Вика кивнула. Пристроила голову на его плече и закрыла глаза. Всё ещё всхлипывала, но уже реже и не так надрывно. Высвободила из одеяльного кокона руку и положила Арбатову на грудь. Он накрыл её своей ладонью. Перевернулся на спину, устраиваясь поудобнее, подтянул Вику поближе.
— Поспи немного, время ещё есть.
Губы снова задрожали, она отвернулась, чтобы Саша не мог видеть её лица.
Сказал так, словно они это время крадут у кого-то.
А ведь и правда, крадут.
Она затихла, старательно следила за дыханием, но разве могла уснуть? Сашка довольно долго лежал, Вика понимала, что пошевелиться боится, видимо, решил, что она всё-таки уснула. А потом осторожно освободился от её рук и встал.
В душе зашумела вода, и притворяться смысла не стало. Вика поднялась с постели.
Понадобилось всего несколько минут, чтобы одеться и уйти…
**********************
— Зачем ты сбежала?
— Я не сбежала. Я ушла.
— Тайком.
— Ты бы не отпустил.
— Я тебя и так не отпускаю. Приезжай немедленно.
— Не могу.
— Вика!.. Вика, что ты делаешь?
— Ты не устал от наших игр?
— Нет.
— А я устала. Не хочу больше играть.
Пауза.
— Ты сможешь жить без меня?
— Я и с тобой не могу. Так какая разница?
— Скажи честно, ты опять играешь со мной?
— Мне нужно идти.
— Я не отпускаю тебя!
— Я тебе не нужна.
— Не смей вешать трубку!
— Мне нужно идти. Мы уезжаем.
— Вика!
…
— Пока, Саш.
— Опять дела? — Ростик вошёл в комнату и посмотрел с укором. — Ты обещала врачу, что будешь отдыхать.
— Я помню. — Вика слабо улыбнулась, посмотрела на мобильный телефон в своей руке, и нажала на кнопку. Телефон напоследок сыграл несколько нот примитивной мелодии, мигнул экраном и "умер". — Всё.
— Отлично. — Муж забрал у неё телефон и сунул себе в карман. — Как ты себя чувствуешь?
— Как? — Прислушалась к себе и кивнула. — Хорошо.
Ростик улыбнулся и погладил её по плечу.
— Молодец. Машина пришла, едем?
Вика задумалась, сложила руки на коленях и принялась разглядывать ковёр у себя под ногами, пытаясь справиться с волнением. Когда она вернётся из отпуска, ничего уже не будет по-прежнему. Она очень долго болела этим сумасшествием, а вот теперь выздоравливает. Собирается выздороветь.
Поднялась и улыбнулась мужу.
— Да… я готова.
Провожать их приехали её родители, по привычке суетились.
— Тебе нужно отдохнуть, — говорила мама. — Бледная такая. Ты себя вымотала. Ты витамины взяла, которые врач прописал?
— Взяла, мама, конечно.
Рейс, как назло, задержали, и Вика начала томиться, постоянно кидала нетерпеливые взгляды на табло информации. Хотелось, наконец, улететь. Казалось, что пока она здесь, пока кто-то неизвестный оттягивает момент отлёта, то и "новая" жизнь откладывается. Она очень устала, просто смертельно. Оглядываясь назад и понимая, сколько лет было потрачено на эту любовь — безумную, огромную, некрасивую и никому ненужную — становилось страшно. Слишком много ошибок и мучений.
Впустую?
Эта мысль убивала. Разве любовь, даже такая, может пройти впустую?
Наконец, объявили их рейс, начали прощаться с родителями, Вика обещала позвонить из отеля, обещала пить витамины.
— Вернётся она здоровой и счастливой, — пообещал Ростислав.
Она кивнула, подтверждая его слова. Махала родителям рукой от стойки регистрации и даже улыбалась.
Он схватил её за руку уже в последний момент и оттащил в сторону. Дышал неровно, видимо бежал, а на Вику смотрел зло.
— Не нужна, говоришь?
— Саша…
К ним уже спешил её отец с перекошенным от злости лицом, Арбатова он на дух не переносил. А Вика неотрывно смотрела в Сашкины злые глаза и даже забыла, как дышать.
— Ты на самом деле считаешь, что не нужна мне? А кому нужна? Ты сама хоть раз пришла ко мне? Хоть раз? Я приехал за тобой в Питер, а не Стас. Я приезжал раз за разом, но тебе было всё равно! Я делал всё, что мог! Не так делал? Ну, прости меня! — Он невольно повысил голос и всплеснул руками. — Я над тобой издевался? Ты сама над собой издевалась! Ты сама себе главный враг! Тебе же никто не нужен, кроме твоих страданий! Ты сбежала от меня со своим братом-идиотом, заступничек чёртов! А я искал тебя, как полоумный! Но ты захотела свободы! Разве я тебя удерживал?
— Саша, — Вика выдохнула его имя и на этом все слова закончились. Смотрела только на него, не замечала ни обеспокоенных родителей, ни мужа, который стоял в стороне, не понимая, что происходит.
— Что — Саша? Ты сама хоть что-нибудь сделала? Я тебе нужен был? Ты сбежала, а потом обиделась, что я женился! Ты сама не знаешь, чего хочешь! И кого ты хочешь! Меня или Стаса? Кто лучше?
— Замолчи, — попросила она.
Он сжал зубы с такой силой, что даже побелел.
— Я приехал на этот дурацкий курорт, когда ты по глупости замуж выскочила, — страшным, безликим голосом продолжил Арбатов. — Какого чёрта я туда поехал, до сих пор понять не могу. Я, — я! — нашёл тебя в Москве. Ни разу за все эти годы ты мне не позвонила, Вика. Ты играла в игры! Они отвлекали тебя от страданий по прошлой любви. Скажи, что это не так! Ты ничего не сделала… — обвиняюще закончил он. — Ни ради себя, ни ради меня. А сейчас опять бежишь… — Посмотрел с горечью и кивнул. — Беги. Далеко беги. Чтобы я больше никогда тебя не видел.
Слёзы застилали глаза, навалилась какая-то тяжесть, её поддерживал отец, испугался, наверное, что она в обморок упадёт.
Хорошо было бы упасть…
А он уходил. Сквозь пелену в глазах видела, как Сашка повернулся и пошёл прочь. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть на неё.
Её уговаривали присесть, попить, чем-то махали на неё, а она просто стояла, молча вытирала слёзы и поражалась, какая же она дура.
Она ни разу ему не позвонила за все годы. Ни разу. У неё всегда был его номер, а она не звонила. Почему? Ждала, когда он позвонит. Ведь в этом случае можно было продолжать убеждать себя в том, что он лишь пользуется ею и на самом деле она ему безразлична. Очень долго себя убеждала в каких-то невероятных и страшных вещах. Она мучилась из-за того, что любила… Ведь казалось, что любовь — это так сложно, так больно, требует столько сил…
Его нигде не было. Вика выскочила из зала, огляделась и бросилась к выходу. Вот только не было Арбатова нигде.
— Саша, Сашка… — бормотала себе под нос его имя раз за разом, натыкалась на людей, свернула не туда, но всё-таки выбежала на стоянку и снова принялась оглядываться. Арбатов твёрдой походкой шёл по стоянке, и она закричала: — Саша!
Он остановился, но не обернулся.
— Саша…
Прерванный полёт
Все люди рождаются свободными и равными. Потом некоторые женятся.
Этот афоризм можно воспринимать с насмешкой, но зачастую так всё и случается. Один из подлых законов жизни. Руслан Москвин проверил его на себе. Повзрослеть ему пришлось в один день.
Никогда не думал, что его отношения с женщиной могут привести к таким последствиям. Привык к легкости и радости, которую ему приносило женское общество, и не мог подумать, что бывает по-другому. Недаром же говорят, что беда одна не ходит. Если уж черная полоса в жизни, то это надолго. На очень, очень долгое время.
Бесконечно, невозможно долгое…
И случилось всё тогда, когда в жизни вот-вот должно было произойти нечто волшебное. Когда его маленькая девочка наконец-то повзрослела и у Руслана, после многолетней "дружбы", появилась надежда. Маленькая, призрачная и обжигающая, но надежда. В те дни Москвин себе места не находил. Выходные на даче в привычной компании и извечный флирт двух "друзей" — взгляды, которые красноречивее всяких слов, улыбки, какие-то безмолвные обещания, да и воспоминания о невинных поцелуях будоражили кровь сильнее обычного. Чем всё это могло закончиться? Вскоре это перестало иметь значение. Легче было принять всё это, как не свершившийся факт.
Они слишком долго играли в "друзей". Слишком много времени потратили на задушевные разговоры и секреты, которыми делились лишь друг с другом. Притворялись, что между ними ничего нет и быть не может, убегали от взглядов и улыбок, держались за руки и творили на пару нечто немыслимое — например, рассказывали друг другу о своих "романах". Обсуждали, смеялись, давали какие-то советы, а потом вдруг неловко замолкали, а после меняли тему… от греха подальше.
Это была первая, самая настоящая любовь. Или влюблённость. Но ведь в двадцать лет не особо разбираешь — любовь или влюбленность. Всё одно, всё огромно и сладко. И тогда Руслану казалось, что эта хрупкая белокурая девочка, порой с по-настоящему стальным взглядом, самая лучшая, самая красивая и желанная. Руслан ею любовался. Любовался, как можно любоваться произведением искусства и почти не слушал то, что она ему рассказывала о своих поклонниках и ухажёрах. Это казалось чем-то лишним, что разбивало его представления об идеале. Катя говорила, улыбалась, таинственно понижала голос, потом привычным жестом заправляла за ухо блондинистые пряди, а розовый язычок быстро пробегал по нижней губке. Как ею можно было не любоваться? Отсюда и все его горящие взгляды, когда переставал себя контролировать, и её смущение. Руслан прекрасно знал, что когда она замолкает на полуслове и опускает лучистые глаза, следует тут же отвернуться и сменить тему разговора. Тему приходилось выдумывать на ходу. Иногда получалось.
Но прикоснуться к ней не смел. Были, правда, моменты, когда просто невозможно было остановить огонь, растекающийся по венам, руки сами тянулись к девичьему телу, губы находили губы, а здравый смысл отказывал. Но и Катя, и Руслан прекрасно помнили то смятение, что возникало после, и как трудно было это пережить и вновь стать "друзьями", и со временем научились избегать смущающих ситуаций. Старались, по крайней мере. Почему-то оба были уверенны, что "настоящий роман" невозможен. Даже причины были известны, и не только им, но и всем окружающим. Вот только однажды Руслан попытался эти самые причины озвучить — и не смог. Ни одной не нашёл. Смотрел на Катю, как она потягивается на диване, как маленькая ангорская кошечка, и понимал, что причин нет. А есть вот эта девушка, и его огромное и до конца непонятное ему самому чувство к ней.
— Я ведь совсем взрослая, да, Руслан? — спрашивала она, загадочно улыбаясь.
— Совсем взрослая, — отзывался он, внимательно наблюдая за каждым её движением. Хотелось протянуть руку и провести ладонью по шелковым волосам, а потом вниз — по узкой спине. Приласкать так, как ласкают породистую кошку.
— Я красивая?
На этот вопрос он неизменно улыбался, коротко кивал и тут же уходил от разговора.
Москвин готов был закончить эту сладостную пытку, почти решился. Очередной быстротекущий романчик его только подзадорил. Отдыхал с девушкой на море, а думал о Кате Вороновой — как она соблазнительно потягивается и намеренно задает ему провокационные вопросы. Она манила и обещала неземное удовольствие, возможно и сама не совсем понимала, что делает, но ведь это правда — девочка повзрослела. Превратилась в красивую и соблазнительную женщину, и Руслан вдруг подумал, что нет ничего предосудительного в том, чтобы цветок этот сорвать. Кто-то же должен это сделать? И почему не он? Почему, черт возьми, не он, который ждал и любовался на неё столько лет. Который хранил и оберегал, уважал, лелеял… Он, Руслан Москвин, никогда ни к одной девушке так не относился. А теперь готов прервать бег по кругу за удовольствиями. Ради неё — готов. И прекрасно знал, что его чувства взаимны.
Эти мысли и мечты будоражили воображение, он всерьёз занялся тем, что начал продумывать, что скажет её отцу — ведь в этот раз всё должно было быть по правилам, — но так ничего и не случилось. Именно в этот момент, когда "волшебство" начало наконец сбываться, вмешалась судьба. Железной рукой перемешала карты и обнажила зловещий оскал. Руслан даже не догадывался, что ему может быть так страшно.
Когда жизнь его так легко сломала, решил, что он просто-напросто трус. Только трус может испытывать такой безотчётный, безумный страх. Только трус может сдаться, даже не попытавшись сопротивляться и что-то изменить. Оказалось, что он не готов к трудностям. Слишком привык порхать и мечтать, а жизнь она совсем не такая — она злая и несправедливая, она умеет бить из-за угла и получает от этого несказанное удовольствие. А ты бьёшься, трепыхаешься, как тот мотылёк, который попался в паутину, обломал красивые крылышки и с ужасом наблюдает, как к нему подбирается голенастый паук.
Возможно, всё это глупости, но когда Руслан Москвин выслушивал отца своей бывшей "возлюбленной", чувствовал себя именно этим несчастным мотыльком. И даже трепыхаться попробовал, но крылья ему быстро оторвали.
— Почему она это сделала? — никак не мог он понять и смотрел на незнакомого доселе мужчину полными страха глазами.
Мужчина снял очки, достал из кармана накрахмаленный носовой платок и принялся тереть стекла. Затем снова водрузил очки на нос. Было заметно, что он сильно нервничает и этот разговор ему даётся нелегко, но он держался, и Руслна решил, что и ему не следует впадать в панику. Надо взять себя в руки и поговорить. Поговорить о будущем своего ребёнка.
— Лена очень чувствительная девочка… всегда такой была. А уж беременность лишь усилила её нервозность.
Москвин потёр внезапно вспотевший лоб.
— Но я же с ней говорил!.. Говорил! Мне казалось, что она меня поняла!
Смотреть в глаза человека, дочь которого по твоей вине едва не умерла — тяжело. Мужчина не смотрел осуждающе, не сыпал обвинениями, но Руслану казалось, что он немного не в себе. Движения были заторможенными, да и в словах слегка путался. У человека несчастье.
— Владимир Николаевич, я честно с ней говорил, только вчера.
— Я же не спорю…
— Мне казалось, что мы всё выяснили… Что будем воспитывать ребёнка вместе, что я… Я никогда их не оставлю!
Владимир Николаевич кивнул, а потом попросил:
— Сходи к ней в больницу. Она только о тебе и говорит.
— Да, конечно, — с готовностью отозвался Москвин и поднялся.
По дороге в больницу Руслан вспоминал вчерашний визит бывшей возлюбленной. Хотя, это слишком сильно сказано — возлюбленная. С его стороны особой влюбленности не наблюдалось, но у Лены на всё было своё собственное мнение, и мнение Руслана она выслушивала неохотно. Вчера состоялся непростой разговор, который стал для Москвина не только откровением, но и потрясением.
С Леной они не виделись больше месяца, и Руслан, если честно, был этому только рад. Владимир Николаевич называл дочь мнительной и чувствительной, а Москвин бы охарактеризовал её по-другому — болезненно зацикленной на предмете своего обожания. Обычно Руслан старался избегать таких отношений, а вот с Леной не повезло. Поначалу она казалась абсолютно нормальной девушкой: красивая, жизнерадостная, раскованная (даже чуточку больше, чем это было необходимо), но для кратковременных, необременительных и страстных отношений, это было самое то. Лена совсем не создавала впечатление "чувствительной" барышни, проявилась её натура несколько позже, и Руслану с большим трудом удалось от Лены избавиться. Она исчезла, и он вздохнул с облегчением. Дышал, как раз до вчерашнего дня, пока не открыл дверь на требовательный звонок, не увидел Елену и не услышал от неё потрясающую новость — она беременна. От него.
— Ты представляешь? У нас будет ребёнок.
Лена светилась от счастья, а он "не представлял". Переварив новость, Москвин прищурился, присматриваясь к девушке. Та радовалась так, словно сообщала ему новость долгожданную. Как будто это не она пропадала где-то больше месяца. Со свистом втянул в себя воздух и поинтересовался:
— Ты была у врача?
— Ну, конечно, была, глупый! Как же иначе? Уже два месяца.
— Два? Подожди, а когда ты узнала?
Она пожала плечами, прошлась по кухне, оглядывая её.
— Давно.
— Как давно?
— Давно. Руслан, я позвонила папе! — сообщила она, продолжая радостно улыбаться. Села за стол и сложила руки, как школьница. — Он так обрадовался внуку.
Москвин нервно откашлялся.
— А ты знаешь, что будет мальчик?
Глядя в лихорадочно горящие глаза Лены, спорить с ней не хотелось.
— Конечно, мальчик. Русланчик. Руслан Русланович. Руслан, я самая счастливая. И вообще, всё удачно совпало. У нас есть ещё пара месяцев, чтобы подготовиться к свадьбе. Осенью не хочу замуж выходить… не люблю дождь… мрачно и тоскливо.
— Какая свадьба, Лена? — стараясь не повышать голос, спросил Москвин.
Она улыбнулась шире.
— Наша. У мальчика должны быть папа и мама. Так правильно.
Несколько секунд молчания, а после он покачал головой.
— Свадьбы не будет.
Улыбка стекла с её лица мгновенно.
— Ты не можешь так со мной поступить.
Он вздохнул и присел напротив неё.
— Ты на самом деле беременна?
— Ты мне не веришь?
— Ты пила?
— Я не пью! Ты слышишь? Мне нельзя!
Она вскочила, а Руслан постарался сохранить спокойствие.
— Хорошо.
— Ты не рад…
— Эта радость несколько… неожиданна.
— Ну конечно! — Лена нервно взмахнула руками. — Ты ведь привык гулять и ни о чём не думать! Руслану Москвину проблемы не нужны! А то, что я… Что я тебя люблю — тебе всё равно!.. — Она захлебнулась словами и уже тише добавила: — Я тебе ребёнка рожу.
— Мне рано жениться, Лен. Я даже не думал об этом. Надо сначала институт закончить, пойми.
— А почему ты не думал об этом раньше?
— Да потому что ты меня уверила, что проблем не будет! — закричал он, не выдержав напряжения и её обвиняющего взгляда.
— Это я проблема? Или наш ребёнок?
Стало стыдно. Руслан отвернулся, не зная, что ещё ей сказать. А она вдруг накинулась на него сзади, обняла с такой силой, что ему больно стало, и прижалась. Бурно дышала, тёрлась щекой о его плечо, а потом жалобно проговорила:
— Я тебя люблю. Руслан, люблю. У нас ребёнок будет, мы будем счастливы вдвоём.
— Втроём.
— Что?
— С ребёнком нас будет трое.
Лена отодвинулась.
— Ты женишься на мне?
Он упрямо покачал головой.
— Нет. Если решила — рожай. Я не против. Я помогу всем… чем смогу, в общем. Но жениться… — Развёл руками и виновато улыбнулся. — Извини, не могу.