Всех участников судили. Командира нашей роты капитана Рысева разжаловали и направили к нам же, но уже штрафником…
В отличие от офицеров военнослужащие рядового и сержантского составов могли быть направлены только в штрафную роту. Это делалось либо в соответствии с приказом старшего начальника (такое право получили командиры полков и выше), либо по приговору военного трибунала. При этом младшие командиры подлежали разжалованию в рядовые.
Независимо от того, направлялся ли военнослужащий в штрафную часть по приказу командира или по приговору суда, срок пребывания там был единым — от одного до трех месяцев.
П. Д. Бараболя:
Вскоре мы, новоявленные командиры, в том числе и отделенные (они не были ни осужденными, ни штрафниками), принимали подчиненных. Было это неподалеку от Ахтубы, в деревне Кильяковка. Прекрасный яблоневый сад, где шла передача людей, благоухал давно созревшими плодами. И хотя по ту сторону Волги кипели бои, а по вечерам далекое сталинградское небо плавили сполохи пожарищ, здесь все-таки было относительно спокойно.
Первое знакомство со штрафниками произвело гнетущее впечатление. Конечно, внешне это были вполне, что называется, нормальные парни или молодые, до тридцати лет, мужчины — улыбчивые и настороженные, угрюмые и лукавые. На большинстве из них ладно сидела военная форма. Ну просто хоть пиши с иных иллюстрации для строевого устава! Однако совершенно по-другому смотрелся «послужной список» этих людей. Военные трибуналы за совершенные воинские или уголовные преступления «отмерили» им суровые наказания — от пяти лет до смертной казни. Последних во взводе оказалось семеро. Тут было над чем задуматься.
Как теперь отчетливо понимаю, в тог раз и я, в прошлом учитель, и мой боевой замполит Шебуняев рассудили очень верно, приняв полученные сведения лишь как предварительную информацию. «Жизнь, бои покажут, — рассуждали мы, — кто есть кто». В глубине души понимали, что, вероятно, далеко не все эти преступники злонамеренно пошли против закона и присяги. Возможно, кого-то привели на скамью подсудимых оплошность, досадные промахи в делах, а то и просто слабохарактерность. Тем не менее мы отдавали себе отчет: среди этих шестидесяти человек (а в роте насчитывалось более трехсот) есть наверняка и такие, кого отнюдь нельзя было назвать ангелами. Что, кстати, подтвердилось очень скоро. (С. 357.)
Убытию в штрафную часть должен был предшествовать (хотя боевые действия не всегда позволяли это сделать) своеобразный ритуал: военнослужащий ставился перед строем своего подразделения, после чего зачитывался приказ с разъяснением сути совершенного им противоправного деяния. Государственные награды изымались и на время пребывания их владельца в штрафной части передавались на хранение в отдел кадров фронта или армии. На руки штрафникам выдавалась красноармейская книжка специального образца. Правда, случалось и так, что перед убытием в штрафную часть военнослужащий получал лишь справку, на основе которой уже на новом месте ему выдавалась положенная по приказу красноармейская книжка.
Находясь в штрафной части, штрафники при необходимости приказом по части могли назначаться на должности младшего командного состава с присвоением званий ефрейтор, младший сержант и сержант.
Причины, по которым военнослужащие от рядового до полковника оказывались штрафниками, судя по архивным документам, были самыми различными.
Командир танкового взвода 204-го танкового полка 102-й отдельной танковой дивизии лейтенант П. Д. Матвиенко в районе Вязьмы в октябре 1941 г. попал в окружение. Будучи ранен в ногу, отстал от части. До момента прихода Красной Армии в сентябре 1943 г. скрывался, проживая в своей семье на Полтавщине.
Младший лейтенант Д. Ф. Трифонов из 717-го гаубичного артиллерийского полка при отходе из-под Киева в сентябре 1941 г. был схвачен гитлеровцами и помещен в лагерь для военнопленных. Когда администрация разрешила лицам украинской национальности покинуть лагерь, воспользовался этой возможностью и добрался до места жительства своей жены, где и жил до момента освобождения Полтавской области от вражеской оккупации.
Подполковник Л. С. Якунин, командир воинской части, дислоцированной в Саратове, вместе с подчиненными организовал в местном ресторане пьянку, в результате которой «учинил хулиганские действия».
Старший лейтенант И. А. Джокло, воюя в составе 156-й стрелковой дивизии, в августе 1942 г. попал в окружение, а затем в плен. После побега как гражданское лицо проживал на оккупированной территории на Кубани. Направленный немцами на работу в Германию, по дороге бежал и скрывался до прихода войск Красной Армии.
Офицер связи 52-й гвардейской танковой бригады лейтенант С. Т. Золотухин в июне 1944 г. утерял пакет с секретными документами.
Командир взвода пешей разведки 915-го стрелкового полка лейтенант НА. Булат трижды получал боевую задачу по захвату контрольного пленного. Но не выполнил ее, то «умышленно сбившись с пути», то допустив «преждевременное метание гранат, чем обнаружил разведгруппу».
Начальник заготовительной группы 65-й мотострелковой бригады гвардии капитан П. В. Денисов, в апреле 1944 г. командированный для заготовки зерна и картофеля, пьянствовал, разбазарил вверенное имущество. Почти пятьдесят суток не являлся к месту службы.
Заместитель командира стрелкового батальона из состава 71-й стрелковой дивизии старший лейтенант М. Д. Павлюченко при выходе части из окружения весной 1944 г. от управления батальоном самоустранился. К своим выходил самостоятельно во главе группы красноармейцев, чем, по мнению командования, «грубо нарушил приказ № 227 и дискредитировал звание офицера Красной Армии».
Прихотливые жизненные дороги всех этих офицеров, воевавших в разное время и на разных фронтах, сошлись в одной точке — штрафном батальоне 1-го Украинского фронта.[44]
О «путях неисповедимых» в штрафные части говорят и воспоминания самих фронтовиков.
П. С. Амосов:
В штрафной батальон я был направлен по приказу командующего 2-м Украинским фронтом И. С. Конева, так, что даже командир нашей части об этом не сразу узнал. Приказ гласил: «За халатность…»
В части — а действовали мы тогда на криворожском направлении — я сдал комсомольский билет, другие документы. Новое удостоверение личности просто отпечатали на машинке.
Штаб 15-го ОШБ находился в Жиганке. Мне предстояло пройти через рудник Шварца, Зеленые и Желтые Воды. Пошел по азимуту. Настроение было тяжелым. Но, оказалось, ничего, жить можно, и там люди как люди — и пошутят, и погрустят. Был я там самым молодым.
Я долго искал причину, почему попал в штрафной батальон. Окончательно решил тогда, когда прочитал в «Красной Звезде» 5 марта 1983 г. статью «До последнего патрона», где говорится о гибели начальника политотдела нашей 37-й армии полковника Емельянова. Дело в том, что немец перешел в контрнаступление, наши части отошли. В этот момент в районе Недайвода я ставил минное поле в стороне от дороги. Ставил немецкие противотанковые мины с взрывателями натяжного действия (других не было). Получив неточные данные о расположении противника, полковник Емельянов на «виллисе» проскочил мимо нас к немцам. Чтобы предупредить его, мой солдат дал очередь и задел проводок натяжения. Мина сработала…[45]
А. В. Пыльцын:
Один из штрафников, майор Авдеев сам был в недалеком прошлом командиром отдельной штрафной роты (армейской). Она состояла не из провинившихся офицеров, как роты в нашем ШБ, а из рядовых и сержантов, покинувших поле боя или отступивших без приказа, просто дезертиров или мародеров, а также бывших заключенных-лагерников, которым была предоставлена возможность искупить свою вину на фронте.
Авдеев рассказал, как его самого угораздило в штрафбат. Рота наступала в тяжелых условиях. В течение трех дней ожесточенных боев за крупный населенный пункт из более чем пятисот бойцов потеряли больше половины. А старшина и писарь роты, получая продовольствие после того, как оставшуюся часть роты вывели из боя, «забыли» сообщить о потерях и получили продовольствие на весь списочный состав роты. Образовался хороший запас и американской свиной тушенки, и кое-чего другого, и, главное, солидное количество спиртного. Ну, не сдавать же обратно все это добро! И решил ротный, коль уж так случилось, устроить поминки по погибшим. Да заодно обмыть награды, которых были удостоены и сам командир роты, получивший третий орден Красного Знамени, и оставшиеся в живых штатные офицеры. Пригласил армейское начальство, с которым имел хорошие контакты, в том числе и из разведотдела штаба армии, даже некоторых офицеров армейского трибунала и прокуратуры.
А вскоре за «злостный обман, повлекший за собой умышленный перерасход продовольствия» (это вам не «колоски» на хлебном поле!), оказался на скамье подсудимых и получил 5 лет лишения свободы с заменой двумя месяцами штрафбата. Не помогли ни только что полученная награда, ни присутствие на «поминках» представителей карательных органов.
<…>.
Не могу не рассказать об одном «выдающемся» штрафнике, прибывшем во взвод, когда мы стояли в обороне. Назову его фамилию несколько искаженно, хотя и созвучно, ну, например, Гехт. Делаю это умышленно. Вдруг когда-нибудь эти мои заметки как-то дойдут до его потомков. И им станет стыдно за их предка, которого они считали героем той далекой для них войны с фашистами.
А прибыл он к нам в начале июля. Когда я и мои заместители познакомились с копией приговора, чувство брезгливости овладело нами. Осужден он был, как теперь сказали бы, за сексуальное домогательство и половое насилие в особо извращенном виде. Будучи инженер-майором, начальником какой-то тыловой службы в большом штабе и создав себе возможность питаться отдельно от всех, он не только заставлял девушек-солдаток, выполнявших обязанности официанток, приносить ему пищу, но и принуждал их во время завтраков и ужинов удовлетворять свои сексуальные прихоти. При этом он угрожал бедным солдаткам, что если они откажутся выполнять его требования или тем более пожалуются кому-нибудь, то у него хватит власти загнать их в штрафную роту (девушки не знали, что женщин в штрафные части не направляют). А это уже было насилием и шантажом. Приговор был суров: десять лет лишения свободы с заменой тремя месяцами штрафного батальона. И нам казалось это очень даже справедливым.
Представляясь мне о прибытии во взвод, он, видя мои лейтенантские звездочки на погонах, подчеркнуто, даже нагловато назвал себя «инженер-майор Гехт». Пришлось ему напомнить, что он лишен своего прежнего звания и чтобы вернуть его, нужно очень постараться. А пока его воинское звание здесь, как и у всех, кто попал в ШБ — «боец-переменник». (С. 62, 66–67.)
А. И. Бернштейн:
В штрафном батальоне разжалованным довелось побывать и мне. Для меня это было абсолютно неожиданным. Весной 1943 г. в секретную часть полка пришел приказ, подписанный командующим армией войск ПВО Ленинграда генерал-майором Зашихиным,[46] членом военсовета бригадным комиссаром Веровым (третьего лица не помню). Этим приказом я был разжалован в рядовые в штрафбат сроком на 1 месяц. Мне ставились в вину три факта:
1. Плохо замаскированные две автолебедки, разбитые при артналете противника.
2. Исследуя обрыв тросов аэростатов, я не отдавал под суд виновных мотористов.
3. Во время боевого дежурства ночью на КП полка не мог точно доложить, приземлен ли последний аэростат, и при неоднократных запросах оперативного дежурного КП штаба армии обругал его по-матерному.
Так было изложено в приказе «тройки». И командир полка подполковник Лукьянов, и военком — батальонный комиссар Коршунов были потрясены нелепостью этого решения. Боевые лебедки, пострадавшие от артобстрела противника, находились в 10 км от меня и были в распоряжении командира отряда. Мотористов под суд я не отдавал потому, что не было их вины. Последний аэростат был пробит осколками при артобстреле и приземлен на 2 часа позднее, а что касается матерной ругани, то все мы на фронте не были ангелами, и дико было возводить это в вину в секретном приказе. Еще более дико было отправить в штрафбат…
Я согласно приказу находился в штрафном батальоне, но внезапно был отозван из него, возвращен в свой полк, но уже на звание и должность ступенью ниже. Приказ военсовста был пересмотрен. Моего освобождения добились командир и комиссар полка. А через полгода я вновь был восстановлен в своем звании.[47]
По-разному попадали и в штрафную роту. Старшего сержанта Семена Арию, например, туда привела авария танка, на котором он воевал. Зимой 1943 г. его танковый батальон совершал ночной марш в районе станицы Левокумская Ставропольского края. Ехавший впереди на «виллисе» офицер должен был подать сигнал, если впереди встретится недостаточной прочности мост, но отвлекся, и шедший на большой скорости Т-34, за рычагами которого находился Ария, свалился в овраг. По приказу командира танковой бригады командир танка лейтенант Куц и механик-водитель были преданы суду военного трибунала, осуждены и направлены для искупления вины в штрафную часть. Ария попал в 683-ю ОШР, приданную в тот момент 151-й стрелковой дивизии Южного фронта.[48]
Н. И. Смирнов:
Бойца направили в штрафроту за то, что отказывался брать в руки оружие. Его ставили перед строем, грозились расстрелять, а он ни в какую. Мы с политруком поразмыслили, что делать, и придумали. Определили его в санитары, так он вытащил с того света столько наших парней, сколько не каждый фрицев пострелял. Шел он всегда в первых рядах и живой остался. Вот вам и вера!
Г. М. Дубинин:
До сих пор не знаю точно, за что был отправлен в штрафную. Приказа я не видел, и мне не зачитывали его. Я — сержант, недавний выпускник Серпуховской авиашколы, служил техником самолета в 3-й эскадрилье 16-го запасного истребительного авиаполка, дислоцировавшегося возле г. Аткарск Саратовской области. «Мой» самолет Як-7Б разбился при посадке с летчиком-инструктором и молодым летчиком в феврале 1944 г. Комиссия установила, что катастрофа произошла по вине инструктора: ремень его куртки попал в тягу рулей управления, и машина резко «клюнула». Ответственность пала, увы, на «стрелочника».
Н. И. Сапрыгин:
Я лежал в госпитале № 3990 в Алма-Ате, когда получил письмо из дома, что моего отца сильно избил мельник. Вот я и хотел поехать, чтобы узнать, что произошло. Меня патруль задержал, и по приказу коменданта Алма-Аты мне дали 3 месяца штрафной роты. Воевал, брал Кировоград. После небольшого ранения попал в медсанбат. Не хотелось отрываться от своей части, поэтому сбежал, доехал до Москвы. Это уже было в 1944 г., в феврале месяце. В Москве задержали (из медсанбата я сбежал без документов), и вновь попал я в штрафную роту, в 150-ю Идрицкую дивизию. В этой дивизии и провоевал от Великих Лук до Риги.
Невероятно, чтобы, как это показано в фильме «Штрафбат», в одном штрафном батальоне воевали бок о бок бывшие офицеры, вчерашние политзаключенные и уголовники. И вот почему.
К офицерам, совершившим нетяжкие преступления и при осуждении не лишенным воинского звания, такую меру наказания, как направление в штрафбат, применять запрещалось. Утвердившийся порядок был узаконен приказами заместителя наркома обороны СССР Маршала Советского Союза А. М. Василевского от 6 августа 1944 г. № 0244 и от 25 октября 1944 г. № 0343, в соответствии с которыми таких офицеров предписывалось использовать на офицерских должностях в боевых частях действующей армии, понизив по должности на одну ступень.[49]
Этот порядок распространялся и на тех, кто в момент совершения преступления воевал, и на офицеров, осужденных в военных округах и недействующих фронтах. Последним — и это знаменательно — командование доверяло настолько, что в определенную для него воинскую часть действующей армии каждый прибывал самостоятельно, без всякого сопровождения. Копии приговоров этим офицерам выдавались на руки.
Кто же должен был искупать вину кровью в составе штрафных частей? Туда направляли тех совершивших тяжкие воинские и иные преступления (убийство, дезертирство, хищение военного имущества, злостные нарушения воинской дисциплины и тд.) офицеров, в отношении которых суд счел возможным применить отсрочку исполнения приговора до окончания войны. При этом в их число входили осужденные военными трибуналами как с лишением воинского звания, так и без лишения.
В соответствии с приказом № 323 от 16 октября 1942 г., если осужденный офицер не был судом разжалован, то его направляли в штрафной батальон. Разжалование в рядовые и изъятие (в приказе — «отобрание») орденов и медалей производились приказом по полку, дивизии или бригаде (корпусу, армии или войскам фронта соответственно). В случае же, если суд военного трибунала, отсрочивая исполнение приговора, лишал офицерского звания, то разжалованный командир или политработник, будучи теперь по закону рядовым, направлялся в штрафную роту, а не батальон.
Отправка в штрафные части осужденных военными трибуналами действующей армии возлагалась на командиров частей, а в случаях осуждения вне места расположения своей части — на начальников гарнизонов. Из внутренних округов осужденных перед отправкой сводили в особые маршевые роты (или команды) в специальных сборных пунктах, откуда в сопровождении офицеров, младших командиров и красноармейцев без задержки отправляли в распоряжение Военного совета фронта, а оттуда — уже непосредственно в штрафные части.