Так думала она и постепенно успокаивалась; тело вновь становилось ее собственным. Оглядевшись, Вейнте" обнаружила, что осталась в одиночестве. Эрефнаис с вахтенными была наверху, остальные дремали. Вейнте" посмотрела туда, где еще вчера спали Энге и ее подруги, – и ничего не ощутила при этом. Так и должно быть. Она вновь владела и телом своим, и эмоциями. В темноте кто-то пошевелился. Вейнте" вспомнила об Акотолп и самце. Едва разглядев их в темноте, она подошла поближе.
– Помоги беспомощному самцу, великая Вейнте", – захныкал самец, тщетно дергаясь в мертвой хватке Акотолп.
– Да, я помню тебя по ханане. – Вейнте" заинтересовал мяукающий голос самца. – Ты и есть певец Эсетта, не так ли?
– Вейнте", вечно первая, потому что она помнит имена всех, от нижайшего до высочайшего. Но теперь несчастному Эсетте не о чем петь. Эта толстая вытащила меня из ханане, волокла меня через вонючий туман, мешавший дышать, едва не утопила по пути к урукето, а теперь больно стискивает мою руку. Я пытался говорить, просил, чтобы она меня отпустила, пока не умерла.
– А почему ты не умер? – грозно спросила Вейнте".
Эсетта взвизгнул и отшатнулся.
– О великая Вейнте", почему ты хочешь смерти ничтожнейшего?
– Не хочу, но остальные ведь умерли. Храбрые иилане" Алпеасака умерли, когда умер их город.
И тут Вейнте" вдруг почувствовала страх. Они умерли, а она? Почему она осталась жива? Верной Сталлан она сказала тогда, что они остались живы лишь из ненависти к устузоу. Так ли? Неужели этого довольно, чтобы выжить, когда умерли все? Она мрачно поглядела на Акотолп и только сейчас начала понимать, в каком состоянии та находится. Сомнение в жизни, сопротивление смерти. Акотолп случалось работать во многих городах, и она не была всей душой предана одному из них. Но она была ученой, а потому знала, что смерть может наступить в любой момент. Сейчас в этом оцепеневшем теле шла борьба. Только силой воли удерживала себя Акотолп среди живых.
И когда Вейнте" поняла это, в нее словно влились новые силы. Если эта толстуха может жить, если у нее хватает сил для этого, на что будет способна она сама, обладающая силой воли эйстаа… Она может жить, она будет жить… и снова править. Ей это по силам!
И Вейнте" в победном жесте подняла обе руки и полоснула когтями неподатливую стенку. Перепуганный стон проник в ее сознание, и она посмотрела вниз, на скрючившегося на полу Эсетту. Желание пришло мгновенно.
Она нагнулась и сильной рукой разжала пальцы ученой. Он начал торопливо благодарить, но она грубо возбудила его и уселась на него верхом.
Акотолп продолжала сидеть в той же позе, но один глаз вдруг медленно повернулся и уставился на соединившуюся пару.
После трудов праведных Вейнте" решила поспать. Проснувшись, она сразу увидела жирную Акотолп, которая пыхтя лезла наверх, в плавник. Вейнте" огляделась, самца не было видно – спрятался, должно быть. Она с усмешкой шевельнулась при этой мысли и вдруг почувствовала, что от мысли об Эсетте сон оставил ее. Урукето качнулся на высокой волне, и внутрь плавника проник яркий солнечный луч. Вейнте" окончательно проснулась и встала, зевая и потягиваясь. Свет манил ее к себе, и она неторопливо поднялась наверх. Там стояла Акотолп, зрачки ее при ярком свете превратились в две узкие щелочки. Она поглядела на Вейнте" и быстро зажестикулировала, выражая радость и благодарность.
– Грейся на солнце, добрая Вейнте", наслаждайся теплом, а я буду благодарить.
Вейнте" знаком выразила согласие и удовольствие. Акотолп переплела большие пальцы в дружественном жесте и заговорила:
– Благодарю тебя, сильная Вейнте", ты спасла мне жизнь. Научная логика определяет мое существование, но я знаю и про важную роль тела, хоть оно и подчиняется мозгу. Я знаю, что по приказу эйстаа в организме любой иилане" могут начаться метаболические изменения, которые заканчиваются смертью. И когда в бедном Алпеасаке все умерли, я поняла, что причиной тому смерть города. Осознав это, я испугалась за себя, ведь, несмотря на мои неограниченные познания, этот удар мог сразить и меня. Помогло то, что остался жив самец. Раз может он, могу и я. И поэтому я так держалась за него, пока боролась за жизнь. А потом пришла ты и отобрала его, и я пришла в себя, возвратилось и зрение. Я увидела, какая ты живая, великолепная и прекрасная. Это придало мне силы, и я поняла, что смерть отступила. Благодарю тебя, сильная Вейнте". Моя жизнь в твоем распоряжении. Я – твоя фарги и жду повелений.
В этот миг урукето покачнулся на волнах. Акотолп потеряла равновесие и упала бы, если бы Вейнте" не схватила ее за руки. Она ответила Акотолп как равная равной:
– А теперь мой черед благодарить великую Акотолп. Мне многое надлежит сделать, и путь мой долог. Потребуется помощь. И я рада видеть в тебе свою первую помощницу на этом долгом пути.
Урукето снова качнуло. Они взглянули на берег, и Акотолп сделала жест удовольствия-от-зрелища.
Живое судно проплывало мимо устья большой реки. Светло-зеленые джунгли тянулись по обоим берегам. Там, где воды реки встречались с океанскими, вздымались и пенились крутые валы. И повсюду на воде кормились естекелы. Опустив в воду длинные клювы, так что из нее торчал лишь костяной выступ на затылке, они качались на волнах, сложив крылья. Другие медленно кружили в небе, их тени быстро скользили по волнам. Птицеящеры хрипло кричали, гомон становился сильнее – урукето нарушил покой стаи.
– Посмотри, посмотри, они поднимаются в воздух! – воскликнула Акотолп. – Если приглядеться, можно заметить, что у них слишком короткие ноги и чересчур длинные крылья – в другом месте они даже не смогли бы летать. Здесь высокие волны, и часто они идут против ветра. А естекелы прямо с гребня волны взмывают в воздух. Чудесно!
Вейнте" не разделяла восхищения Акотолп пропахшими рыбой и покрытыми коротким мехом летающими тварями. Они ныряли, гадили и очень громко орали. Поэтому Вейнте" оставила Акотолп, спустилась вниз и, не обращая внимания на качку, заснула. Остаток путешествия она провела в оцепенении и еще спала, когда Эрефнаис прислала кого-то из экипажа известить ее о том, что урукето близок к островам и скоро войдет в гавань Икхалменетса.
Вейнте" поднялась наверх и увидела пустынный океан. Чтобы добраться до архипелага, им пришлось отойти от берегов Энтобана почти на день пути. Они были возле большого острова, в середине которого высились горы… Их высокие вершины были покрыты снегом. Шел дождь – мрачное напоминание о зиме. Вейнте" показалось, что эти скалистые острова слишком уж неприветливы и мрачны, и, поежившись от холода, она уже подумала о том, что в самое ближайшее время отсюда надо будет уехать.
Уехать? Они приближались к Икхалменетсу, к его зеленым джунглям и желтым песчаным пляжам. Пункт назначения был близок. Глядя на заснеженные горные вершины, Вейнте" неподвижно застыла; в ее голове рождались новые идеи. Быть может, и хорошо, что она оказалась именно в Икхалменетсе.
Глава 3
В полдень саску убили и разделали на пастбище оленя. Керрик нашел камни и выложил ими круглое кострище перед входом в ханане, затем натаскал с берега сухого плавника. Остановиться можно было в любом месте, но он хотел быть поближе к оставшимся в живых иилане". Хоть охотники-саску не столь быстры на расправу, как тану, он не мог доверить им самцов. Если он утратит бдительность, их сразу же убьют.
Когда охотники вернулись, Керрик уже развел высокий костер и раскаленные угли для мяса были готовы. Проголодавшиеся охотники, не дожидаясь, пока мясо прожарится как следует, хватали полусырые куски и усердно жевали. Керрику по праву досталась печень, и он поделился ею с Саноне.
– Здесь много нового для нас, – сказал старик, облизывая пальцы, прежде чем вытереть их о свою юбку. – И многие тайны нам надо понять. Есть ли здесь мастодонты?
– Нет, здесь живут одни только мургу, привезенные из-за океана.
– Но ведь мы едим оленя, а не марага.
– Они ловят оленей и держат здесь. Но в дальнем краю, откуда пришли те, которых мы убили, живут одни лишь мургу.
Саноне задумчиво жевал кусок печени.
– Мне не нравятся такие края, где бродят одни мургу. Но ведь Кадайр сотворил и те земли за океаном, когда топнул ногою и разделил скалы. Из скалы он создал все, что мы видим и знаем: и оленя, и мастодонта, и… мургу. Всему есть причина. И неспроста мы явились сюда, и неспроста здесь оказался их город. Все надо запомнить до тех пор, пока не придет время понять.
Когда Саноне говорил как мандукто, все в этом мире и все по ту сторону мира приобретало особенное значение. Керрика же интересовали куда более практические вопросы. Как покормить самцов в ханане? И что с ними делать потом? Почему он решил взвалить на себя заботу о них? Если он перестанет за ними следить, их убьют – в добровольцах недостатка не будет. Он не хотел смерти простодушных созданий, однако этого было мало, чтобы сохранить им жизнь. Он попытается решить этот вопрос позже. А пока их надо кормить. Жареное мясо самцы есть не станут – их пугал даже запах дыма. Керрик отрезал несколько кусков мяса от передней ноги оленя и открыл дверь в ханане. Трупы уже начали дурно пахнуть. Надо убрать их до темноты. Подойдя к уцелевшей части ханане, он услышал пение, хотя звуки без жестов смысла не имели. Незамеченный, он стоял у входа и слушал хрипловатый голос Имехеи. Грустная песня напомнила Керрику о том дне, когда Эсетта пел после смерти Алипола.
Когда Саноне говорил как мандукто, все в этом мире и все по ту сторону мира приобретало особенное значение. Керрика же интересовали куда более практические вопросы. Как покормить самцов в ханане? И что с ними делать потом? Почему он решил взвалить на себя заботу о них? Если он перестанет за ними следить, их убьют – в добровольцах недостатка не будет. Он не хотел смерти простодушных созданий, однако этого было мало, чтобы сохранить им жизнь. Он попытается решить этот вопрос позже. А пока их надо кормить. Жареное мясо самцы есть не станут – их пугал даже запах дыма. Керрик отрезал несколько кусков мяса от передней ноги оленя и открыл дверь в ханане. Трупы уже начали дурно пахнуть. Надо убрать их до темноты. Подойдя к уцелевшей части ханане, он услышал пение, хотя звуки без жестов смысла не имели. Незамеченный, он стоял у входа и слушал хрипловатый голос Имехеи. Грустная песня напомнила Керрику о том дне, когда Эсетта пел после смерти Алипола.
Заметив Керрика, Имехеи умолк. Когда он увидел принесенное Керриком мясо, его ладони окрасились цветом радости. Они ели с жадностью, мощные челюсти и острые зубы легко справлялись с каждым куском.
– Вы знали Эсетту? – спросил Керрик.
– Это наш брат, – быстро ответил Имехеи и поинтересовался: – Еще мясо будет?
Керрик сделал отрицательный жест, добавил: «Не скоро» – и спросил:
– Здесь жил еще самец Алипол – вы знали его? Он… был моим другом.
– Имехеи недавно приехал из Энтобана, – произнес Надаске". – Я здесь давно. Я был здесь, когда Алипол в первый раз ушел на пляж.
– Алипол умел делать красивые вещи. Вы слыхали о них?
– Мы все знаем о них, – вмешался Имехеи. – Мы не так грубы, как самки, и знаем, что такое красота.
Он повернулся, отодвинул ковер на стене; за ним оказалось углубление. Поднявшись на цыпочки, он пошарил в нем, достал проволочную статуэтку и подал ее Керрику.
Это был ненитеск, быть может, тот самый, которого показывал ему Алипол. Высокий костяной воротник, грозные острые рога, вместо глаз самоцветы. Керрик взял фигурку и повернулся к солнцу; она засверкала. Он ощущал такое же восхищение, как и в тот день, когда Алипол впервые показал ему статуэтку. Но к радости примешивалась и печаль – ведь Алипола уже не было на свете. И отправила его на верную смерть Сталлан. Теперь она мертва – и это справедливо.
– Я возьму это, – заявил Керрик.
Самцы испуганно зажестикулировали. У Имехеи хватило смелости сделать жест, означавший самку. Керрик понял. Его считали самцом, об этом знал весь город. Но сейчас он вел себя как самка: дерзко и грубо. Он попытался поправить положение.
– Вы меня не поняли. Я хотел взять этот красивый предмет, но он останется в ханане, для которого и сделал его Алипол. Заботившаяся о вашем ханане эсекасак мертва, и теперь вы в ответе за него. Храните его и берегите.
Они не могли скрыть свои мысли, даже не попытались. Они не были на это способны, они, лишенные обязанностей затворники, с которыми обращались как с бессловесными фарги, только что выбравшимися из океана. И теперь они выслушали новую для себя мысль, сначала перепугались, а затем ощутили какую-то гордость. Заметив это, Керрик начал понимать, зачем он сохранил им жизнь. Не ради них, а ради себя. Он был не только тану, но и иилане" тоже. И перед самцами он был готов признать это, не стыдясь. Когда он говорил с ними, в голову ему приходили мысли, которые принадлежали части его существа, считавшей себя иилане". Их двое – Керрик-тану и Керрик-иилане".
– Вода у вас есть, еду я принесу. Не выходите отсюда.
Они сделали жесты понимания и согласия. Он удивился силе разделения общества иилане" на полы. Один жест, означавший самку, сразу поставил его на место. И, когда он начал понимать кое-что из того, что крылось за услужливыми и обходительными манерами, самцы начали нравиться ему.
В огне потрескивали обглоданные кости; саску, набив животы, дремали на солнце. Керрик вышел из ханане и уселся у костра. Саноне открыл глаза.
– Мандукто саску, нам есть о чем поговорить! – официальным тоном обратился к старику Керрик.
– Я слушаю.
Прежде чем начать говорить, Керрик постарался привести в порядок свои мысли.
– Мы выполнили все, зачем явились сюда. Мургу погибли, нам ничто не грозит. Теперь ты со своими охотниками можешь возвращаться в свою долину, к своему народу. Но я должен остаться здесь – хотя причины такого решения еще не совсем ясны и мне самому. Я – тану, но я же и иилане", часть меня принадлежит мургу, вырастившим этот город. Здесь много ценного для тану. И я не могу уйти, не попытавшись все увидеть и понять. Я думаю о стреляющих палках, без которых мы никогда бы не победили мургу. – Он умолк, потому что Саноне остановил его движением руки.
– Я слышу твои слова, Керрик, и начинаю понимать многое из того, что тревожило меня самого. Мой путь не был прям и становится еще более запутанным. Теперь я понимаю: когда Кадайр принял обличье мастодонта, он тяжело топнул о скалу и оставил в ней глубокие следы. Эти следы привели тебя к нам и мастодонта вместе с тобой, чтобы мы не забыли, откуда мы и куда нам идти. Карогнис наслал на нас мургу. Но Кадайр послал мастодонта, переведшего нас через ледяные горы, чтобы в этом месте вкусили мы месть. И мургу погибли, их город сожжен. Ты ищешь здесь мудрость, а значит, как и мы, ты идешь по следам мастодонта. Теперь я знаю, что наша долина лишь часть долгого пути, по которому ведет нас Кадайр. Мы останемся здесь, и все саску присоединятся к нам.
И хотя Керрик не понимал причины, побудившие мандукто принять такое решение – глубина познаний старика была от него сокрыта, – но он приветствовал его с радостью.
– Конечно же… ты сказал именно то, что я думал. Здесь, в Алпеасаке, сокрыто столько, что человеку не понять и за сотню жизней. Твой народ умеет делать шкуры из зеленых растений, камень из жидкой грязи, вы знаете многое. Алпеасак будет жить.
– Есть ли смысл в звуках, что ты издаешь, и в движениях, что производишь? Было ли имя у этого города?
– Его звали местом тепла, света… Я не знаю, как сказать это на сесеке… Пески вдоль побережья.
– Деифобен, «золотые берега». Удачное имя. Хотя даже мне, привыкшему к тайнам и поискам их разгадок, трудно постичь, что мургу одарены речью, а эти звуки и есть их язык.
– Выучиться было так сложно. – Подумав об иилане", Керрик не смог удержаться от воспоминаний…
Саноне с пониманием кивал.
– И это след, оставленный нам Кадайром, трудный, нелегкий путь… Теперь расскажи о пленных мургу. Почему мы не можем убить их?
– Мы воевали вовсе не с ними, они не хотят нам зла. Это самцы, они никогда не выходили из этой рощи. В действительности они сами были пленниками самок. Когда я разговариваю с ними, возникает чувство общности, иное, чем при разговоре с охотниками. Но это касается меня одного. Куда важнее – они могут помочь нам понять этот город, ведь они – часть его в большей степени, чем я.
– Путь Кадайра – все существа идут им, даже мургу. Я поговорю с саску. Твоим мургу не причинят вреда.
– О Саноне, мудрейший из мудрых, Керрик благодарит тебя.
Саноне невозмутимо выслушал панегирик и кивнул.
– Я скажу это саску прямо сейчас, а потом ты покажешь мне Деифобен.
…Они ходили по городу, пока не стемнело и уже нельзя было видеть дороги перед собой, а потом возвратились к приветливому костру возле ханане. Сопровождавших Керрика саску удивили поля-пастбища, и люди с радостью обнаружили, что почти все они уцелели. С трепетом люди взирали на огромных ненитесков и покрытых броней онетсенсастов. А потом все ели плоды и перемазались соком, купались в теплой воде возле золотого берега. Всех восхитила живая модель города – она уцелела, выгорела только часть прозрачного потолка. Керрик с изумлением обнаружил, как вырос город за эти недолгие годы. Голова его была так набита впечатлениями и воспоминаниями, что впервые после расставания с саммадами он не вспомнил об Армун, о шатре, утонувшем в далеких северных снегах.
Саммады тану опять остановились в том же месте – возле речной излучины. Снова снег слишком рано выбелил землю, слишком рано остановилась река. На лугу теперь стояло куда больше шатров. Мастодонты сбились в стадо. Они трубили и пытались разыскать под снегом траву. Но перед зимою звери отъелись и каждый день получали корм – запасенное осенью сено. Тану тоже были сыты. У них хватало и копченого мяса, и вяленых спрутов, они до сих пор хранили и консервированное мясо мургу. Дети играли в снегу, ведерками из коры таскали его в шатры, чтобы растопить воду. Все было хорошо, но и женщины, и дети ощущали отсутствие охотников. Конечно, остались старики и несколько юношей… Но остальные ушли далеко на юг, где с ними могло произойти всякое. Старый Фракен вязал узлы на шнурках и знал, сколько времени миновало с тех пор, как они ушли, – но что значили дни? Выполнили охотники задуманное или нет?