– Ты больше не считаешь, что он сделал это сам?
– С какой стати? Это лишено всякого смысла. Господи, у меня прямо волосы становятся дыбом.
– Да, странно.
Тони чувствовал холодок под ложечкой. Сердце грозило вот-вот выпрыгнуть из груди. Они затаили дыхание, словно прислушиваясь к шагам призрака. Наконец Фрэнк убрал револьвер и вытер лицо носовым платком. Тони спрятал револьвер в кобуру.
– Фрэнк, мы не можем просто так уйти. Должно же быть какое-то объяснение всему этому.
– Согласен. Давай позвоним, чтобы прислали кого-нибудь с ордером на обыск. Прочешем все основательно.
– Ящик за ящиком.
– И что, ты думаешь, мы можем найти?
– Бог его знает.
– Я видел на кухне телефон. – Фрэнк пересек гостиную и ступил на порог кухни. И вдруг ахнул: – О господи!
– Что случилось?
Что-то громко щелкнуло. Фрэнк вскрикнул и пошатнулся. Тони понял, что это выстрел.
Но ведь в кухне никого не было!
Тони ринулся туда, на ходу доставая пистолет. У него было такое чувство, будто все происходит в замедленной съемке.
Раздался второй выстрел. На этот раз пуля угодила Фрэнку в плечо и сбила его с ног. Он повалился в месиво из вишневого сока, спагетти, стекла и корнфлексов.
Теперь, когда он перестал загораживать проход, Тони увидел Бобби Вальдеса. Тот, совершенно голый, выглядывал из шкафчика под раковиной. Они с Фрэнком не стали проверять этот шкафчик, посчитав слишком маленьким, чтобы в нем мог поместиться человек. В руке Вальдес держал пистолет тридцать второго калибра. У Бобби был совершенно больной вид: бледное как смерть лицо, бескровные губы, темные круги под глазами.
Он выстрелил в третий раз. Пуля попала в притолоку, разбив при этом дверное стекло. Несколько осколков зацепили Тони щеку. Он отступил и спрятался за дверью.
Только сейчас он понял, что именно не давало ему покоя. Бобби Вальдес торговал ЛСД, и им бы следовало догадаться, что он, по примеру некоторых толкачей, сам пользуется своим товаром. Сильнейший транквилизатор, ЛСД обычно применяют, когда нужно усыпить больное животное: лошадь или быка. Если же его принимает человек, реакция варьируется от полного транса до жутких галлюцинаций и приступов неукротимой ярости. Как сказал Юджин Таккер, ЛСД – мощный яд, разъедающий клетки головного мозга. Накачавшись наркотиком, Бобби устроил погром в своей квартире – очевидно, страх перед воображаемыми крокодилами загнал его в шкафчик под раковиной. Кто бы мог подумать, что они найдут здесь взбесившегося зверя?
Фрэнк ранен. Возможно, даже смертельно. Тони лихорадочно размышлял, как перехватить инициативу.
Из кухни послышался истошный вой:
– Уй, сколько крокодилов! А-а-а!..
Неожиданно Бобби выскочил из кухни. При этом он неистово палил в пол, в воображаемых хищников.
Тони скрючился за стулом, понимая, что, если он высунется, Бобби убьет его раньше, чем он успеет прицелиться.
Бобби продолжал расстреливать крокодилов. Сколько же у него патронов? Восемь? Может, десяток? Уже прозвучало девять выстрелов. Остался один.
– Кокодрилос!
Грянул десятый выстрел. Тони поднялся из-за стула. До Бобби было меньше десяти футов. Тони обеими руками сжимал пистолет, целясь в безволосый торс бандита.
– О’кей, Бобби, – приговаривал он. – Успокойся. Все кончено.
Тот казался безмерно удивленным. Должно быть, в наркотическом опьянении он и не заметил Тони в проеме двери, когда стрелял в него минуту назад.
– Крокодилы, – на этот раз по-английски произнес он.
– Их здесь нет.
– Громадные.
– Нет никаких крокодилов.
Вальдес взвизгнул и схватился за пистолет, но обойма была пуста.
– Бобби, – твердо произнес Тони. – Я приказываю тебе лечь на пол.
– Они меня схватят. – Бобби весь дрожал. – Сожрут меня.
– Слушай, Бобби. Слушай внимательно. Здесь нет никаких зверей. Тебе только кажется.
– Они вылезли из унитаза. И из ванны. И из раковины. Такие громадные! Хотели откусить мне хрен. – Страх снова сменился яростью. – Не дам! Не позволю откусить мой хрен! Всех перебью!
– Они уползли, – словно малое дитя, уговаривал его Тони.
– Ты врешь!
– Я говорю правду.
– Поганый коп!
Бобби бросился к Тони. Тот отступил. Он знал, что наркотическое возбуждение придает нечеловеческую силу.
– Стой, черт тебя побери!
Бобби был уже совсем близко. Даже безоружный, он был сейчас смертельно опасен. Секунда – и он разорвет его на части!
Тони всадил в него пулю. Бобби рухнул на пол, истекая кровью.
Весь дрожа, Тони убрал пистолет обратно в кобуру и, с трудом добравшись до телефона в гостиной, попросил оператора:
– «Скорую помощь», потом полицию.
– Да, сэр.
Он продиктовал адрес и поплелся на кухню. Фрэнк по-прежнему лежал на полу. Тони опустился рядом на колени. Фрэнк открыл глаза.
– Ты ранен, Тони?
– Нет.
– Застрелил его?
– Да.
– Насмерть?
– Да.
– Хорошо.
У Фрэнка был жуткий вид. Молочно-белое лицо с грязными разводами от пота. Белки глаз пожелтели, а правый глаз весь налился кровью. Губы приобрели синюшный оттенок. Правое плечо и рукав пропитались кровью. Левой рукой он зажимал рану в области живота.
– Тебе очень больно?
– Сначала – да. Но потом полегчало.
– Я вызвал «Скорую».
Где-то далеко на улице завыла сирена. Рановато для «Скорой», подумал Тони. Наверное, кто-то из соседей, заслышав выстрелы, позвонил в полицию.
– Пойду встречу.
– Не уходи, Тони. Не бросай меня.
– Хорошо.
Оба тряслись, как в лихорадке.
– Боюсь оставаться один, – сказал Фрэнк.
– Я с тобой.
– Я пытался сесть – и не смог.
– Лежи спокойно.
– Может, меня парализовало?
– Это шок. Ты потерял много крови. Слабость в таких случаях – обычное дело.
Фрэнк застонал.
– Держись, друг, – шепнул Тони. – Все будет в порядке.
– Ты поедешь со мной в больницу?
– Не знаю, разрешат ли.
– Добейся.
– Конечно. Конечно же, я поеду – даже если придется пригрозить им пистолетом.
Фрэнк слабо улыбнулся, но новый приступ боли согнал с его лица улыбку.
– Тони…
– Что, Фрэнк?
– Дай мне руку.
Тони протянул руку, и Фрэнк с неожиданной силой вцепился в нее.
– Знаешь что, Тони?
– Да?
– Сделай, как он сказал.
– Кто что сказал?
– Юджин Таккер. Попробуй совершить прыжок. Делай то, чего больше всего хочется.
– Не беспокойся обо мне. Береги силы.
Фрэнк пришел в возбуждение.
– Нет-нет. Послушай, это очень важно. Чертовски важно.
– Успокойся, – попросил Тони.
Фрэнк закашлялся. На посиневших губах выступили кровавые пузырьки.
У Тони неистово билось сердце. Господи, где же «Скорая»? Почему эти ублюдки еле тащатся?
– Если ты хочешь стать художником, – гнул свою линию Фрэнк, – стань им. Ты еще достаточно молод, чтобы не бояться риска.
– Прошу тебя, Фрэнк! Береги силы.
– Слушай меня. Не теряй времени. Жизнь слишком коротка, чтобы просвистеть ее за здорово живешь.
– Перестань. У нас еще уйма времени.
– Годы уходят так быстро. – Фрэнк выругался. – Нет у нас никакого времени.
Он судорожно стиснул руку Тони. По лицу его струился пот.
– Фрэнк? Что случилось?
Тот вдруг заплакал. Тони рассвирепел.
– Дай-ка я схожу узнаю, что там со «Скорой».
– Не оставляй меня. Я боюсь.
– Чего ты боишься?
– Что кто-нибудь увидит… Я обмочился.
Тони не знал, что сказать.
– Не хочу, чтобы надо мной смеялись.
– Никто и не собирается.
– Описался… как ребенок…
– Здесь такая грязища, никто и не заметит.
Новая сирена.
– Это «Скорая», – сказал Тони. – Сейчас они будут здесь.
– Тони, мне страшно.
– Не бойся, я с тобой. Все будет хорошо.
– Я хочу, чтобы обо мне кто-то помнил.
– Что ты имеешь в виду?
– После смерти… Чтобы кто-нибудь помнил, что я был…
– Ты проживешь еще много-много лет.
– Кто обо мне вспомнит?
– Я, – осипшим голосом ответил Тони. – Я вспомню.
Сирена быстро приближалась.
– А знаешь что? – прошептал Фрэнк. – Может, я еще и выкарабкаюсь. Вроде бы отпустило. Это к добру?
– Конечно.
– Держи меня, Тони. Пожалуйста.
Тони опустился на пол и помог Фрэнку сесть. Тот закашлялся. Рука, зажимавшая рану на животе, соскользнула, и показались внутренности. Тони понял, что надежды нет.
– Держи меня.
Тони крепко обнял друга и стал баюкать, как испуганное дитя. Он продолжал баюкать его даже после того, как убедился, что Фрэнк умер.
* * *В понедельник в четыре часа приехал мастер из телефонной компании. Не успел он приступить к работе, как зазвонил телефон.
Хилари боялась, что это все тот же аноним, и не хотела брать трубку, но мастер выжидающе смотрел на нее, и после пятого сигнала она ответила.
– Алло?
– Хилари Томас?
– Да.
– Это Майкл Саватино. Помните ресторан Саватино?
– Не нужно напоминать. Я никогда не забуду ни вас, ни ваш чудесный ресторан. Это был незабываемый ужин.
– Спасибо. Мы стараемся… Послушайте, мисс Томас…
– Зовите меня Хилари.
– Хилари. Тони вам сегодня не звонил?
Только сейчас она уловила напряженность в голосе Майкла и поняла: случилось что-то ужасное. Хилари затаила дыхание.
– Хилари, вы слушаете?
– В последний раз мы разговаривали вчера вечером. А что?
– Мне не хочется вас пугать, но случилась беда.
– О боже!
– Тони не ранен.
– Вы уверены?
– Всего лишь несколько царапин.
– Он в больнице?
– Нет. С ним действительно все в порядке.
Ей чуточку полегчало.
– Тогда в чем дело?
Майкл в двух словах объяснил, что произошло. Убитым мог оказаться Тони! Хилари чуть не стало плохо.
– Тони принял это очень близко к сердцу, – продолжал Майкл. – Когда они с Фрэнком начинали работать вместе, они никак не могли приспособиться один к другому. Но в последнее время все наладилось. Они лучше узнали друг друга. Стали настоящими друзьями.
– Где сейчас Тони?
– У себя дома. Стрельба случилась в полдвенадцатого. С двух часов Тони сидит у себя в квартире. Я только что оттуда. Хотел остаться, однако Тони настоял, что мне пора возвращаться в ресторан. Я предложил ему поехать со мной, но он не захотел. Нужно, чтобы рядом с ним сейчас был кто-нибудь близкий.
– Я еду, – решительно сказала она.
– Я надеялся услышать это от вас.
Хилари забежала в ванную освежиться и быстро переоделась. Пришлось подождать с четверть часа, пока мастер заканчивал с телефонами. Никогда еще пятнадцать минут не тянулись для нее так долго.
В машине ей вспомнились ее ощущения, когда она заподозрила, что несчастье случилось с Тони. Ее всю заполнило чувство непоправимой утраты.
Вчера ночью, перед тем как заснуть, она спорила сама с собой, любит ли она Тони. Может ли вообще кого-нибудь любить – после физических и нравственных мук, перенесенных в детстве? И после того, как узнала о чудовищной двойственности человеческой натуры. И как можно любить человека, которого знаешь всего несколько дней? Спор остался неоконченным, но сейчас ей стало ясно: она боялась потерять Тони, как никогда и никого на свете.
Тони жил на втором этаже двухэтажного здания. На балконе печально позвякивали стеклянные колокольчики.
При виде Хилари он ничуть не удивился.
– Это Майкл позвонил вам?
– Да. Почему вы не сделали этого сами?
– Наверное, он сказал, что я – безнадежная развалина. Как видите, он сильно преувеличил.
– Он беспокоился о вас.
– Я справлюсь, – выдавил из себя Тони.
Как он ни пытался скрывать свои чувства, Хилари заметила его затравленный взгляд. Ей безумно хотелось обнять и утешить его, но она и в обычных-то ситуациях не особенно ловко чувствовала себя с людьми, а теперь и подавно. Кроме того, Тони явно не хотел, чтобы его утешали.
– Я справлюсь, – повторил он.
– Я все-таки могу войти?
– Конечно. Извините.
Тони занимал небольшую холостяцкую квартиру с одной спальней. Зато здесь была просторная, хорошо проветренная гостиная окнами на север.
– Окна с северной стороны – очень удачно для художника, – заметила Хилари.
– Поэтому я и выбрал эту квартиру.
Гостиная больше походила на студию. На стенах висело около дюжины картин. Остальные стояли на полу – их было не меньше шестидесяти или семидесяти. На двух мольбертах ждали еще не законченные работы.
– Я собирался напиться до потери сознания, – признался Тони, – и как раз приступил, когда вы позвонили. Хотите составить мне компанию?
– Что вы пьете?
– «Бурбон».
– Мне то же самое.
Пока Тони на кухне готовил напитки, Хилари рассмотрела картины. Некоторые из них были написаны в ультрареалистической манере: все детали до того скрупулезно выписаны, что картины напоминали фотографии. Другие были исполнены в духе сюрреализма и приводили на память выдающихся мастеров – Дали, Эрнста, Миро, однако все-таки отличались от их полотен. Чувствовалась творческая индивидуальность Тони, его неповторимое художественное видение.
Он принес два стакана «бурбона». Хилари сказала:
– Твои работы будят воображение.
– Правда?
– Майкл совершенно прав: ты запросто сможешь продать их.
– Мечтать не вредно.
– Если бы ты дал себе шанс…
– Как я уже сказал, ты очень добра, но ты не специалист.
Тони все еще не пришел в себя. Его голос звучал монотонно и почему-то привел на память сухое дерево. Из него как будто ушла жизнь. Хилари решила подколоть его, чтобы немного встряхнуть.
– Ты считаешь, что ты такой умный, а на самом деле просто глупый упрямец. Ты прямо слепец, когда речь идет о твоем творчестве.
– Я всего лишь любитель.
– Иногда ты становишься невыносим.
– Мне не хочется говорить о живописи.
Тони включил стерео. Бетховен в исполнении Орманди.
Он сел на диван. Хилари тоже.
– А о чем хочется?
– О фильмах.
– Честно?
– Или о книгах.
– Ты уверен?
– Или о театре.
– На самом деле ты хочешь рассказать мне, что случилось.
– Нет. Это – меньше всего.
– Тони, тебе необходимо выговориться. Как ни тяжело.
– Мне необходимо забыть об этом, выбросить из головы.
– Не изображай из себя черепаху. Неужели ты думаешь, что сможешь втянуть голову под панцирь и спрятаться от всего света?
– Вот именно.
– На прошлой неделе у меня было точно такое же настроение, но ты сказал, что человек в горе не должен замыкаться в себе.
– Я ошибался.
– Нет, ты был прав!
Тони закрыл глаза.
– Может быть, мне уйти? – спросила Хилари. – Тогда скажи. Я не обижусь.
– Останься, пожалуйста.
– Хорошо. Так о чем мы будем говорить?
– О Бетховене. И о «бурбоне».
– Ладно.
Они молча сидели рядышком на диване, откинув головы назад, с закрытыми глазами, слушая музыку и потягивая напиток. Солнце окрасило комнату сначала в янтарный, а затем в тускло-оранжевый цвет. Потом стемнело.
* * *В понедельник, ближе к вечеру, Аврил Таннертон обнаружил, что в «Вечном покое» кто-то побывал. Он сделал это открытие после того, как спустился в подвал, где оборудовал себе мастерскую. Стекло одного из окон было оклеено клейкой лентой, а затем выбито, чтобы налетчик мог добраться до задвижки. Очевидно, это произошло в то время, когда Таннертон был у Хелен Виртильон в Санта-Розе. И, похоже, грабитель знал, что дом не охраняется.
Грабитель?
Ни на первом, ни на втором этажах ничего не пропало. Даже коллекция старинных монет. Даже дорогостоящие ружья.
Здесь, в мастерской, справа от разбитого окна, хранились инструменты стоимостью в пару тысяч долларов. Таннертон взглянул в ту сторону и убедился, что они на месте.
Ничего не украдено. Не совершено ни одного акта вандализма.
Что же это за грабитель и что ему нужно было в этом доме?
Он посмотрел по сторонам и вдруг обнаружил, что кое-чего действительно не хватает. Исчезли три пятидесятифунтовых мешка с цементом, оставшиеся после ремонта крыльца.
Почему вор не тронул дорогое оружие, ценные монеты и все прочее, что представляло ценность, а позарился на три мешка цемента?
Таннертон почесал в затылке.
– Уму непостижимо.
* * *Они долго сидели в наступившей темноте, слушая Бетховена и потягивая «бурбон», – и вдруг Тони обнаружил, что рассказывает Хилари о Фрэнке Говарде. Он не собирался делать этого до тех пор, пока с изумлением не услышал свой собственный голос. А потом уже ничего не могло удержать поток слов. Он говорил полчаса подряд, останавливаясь только затем, чтобы хлебнуть виски. Вспомнил трения первых месяцев, смешные и не очень приятные эпизоды их с Фрэнком совместной службы, вечер в «Дыре», знакомство Фрэнка «вслепую» с Дженет Ямада и, наконец, полное взаимопонимание последних дней и то теплое чувство, которое они стали испытывать друг к другу. Под конец он рассказал обо всем, что произошло в квартире Бобби Вальдеса. Закрыв глаза, Тони увидел перед собой загаженную кухню. Рассказывая Хилари о том, что он чувствовал, обнимая умирающего друга, Тони всем телом задрожал. Его бил озноб, проникая до самого сердца. У него стучали зубы. На глазах выступили злые и горькие слезы.
Хилари взяла его за руку, привлекла к себе и начала баюкать, как он Фрэнка. Вытерла салфеткой его мокрое от пота и слез лицо.