– И я, – встала в первом ряду Дина. – Право журналистского контроля.
– Да и я, – лениво поднялся Земцов.
– Что там творится? – посмотрел судья на входную дверь зала. Там раздавались возгласы, дверь приоткрылась, и в зал ворвалась Аня, которую пытались удержать два охранника.
– Меня не пускают! Мне сказали сюда не приходить! А это я убила Артема!
– Что-что? – переспросил судья. – Кому-то известна эта особа? Или это городская сумасшедшая?
– Это Аня. Она не сумасшедшая, – сказал Денис. – Но, конечно, она никого не убивала.
– Всем она известна, ваша честь, – с досадой сказал Земцов. – Это Синицына. С ней встречался Артем Марсель, а она окрутила мальчишку. Сказала убить соперницу, какой она считала Дину Марсель. Потом опровергла свои признания. Василевский тоже все опровергал с самого начала. Я просто исключил ее из расследования, когда понял, что там нет материала. Это одна истерика, что мы и видим.
– Синицына, – обратился судья. – Как вы можете подтвердить свои слова: вы давали Василевскому деньги как киллеру? Передавали оружие? У следствия нет подтверждения факта вашего заказа.
– Да, я все ему давала и передавала.
– Это можно проверить?
– Проверяли, – сказал Земцов. – Ничего она ему не заказывала. Просто чушь какую-то несла по телефону. Он понял так.
– Но я не по телефону говорила ему, чтобы он убил.
– В общем, понятно, девушка, – встал судья. – Вчера мне один сосед сказал, что нужно другого повесить на осине, поскольку он его место на стоянке занял. Но я почему-то не побежал никого вешать. Пейте валерьянку. Ваши показания не имеют ценности.
Когда судья ушел, Анна бросилась к стеклу, за которым стоял Денис, она стучала по нему кулачками, кричала:
– Отпустите его! Он ни в чем не виноват! Это я!
Денис смотрел на нее печальными глазами, как будто издалека. Так ему казалось: время, пространство и воздух раздвигают их с Аней по разные стороны земли.
Неотвратимо раздвигают. Навсегда.
Ему дали десять лет строгого режима. Частное определение насчет возможности заниматься по его усмотрению чтением и наукой было.
Все уже ушли: и судья, и прокурор, и адвокат, повели Дениса. А его мать вдруг закричала:
– Подождите, вернитесь, я забыла!
– Что такое? – подошел к ней Земцов.
– Я совсем забыла дать это, собиралась сразу, я очень испугалась, когда все началось.
Она протянула Земцову смятый листок, в пятнах от слез. Она все заседание держала его в руках и забыла отдать, чтобы приобщили к делу.
Слава взял, разгладил, взглянул: слово «канцер» сразу бросилось в глаза.
– Я из-за этого задержалась, не было никакого прорыва… Обследование.
– Стадия?
– Плохая. И года у меня нет. Не то что десять. Как их всех вернуть? Как им это дать?
– Сейчас это уже невозможно. Но я возьму, мы постараемся использовать, найдем адвоката, который напишет прошение об УДО, это условно-досрочное освобождение. Только, Нина Васильевна, мне очень жаль, но приговор эта справка не отменит. Может сказаться, на год-два меньше, но я не уверен.
– Тогда хорошо, что я это не дала и Денис не знает. Я вас очень прошу: не говорите ему. Когда я могу попрощаться?
– Завтра. У него будет звонок вам. Вы обо всем договоритесь. Желаю вам сил. Чудеса случаются – говорят в таких случаях.
Слава ехал в отдел по разрытой на двух полосах дороге, машина прыгала на обломках асфальта, и он бормотал про себя: «Черт, черт, черт…» Это относилось не к дороге.
Глава 24
Людмилу защищал адвокат Гродский. Материалы следствия были достаточно жестокими, одни фотографии изувеченной и умершей от побоев жертвы производили тяжелое впечатление.
Обвинительное заключение мрачная молодая женщина-прокурор читала, резко и четко выделяя каждую фразу. Потребовала восемь лет. Объяснение Людмилы, короткое и не особенно понятное, только ухудшило ее ситуацию. На уточняющие вопросы она отказалась отвечать. Представитель опеки заявила, что никаких доказательств того, что она не сама отдала своего ребенка профессиональной продавщице детей, в деле нет. Требовала лишения родительских прав в ходе процесса.
Дина была свидетелем защиты. Она, как всегда, коротко и в ярких деталях описала ситуацию с детским приютом Цуко. Рассказала, как нашла дочь Арсеньевой. Вывод сделала один.
– Скончавшаяся в результате избиения Раиса Чибиряк поставляла в этот концлагерь детей на постоянной основе. Охранник, полагаю, подтвердит в процессе по «приюту» свои показания о том, что она прекрасно знала, куда и на что продает детей. Это же показал ее брат-близнец, который детей отвозил. К тому же Раиса Чибиряк их воровала. И эти материалы есть. Украденные домашние дети найдены как среди выживших, так и в могильниках. Вот такого человека убила Арсеньева. У меня нет детей. Но когда я все это увидела, я била ногами владелицу приюта Цуко. В какой-то ситуации, может, и убила бы. Арсеньева – мать. У меня все.
Свидетелей обвинения было полно, как и на первом процессе садиста. Какие-то кумушки, многодетные родители, опекуны и просто непонятно кто. Они обходили вопросы, связанные с деятельностью Раисы, но высказывали самые экзотические версии того, как ребенок Арсеньевой попал к Чибиряк.
– Ах-ха-ха! – залилась смехом одна. – Надеюсь, наш суд не проведут на такой мякине. Так все будут продавать своих детей, а потом адвокат скажет, что они были не в себе, а потом они будут кого-то убивать, потому что «мать». Мы от таких «матерей» и спасаем.
Дина внимательно посмотрела на эту свидетельницу и поставила крестик напротив ее фамилии в списке свидетелей в своем айфоне.
Александр Гродский негромко и спокойно начал свою речь:
– Меня крайне удручает то обстоятельство, что на подобных процессах, связанных с куплей-продажей детей, – а это такой процесс, а не просто дело об избиении, повлекшем за собой смерть, – возникает явно организованная группа свидетелей. В одном случае это свидетели защиты, когда речь идет о насильнике и садисте, именно так мы вышли на Цуко, кстати. Иногда они свидетели обвинения, как в данном случае. Разрешите назвать вещи своими именами. Это защитники криминальной системы, которая многим приносит неплохие доходы. Мы обнаружили детей, проданных в деревни в рабство, это Маугли, только забитые и совсем ничего уже не понимающие от побоев и тяжкого труда. Мы обнаружили трупы замученных и многократно насилуемых детей. У меня небольшое слайд-шоу. Прошу разрешить. Это имеет отношение к данному делу. Раиса Чибиряк получала свою сумму достаточно регулярно. Даты часто совпадают с кражей найденных нами детей. Ее брат, Алексей Чибиряк, подозреваемый по другому делу, надеюсь, опознает детей, которые есть на этом слайд-шоу. Он их отвозил, возможно, правда, не зная куда.
Судья, немолодая женщина с недобрым, невыразительным лицом, просто кивнула. Фотографии, которые стали появляться на мониторе, повергли всех присутствующих в шок. Люди в буквальном смысле помертвели. У Людмилы совершенно белыми стали даже губы. Свидетели тихонько покидали зал.
Пока секретарь выключала технику, встала представитель опеки:
– Прошу прощения, но у меня есть мнение. Адвокат хочет эти кошмарные свидетельства использовать в качестве оправдания своей подзащитной. Мол, она убила плохого человека. Но все наоборот! Я настаиваю на лишении родительских прав. Она отдала ребенка преступнице. Она не потребовала предъявить ей тело. Ее удовлетворила фальшивая справка. Она, наконец, скрыла это от правоохранительных органов. Мне кажется, прокурор запросил слишком маленький срок.
– Я согласна с этим мнением, – отчеканила прокурор.
– Разрешите мне все же продолжить? – произнес Александр. – В этом зале есть люди, которые отказались свидетельствовать: просто не могут. Их легко заметить. Они плачут. У них украли детей. Кто-то из них заявлял и во многие инстанции, что легко проверить, как это сделал я, кто-то искал сам, все они не жили эти годы. В последнем ряду сидит отец, молодая жена умерла через три месяца после кражи их ребенка. Некоторые по сей день публикуют объявления, просят помощи в розыске детей, пропавших годы назад. Надеются на случайность, на каких-то свидетелей. Они бьются во мраке. Они налетели на стену системы, которая реально существует и о которой я уже сказал. Она не может существовать без покровительства отдельных представителей правоохранительных органов. Просто не может. Да такой «приют» нормальные соседи в нормальной ситуации бы сдали в первую же неделю участковому! Но это не произошло, мы видим их совсем в другом качестве. Они пришли заклеймить мою подзащитную, избившую до смерти поставщицу детей. Нормальные, разумеется, есть, я сам с ними разговаривал, и они в ужасе, но их нет в зале суда. Был отбор свидетелей, не знаю, на каком уровне. Скорее всего, нормальных людей просто запугали. Это называется: есть «крыша», как всем известно. А давайте посадим или хотя бы заклеймим позором всех плачущих в зале родителей, у которых украли когда-то детей, за то, что такие? За то, что проиграли такую войну. Как поется в одной песне: «Нас обыграли шулера». Мы все потерпевшие от этой системы, раз такое допустили.
А теперь по моему делу. Раиса Чибиряк была умелой, опытной преступницей. Людмила Арсеньева в ту ночь, когда у нее эта женщина украла ребенка, была в бессознательном состоянии. Она потому и наняла кормилицу к дочери, что после родов у нее появились приступы жестокой горячки. О чем сказано в ее медицинских документах. К тому же она очень тяжело переживала уход мужа к другой женщине. Мошеннице было не трудно обмануть одинокую несчастную женщину. Кстати, насчет «сама продала». Деньги Раисе платила как раз Арсеньева по шантажу. Она – состоятельный человек вообще-то. Родного ребенка за кусок хлеба ей продавать не нужно. А теперь давайте кричать ей: «Ату!», требовать страшного наказания. Разойдемся, довольные собой. Дело сделано. Порок наказан. На самом деле это чудовищная национальная забава – добивать слабого. Женщина узнала, что ее дочь жива. Она потрясена. И потому практически не защищается. Она вообще очень скрытный и сдержанный человек. У нее никого, кроме этой дочери, нет на свете. Узнав в тюрьме, что Раиса Чибиряк скончалась, она и сама хотела покончить жизнь самоубийством, считая свою миссию выполненной.
Знаете, при такой позиции правосудия общество может отказаться от института киллеров. Правосудие заменит его за деньги общества.
– Адвокат Гродский, никак не привыкну к вашей манере выражать свои мысли. Что вы имеете в виду?
– Только то, что киллеры, маньяки, убийцы, мошенники, воры умеют, как никто, поймать человека на доверчивости, взять в момент трагической ошибки, личной драмы, болезни.
– Ужасные у вас сравнения, – сказала судья.
– А я согласна, – вдруг встала прокурор. – У меня ребенка увели недавно с детской площадки. Большую девочку, восемь лет. Я была в трех минутах, в магазине. Воровка такого наплела дочери, что та сама с ней пошла, ручку дала. Мне знакомая закричала: «Варя, твою дочку уводят». А она уже открывала дочери дверь машины. Я вцепилась в дочку, а эта умчалась, я даже номер не увидела. Потом всем своим звонила, и перехват объявляли, но как сквозь землю… Смотрела сейчас эти слайды, думала: как жалко, что у меня с собой тогда не было оружия. Я согласна с адвокатом Гродским. Никто из нас не застрахован от такого несчастья. Я могла бы сейчас смотреть на свою дочь. Срок – на усмотрение суда.
Людмиле дали три года общего режима. Земцов разрешил прощальное свидание Дине. Согласился, чтобы она привезла ребенка. Вита вошла в комнату для свиданий на своих ножках, крепко вцепившись ручкой в юбку Дины.
– Знаешь, – просто сказала Людмила. – Я только сейчас поняла, что счастье – это не сказки.
Глава 25
Юристы Людмилы Арсеньевой проделали гигантскую работу по сохранению ее бизнеса и оформлению пакета документов, согласно которым владелицей сети лавок деликатесов стала Виктория Вадимовна Арсеньева. Первоначальную идею с завещанием Людмила категорически отвергла.
– Вот этого не надо, – рассмеялась она. – Как только оно появится, меня грохнут тут, на зоне, и появится сколько угодно «наследников» с точно таким же завещанием, ни один суд не отличит. Плавали, знаем, у коллег это обычные ситуации. Сделайте все так, чтобы владелицей стала Вита, а я продолжу руководить, насколько это возможно, отсюда. Оформим генеральные доверенности на весь коллектив. Все остаются на своих местах, все делают свое дело. Нужно просто создать попечительский совет, в который должны войти Дина Марсель, временный опекун моей дочери, и ее муж, адвокат Гродский. Вот так к нам ни одна навозная муха не пролетит.
Людмила нормально переносила заключение. У нее, как и у всех состоятельных людей, были свои привилегии. Она могла заниматься делом. К ней всегда пускали юристов и нотариусов. Все получилось, как она хотела. Работала она в медпункте, помощницей старшей сестры. Работа чистая и несложная.
В коллективе у нее не было ни друзей, ни врагов, персонал считался с нею, да, собственно, и не был внакладе. Уверенная, спокойная, рассудительная, Людмила пользовалась авторитетом, унижения от своего положения не испытывала. Какое-то время сама мысль о том, что ее Вита жива и сейчас счастлива, что она обеспечила ее будущее, давала ей полное удовлетворение. Засыпая, она каждый раз вызывала в памяти картинку: в комнату для свиданий заходит маленькая, худенькая девочка, держится за юбку Дины и улыбается ей, Людмиле. Прямо сияет своими глазками-каштанами. Ей казалось, что она впервые в жизни стала так спокойно спать.
Потом как-то вошла в свою камеру, когда ее соседка что-то всем рассказывала и плакала. Эта женщина убила мужа за что-то. Двое детей остались с ее матерью. Вот она и рассказывала, что позвонила им, а дети сказали, что не хотят ходить в школу. Их там не только дети дразнят, но и учителя постоянно оскорбляют. Людмила не вступила в этот разговор, но в ту ночь не спала. Она думала о том, что рано или поздно Вита может встретиться с такой ситуацией. К утру решение было практически найдено. Нужно уехать. Лучше всего в другую страну. Да, конечно. Она ждала свидания, на которое Дина привезет Виточку, надо как-то приучать их обеих к этой мысли. Обеих… Ее дочь и Дина очень привязаны друг к другу. Это понятно. Дина ее спасла. И не совсем чужая. Она жена отца Виты. Но вообще-то тем более… Этой привязанности не стоит развиваться. Время летит быстро. Людмила свяжется со своими итальянскими партнерами. Все получится, она не сомневается.
Им дали два дня. Людмиле сотрудники учреждения купили к свиданию большую куклу, цветы, конфеты в коробках. Повариха напекла дома пирожков для них. Она украсила, убрала квартирку для свиданий и ахнула, когда они вошли. Людмила даже на Дину не смогла посмотреть – от ребенка глаз невозможно оторвать. Такая складная, такая красивая, уже совсем не худая девочка. Людмила всегда считала, что она не ласковая, но ей все время хотелось обнимать и целовать дочку. Она носила ее на руках в первый вечер. Дина сама решила, как они устроятся на ночь. Она привезла с собой и детскую постель, одеяло, все это положила на кровать в большой комнате рядом с подушкой Людмилы.
– А я там, в другой комнате, на диване устроюсь. Вы утром спите подольше. Я буду Виточке завтрак готовить. Нам я все готовое привезла.
Так они и расположились. Вита щебетала перед сном, называла Людмилу мамой. Людмила уснула, когда ребенок засопел. Она была в каком-то неземном блаженстве от этого родного и немыслимо приятного детского запаха. Проснулась рано от плача. Вита сидела на кровати и рыдала:
– Дина! Дина уехала! Она меня оставила! Где Дина, мама?
– Дина здесь, – спокойно сказала Людмила. – Успокойся, деточка. Она легла в другой комнате, чтобы приготовить тебе завтрак.
Вита посмотрела на нее несчастными, мокрыми глазами и сказала:
– Нет. Дины нет. Я тебе не верю.
– Не веришь – надо проверить, – постаралась весело сказать Людмила.
Она встала, взяла Виту на руки, и они пошли искать Дину. Нашли ее в крошечной кухоньке. Она готовила детский завтрак. Улыбнулась им, поздоровалась… А глаза у нее красные. Она все слышала. И был у них еще один чудесный, веселый день. Три родных человека. Только Вита глаз не спускала с Дины. Когда та выходила на полчаса, она теряла ко всему интерес. Людмила поняла, что Дина объясняет ребенку, что у нее есть мама, с которой она будет жить. И Вита с ужасом ждет этого момента.
– Как свидание? – спросили у Людмилы, когда она вернулась в камеру.
– Отлично, – ответила она. – Дочка у меня – красавица. Сейчас покажу фотографии. И такая умная. А сердце, как у взрослого… В смысле в тысячи раз лучше, чем у взрослого. Рай был бы на земле, если бы у взрослых были детские сердца…
Эпилог
Людмилу освободили по УДО на год раньше.
Дина бежала по дорожке к полянке у дома. Там Вита обнимала огромную голову Лорда и что-то ему говорила. Он смотрел на ребенка очень внимательно, нюхал личико, ручки. Неподалеку крутился Клякса, как всегда, соблюдая дистанцию по отношению к Лорду.
Но все казалось ему настолько веселым, что он стал бегать за собственным хвостом. Дина потрепала голову Лорда, погладила Кляксу. Потом опустилась на колени перед Витой. Девочка крепко обняла ее за шею и даже закрыла от наслаждения глаза.
Дина тоже на секунду прикрыла глаза. Потом встала, показала на свои свертки.
– Чего я только не накупила, девочка. Я была в вашей квартире, там очень хорошо убрали, пришли коллеги твоей мамы. Теперь они и твои коллеги. Я купила вам очень красивое постельное белье – большой комплект для нее, и маленький, на твою кроватку, но одинакового цвета. Такого… Цвета светлой травы, и по несколько подснежников на всем. Ей набор разноцветных махровых халатов. Семь – на каждый день другой, представляешь? И тебе такие халатики и пижамки. Тебе больше. Вообще не считала, брала все, что тебе понравится. И, конечно, нарядное платье тебе. Вообще что-то невероятное. Даже не привезла, оставила там в коробке. И подарок. Так удачно получилось: мама возвращается в твой день рождения. Ты рада?