Такая коммуналка, может, лучше иной изолированной жилплощади, думал отставной следователь, сидя в «Катькином садике». Под ногами толкались толстые голуби, мимо раскатывали сверкающие иномарки, по тротуарам фланировали девицы в нарядах «из последней миланской коллекции». А в голове крутилось то незавершенное дело. Отыскать в Питере дочку пропавшей в Башкирии женщины для старого следователя было детсадовской задачкой. Ну поменяла она фамилию, подумаешь!
После Машиного рассказа пазл в голове отставного сыщика сложился мгновенно. Мать ее, пропавшую Юлию Чернову, конечно, втемную использовали. Вот только практических результатов из этого никаких не получалось. Юлия Андреевна небось пьет сейчас со своим любовничком экзотические коктейли под тропическими пальмами, черта с два их теперь достанешь, это Баскаков очень даже хорошо понимал. Он все так же сидел в «Катькином садике» – если погода позволяла, все так же толкались вокруг толстые голуби, все такие же модные красавицы и красавцы важно вынимали себя из сверкающих автомобилей. Одни часы на запястье какого-нибудь из этих «красавцев» стоили больше, чем вся баскаковская пенсия – даже если он проживет еще сорок лет. А какой-нибудь Алекс Смелый – раз – и хапнет двадцать миллионов евро.
Годы беспорочной службы, говорите?
Денис-Алекс Инзер
Нож был острый, поэтому резать было… трудно. Денис боялся взять слишком глубоко, сообразив, что глубокий порез «развалится» и шрам будет выглядеть совсем не так, как надо. Да и заживать глубокий разрез будет черт знает сколько. Если вообще заживет, мало ли какие тут микробы, может ведь и загноиться, и тогда уж точно – прощай, легенда!
Смыв кровь, он оценил результаты своего «художества»: вышло похоже. Даже не просто похоже, а прямо-таки точь-в-точь. Если, конечно, не считать того, что шрам от свежего пореза отличается, как дубленка от пасущейся на лугу овцы. Сколько нужно времени, чтобы порез зарубцевался? Неделя? Месяц? Да и загореть нужно – тот разбитый парень, как его, Алекс Смелый, прожарен солнцем до цвета дубленой кожи. И такой же жилистый. А он, Денис, хоть и ходил регулярно в спортзал, типичный горожанин – бледный и вялый, как картофельный росток. Ну что ж, придется побродить по здешним лесам, продубить под солнцем кожу, подтянуть размякшие мышцы. Чтобы сходство стало полным.
Окунув лицо в реку, подождал, пока ледяная вода не остановит более-менее кровь, залепил рану размятыми листьями подорожника, стянул пластырем, покрутил головой – вроде держатся. Вскинул на плечи нетяжелый рюкзак, в кармане которого покоился паспорт на имя Александра Смелого, обернулся на реку, где буйная вода продолжала играть с телом «Дениса Воронцова» (о чем недвусмысленно свидетельствовал паспорт в кармане надетой на нем драной штормовки), и двинулся в путь.
Хотя какой там путь? Ни пути, ни дороги, ни хотя бы плана какого-нибудь у Дениса и близко не было. Ну в самом деле, о каком направлении, о какой цели может идти речь? К монгольской или казахской границе? Смешно. Поэтому никаких направлений. Куда глаза глядят, в общем. Эдакий поход экспромтом. Припасов из рюкзака надолго не хватит, но с голоду в лесу не помрешь, разве что совсем дурак. Ночи сейчас теплые, да и спальник в рюкзаке, ручьев да родников и вовсе навалом, не пропадешь. Как там говорится? Давайте решать проблемы по мере их возникновения. Главная проблема сейчас – скрыться, запутать следы.
На второй день своих блужданий Воронцов наткнулся на беличий склад – расщелина под корнями кривой сосны была битком набита орехами. Он не был так уж сильно голоден, но грыз их с жадностью, пока горло не запершило изжогой. Похлебав из фляги согревшейся, отдающей железом воды, он привалил рюкзак к стволу, откинулся, как на спинку кресла, и задремал.
Проснувшись, увидел на свисающей сбоку ветке муравья. Тот деловито торопился куда-то по своим муравьиным делам. Может, съестное искал, может, новые территории исследовал. И как-то вдруг стало ясно: хватит метаться щепкой в водовороте, надо как-то обустраиваться в этой новой жизни. Прилаживаться к ней, осваиваться, привыкать. Это день-два-три можно прожить как придется, а месяц (ну или сколько ему придется бродить до тех пор, пока шрам не зарубцуется и не подойдет время выходить к человеческому жилью) – это очень долго. Жизнь – это в первую очередь быт, с какой стороны ни посмотри. Еда, вода, ночлег. В первую очередь нужно вытащить из глубин памяти опыт студенческих походов и содержание читанных когда-то книжек по выживанию, осмотреться, поискать в ручьях пресноводных мидий, попробовать поймать рыбу (орудовать острогой пока так и не получалось, но капроновая нитка сойдет вместо лески, а крючок – когда-то он умел делать рыболовные крючки из английской булавки), определить съедобные растения.
В первые дни Денис еще размышлял об устроенной ему подставе, потом надоело. Кто и зачем выбросил его из жизни, было совершенно очевидно. Как очевидно было и то, что ничего с этим он поделать не может. По крайней мере пока. Ну и зачем перебирать одно и то же? Бессмысленно. Есть более насущные проблемы.
Выживание, кстати, оказалось делом весьма увлекательным. Денис уже лет сто, как ему казалось, не делал ничего собственными руками – ибо зачем? Для всего есть специально обученные люди: чтобы приготовить обед, чтобы поменять кран, чтобы помыть машину, в конце концов. Как еще ходить-то не разучился. Ну, почти. Шевелить руками и ногами пришлось учиться заново. И это было здорово. Он приноровился к непривычным, но, как оказалось, очень надежным ботинкам. Он научился не спотыкаться в буреломах, научился оборудовать спальное место – чтоб сверху не капало, если дождь, и снизу чтоб ничего в бока не впивалось. Даже бить рыбу импровизированной острогой получалось! Пусть один раз из двадцати – но получалось же! Оказалось, он многое помнит – и из прежних, студенческих еще навыков, и из читанных когда-то книжек. Есть чем гордиться: сугубый горожанин не пропал в диком лесу, а совсем даже наоборот. Для поддержания иммунитета – не хватало еще улечься под елку с простудой – он поедал весь дикий щавель, который удавалось насобирать. С той же целью жевал черемшу, которая оказалась к тому же неплохой приправой к безвкусным первым опятам. Да и к рыбе тоже.
Рубец на щеке саднил и чесался – заживал. Денис накладывал на него растертые в кашу листья подорожника и вспоминал оставленную где-то там, далеко за спиной, безымянную могилу, «свой» труп в разбитом рафте и – иногда – расщелину, в которой он спрятал сумку с деньгами. Не то чтобы ему хотелось вернуться, забрать эти чертовы миллионы и – совершить еще одну, какую-нибудь совершенно фантастическую (и наверняка неосуществимую) попытку бегства, но мысли время от времени все-таки возвращались назад. Впрочем, он был уверен, что мысли эти – пустые. Хоть и зарисовал он приметы, хоть и запомнил их крепко-накрепко, но было как-то совершенно ясно: найти то место еще раз не выйдет. Не скакать же по всем окрестным лесам в поисках той самой раздвоенной сосны и выступающей над каменной осыпью скалы чуть ниже по течению.
Это уж потом, осваиваясь в окрестностях базы, Денис понял, что завершил свои блуждания почти там же, где и начал, и приметные сосны, и скала – все рядом. Был ли то счастливый случай, мистическое наитие или какой-то высший промысел – но получилось именно так. Хотя, блуждая, он ни о чем таком не думал. Ну, кажется, не думал. Бродил себе и бродил. Хотя, наверное, подсознательно старался далеко от реки не отходить – хоть от какой-нибудь. Боялся заблудиться и пропасть. А потом как-то перестал бояться. Наверное, когда в первый раз наткнулся на оставленный кем-то схрон. Взял оттуда два килограммовых пакета перловки и пакетик с рыболовными крючками. Да, наверное, именно с этого момента он перестал бояться и начал… радоваться.
Однажды он встретил медведя. Ну, может, не медведя, он так и не понял: в кустах, почти рядом, зашевелилось что-то большое, коричневое. Денис замер, затаил дыхание, застыл, как загипнотизированный удавом кролик. Так и стоял, пока большое и коричневое не убралось восвояси. Наверное, это был все-таки медведь: метрах в пятидесяти от «места встречи» Денис наткнулся на разоренный муравейник. Составлявший его сердцевину пень более-менее уцелел, но сам конус был безжалостно разобран, раскидан по крошечной полянке, так что все внутренние коридоры, галереи и переходы оказались на виду, кое-где в их глубине мерцали белые муравьиные личинки – детки. Взрослые муравьи носились по развалинам – как показалось Денису, совершенно бессмысленно. Наверное, в большую лупу можно было бы разглядеть, как они хватаются за головы, причитая: «Боже мой! Боже мой! Беда! Катастрофа! Что делать?!» Лупы у Дениса, конечно, не было, а муравьишек было жалко. Он часа полтора собирал вокруг сухие иголки и прочую лесную мелочь, подносил поближе к бывшему муравейнику – обеспечивал строительный материал. Потом, по наитию, отломил еще кусок пойманной и испеченной утром рыбы, которой собирался пообедать. Рыба муравьям понравилась: обнюхав подарок (или что они там делали), они шустро разобрали его на крошки и куда-то все поуносили. Другие тем временем, оценив предложенный стройматериал, принялись сноровисто таскать иголки и веточки, прилаживая их к развалинам – ликвидировали последствия катастрофы.
Значит, он им помог? Действительно помог? Воронцов вдруг испытал такую острую, такую яркую радость, такую всепоглощающую гордость – что там какие-то переговоры с какими-то дурацкими американцами!
Несколько раз он попал под дождь. Денис прятался от него под старыми елями – оказалось, что шатер их веток хоть и тесноват, но совершенно непромокаем. Однажды дождь застал его на берегу, а рядом нашлась подходящая скальная расщелина – и вот это было самое веселое, честное слово.
Река вспыхивала крупными сверкающими пузырями, сверху летела белая вода – стеной, как в водопаде. Денис вспомнил искусственный водопад в офисе одного из партнеров и захохотал. Какая глупость – искусственный водопад! Да и все эти офисы, где важные мальчики и девочки с важными, значительными лицами важно произносят бессмысленные фразы, хмуря брови, рассылают дурацкие бессмысленные письма, – торгуют воздухом. А тут – все по-настоящему: воздух, вода, деревья, стук собственного сердца… Жизнь.
Когда, проплутав месяца полтора, он увидел в прогале расступившегося подлеска сверкание воды и торчавший с противоположного высокого берега веселый пестрый флаг, рядом с которым уходила в небо едва заметная, почти прозрачная дымная струйка, по позвоночнику пополз ощутимый холодок.
Это было первое за все эти недели незаброшенное человеческое жилье. Но – не вечно же он по лесу бродить собирался, так или иначе, придется к людям выходить. И этот дальний хутор (а может, лесничество или турбаза) – совсем неплохой вариант. Проверочный. Ведь этот самый Смелый, судя по качеству рюкзака, ботинок и прочей снаряги, – сплавщик со стажем. И его удостоверение инструктора по водному туризму – настоящее. Так что здесь Алекса вполне могут знать. Правда, вряд ли «как облупленного»: при жизни он, похоже, был бродягой, нынче здесь, завтра там. Вряд ли невезенье Денисово настолько велико, чтобы вывести прямиком к лучшему другу погибшего. Да и вряд ли у него вообще были лучшие друзья. По мешку с деньгами судя, покойный был волк-одиночка (женщина не в счет, это другое). Ну а если тут попадутся просто какие-то этого Алекса знакомые – вот и давай, Денис, примеряй легенду, разнашивай ее по себе, привыкай.
Но выходить к людям было страшно до озноба.
А ну как встретит его там усталый местный (или не местный, кто его знает) следак. Который от радости, что беглец явился к нему сам, даже обнимет его, как родного. Ну и проверит при этом незаметно, нет ли у того за пазухой ствола. А уж когда поймет, что беглец чистый, расчувствуется и предложит оформить явку с повинной. Ну да, ему, следаку, славы меньше, зато какая головная боль прекратится – галочку в деле поставить, готово, мол.
Опомнись, дурак, цыкнул он сам на себя. Какой следак на дальнем хуторе? Времени сколько прошло? Почти полтора месяца. Убийство питерской путаны небось уже повесили на какого-нибудь сутенера. А если не повесили, то уж точно не сидят тут, не ждут беглеца. С чего бы? Тело «Дениса Воронцова» тоже наверняка нашли уже, так что убийство то просто прикрыли – за смертью подозреваемого, вот так-то. А ты теперь – Алекс Смелый. И будь, ради собственной безопасности, не только смелым, но и предельно осторожным. Не вздрагивай, если кого-то окликнут Денисом, это к тебе не относится. Денис погиб. Убил он проститутку или нет – не имеет значения. Главное, что ударился, перепугавшись, в бега, забрался в глушь – и погиб. Что совсем не удивительно. Мужчина он был (вот именно – был!) городской, изнеженный, к экстремальным условиям не готовый. Про студенческое увлечение этим самым чертовым сплавом на этих чертовых рафтах даже Ксения, скорее всего, не знает, до нее это было. Ему-то, Денису (нет, Алексу!) те навыки теперь очень даже пригодятся. А вот горожанин Воронцов, украв катамаран, попытался сбежать от всех таким вот диким образом. Ну не дурак ли? Ни навыков, ничего. Да еще и в одиночку! Паника, известное дело. Ну и результат… логичный. Мир его праху, как говорится.
Логично, да. А если гипотетический следак дожидается как раз Смелого? Мешок-то денежный – не пустяк, дело серьезное. Но времени, опять же, прошло уже изрядно. И, похоже, никто особо тщательно Смелого не разыскивал. То ли не здесь искали, то ли вовсе не искали: может, с деньгами этими (неизвестно чьими!) его никто и не связал. Потому что деньги-то изрядные, и уж если бы искали, все окрестные леса через частое сито бы просеяли: с вертолетов бы высматривали, собак бы по следу пускали. А он, пока по лесам-то бродил, ни вертолетов сверху не замечал, ни ищеек… Значит…
Значит, вперед.
Он достал из рюкзачного кармана взятую у похороненной под скалой женщины пудреницу, посмотрел в зеркальце. А что? Вполне неплохо. Вытащил паспорт Смелого, сравнил. Нет, честное слово, неплохо. Зигзаг зарос неровно, лицо посмуглело и обветрилось, так что сейчас он и сам мог бы поклясться, что в паспорте – именно его фотография.
Денис закрыл пудреницу и начал перебираться через реку.
Вода показалась ледяной, но река была так себе, неширокая, замерзнуть он не успел. Перебравшись на «жилой» берег, довольно долго сидел в скальной расщелине: собирался с духом и ждал, пока просохнет рюкзак, который пришлось тянуть за собой, как маленькую лодочку. Внутрь, впрочем, вода не попала – ткань водонепроницаемая, молнии герметичные – отличную все-таки снарягу подобрал себе покойный Алекс Смелый. То есть не покойный, нервно усмехнулся он, натягивая штаны и шнуруя изрядно побитые уже (хоть и треккинговые) ботинки.
Хутор оказался не хутором и даже не лесничеством, а турбазой. Дом побольше, несколько маленьких, видать, гостевых, просторная беседка на взгорке, летняя кухня в три стены с длинным, чисто выскобленным столом перед ней, облезлый вагончик с железным «крылечком» на двух ступеньках.
Посреди всего этого богатства бодрый крепкий старик (старик-боровик, подумал Денис), сдвинув на кончик носа очки в коричневой роговой оправе, сосредоточенно починял разложенный перед ним рафт. Боровичок так сосредоточился на своем занятии, что гостя заметил только после второго «добрый день, Бог в помощь».
Старикан поднял голову, прищурился, снял неторопливо очки, выдернул из кармана другие, в металлической оправе, водрузил их на нос, поразглядывал нежданного визитера еще с минуту и наконец проговорил с расстановкой:
– И тебе не хворать, мил человек! К нам или так, мимо проходил? А то место у нас тихое, не прохожее, не проезжее. По снаряжению-то турист вроде, а? – Он поднялся, подвигал плечами, разминая затекшую, видно, спину, и уселся на вкопанную с краю площадки скамью.
– Да заплутал я маленько, – улыбнулся Денис-Алекс, усевшись рядом и пристроив рюкзак под ноги. – Думал еще вчера сюда выйти, да петлю дал. Балбес! Алекс меня зовут. А фамилию-то и говорить боюсь, смеяться станете.
– Чего это я попусту зубоскалить буду? – строго сказал дедуля. Поправил очки, пригляделся. – Да и фамилия твоя, сдается, мне известна. Зрение у меня уже не то, но на память пока не жалуюсь. Не Смелый ли фамилия твоя?
Денис, чувствуя, как по спине бежит предательский холодок, кивнул. Ясно, старик знал того покойника. Но куда деваться, надо дожимать роль. Он чуть двинул плечом – казалось, с реки повеяло ледяным сквозняком. Да нет, это не с реки, это прошлое в спину дышит. Три мертвеца за спиной, да потерянные навсегда жена с сыном, да обвинение в убийстве. Может, рассказать этому старикану все как на духу? Такой, может, и поймет, и поверит даже в такую невероятную историю. Но что толку, что поверит? Нет, исповедаться, если припрет, он всегда успеет, а пока пусть идет как идет.
– Что ж, – продолжал старик, подождав, не скажет ли гость чего-нибудь. – Значит, Смелый. Ну а меня Иваном Петровичем кличут. Можешь по-простому – Петровичем, так даже привычнее. Вот только, – он оценивающе глянул на Дениса, – заплутал, говоришь? Надо же. Ты ж вроде все тут наизусть знаешь, чуть не самый известный инструктор. Больше, конечно, девки про тебя бают, но все ж таки не на пустом же месте слава бежит. Ну да ладно, заплутал и заплутал. Так-то я тебя признал. На нашей базе ты не работал, но заглядывать когда-то заглядывал, с группой вроде. Аль сам не помнишь?
Денис-Алекс помотал головой и тяжело вздохнул:
– То-то и оно, что… Беда у меня, дед. Ну то есть грех так говорить, руки-ноги целы, но…
– То-то я гляжу, смурной ты какой-то. Раньше-то все улыбался. Ну рассказывай. Коли можем – поможем, чего ж не помочь человеку. На Кавказе, что ли, вляпался во что? Говорили вроде, ты туда подался, вроде наши реки тебе слишком спокойные, а там вроде есть где удаль показать-попробовать. Врали, нет?
– Нет, дед, не врали. В том-то и дело. – Он замялся.
– Подстрелили тебя там, что ли?
– Да нет, обошлось, но… почти. В общем, вел группу, встали на ночевку, уж и костерок разложили, а тут вдруг кто-то стрелять начал. Так, кстати, потом и не разобрались, кто, откуда, почему. Вроде и мир, но там, в горах, всяких можно встретить. Ну мы подхватились… А по тем рекам ночью сплавляться… да по незнакомому маршруту… почти незнакомому. Но куда деваться-то было? Вдобавок еще грозу вдруг откуда ни возьмись натянуло, ну мы и влетели, как по писаному, в скалы.