиональной жизнерадостностью, – вы должны были приучиться к тому, что, как правило, приходится поступать против своих желаний.
Он снял простыню и оценивающе разглядывал замотанное бинтами тело Буша.
– Простите некоторую бесцеремонность, – сказал он все с той же мерзкой жизнерадостностью, – но я должен выписать на вас расписку в получении. Полагаю, лейтенант, вы никогда не выписывали расписку на получение судовых припасов, не ознакомившись предварительно с их состоянием.
– Идите к черту! – сказал Буш.
– Раздражительность. – Сэнки взглянул на Клайва. – Боюсь, вы не прописывали ему достаточно слабительного.
Он взялся за Буша и с помощью Клайва ловко повернул его лицом вниз.
– Даго изрядно вас покромсали, сэр, – продолжал Сэнки, обращаясь к беззащитной спине Буша. – Девять ран, насколько я понимаю.
– И пятьдесят три шва, – добавил Клайв.
– В «Вестнике» это будет выглядеть неплохо, – Сэнки хохотнул и экспромтом выдал цитату: – «Лейтенант э… Буш в ходе героической обороны получил не менее девяти ран, но я счастлив сообщить, что он быстро идет на поправку».
Буш попытался повернуть голову и рявкнуть что-нибудь подходящее к случаю, но шея была одна из самых больных его мест. В результате он пробормотал нечто невразумительное, и, пока его рычания не стихли, на спину его не переворачивали.
– А теперь мы быстренько унесем нашего ангелочка, – сказал Сэнки. – Носильщики, заходите.
На главной палубе Буш чуть не ослеп от солнечного света. Сэнки подошел, чтоб натянуть простыню ему на глаза.
– Отставить! – сказал Буш, угадав намерение врача. В голосе его сохранилось достаточно командирской твердости, и Сэнки помедлил. – Я хочу видеть!
Теперь стало понятно, что за топот он слышал внизу. На шкафуте выстроился один из Вест-Индских полков: все солдаты стояли по стойке «смирно», все с примкнутыми штыками. Пленных испанцев выводили из люков, чтоб отправить на берег в стоящих у борта лихтерах. Буш узнал Ортегу. Тот хромал, опираясь на плечи двух человек. Одна штанина была обрезана, бедро замотано бинтами. Бинты и другая штанина почернели от запекшейся крови.
– Да уж, головорезы, – сказал Сэнки. – А теперь, когда вы вдоволь на них налюбовались, мы спустим вас в лодку.
Со шканцев поспешно подошел Хорнблауэр и встал на колени рядом с носилками.
– Все в порядке, сэр? – озабоченно спросил он.
– Да, спасибо, – сказал Буш.
– Я прикажу собрать ваши вещи и отправить их следом за вами, сэр.
– Спасибо.
– Поосторожней со стропами, – прикрикнул Хорнблауэр на матросов, цеплявших тали к носилкам.
– Сэр! Сэр! – Мичман Джеймс приплясывал рядом с Хорнблауэром, стараясь привлечь его внимание. – К нам направляется лодка с капитаном на борту.
Новость требовала, чтоб ей занялись немедленно.
– Всего вам наилучшего, сэр, – сказал Хорнблауэр. – До скорой встречи.
Он повернулся. Буш не обиделся на это короткое прощание: прибывающего на борт капитана надлежало встречать соответственно его чину. Мало того, Бушу самому ужасно хотелось знать, зачем этот капитан пожаловал.
– Пошел тали! – приказал Сэнки.
– Отставить! – сказал Буш и в ответ на вопросительный взгляд Сэнки добавил: – Минуточку подождите.
– Я сам не прочь узнать, что происходит, – заметил Сэнки.
По палубе засвистели дудки. Подбежали фалрепные, солдаты повернулись лицом к входному порту, морские пехотинцы выстроились рядом с ними. Сверкая золотым галуном, капитан поднялся на палубу. Хорнблауэр отдал честь.
– Вы – мистер Хорнблауэр, в настоящее время старший лейтенант на борту этого судна?
– Да, сэр. Лейтенант Горацио Хорнблауэр, к вашим услугам.
– Меня зовут Когсхил. – Капитан вытащил бумагу, развернул ее и прочел. – «Приказ сэра Ричарда Ламберта, вице-адмирала Синего Флага [4], рыцаря ордена Бани, командующего Его Величества судами на Ямайке, капитану Джеймсу Эдварду Когсхилу, Его Величества фрегата «Решительный». Сим предписываю вам немедленно прибыть на борт судна Его Величества «Слава», находящегося в заливе Порт-Ройал, и принять под командование pro tempore вышеупомянутое судно «Слава».
Когсхил снова сложил бумагу. Принять под командование королевское судно, даже временно, дело серьезное, и осуществлять его надо в соответствии с принятым ритуалом. Ни один приказ, отданный Когсхилом, не будет иметь законной силы до прочтения им вслух документа, дающего ему право отдавать приказы. Теперь, «огласив себя», он обладал необъятной властью капитана на борту судна – мог назначать и снимать уорент-офицеров, брать под стражу и наказывать кошками – и все это благодаря властным полномочиям, переданным королем в Совете через Лордов Адмиралтейства и сэра Ричарда Ламберта.
– Добро пожаловать на борт, сэр, – сказал Хорнблауэр, снова отдавая честь.
– Очень интересно, – сказал Сэнки, усаживаюсь рядом с носилками, после того, как Буша спустили в госпитальную шлюпку. – Давайте, рулевой. Я знал, что Когсхил любимец адмирала. Такое повышение – на линейный корабль с двадцативосьмипушечного фрегата. Большой шаг для нашего друга Джеймса Эдварда. Сэр Ричард не терял времени зря.
– В приказе говорится, это только… только временно, – сказал Буш. Он не способен был достаточно уверенно выговорить слова «pro tempore».
– У адмирала будет вдоволь времени составить приказ о постоянном назначении по всей форме, – ответил Сэнки. – С этого момента жалование Когсхила увеличилось с десяти шиллингов до двух фунтов в день.
Негры-гребцы налегали на весла, и госпитальная лодка скользила по сверкающей воде. Сэнки повернулся и посмотрел на эскадру, стоявшую на якоре в отдалении – трехмачтовое судно и пара фрегатов.
– Вот «Решительный», – показал он. – Когсхилу повезло, что его судно оказалось здесь в нужный момент. Теперь адмирал сможет щедро раздавать повышения. Вы на «Славе» потеряли двух лейтенантов?
– Да, – сказал Буш.
Робертса разорвало ядром на барказе в ходе первой атаки на Саману, а Смит погиб на своем посту, защищая шканцы во время восстания пленных.
– Капитан и два лейтенанта, – задумчиво сказал Сэнки. – Насколько я понял, капитан Сойер некоторое время был не в себе?
– Да.
– И все-таки они убили его.
– Да.
– Цепочка случайностей. Вашему первому лейтенанту было бы лучше разделить его участь.
Буш ничего на это не ответил, хотя подумал о том же. Бакленда связали в постели, и ему никогда этого не искупить.
– Думаю, – рассуждал Сэнки, – повышения ему не видать. Не повезло ему, ведь он бы мог продвинуться в результате ваших успехов на Санто-Доминго, с которыми я еще вас не поздравил. Мои поздравления.
– Спасибо, – сказал Буш.
– Блестящая победа. Интересно, что теперь сделает сэр Ричард, да будет чтимо его имя, с этими тремя вакансиями. Когсхила на «Славу». Значит, на «Решительный» надо будет назначить капитан-лейтенанта. Несказанная радость получить капитанский чин! У нас четыре капитан-лейтенанта – кто из них войдет в жемчужные врата? Вы ведь бывали здесь прежде?
– Три года уже не был, – ответил Буш.
– Тогда вам вряд ли известно, кто из офицеров какое положение занимает в глазах сэра Ричарда. Значит, лейтенант должен стать капитан-лейтенантом. Нет сомнений, кто это будет.
Сэнки удостоил Буша взглядом, и тот задал вопрос которого от него ждали.
– Кто?
– Даттон. Первый лейтенант флагмана. Вы его знаете?
– Кажется, да. Такой долговязый, со шрамом на щеке?
– Да. Сэр Ричард полагает, что солнце всходит и заходит по его слову. И я думаю, лейтенант Даттон – скоро он будет капитан-лейтенант Даттон – того же мнения.
Бушу нечего было на это сказать, а если б и было, он все равно промолчал бы. Совершенно ясно, что доктор Сэнки – легкомысленный старый сплетник и запросто может выболтать все, что ему скажут. Буш просто кивнул, насколько позволяли израненная шея и лежачее положение, ожидая, пока Сэнки продолжит свой монолог,
– Значит, Даттон станет капитан-лейтенантом. Это означает три лейтенантские вакансии. Сэр Ричард сможет сделать приятное трем своим друзьям, назначив их сыновей лейтенантами. При условии, надо заметить, что у сэра Ричарда есть хотя бы три друга.
– Весла! Баковый! – сказал рулевой. Они подходили к причалу. Шлюпка пришвартовалась, Сэнки выбрался из нее и руководил выгрузкой носилок. Ровным шагом чернокожие носильщики двинулись по дороге к госпиталю. Буш окунулся в воздух острова, как в горячую ванну.
– Давайте разберемся, – сказал Сэнки, шагая рядом с носилками. – Мы только что назначили трех мичманов лейтенантами. Значит, есть три вакантных уорент-офицерских места. Но погодите – ведь у вас на «Славе» были убитые?