Васька успокоился так же быстро, как взорвался, и продолжал раздеваться.
– Найду – там поглядим, что с ней делать.
Петро понял: сейчас с братцем спорить и что-то ему доказывать бесполезно, это он успеет сделать. А может, Васька и сам отойдет, ведь не исключено, что выпитая водка добавила ненависти огня.
– Ты хоть знаешь, как ее зовут-то? – поинтересовался Петро.
– Не знаю. Все едино найду...
Обычно утренний сон у Назара был крепок, но отчего-то этим утром стоило Кате подняться, он услышал. Едва она на цыпочках покинула комнату, он быстро оделся, думая, что Катерина после вчерашней встречи с Васькой сбежит потихоньку. Но из вещей у нее была лишь холстина на плече, и сбегала она к реке. Куда это она поутру? Прячась за кустами, Назар пошел за ней, затем осторожно выглянул из-за стволов ив, да так и открыл рот:
– Сдурела!
Катя спустила по ногам юбку, потом сняла длинную рубашку, бросив ее у ног. Волосы волнами струились по ней, она начала их закалывать на затылке. Утреннее солнце залило ее обнаженную фигуру малиновой краской, малиновые отсветы играли и в ее волосах. Цепочка позвоночника, спускающаяся от шеи до поясницы, при незначительных движениях то пряталась, то появлялась; прятались и лопатки, отчего спина становилась гладкой, как у мраморной статуи. Но Катя не походила на статую, она была живая, до того живая и близкая, что хотелось потрогать ее, удостовериться, что это человек, женщина, а не вынырнувшая из реки русалка. Катя повернулась боком, поставила руки на бедра, пробовала ногой воду. Теперь Назар видел ее грудь, живот...
Тело Кати ждало своего мужчину, и Назар не допускал мысли, что кто-то другой возьмет его.
А Кубань в то утро была коварно тихой, словно притаилась в ожидании, наблюдая за людьми, за их странностями. Наверняка она посмеивалась над Назаром, который не так давно купался вместе с Милькой и прямо на берегу занимался с ней тем, чем хотел бы сейчас заняться с Катей. Но Кубань спрятала ее в своих водах, лишь голова Кати скользила по глади. Шевельнулись плети ив, Назару показалось, что он услышал их шепот: не дадим, не дадим... Ему не дадут? Да он сам возьмет.
Назар вернулся домой, вытащил из колодца ведро воды и вылил себе на голову. Курил, ожидая Катю, но она появилась не одна, а с Костюшко. И до того они увлеченно беседовали, что у Назара скулы свело от ненависти к чахоточно-бледному, очкастому председателю соседских хуторов.
– Ваш однофамилец был предводителем восстания в Польше, – говорила Катя, улыбаясь. – В конце восемнадцатого века. А может, это ваш родственник?
– Мне кажется, что все однофамильцы родственники, – очень уж игриво, как показалось Назару, ответил тот. – Предводитель восстания? Стало быть, все Костюшки революционеры по призванию...
Назар громко, тоном хозяина окликнул:
– Катерина! – подошел к ним с выражением полного безразличия на лице. – Где была?
– Купалась, – ответила недоуменно Катя.
– Иди в хату.
Она ушла. Вот теперь Назар остановил многообещающий, тяжелый, и вместе с тем уличающий взгляд на Костюшко. – Как это понимать? Ты за моей жинкой подглядываешь?
– Что ты несешь, Назар! – возмутился тот, не испугавшись. – Мы случайно встретились, когда Катерина Леонардовна шла от реки. – И вдруг он улыбнулся, нехорошо улыбнулся, почудилось мнительному Назару. – А ты чего взбеленился? Ревнуешь? Но ведь ты говорил – она тебе не жена, вы всего лишь венчаны.
На это Назару крыть было нечем, он с минуту подумал, после задал вопрос не по теме:
– У тебя где контора?
– На хуторе Кисловском.
Назар покивал, попрощался и вошел в хату. Завтракали. То ли он впервые разглядел Катю в это утро, то ли в нем бродили дрожжи собственника, но Назар не отрывал от нее суровых глаз, будто подозревал в коварстве. А разве не коварны синие-синие очи, продирающие аж до паха? Таким синим бывает только небо на Кубани, когда глазам становится больно. Разве не коварны пухлые губы, брови, двигающиеся сами по себе, манящая линия подбородка?
– Мамаша, наша Катерина до сих пор купается в Кубани, – пожаловался он, чтоб отвлечься.
– Та вона усе время купается до заморозков, – сказала та.
– Так ведь холодно, – ворчал он. – Неровен час, чахотку схватит. И водоворотов много на Кубани, сколько они лихих пловцов затянули, не ей чета.
– Я хорошо плаваю и знаю все водовороты, – улыбнулась Катя. – А за заботу спасибо. Пойду одеваться.
С утра ей надо было в школу. Назар дождался конца уроков и встретил Катю на коне.
– Со мной поедешь, – он протянул ей руку.
– Куда? – озадачилась Катя.
– Увидишь.
Не подозревая подвоха, она уселась впереди Назара. И снова шея с завитками волос, плечи, запах... Она была в платье, но видел он ее такой, как у реки, – голой и залитой малиновым солнцем. К счастью, ехать было недолго, а то можно нечаянно с коня свалиться от головокружения. И это казак! У сельсовета Назар спрыгнул с коня, помог Кате и махнул головой, мол, иди за мной. Привел ее к Костюшко, заявил:
– Сочетай нас по-советски.
– То есть, – тот растерялся от неожиданности, – вы хотите пожениться? Почему ты у себя брак не оформил?
– Не могу. Я должностное лицо, не имею права сам себя оформлять, – ответил Назар, втайне давая понять рыжему пролетарию, что до казака ему далеко и бабу он у него не отнимет.
– Что за блажь? – опомнилась Катя. – Я не хочу никаких сочетаний...
– Это для Васьки, – шепнул Назар. – А то вдруг заявится...
Имя подействовало на Катю магически, она подписала положенные бумаги при свидетелях, которых пригласили с улицы, ведь все знали друг друга. Довольный Назар усадил ее на коня, предвкушая страстную ночь, ибо решил теперь спать не на тулупе, а на кровати. Да только Катя шуганула его так, что он отлетел к противоположной стене и возмутился:
– Ты чего? Мы ж сегодня поженились.
– Нет! – отрезала она. – Вы, Назар, сказали, что церковный брак для вас ничего не значит, мы классовые враги. А для меня сегодняшний ничего не значит. Давайте останемся в своих вражеских станах.
– Катя... – двинулся он к ней.
Но она взяла подушку и убежала в дальнюю комнату.
– Мамаша, можно мне к вам? Вдруг понадобится что-нибудь.
– Та лягай, дочка, – пододвинулась та.
Когда Катя улеглась, обе слушали разъяренные шаги по хате. Мамаша одобрила ее поступок:
– Так, дочка, так. Батько його був такий же блудливый гад. Но гляди, не переборщи. Мужик – вин як дите: накажи, но и приголубь.
9. Наши дни. Соглашение.
Рядом с Майей, сидевшей на ступеньках крыльца, опустился Ренат со стаканом минеральной воды:
– Выпей.
Вчера ей налили полстакана водки и заставили проглотить всю до капли, чтоб погасить шок. Майя выпила воду, отдала стакан и опустила лоб на колени, обхватив лодыжки руками.
– Как ты? – озабоченно спросил Ренат.
– Плохо.
– Мутит после водки?
– Мутит после всего. Знаешь, хочется взять в руки автомат и перестрелять подонков.
– Знакомое чувство. Только из автомата не так просто стрелять, как кажется.
Сзади появился Сергей, он встал раньше всех, успел куда-то смотаться на джипе и вернуться. От его громкого голоса у Майи чуть голова не треснула:
– Распорядок дня такой: сейчас завтракаем, заодно поговорим. После поедем, в одно место, Ренат, приготовь бабки. Вечером у нас рейд.
Майя нехотя поплелась в дом, но пила только кофе, Маргарита Назаровна тоже не отличалась аппетитом, зато Ренат с Сергеем уплетали все подряд.
– Уважаемые женщины, – начал Сергей, хотя друг делал ему мимические знаки: помолчи, мол – К сожалению, у нас нет времени на долгие переживания. Мне нужно знать, чем занимался Глеб.
– Ты хочешь спросить, за что его убили? – остановила на нем влажный взгляд Майя. – Увы, я не знаю.
– Не может быть, чтоб хоть мизерная информация не просочилась. Тогда припомните, изменился ли он в последнее время. Может, он стал нервным, молчаливым, угрюмым, вспыльчивым?
– Да, его что-то тяготило, – сказала Маргарита Назаровна. – Мне казалось, что у него возникли трения с Анжелой.
– Они ссорились?
– Да нет, как будто... Впрочем...
– Ну-ну, – выжидающе замер Сергей. – Говорите, Маргарита Назаровна, все, что вам даже привиделось.
– Однажды я застала их, когда они спорили на кухне, вернее, Анжела отчитывала его. Это было давно, примерно полгода назад.
– Как это происходило? О чем был спор?
– Как это происходило? О чем был спор?
– Анжела спрашивала его, почему ему неймется, чего ему не хватает. Напомнила, что у него есть семья, дети... А он упрекнул ее, мол, все рассуждают так, как она, поэтому с нами делают, что хотят. Она сказала: «Живи сам и дай жить людям». Глеб ей ответил, что это не люди, а он не быдло. Вот и все, больше подобного не повторялось.
– Немного, – резюмировал Ренат.
– А ты, Майя, ничего не замечала за дядей? – спросил Сергей. – Он же у тебя на виду был, работал с тобой.
– Дядя Глеб всегда отличался взвинченностью, поэтому изменений в нем я, в общем-то, не заметила. Иногда, мне приходилось беседовать с ним на эту тему, я просила его быть сдержаннее, ведь он работал с клиентами. Да, среди них попадались и хамы, и заносчивые, и скандалисты, но это мы обслуживаем клиентов, а не они нас.
– Для меня твой рассказ – новость, – сказал Ренат. – Мы его знали другим, верно, Серега?
– Там он был в привычной среде, – предположила Майя.
– Привычной? – хмыкнул Ренат. – Я тебе опишу эту среду. Сидишь в окопе трое суток, жрать нечего, воду заменяет дождь, ждешь, когда подкрепление придет. Куришь. Окурок подбрасываешь, а на тебя труха сыплется – снайпер срезал твой бычок. Бывали минуты, когда хотелось встать во весь рост и – наплевать на все. Если б не выдержка Спасского, не его ум, из нас бы никто не вернулся.
– Но он занимался там своим делом, а здесь тем, что ему не нравилось, – возразила Майя. – Однажды он пришел на работу жутко злым, весь красный, видимо, подскочило давление. Дядя встретил парня без обеих ног, на инвалидной коляске, который просил милостыню. Этот парень тоже служил с вами, то ли в другом взводе, то ли в другом полку, но дядя Глеб его знал. Мне пришлось отправить дядю домой, так как работник из него в тот день был никакой. С тех пор он окончательно потерял интерес к работе, правда, выполнял ее.
– А где он встретил парня? – поинтересовался Сергей.
– В центре. На проспекте Калинина. Там деловая часть города, офисы, учреждения. Проспект перпендикуляром упирается в местный Бродвей.
– Имя парня он случайно не назвал?
– Называл. Фамилию я забыла, а имя... Алеша. Алексей.
Сергей перерыл в памяти ребят с таким именем, но оно было слишком распространенное, тут без фамилии не угадаешь. Он обратился к обеим женщинам:
– У Глеба был тайник?
– Тайник? – Майя пожала плечами.
– В доме что-то искали и, мне кажется, не нашли. Подумайте, где он мог прятать... к сожалению, не знаю, что именно, а мы поехали.
– Нам с бабушкой что делать? – поднялась и Майя.
– Отсюда – ни ногой, – приказал Сергей.
– Дайте хоть на работу позвонить...
– Никому ни одного звонка! – грубовато оборвал Майю Сергей, не желая входить в ее положение. – Ренат, за руль.
– Но чего нам ждать? – бежала следом Майя. – Мы же не будем сидеть здесь вечность?
– Не будете, – пообещал Сергей. – Думай вместе с бабушкой о тайнике. Может, это излюбленный уголок, где Глеб часто вертелся, или комната, куда он постоянно заходил без видимой причины. Трогай, Ренат, я покажу дорогу.
Ехали по району, который в городе не любили из-за обилия хулиганья и дурной славы с давнишних времен. Именно здесь в балках и оврагах находили трупы, которые братки сюда свозили после разборок. Чаще чем в других районах, здесь фиксировались изнасилования, разбойные нападения. Район был старый, с кривыми улицами, разбитыми дорогами, но самое замечательное в нем то, что городская жизнь его не касалась, мимо него неслись поезда, мимо пролегали заасфальтированные дороги, мимо велось строительство. Он казался лишним придатком к городу, но в центр попасть было несложно, а затеряться здесь можно легко. В общем, место – супер.
– Ты собираешься провести расследование? – осведомился Ренат. – Представляешь, сколько на это уйдет времени?
– Расследование пусть ведут следаки, – сказал Сергей. – Пусть составляют протоколы, ищут свидетелей, думают долго и нудно. А мы будем действовать грубо, без правил, следовательно, к результату прискачем быстро. Нам повезло, мы сразу ухватили гидру за хвост. Жаль, это было в больнице, мы б из них больше вытрясли.
– Гидру? Думаешь, участников в убийстве Спасского много?
– Непосредственных участников немного и на исполнителей мы выйдем. Но есть один момент, который меня напрягает. Смотри, какая интересная штука. Обычно, круг свидетелей очень узок, ведь то, что знают двое, уже нельзя назвать тайной. В данном случае круг широк. Я сужу по тому, что выкрасть Маргариту Назаровну приказали Кабану. Зачем вводить в это дело других людей? Не логично как будто.
– Либо завязывают того же Кабана, чтоб сделать его ручным, либо создают путаницу.
– Соображаешь, – похвалил его Сергей. – А я думаю, и то и другое. Видимо, Спасский здорово напугал кого-то, этот товарищ пошел нетрадиционным путем и втягивает новых соучастников. Кабан, Амбарцум – люди с положением. Допустим, есть еще парочка таких же Кабанов. Представляешь, какой будет хипеш, если все вскроется? Да они хором железо грызть будут, чтоб замять дело, не пожалеют денег, а деньги – мощное оружие. В данном случае тот, кто стоит на верхушке пирамиды, прав: завяжи приятелей, и тебя вытащат, потому что будут спасать себя. Но может быть и такой вариант: соучастники не случайные сообщники, а давно вместе.
– Тогда Кабан выгораживал себя и доложит о нашем налете.
– И пожалеет об этом, – дополнил Сергей.
– Куда едем? Посвяти.
– Купим стволы, я свой утопил, когда топил трубу Майки, чтоб он больше не светился. Ну и еще кое-что приобретем.
– Когда ты успел точки найти? – изумился Ренат.
– Зяблик, ты забыл, с кем связался. Про это дело я все знаю, а устройство сети сбытчиков везде одинаковое. Действуем так...
– Я позвал вас так рано, потому что вечером никого не соберешь, – медленно выговаривал слова Марлен Петрович.
Он не заболел, напротив, чувствовал себя превосходно, но слова вязли в зубах из-за преодоления сопротивления. Давно он не видел вместе сына и невестку, хотя они живут с ним в одном доме. Завтракают порознь, обедают на работе, ужинают – кто где. Однако, при виде перекошенных физиономий Ярослава и Валентины, которые сели на один диван, но в разных его концах, у него испортилось настроение. А ведь когда-то они любили, целовались у всех на виду, ходили в обнимку. Теперь это были два антагониста, которым смотреть друг на друга противно, хоть и спят они в одной спальне. Собственно, Марлен Петрович собрал парочку не ради воспитательных целей.
– Надеюсь, вы помните, что у меня сегодня юбилей? (Дети, мать их за ногу, кивнули.) Я требую, чтоб на сегодняшний вечер вы зарыли топор войны. Требую, чтоб соблюдали приличия. Завтра делайте, что хотите: разбегайтесь, сходитесь, бейте посуду, но это завтра. Не слышу дружного «да».
– Я не собираюсь портить вам праздник, – сказала Валентина.
– Приличия? – пожал плечами Ярослав. – Хорошо.
– Вот и славно. – Марлен Петрович был недоволен, потому что не так он мечтал встретить свой юбилей. Он отвернулся, не желая их видеть, и процедил сквозь зубы: – Свободны.
Ярослав сразу ушел, а невестка осталась. Последнее время Марлену Петровичу и сын осточертел, ибо стал подобен жене. Двое квартирантов-чужаков! Лишь ночуют в доме, будто это гостиница! А Валентина не уходила, задумчиво смотрела в сторону, потирая пальцами скулу.
– У тебя ко мне дело? – как всегда, прямо спросил Марлен Петрович. Она перевела на него недоуменный взгляд. Не расслышала, что ли? Теперь в этом доме еще и оглохли некоторые? – Что ты хочешь сказать?
– Наверное, мы разведемся, – наконец выдавила она.
– Ты к этому приложила не мало усилий.
– Я? Опять я виновата?
– Ты, – убежденно сказал он. – Я дал вам шанс наладить отношения, но ты его не использовала. Упрямство и гордыня – худшие качества женщины. Что ты сделала, чтоб Ярослав переменился к тебе?
– А он что сделал для этого? – вернула она вопрос.
– Он мужчина, Валя, а ты женщина... Не перебивай! – осадил невестку Марлен Петрович, когда та хотела возразить. – Это он не хочет тебя, а не ты его, извини за откровенность. Мужчина устроен примитивнее, им надо уметь управлять. Но я не о грубом давлении говорю, а о дипломатии, искусством которой многие женщины неплохо владеют.
– Я бы согласилась с вами, если б мой муж не выставлял свою измену напоказ. А дипломатничать, когда меня нагло дразнят, я не могу. Я чувствую себя оскверненной.
Оскверненная! Каково, а? Святая и почти непорочная! Марлен Петрович скрипнул зубами, пытаясь сдерживать себя, но это оказалось невозможным. В таких случаях его дядя говорил: «Полилась вода в хату». Марлен Петрович поднялся:
– Иди за мной.
Привел Валентину в кабинет, открыл ящик, достал стопку фотографий, к этому дню она значительно увеличилась. Правда, была одна загвоздка, не позволяющая раньше бросить снимки в лицо невестке: не удалось заполучить иллюстраций к Камасутре. Впрочем, достаточно и этого набора, чтобы поставить Валентину на место.