Она стояла в коридоре, чувствуя, как ее ноги врастают в пол, отяжелевшие, словно бетоном налитые. Когда до нее дошел смысл сказанного, она шатнулась в сторону палаты, где умирал ее сын и муж. На негнущихся ногах прошла внутрь, оглядела склонившихся над Иосифом врачей и сведенными губами попросила всех уйти, оставить ей хоть две минутки его жизни… А потом, оставшись наедине с ним, прилегши на больничную кровать, она вытащила правую грудь, поднесла ее к мертвенному рту сына и, надавив на нее, выцедила каплю. Иосиф краешком серого языка поймал ее, втянул язык обратно и в одно мгновение умер.
Хоронили старшего Иосифа на каком-то деревенском кладбище в Козино, возле Солнцево. Все было обставлено просто и совсем дешево. Без батюшки, без приглашенных, только с маленьким сыном, она стояла над свежей могилой и стучала палочкой в детский барабан, словно шаман бил в бубен.
И не ведала Даша, что на другом конце города Москвы в тот же день умерла молодая женщина от недиагностированной болезни. Ей было столько же, сколько и старшему Иосифу, и у нее осталось дочь… Надо добавить, что умершая женщина в свою очередь была дочерью некоей Марии, попросту Маши. Той Маши из валютного магазина, с которой когда-то, в те времена, когда жизнь казалась вечной, провел веселую ночь молодой Иратов…
И зажила Даша с маленьким Иосифом сиротливо. Молочный ручей в грудях пересох, женщина от страданий сделалась худой и мосластой, только лицо оставалось круглым. Ей каждую ночь снился умерший Иосиф, она мучилась виной, что не уберегла сына и мужа, понимала, что от невежества случилась трагедия. Она тихо выла в подушку, чтобы не напугать ребенка, и все больше удивлялась, что сын ни разу не вспомнил отца.
– Не держи в себе! – обнимала Даша Иосифа. – Выпусти птицу смерти, станет легче.
– Ее нет во мне.
– Просто ты не хочешь вспоминать отца, а надо, ведь он твой отец. Я вот своего все время вспоминаю, деда твоего, Иосифа Бродского, нобелевского лауреата, еврея.
– А я не вспоминаю.
– Почему? Поедем в воскресенье на могилку?
– Там холодно и ничего в земле нет.
– Отец там твой зарыт.
– Тело его зарыто. А отец нынче в другом месте.
– У Бога? – спросила Даша.
– Кто такой Бог?
– Это Тот, Кто нас создал.
– Значит, у него. И зачем тогда ходить к могиле, если отец оставил свой сломанный скафандр, уйдя к… Богу, а мы этот ненужный скафандр закопали? Сто́ящую вещь отец бы здесь, в яме, не оставил…
Даша никогда не слышала столь непонятных речей от своего сына, а потому смотрела сейчас на него словно на перерожденного. Вероятно, она упустила момент возрастания ума Иосифа, будучи поглощенной больным приемным сыном, физическими отношениями с ним и его будущим.
– Сыночек, – поведала она, – я не была рождена умной, оттого знания ко мне пришли, но я их не впустила, не понимала, для чего они. А потому то, что ты говоришь, мне непонятно.
– Ты моя мать! – по-взрослому признал Иосиф. – Нет ничего главнее матери и отца в жизни. Отец ушел, только ты у меня осталась. И мне не важно, сколько ума тебе отпущено… – Мальчик приблизился к матери, обнял ее за талию и прильнул к груди, самому безопасному месту для каждого человека. Она обняла его за голову и целовала долго и страстно, как будто целовала сразу двух Иосифов, или трех, считая отца-поэта.
– И у меня разума нет, – заплакала Даша. – И у твоего отца не было. Все в тебе встретилось и перемешалось. В твоей голове наш разум…
Они жили-поживали, не чувствуя времени. Даша постепенно перестала так глубоко горевать, отпустила птицу смерти за пределы Вселенной, радуясь, что подросший сын замечательно успевает в школе, выигрывает все олимпиады, на которые его посылают, и имеет уже несколько грамот с подтверждением, что он призер разных шахматных соревнований среди взрослых. Как-то к ним в школу приехал экс-чемпион мира Валерий Эстин и провел сеанс одновременной игры. В последнее время он делал это нечасто – и силы были не те, да и интерес был давно удовлетворен… Принимали участие как школьники, так и учителя. Все проиграли, в том числе и Иосиф Бродский. Но юноша в середине партии сделал такой необычный ход, что Эстин сидел над доской в течение следующих трех ночей, пока не понял, что сей ход был революционной новацией, трансформирующей все идеи сицилианской защиты. Уже позже эта фантастическая стратегия открытия была продана действующему чемпиону мира, который использовал новинку в матче с претендентом, благодаря чему остался с шахматной короной. Эстин послал в школу в Беляево своего товарища, Митю Шварца, математического теоретика и доктора наук в придачу. Задание у сорокалетнего ученого было простым – выяснить уровень IQ юноши.
Завуч, конечно, не могла отказать людям, столь влиятельным в своей стране и даже во всем мире. Для общения с математиком был выделен целый класс, в котором учились первоклашки, сегодня ради тестирования отпущенные по домам. В школе объявили день повышенной тишины.
Иосиф зашел в класс, когда там уже обживался математик Шварц, доедающий пирожное эклер, крошки от которого разлетались по всему помещению. У ученого была копна рыжих волос, лицо в веснушках, а глаза прятались за толстыми стеклами очков.
– Митя, – представился доктор наук и протянул подростку руку.
– Иосиф.
Познакомившись, они уселись за последнюю парту. Эти двое были чем-то похожи друг на друга, хотя Митю Шварца никак нельзя было назвать красавцем.
– Все очень просто, – пояснил математик. – Я дам тебе тест Айзенка, который ты должен пройти за тридцать минут. Вопросы, правда, на английском, но я переведу.
– Я справлюсь.
– Откуда знаешь язык?
– Из школьной программы… Ну, и читал кое-что на английском. Книги.
– Тогда вперед! – благословил Митя. – Помни, ровно полчаса. Я пойду на улицу покурю пока. Время пошло.
Когда математик через двенадцать минут вернулся, Иосиф отдал ему стопку листов.
– Не получилось? – не удивился Митя, пахнущий табаком. – Не расстраивайся. Большинство вообще не понимают, что это.
– Нет, здесь есть все мои ответы.
Теперь Митя удивился, но не так, чтобы уж очень, взял работу Иосифа. Сел за парту и просмотрел ответы. Шварц несколько минут глядел на мальчика, а потом протянул руку:
– Мне надо идти!
Иосиф кивнул, провожать ученого не пошел, лишь из окна посмотрел, как тот выходит. Но Митя Шварц не выходил, а выбегал из школьного подъезда. Математик, как заправский спринтер, помчался по школьной территории, пока не скрылся из виду за воротами.
Уже через час он встретился на спортивной базе с Эстиным и, жуя булочку-калорийку, дал чемпиону мира ответ:
– Сто восемьдесят!
– Высший. Гений.
– Вот только в чем? – задумался Шварц, выковыривая из булки изюм. – Ты сам знаешь, сколько этих с таким IQ канули в Лету.
– В шахматах он точно не гений, – уточнил Эстин. – Хотя бы вничью сыграл… Да, с таким умом можно запомнить наизусть три тысячи книжных страниц. Вот только для чего? Без призвания эти ребята самые несчастные люди. Если уж они и устроились на работу в какое-нибудь КБ, то там их не понимают. Такая скорость мышления, что компьютер не успевает. Они думают, что выражаются доступно, а доктора наук теряют смысл уже на втором слове. Это то же самое, как если бы взрослый человек объяснял годовалому ребенку теорию относительности.
– Согласен. Подающим надежды математиком к этому времени он бы тоже стал. А так в школе четверка. Что будем делать?
– Ничего, – ответил экс-чемпион. – Последим, помониторим… Может, актером станет, как Джеймс Вудс.
На том и порешили.
Окончив школу с золотой медалью, Иосиф в артисты не пошел, впрочем, он никуда и не пробовал поступать. В основном сидел дома и читал какую-то толстую книгу на непонятном для Даши языке.
– Сынок, тебя же в армию возьмут, – предупреждала она. – А ты непривычный!
– Всюду люди живут…
Мать переживала и, глядя в глаза сыну, иногда видела в них отца его, старшего Иосифа.
Полгода после сдачи школьных экзаменов молодой человек ездил в город Истру, в ешиву, где вольным слушателем напросился посещать уроки по книге, которую читал дома. Иосиф демонстрировал глубокие знания текста и зрелость мышления. Вечерами он беседовал с учителем, ребе Ицхоком, уже весьма пожилым человеком, удивляя его неожиданными трактовками некоторых мест книги, которая была подарена Всевышним Моисею на Синайской горе.
– Где вы нашли такой мидраш? – временами спрашивал учитель. – Очень странное толкование!
– У меня почти нет литературы, так, какие-то буклетики… Думаю…
– А откуда вы знаете Тору?
– Не поверите, в школьной библиотеке стояла между Ильфом и Чуковским.
– Чего ж не верить… Тора где надо, там и стоит! Притырили книгу? – подмигнул учитель.
– Так нехорошо же!
– Она для вас там стояла, потому не грех.
– Я предпочел запомнить ее наизусть.
– Я предпочел запомнить ее наизусть.
Старый учитель улыбнулся:
– Все можно выучить наизусть! Только не нужно – книгу не учат, а изучают, каждый день, тогда и Господь, пусть сияет его имя, возможно, оценит!.. Я вам книгу подарю.
– Спасибо.
– У нас их достаточно… Вы еврей?
– В паспорте написано «еврей», потому я и заинтересовался.
– Мама у вас кто по национальности?
– То ли бурятка, то ли… Сейчас точно не помню. Но она точно откуда-то с Севера.
– Значит, не еврей, – почему-то расстроился учитель.
– Вам виднее.
– Хотите стать?
– Я думал, что уже, а сейчас не знаю…
– Да, – покачал бородой учитель. – У нас по маме евреи.
– А я читал, что по матери – это только потому, что после Вавилонского пленения думали, брать ли жен-неевреек и их детей от смешанных браков в Святую землю. Решили оставить в Вавилоне, чтобы не смешивать еврейскую кровь. Но только для этого приняли закон, что национальность определяется отныне по матери, а так до этого, конечно, по отцу была. Ну, и говорится, что сына и дочь рождает мужчина.
Учитель почти рассердился:
– Артефакт!.. Хоть отец у вас еврей?
– Насколько знаю, да.
– Метрики сохранились?
– Мой дед – Иосиф Бродский.
– Поэт?
– Нобелевский лауреат.
– Его личная трагедия.
Набрав в рюкзак самых разных книг, Иосиф решил больше не посещать истринскую ешиву; ему показалось, что учиться самостоятельно будет гораздо продуктивнее.
В конце осени Иосифа Иосифовича Бродского забрали в армию.
Прощаясь с сыном, Даша казалась безутешной, будто в последний раз видела его. Она долго висела у него на шее и роняла огромные слезы из раскосых глаз:
– Ты ведь даже стрелять не умеешь!
– Мама, сейчас войны нет… А стрелять меня научат!
Даша смотрела вслед удаляющимся автобусам с новобранцами и, как все русские женщины, махала им платком и кричала:
– Береги себя, сынок!
Иосифа на полгода отправили в учебку, чтобы армия заимела еще одного сержанта в своих рядах. Прибыв по месту предписания, он сразу попал на собеседование с майором Беличем, который интересовался умственным развитием обритого наголо новобранца с модельной внешностью:
– Школу как окончил?
– Ровно, без троек.
– А что не поступил? Провалился?
– Нет, никуда не поступал. В армию хотел.
Белич смотрел на солдата с подозрением. Не доверял старый офицер патриотам, особенно в непатриотическое время.
– Спортсмен?
– Нет.
– Рисовать умеешь? Нужен нам стенгазетчик!
– Нет.
– А чего умеешь? – уже с безразличием в голосе спросил майор.
– В шахматы…
– Разряд?
– Так точно.
– Чего из тебя все тянуть нужно! – разозлился Белич. – Какой разряд?
– Первый…
Майор откинулся в старом кресле из кожзаменителя так глубоко, что чуть было не опрокинулся. Впрочем, годы тренировок в балансировании не прошли зря, и он этого даже не заметил и потер руки от удовольствия:
– Есть у меня здесь один полковник, уж очень охоч до шахмат. Приходится с ним играть, хотя он наголову сильнее. Еще и презирает потом: мол, что-то ты, Белич, мозгами не вышел!.. Обыграешь полковника – полгода в офицерской столовой питаться будешь!
– Мне бы книги вернуть, – попросил Иосиф. – Не надо в офицерскую…
– Они же на иностранном языке.
– Даже на двух.
– Вот видишь, – развел руками майор, полез в стол, вытащил конфетку, аккуратно развернул и, положив себе на выпяченную губу, ловко закинул в рот и спросил, понравился ли фокус.
– А при чем здесь языки?
– Может, это враждебная пропаганда? Откуда мне знать!
– А кто у нас сейчас враги? – удивился Иосиф. – Мы сейчас со всеми дружим. Вон какая конверсия вышла. В армии, говорят, и патронов уже нет?
– Ага, отсырели! Государство сейчас такие деньжищи в оборону вкладывает!
– Нельзя так нельзя! А шахматы я давно бросил.
– Чего ж нельзя? Я еще не решил! Что хоть за книги?
– Новый и Ветхий Завет, вспомогательная литература.
– Верующий?
– Знающий.
Белич вновь порылся в ящике стола и, выудив горсть леденцов, предложил Иосифу. Солдат принял угощение, и они оба захрустели мятными драже.
– Сейчас все в религию подались. Во всем Горбачев виноват! Он начал страну разваливать! А Бога нет!
– Ельцин поболее развалил.
– И нынешний тоже верующий! – сморщился майор, отчего у него в ноздрях обнаружились два пучка волос, а когда физиономия приобрела прежний вид, растительность убралась восвояси. Иосиф улыбнулся.
– Так играешь? – уточнил Белич.
– Книги.
– Решил… Разрешаю в Ленинской комнате читать! Можешь быть свободным!
– Есть, товарищ майор! – Иосиф ловко развернулся на каблуках кирзовых сапог и зашагал на выход.
И потекла у молодого человека армейская жизнь. Занятия по матчасти, физическая подготовка и столовка, где скудно кормили, и почти всегда перловой кашей с жирной селедкой. Казалось, что Белич забыл об Иосифе, а тому и спокойней от этого было. В свободное время он находился с книгами, что-то искал в них, подчеркивал и бубнил себе под нос на непонятном языке. За это его чуть свои здоровья не лишили, думая, что чечен. У всех еще были свежи в памяти две войны, а потому Иосиф получил несколько раз в лицо от будущих сержантов.
– За что? – спросил он, сплевывая кровь. При этом солдат сохранял невозмутимость, а тон голоса его был почти безразличным.
– За то! – ответили ему сослуживцы. – За то, что тварь, чечен! – И самый маленький из курсантов, по фамилии Тапкин, отвесил врагу сочную оплеуху.
– Секунду! – попросил Иосиф. – Во-первых, я не чечен, а если бы и был таковым, так это сейчас почетно.
– Я тебе дам «почетно»! – завопил маленький, осмелев, будто Голиафом сделался вмиг. Он размахнулся для очередного удара, но Иосиф, встав на цыпочки, получил тычок не в лицо, а в плечо. Было смешно, и будущий младший комсостав заржал.
– Еще раз ударишь, – предупредил Иосиф, – умрешь!
Солдаты затихли, ожидая продолжения.
– Чего сказал? – прыгал обезьяной маленький Тапкин.
– Кстати, наш президент любит чеченский народ, вашими словами – народ тварей! – Для маленького были приготовлены особенные, страшные слова. – А у тебя нехватка гормона роста, вот ты и не вырос! – Недомерок уже решился на бросок, щекой дергал, но был остановлен: – Подожди, не рыпайся! Я тебе вот что хочу сказать. Нехватка гормона роста запустила медленно разрастающуюся цепочку изменений в организме, в частности регресс белков, затем химия иммунной системы растеряла баланс, и у тебя в итоге сейчас в голове набухает аневризма!
– Чего?!
– Бомба в башке, которая в любой момент может взорваться. Там такой сосуд в голове испорченный, с шишкой. Шишка лопнет – и весь мозг затечет кровью. По-хорошему, тебе не прыгать надо, а лечь на асфальт, а пацаны вызовут кого из медчасти.
Иосиф рассказывал про болезнь коротышки Тапкина столь обыденно и бесстрастно, что рота поверила каждому его слову. Коротышка побледнел и медленно лег на асфальт. Кто-то метнулся за врачом.
Военврач Адамян шла по плацу в стоптанных тапках, неторопливо, колыхая бедрами, как закормленная на фуа-гра утка.
– Джульетта Гургеновна! – торопили солдаты. – Умирает же!
Большой танкер, загруженный по полной, – это вам не быстроходный спасательный катер. Танкер не ускоряется, он всегда хоть и на малом, но на крейсерском ходу. Военврач плыла, и казалось, вечность пройдет, пока ее восхитительные бедра докачаются и пристанут к телу несчастного коротышки. Полуденный зной напекал солдатские затылки, орали в соседнем лесу пьяные от жары птицы, ни одного дуновения ветерка.
Дошла, подняла руки:
– Ну-ка!
Солдаты взяли ее под полные руки и осторожно опустили безбрежное тело рядом с коротышкой.
– И кто сказал, что тут аневризма? – оттянула веки, пульс пощупала.
– Я, товарищ капитан медицинской службы! – признался Иосиф.
– Можно просто Джульетта Гургеновна… Ты врач, что ли, сынок? По возрасту не похож…
– Никак нет!
– И чего ты меня нервы трепать вызвал? Ты рентген ереванский, что ли?
– Я не из Еревана.
– Чего звал, сынок? – Врач продолжала полусидеть-полулежать на земле. – Гауптвахту никто не отменял.
– Поверьте, – настаивал Иосиф, – у него аневризма! И если он здесь… Сами понимаете… А у вас проблемы в Карабахе!
Джульетта Гургеновна была женщиной обстоятельной и умной. У нее действительно жили в Карабахе двоюродные внуки, надо деньги посылать, помогать… Сидя на горячем асфальте, она думала, что, если этот красавчик дурит ее немолодой мозг, она найдет способ поквитаться, но если у лежащего мальчишки действительно аневризма и он умрет… проблемы будут и у нее. Вышибут на пенсию, а собственного жилья в России нет. Мать солдата будет жалко, отпустила Родине послужить, а получила назад цинковый гроб… Решение пришло быстрое и правильное.