Я сложил кости и череп в мешок, вытряхнув хлеб, ветчину и пиво. В молчании мы направились к машине. Анна шла впереди, несла шпагу, дон Луис тащил тючок с одеждой, сапоги и останки великого конкистадора были у меня. Археолог казался печальным – вероятно, переживал из-за постигшей нас неудачи.
Нас?.. Нет, пожалуй, нет! Неудача постигла лишь дона Луиса и его ученое сообщество. Сам я полагал, что душе Франсиско Писарро полезнее пребывать в потусторонних далях, а его костям – упокоиться в в часовне под каменными плитами. Он был велик и жесток и пусть таким останется в памяти людской и на страницах истории. Он вряд ли вписался бы в нашу реальность, в эпоху, когда величие опошлено, а жестокость превосходит уровень средневековых зверств… Где бы он ни был сейчас, там ему лучше.
Кажется, эта мысль пришла и дону Луису – археолог не то чтобы повеселел, но уже не выглядел мрачным и грустным. Он закурил сигару, потом замедлил шаги и, дождавшись, когда Анна удалится от нас, тихо промолвил на английском:
– Сегодня мне довелось услышать нечто странное, дон Педро. Заранее прошу меня простить… полагаю, это личное дело, но все же…
– О чем вы? – откликнулся я.
– О том, что сказала дону Франсиско сеньора Анна, ваша супруга. Неужели и она когда-то?..
– Да. Что было, то было, дон Луис, и этого не вычеркнешь. Не по ее доброй воле случилось, несчастный случай произошел. И такая пилюлька, – я хлопнул по карману, – ее спасла. Снова сделала человеком.
– Чудеса! – Дон Луис возбужденно запыхтел сигарой, и в воздухе поплыли клубы ароматного дыма. – Вы ее излечили, дон Педро! Вот чудо из чудес! Знаете, есть пословица: мужчина может сделать из женщины ведьму, но ему же с ней и жить… А вы, вы!.. Вы из ведьмы сделали такое… такое…
Он бросил взгляд на стройную фигурку Анны и в восхищении прищелкнул языком.
Я улыбнулся.
– Чудо, да… Но тут нет моей заслуги, дон Луис. Мне подарили этот волшебный препарат.
– Нет вашей заслуги? – повторил археолог. – Не скромничайте, дон Педро, не скромничайте! Я старый человек, много прожил, много пережил и повидал всякого… И знаете, что я вам скажу? Знаете, к чему свелась вся нажитая мною мудрость?.. – Он сделал паузу и произнес: – Если и есть на свете чудеса, то творит их любовь. Только любовь, одна лишь любовь, и ничто более!
Интермедия 4
Из записок Педро Санчо,
секретаря и хрониста экспедиции.
Написано много лет спустя, в Панаме
Через три года после гибели губернатора в Лиму возвратился его младший брат Гонсало Писарро. Он был отважен, сказочно богат и молод, на тридцать или больше лет моложе несчастного дона Франсиско. Жители Лимы приветствовали его с великой радостью, и по всему было видно, что дон Гонсало станет правителем всех завоеванных земель, как то и случилось несколькими месяцами позже. И призвал дон Гонсало меня к себе и начал расспрашивать обо всех обстоятельствах гибели дона Франсиско Писарро, ибо я был единственным из испанцев, преданных губернатору и видевших его смерть. А потом пожелал дон Гонсало взглянуть на останки брата и дона Франсиско де Алькантара, чтобы похоронить их в священном месте, под соборными плитами или в саркофагах у алтаря. И опять же я единственный знал, где лежат их тела, ибо сам вывез их из Лимы и упокоил в земле за городской границей.
Дон Гонсало пожелал увидеть это место, но я отговорился. Выше сказано, что был он молод и легко впадал в ярость, и я страшился его гнева, когда он увидит, на каком пустыре могила губернатора. И вот, взяв повозку с двумя гробами и четверых индейцев с мотыгами, я отправился к этому месту и показал индейцам, где копать. Они принялись рыть ямы, и те, кто освобождал от земли останки губернатора, вдруг пали на колени, воздели руки к небесам и принялись молиться – ибо индейцы эти были приобщены к истинной вере и каждый носил на шее крестик.
Я подошел к ним, заглянул в обе ямы, и – видит Господь! – язык мой онемел, а тело сотряслось от холодной дрожи. Как уже говорилось в этой хронике, в дни мятежа мы с индейцами закопали губернатора и дона Франсиско де Алькантара в землю без гробов, и тела их были обернуты рогожами. За три года рогожи истлели, и истлела одежда, и плоть брата губернатора, дона Франсиско де Алькантара, расточилась до костей, и нельзя было узнать его лица, пожранного могильными червями. Но труп губернатора был целым и невредимым, будто не пролежал три года в земле, будто был он убит и похоронен только в сегодняшний день. Больше того; приглядевшись, я заметил, что раны, нанесенные губернатору, совсем исчезли и на теле его нет ни царапины.
Чудо, чудо! Индейцы тоже сочли это чудом, решив, что нетленность дона Франсиско – признак святости. О Господь мой, Господь! Если бы так!
Земли с его лица индейцы не стряхнули, и я, спустившись в могилу, сделал это сам. И тогда мне стало страшно, так страшно, что такого страха не испытывал я за всю свою жизнь, ни на море в шторм, когда мой галеон терпел крушение у берегов Перу, ни на суше, когда замерзал я в горах, покрытых снегами, или бился с тысячами дикарей. Причина же ужаса моего была такова: в приоткрытом рту губернатора увидел я огромные клыки и понял, что слух про обескровленных мальчишек не был ни ложью, ни досужей сплетней. И то, что это так, доказывало тело губернатора, неподвластное тлению, тогда как плоть всех честных христиан возвращается земле. И еще доказывала страшная судьба епископа Винсенте де Вальверде, посмевшего отслужить над губернатором заупокойную мессу.
Что мне было делать? Содрогаясь от страха, закрыл я дону Франсиско рот, засыпал лицо землей и велел индейцам помалкивать. Сам же отправился к дону Гонсало и все ему рассказал: и о тех слухах, что ходили в Лиме про губернатора, и о том, что увидел в яме в этот несчастливый день. Господь и Дева Мария уберегли меня от гнева дона Гонсало, который был так поражен услышанным, что вместо ярости пришел в растерянность. И пошли мы с ним и со священником падре Игнасио, взяв с собой Педро Катаньо и еще пятерых верных людей, чьи имена я называть не буду, так как Катаньо и падре Игнасио уже в чертогах Божьих, а прочие еще живы. Когда же дон Гонсало убедился в моих словах, то спросил он у священника, что ему делать с телом брата, с телом, что не похоже на труп. И падре Игнасио сказал, что надлежит воздвигнуть в Лиме надгробие дону Франсиско, но положить в ту могилу его меч или нательный крест. А труп с явным признаком Божьего проклятия нельзя хоронить в освященной земле и нужно увезти его подальше и спрятать навсегда от глаз людских.
Так они решили, а я исполнил. Вампир, в коего превратился дон Франсиско, был положен в прочный ящик, окованный железом, и я, с Педро Катаньо и упомянутыми выше верными людьми, отвез его на корабле в Панаму, а затем по суше в Портобело, а уж оттуда, опять на корабле, на один из вест-индских островов, чье название мною навсегда забыто. И там, вдали от берега, среди диких безлюдных гор, мы предали тело губернатора земле, прикрыли могилу плитой с выбитым на ней крестом и сложили из камней часовню.
И это все о моем несчастном господине.
Miserere, Deus, secundum magnam misericordiam tuam…[21]
Эпилог
Интернациональный долг был выполнен, так что мы с ласточкой заслужили отдых и скромные развлечения. Из Апакундо мы возвратились в Куманаягус, а оттуда – в Гавану, где я был представлен к какому-то ордену, очень красивому, в виде рубиновой звезды с наложенным на нее профилем команданте из чистого золота. Заслуги Анны тоже не остались без внимания – ей подарили набор черепаховых гребешков в серебре, точно такой же, каким она восхищалась в музее Апакундо. Несомненно, к этому приложил руку дон Луис, познавший многие стороны жизни, а потому способный читать в женских сердцах как в раскрытой книге.
Под его водительством мы осмотрели Старую Гавану. Это не самый древний город на планете, младше Москвы, но все же постарше Питера на пару веков и много живописнее, чем Сочи. Тут есть старинные крепости Эль-Кастильо по обе стороны бухты, форты с зубчатыми стенами и мощными башнями, батареями чугунных пушек и бывшим губернаторским дворцом, где разместился теперь Национальный музей. Есть главная площадь Плаза де Амос с прилавками букинистов и книжными развалами и другая площадь, что прозывается Болотной, и там стоит собор Непорочного Зачатия, где был похоронен Христофор Колумб – только теперь там его нет, ибо прах великого мореплавателя перевезен в Испанию. Есть бульвар Прадо и набережные с пальмами, обветшавшими дворцами и виллами в колониальном стиле, фонтанами и бронзовыми львами. Есть великолепный театр на улице Сан-Хосе, лавочки для туристов с лампами, статуэтками, картинами, трубками и сигарами в расписных ящичках, есть старые авто, американские и советские, каких уже не увидишь в Москве, есть пляжи, парки, высотные здания и мемориал Хосе Марти. Мы побывали всюду, даже прокатились в поезде, который тащил древний паровоз с дымящейся трубой. Ласточка была в восторге.
Но между работой и отдыхом есть нечто общее: тому и другому приходит конец. И мы, вкусив всех прелестей Гаваны, распрощались со старым археологом, с бравым полковником Кортесом и капитаном Мигелем Аррубой. Распрощались с узкими улочками Гаваны, с пальмами и пляжами, с ароматом табака, цветов и солеными морскими запахами, с черноглазыми красотками, кубинским ромом и страстными мелодиями румбы. Что же мы увозили с собой? То, что не спрячешь в чемоданы, то, что хранится в сердце и душе, – воспоминания. Память о горах Сьерра-Гранде-Оковалко, о каньоне Сигуэнца, о могиле под плитой с высеченным крестом и о человеке, прах которого вернулся к месту вечного упокоения. О последней милости судьбы, оказанной дону Франсиско… Не самая плохая участь – лежать в горах прекрасного острова, в земле, омытой теплыми морями…
Воспоминания, воспоминания! Вот самое драгоценное, что можно забрать с собой, думал я, сидя в салоне самолета.
Лайнер начал разбег, мелькнули за иллюминатором пальмы, дома, цветущие кусты, затем перед нами распахнулось голубое небо. Мы взлетели, развернулись над городом, и солнце на миг ослепило меня. Я сощурился. Теперь я видел внизу городские кварталы, гавань, полную судов, маяк и крепостные бастионы. Пушки казались темными штрихами на фоне каменных стен, пальмы – крохотными зелеными шариками, корабли – скопищем детских игрушек в бассейне.
Появилась стюардесса, встала перед креслами, заговорила, демонстрируя спасательный жилет. Жесты ее были изящными и плавными, речь – неторопливой, спокойной, так непохожей на испанский щебет. Я глядел на нее с удовольствием. С детства знакомый язык, частичка родины… Может, не лучшая страна на свете, не самая добрая к детям своим, да наша. Но и Кубу мы будем помнить. Глядишь, когда-нибудь вернемся – не за тем, чтобы драться с вампирами, а так, по зову души.
Анна, закрыв глаза, что-то тихо напевала. Солнечный свет лежал на ее лице, губы едва заметно шевелились. На румбу и качучу не похоже, решил я и прислушался.
Откуда пришли к ласточке эти слова, эта мелодия, где она их слышала?.. Не знаю и представить не могу. Песня о Кубе, острове зари багровой, была у нас шлягером лет за двадцать до моего рождения. Теперь ее не поют, теперь почти забыли о Кубе – слишком она далека от нас, слишком мы заняты своими невеселыми делами. А ведь когда-то, когда-то!.. Вернувшись в Москву, я попросил Влада навести справки, и он сказал, что пели ее великие певцы – Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон…
Анна, уютно устроившись в кресле, обняв руками коленки, продолжала мурлыкать:
Лайнер ревел моторами, стремился вверх, вверх, вверх, и пестроцветье полей, долин и моря под нами затягивала облачная дымка. Куба уплывала, растворялась к облаках и сине-зеленом морском просторе, горы превращались в крохотные холмики, города – в темные пятна, дороги и реки – в паутину тонких переплетающихся нитей. Огромный ятаган острова казался все меньше и меньше, отдаляясь от нас в пространстве и времени, пока не сделался едва заметной черточкой в океанских далях. Куба, теплая и зеленая, ароматная и сочная, как зрелый плод, сладкая и пьянящая, как поцелуй, стала для нас воспоминанием. Самолет летел на восток, Куба оставалась на западе.
Прогрессоры зла
Вампиры (упыри, вурдалаки) – мифологическая или фольклорная нежить, обычно ожившие трупы, которые питаются человеческой или животной кровью.
Что знает о вампирах рядовой обыватель? Практически ничего. Хотя, сам того не подозревая, является прямым объектом их жизнедеятельности. Не верите? Тогда хорошенько оглянитесь вокруг, ибо потомки графа Дракулы находятся среди нас и днем и ночью. Они отлично прижились рядом, питаясь не только нашей жиденькой кровью, но и нашими страхами, нашим невежеством и корыстными расчетами. Правда, современное общество не желает мириться с такого рода оценками и очень старательно ограждает свое мировосприятие самыми разнообразными дозорами, в том числе и литературными. Это крайне важно и необходимо, чтобы раз и навсегда избавить публику от пагубных взглядов на реальное положение дел.
А реальность такова, что продвинутому читателю нет никакого смысла закрывать глаза на истинное положение дел в нашем сюрреалистическом обществе, где дух всеобщего вампиризма пронизывает каждый квадратный метр человеческой жилплощади.
Да, именно так, поскольку вампиры – это настоящее и будущее всего земного шара. Это грядущее тех, кому придется жить после многострадального человечества. Посему современному поколению потребителей нужно бояться отнюдь не вампиров, а самых обыкновенных людей. Потому что вампиры – это, по сути, жертвы нашего сегодняшнего образа жизни, весьма паразитического и пагубного для остальных обитателей Земли. Они появились и стали такими благодаря эволюционному развитию человека, который, создавая вокруг себя индустриальный пейзаж, все более и более отдалился и отдаляется от матери-природы, изменяя тем самым не только собственную среду обитания, но и подготавливая почву для появления новых видов инакомыслящих существ. Эти продвинутые твари должны быть сильными, ловкими и быстрыми, ибо их удел – это мрачная жизнь в постоянном энергетическом голоде, в обстановке разрушенной экономики. Они должны обладать потрясающей жизнестойкостью и уникальными способностями к регенерации живых клеток. У них должны быть дьявольские возможности организма к адаптации в любых, самых агрессивных условиях существования, где чистое экологическое окружение будет являться не более чем сказочным мифом, а гуманитарный расцвет совершенной цивилизация станет стопроцентной утопией.
Посудите сами. Вот факты или, вернее, особые характерные признаки вампиров, взятые из художественных источников.
1. Вампиры, будучи мертвой нелюдью, не нуждаются в обычной человеческой пище. Их дневной рацион обычно состоит из нескольких литров крови – желательно людской. Идеальным объектом пищи считается непорочная девушка или свежий набор невинных младенцев. Если вампиры вкушают плоды человеческой кухни, то это только для отвода глаз, чтобы ввести в заблуждение своих потенциальных жертв.
2. Вампиры имеют бледный вид, но не от переутомления, а от долгого пребывания в темных закоулках подворотен, подвалов и скверов. Как следствие, кожа этих созданий холодна на ощупь, словно структура старинного пергамента, пролежавшего в холодном каменном склепе не одну сотню веков.
3. Зачастую вампиры могут быть очень привлекательными, но крайне примитивными, как русско-советские персонажи Сергея Лукьяненко из «Ночных» и прочих дозоров, чья манера самовыражаться очень напоминает стиль и манеру изложения прекрасной писательницы Дарьи Донцовой. Этим талантливым авторам удалось подойти очень близко к глубинным интересам современных обитателей мегаполисов. Их герои изъясняются ясно и просто, словно интеллектуальные кухарки, чьи пользовательские интересы находятся на уровне подростковых страхов и девичьих мечтаний. Жаль только, что борьба света и добра на страницах подобных произведений давно превратилась в комические куплеты, исполняемые ради забавы едва ли не на каждом углу. С такими шутовскими и балаганными дозорами подноготные интересы публики постоянно возводятся на пьедестал рыночных отношений, у которых нет и никогда не будет никакого творческого развития, а то, что осталось, призвано на стражу чужому коммерческому успеху. Этот успех держится на стойком желании населения к полузабытью, к читательскому омуту, в котором все неправда, все понарошку, кроме собственных интимных потребностей и скорейшего ухода от реальных проблем. Массовый успех таких сочинений доказывает только одну важную особенность: что личность в нашем далеко не литературном мире все более и более нивелируется и превращается в сказочный миф.
4. Отдельные сочинения приучили нас к стойкому мнению, что днем вампирам положено спать. Причем спать в укромных местах, преимущественно в гробах и посторонних фамильных склепах, однако за неимением таковых вампиры готовы переспать где угодно и как угодно, лишь бы над ними не светило солнце. Эта важная деталь, так как при ярком дневном освещении вампиры обычно бездействуют, впадая в коматозную спячку. В эти моменты они совершенно беспомощны, будто уродливые младенцы, утомленные своими адскими проделками на все сто процентов. Учитывая столь пагубное свойство кровососущих тварей, с ними можно легко справиться, как расправляются с ними мужиковатые и несколько прямолинейные герои Олега Дивова в романе «Ночной смотрящий». Этим мужественным ребятам не надо напоминать лишний раз о каких-то там «дозорах», они об этом ничего не слыхивали. Их мир куда проще волшебных историй Сергея Лукьяненко и Дарьи Донцовой. У них один образ жизни, одна народная манера речи, у них один девиз на всех, который гласит, что «спящий вампир – это мертвый вампир».