По блеску глаз Грирли я предположил было, что он снова собирается наброситься на нас, но он вдруг грустно рассмеялся и обратился к Холмсу.
— Не знаю, кто вы, мистер, — сказал он, — но вы ловко это проделали. Если расскажете мне, как вам это удалось, я отвечу на все ваши вопросы.
Он провел нас в небольшую контору и бросился на стул, предоставив нам самим устраиваться как угодно.
— Как вы меня нашли, мистер? — беззаботно спросил он, поднимая скованные руки, чтобы откусить еще кусок табака.
— К счастью для невиновного, мне удалось обнаружить кое-какие следы вашего присутствия, — сказал Холмс. — Признаюсь, когда мне предложили расследовать это дело, я был убежден в виновности мистера Перси Лонгтона. Эта уверенность сохранилась у меня и по прибытии на место преступления. Но вскоре я познакомился с рядом деталей, которые были незначительны сами по себе, но бросали новый свет на все это дело. Ужасный удар, убивший сквайра Эддльтона, испачкал кровью камин и даже часть стены. Почему же не было пятен на груди халата того человека, который нанес этот удар? В этом было что-то непонятное, вызывающее сомнение. Далее я заметил, что у камина, где лежал убитый, не было стула. Значит, сквайра ударили, когда он стоял, а не сидел, а так как была рассечена верхняя часть черепа, значит, удар был нанесен с того же уровня, если не с большей высоты. Когда я узнал от миссис Лонгтон, что сквайр был ростом выше шести футов, у меня уже не было сомнений в том, что в ходе следствия возникла серьезная ошибка. Мне удалось установить, что в то утро сквайр получил письмо, которое он, по-видимому, сжег. Сейчас же вслед за этим он поссорился с племянником по поводу предполагаемой продажи одной из ферм. Сквайр Эддльтон был богатым человеком. Спрашивается: к чему же было тогда периодически продавать свои земли, причем первая продажа была произведена два года тому назад? Ясно, что его жестоко шантажировали.
— Ложь, клянусь Богом! — прервал яростно Грирли. — Он должен был только вернуть то, что ему не принадлежало. В этом заключается истина.
— Осматривая комнату, — продолжал мой друг, — я обнаружил следы сапог, на что и обратил ваше внимание, Лестрейд, а так как погода была сухая, то я, разумеется, понял, что след был оставлен после совершения преступления. Сапог этого человека оказался влажным потому, что он ступил в лужу крови. Сквайр, под влиянием резких протестов своего племянника, после обеда куда-то уехал верхом. Ясно, что он хотел переговорить с кем-то, быть может умолять его. В полночь этот человек пришел в дом. Он должен был обладать очень высоким ростом и огромной силой, чтобы с одного удара рассечь череп. На подошвах ног этого человека были сосновые опилки. Между мужчинами произошла ссора, возможно из-за отказа платить, затем более высокий человек сорвал со стены оружие и, раздробив череп сквайру, скрылся. Где, спрашивал я себя, можно найти землю, смешанную с древесными опилками? Конечно, в лесопилке. А здесь, в долине, находится только эшдонская лесопилка. Мне еще прежде приходила мысль, что ключ к этому ужасному преступлению следует искать в прежней жизни сквайра. Поэтому я провел поучительный вечерок, болтая с хозяином нашей гостиницы. Задавая, по его мнению, праздные вопросы, я вытянул из него ценные сведения. Два года тому назад какой-то австралиец был назначен управляющим эшдонской лесопилкой по личной рекомендации сквайра Эддльтона. А сегодня утром, когда вы вышли из своей хижины, Грирли, чтобы дать рабочим дневное задание, я стоял за этими штабелями строевого леса. Я увидел вас и понял, что дело закончено.
Австралиец напряженно, с горькой улыбкой слушал рассказ Холмса.
— Моя беда заключается в том, что он пригласил именно вас, мистер, — сказал он дерзко. — Но я не хочу нарушать нашего уговора и расскажу вам сейчас то немногое, чего вы еще не знаете. История начинается с семидесятых годов, когда недалеко от Калгурли было открыто месторождение золота. У меня был младший брат, который вступил в компанию с англичанином, носящим имя Эддльтон. Оба, разумеется, разбогатели.
В те времена дороги к золотым приискам были небезопасны, потому что в зарослях орудовали беглые каторжники. Так вот, всего лишь через неделю после того, как мой брат и Эддльтон напали на новую жилу, был ограблен транспорт с золотых приисков в Калгурли, стражник и кучер застрелены. По ложному доносу Эддльтона мой несчастный брат был схвачен и обвинен в нападении на транспорт с золотом. В те дни закон действовал быстро, и брата в ту же ночь повесили на дереве. Золотоносная жила осталась целиком во владении Эддльтона. Меня в то время не было на месте, я работал на рубке строевого леса в Голубых горах. Лишь через два года я узнал от одного золотоискателя правду, которую сообщил ему перед смертью помощник повара. Этот помощник повара был в свое время подкуплен Эддльтоном. Эддльтон нажился и вернулся в Старый Свет. У меня же не было ни гроша, чтобы поехать за ним. С этого дня я начал откладывать деньги, чтобы поехать разыскивать убийцу моего брата… Да, убийцу, будь он проклят! Только через двадцать лет я нашел его, и этот миг вознаградил меня за все годы лишения и ожидания.
«Доброе утро, Эддльтон», — сказал я. Его лицо сделалось серым, трубка выпала изо рта.
«Лонг Том Грирли!» — проговорил он и задохнулся. Я подумал, что он лишится сознания. Ну, мы с ним побеседовали, и я заставил его дать мне эту работу. И начал я выкачивать из него деньги. Это был не шантаж, мистер, а восстановление моих прав на имущество погибшего брата. Два дня тому назад я снова написал ему письмо, и ночью он приехал ко мне верхом, ругаясь и клянясь, что я разоряю его. Я сказал, что даю ему срок до полуночи: будет он платить или нет? Я обещал приехать к нему за ответом.
Он ждал меня в холле, обезумевший от спиртного и злобы. Он бранился, кричал, что не боится моего доноса в полицию. Неужели, говорил он, поверят словам грязного австралийского лесоруба, а не ему, владельцу поместья и мировому судье!
«Я так же удружу тебе, как удружил в свое время твоему никчемному брату!» — кричал он. Эти слова и заставили меня совершить то, что я сделал. В моем мозгу что-то защелкнулось, я сорвал со стены первое попавшееся под руку оружие и ударил по рычащей, оскаленной голове Эддльтона. Минуту я молча смотрел на него… «Это тебе за меня и за Джима», — прошептал я, повернулся и убежал. Вот и вся моя история, мистер. А теперь я хочу, чтобы вы увели меня прежде, чем вернутся мои рабочие.
Лестрейд и его пленник уже дошли до двери, когда их остановил голос Холмса.
— Мне хотелось бы знать, — сказал он, — известно ли вам, каким именно оружием вы убили сквайра Эддльтона?
— Я уже сказал, что схватил со стены первое попавшееся оружие. Кажется, это был топор или дубинка…
— Это был топор палача, — сказал Холмс.
Австралиец ничего не ответил, но, когда он пошел к дверям за Лестрейдом, мне показалось, что странная улыбка осветила его грубое бородатое лицо.
Мой друг и я медленно шли по лесу.
— Странно, — сказал я, — что ненависть и чувстве мести могут жить двадцать лет.
— Дорогой Уотсон, — возразил Холмс, — вспомните старую сицилийскую поговорку: месть — это единственное блюдо, которое особенно вкусно, когда его едят в холодном состоянии. Но, посмотрите-ка, — продолжал он, прикрывая рукою глаза, — вон какая-то женщина бежит к нам по тропинке. Это, видимо, миссис Лонгтон. Хотя я и обладаю некоторым количеством рыцарских чувств, я не в настроении слушать излияния женской благодарности. Поэтому давайте пойдем боковой тропинкой за кустами. Если мы прибавим шагу, мы поспеем к вечернему поезду в Лондон.
Загадка рубина «Аббас»
Просматривая свои записи, я обнаружил, что в них отмечено: вечером десятого ноября началась первая метель зимы 1886 года. Тот день был темным и холодным, с жестоким пронизывающим ветром, завывающим за окнами; а когда ранние сумерки превратились в ночь, уличные фонари, мерцающие сквозь мрак Бейкер-стрит, осветили пустые тротуары, сверкающие от внезапно упавшего снега
Едва три недели минуло с того дня, как мы с моим другом Шерлоком Холмсом вернулись из Дартмура, завершив то необычное дело, подробности которого я уже описывал под названием «Собака Баскервилей», и, хотя с тех пор случилось несколько преступлений, привлекших внимание моего друга, ни одно не могло удовлетворить его страсть к необычному или родить ту вдохновенную вспышку гения логики и дедукции, которая возникала лишь при виде сложной, запутанной проблемы.
В камине весело потрескивал огонь, и я, удобно откинувшись в кресле и лениво оглядывая нашу несколько неаккуратную, но уютную гостиную, должен был признать, что бьющий в оконные стекла снег с градом лишь усиливает чувство спокойствия и довольства. По другую сторону камина в мягком кресле расположился Шерлок Холмс, вяло перелистывающий страницы справочника в черной обложке — на букву «Б»; Холмс только что сделал какие-то пометки возле «Баскервиля», и теперь, блуждая взглядом по именам и заметкам, покрывающим страницы тома, он время от времени посмеивался и издавал неразборчивые восклицания. Я отбросил свою книгу — «Ланцет», решив поддержать дух моего друга, задав ему вопрос относительно одного-двух незнакомых мне имен… когда вдруг сквозь завывания ветра я различил звяканье колокольчика у входной двери.
В камине весело потрескивал огонь, и я, удобно откинувшись в кресле и лениво оглядывая нашу несколько неаккуратную, но уютную гостиную, должен был признать, что бьющий в оконные стекла снег с градом лишь усиливает чувство спокойствия и довольства. По другую сторону камина в мягком кресле расположился Шерлок Холмс, вяло перелистывающий страницы справочника в черной обложке — на букву «Б»; Холмс только что сделал какие-то пометки возле «Баскервиля», и теперь, блуждая взглядом по именам и заметкам, покрывающим страницы тома, он время от времени посмеивался и издавал неразборчивые восклицания. Я отбросил свою книгу — «Ланцет», решив поддержать дух моего друга, задав ему вопрос относительно одного-двух незнакомых мне имен… когда вдруг сквозь завывания ветра я различил звяканье колокольчика у входной двери.
— К нам гость, — сказал я.
— Скорее это клиент, Уотсон, — заметил Холмс, откладывая книгу. — И по неотложному делу, — добавил он, взглянув на оконное стекло, залепленное снегом. — Погода слишком сурова, а это возвещает нам…
Холмс не успел договорить — мы услышали стремительные шаги на лестнице, дверь резко распахнулась, и наш гость, споткнувшись, ввалился в гостиную.
Это оказался невысокий, тучный человек, в промокшем насквозь макинтоше и котелке, поверх которого был намотан шерстяной шарф, завязанный под подбородком. Холмс повернул абажур настольной лампы так, что свет упал на вошедшего, и на какое-то мгновение наш гость замер, таращась на нас; с его одежды капала вода, оставляя пятна на ковре. Он мог бы показаться смешным — с его бочкообразным туловищем и круглым лицом, обмотанным шарфом, если бы не беспомощное страдание, светящееся в карих глазах, и не дрожащие руки, которыми он дергал нелепый шарф, завязанный бантом.
— Снимайте плащ и садитесь к огню, — приветливо произнес Холмс.
— Я, безусловно, должен извиниться за свое неуместное вторжение, джентльмены, — начал вошедший. — Но боюсь, что возникшие обстоятельства грозят… грозят…
— Быстрее, Уотсон!
Но я не успел. Раздался тяжкий стон — и наш гость с грохотом свалился на пол, потеряв сознание.
Прихватив с буфета немного бренди, я влил его в рот несчастного, а Холмс, успевший уже снять с толстяка шарф, заглядывал через мое плечо.
— Что вы можете сказать о нем, Уотсон? — спросил он,
— Ну, он перенес серьезное потрясение, — заметил я. — Судя по внешности, он человек вполне обеспеченный и респектабельный, скорее всего бакалейщик, и, без сомнения, когда он придет в себя, мы узнаем о нем гораздо больше.
— Э, я думаю, мы можем отважиться и на более смелые предположения, — задумчиво произнес мой друг. — Когда дворецкий из весьма богатого дома внезапно мчится сквозь снежную бурю, чтобы упасть без чувств на мой скромный ковер, я предвкушаю нечто более серьезное, нежели взломанный денежный ящик.
— Дорогой Холмс!..
— Могу поставить гинею за то, что под пальто у него — ливрея… Ну, что я говорил!
— Хорошо, пусть так, и все же я не понимаю, почему вы предположили, что он именно из богатого дома.
Холмс приподнял безжизненную руку лежащего.
— Вы можете видеть, Уотсон, что подушечки обоих больших пальцев потемнели. Поскольку этот человек явно ведет малоподвижный образ жизни, то я могу найти лишь одно объяснение подобному изменению цвета кожи. Он постоянно полирует пальцами серебро.
— Но, Холмс, серебро обычно полируют кусочком замши! — возразил я.
— Ординарное серебро — да. А серебро очень высокого качества полируют все-таки пальцами, из чего я и делаю вывод о богатом хозяйстве. А что касается его внезапного бегства из дома — ну, взгляните, он ведь выскочил в легких лакированных туфлях, несмотря на то что снегопад продолжается с шести часов вечера. О, ему уже лучше, — мягко добавил Холмс, увидев, что наш гость приоткрыл глаза. — Мы с доктором Уотсоном поможем вам добраться до кресла, а когда вы как следует отдохнете, то, конечно, расскажете нам о своих тревогах.
Наш посетитель схватился руками за голову.
— Как следует отдохну! — простонал он. — Бог мой, сэр, да они, должно быть, уже у двери!
— Кто — они?
— Полиция, сэр Джон, все! Рубин «Аббас» украден!
Он уже почти кричал. Мой друг наклонился к нему и положил свои длинные тонкие пальцы на запястье толстяка. Я и прежде не однажды замечал, что Холмс обладает некоей почти магнетической силой, умиротворяюще действующей на людей. И в этот раз произошло то же самое — панический ужас исчез из взгляда нашего гостя.
— Ну а теперь изложите мне факты, — через мгновение приказал Шерлок Холмс.
— Меня зовут Эндрю Джолифф, — начал наш гость уже куда более спокойно, — и последние два года я служил дворецким у сэра Джона и леди Довертон в их доме на Манчестерской площади.
— Сэр Джон Довертон, ученый-садовод?
— Да, сэр. Вообще-то говоря, эти его цветы, особенно знаменитые красные камелии, для него значат куда больше, чем даже рубин «Аббас» и прочие фамильные сокровища. Я так понимаю, вы знаете об этом рубине, сэр?
— Я знаю о его существовании. Но расскажите мне все своими словами.
— Ну, по-моему, на него даже смотреть страшно. Он как огромная капля крови, и внутри у него горит совершенно дьявольский огонь. За два года я его видел лишь однажды, потому что сэр Джон держит его в сейфе, в спальне, и запирает, как смертельно ядовитую тварь, которую нельзя выпускать на свободу. Но вот сегодня вечером я увидел его во второй раз. Это было сразу после обеда, когда один из наших гостей, капитан Мастерман, предположил, что неплохо было бы сэру Джону показать им рубин «Аббас»…
— Имена! — лениво перебил его Холмс.
— Имена, сэр? А, вы имеете в виду гостей. Ну, там был капитан Мастерман, он брат хозяйки, потом лорд и леди Брэкминстер, мистер Данбар, потом высокочтимый Уильям Радфорд, наш член парламента, и миссис Фицсиммонз-Леминг.
Холмс нацарапал что-то на своей манжете.
— Прошу вас, продолжайте, — сказал он.
— Я сервировал кофе в библиотеке, когда капитан высказал свое желание и все леди очень шумно его поддержали. «Я бы предпочел показать вам красные камелии в оранжерее, — сказал сэр Джон. — Тот образчик, который моя жена приколола к своему платью, куда более прекрасен, нежели любой предмет, который можно найти в ларце с драгоценностями, и вы можете сами в этом убедиться». — «Так и позвольте нам убедиться!» — улыбнулся мистер Данбар, и тогда сэр Джон отправился наверх и принес ларец. Когда он поставил ларец на стол и открыл его, все гости столпились вокруг, а хозяйка тем временем приказала мне пойти в оранжерею и зажечь там свет, чтобы гости могли пойти и взглянуть на красные камелии. Но никаких красных камелий там не оказалось.
— Боюсь, что я не совсем понимаю.
— Они исчезли, сэр! Исчезли все до единой! — хрипло воскликнул наш гость. — Когда я вошел в оранжерею, я так и замер с лампой в руках… мне показалось, что я просто сошел с ума. Да, сам куст был на месте, но дюжина крупных цветков, которыми я еще сегодня днем восхищался, пропала, и остался только один лепесток!
Шерлок Холмс потянулся длинной рукой за своей трубкой.
— Замечательно, замечательно, — пробормотал он. — Это очень мило. Но, умоляю, продолжайте вашу интереснейшую историю.
— Я вернулся в библиотеку и сообщил о происшествии. «Но это невозможно! — воскликнула хозяйка. — Я же сама видела цветы как раз перед обедом, когда срезала один из них для себя!» «Да этот тип просто свихнулся!» — закричал сэр Джон, и тут же, засунув ларец с рубином в ящик стола, бросился в оранжерею, а гости побежали следом за ним. Но камелий не было!
— Минуточку, — перебил Холмс, — когда вы их видели в последний раз?
— Я их видел в четыре часа, а поскольку леди срезала один цветок прямо перед обедом, то, значит, они еще были на месте около восьми. Но цветы тут ни при чем, мистер Холмс! Главное — рубин!
— Ах, да!
Наш гость напряженно наклонился вперед.
— Библиотека была пустой лишь несколько минут, — продолжил он почти шепотом. — Но когда сэр Джон, чуть не обезумев из-за таинственного исчезновения его цветов, вернулся и открыл ящик, рубин «Аббас» вместе с ларцом исчез так же бесследно, как и красные камелии!
Несколько мгновений мы все сидели молча, и тишину нарушал лишь звон падающих углей в камине.
— Джолифф, — задумчиво пробормотал Холмс. — Эндрю Джолифф… Кража бриллиантов в Каттертоне, не так ли?
Толстяк вспыхнул и закрыл лицо ладонями.
— Я рад, что вам это известно, сэр, — выговорил он наконец. — Но, Бог свидетель, я вел честную жизнь с тех пор, как три года назад вышел из тюрьмы. Капитан Мастерман был очень добр ко мне и рекомендовал меня на службу к своему шурину, и я ни разу не давал ему повода пожалеть об этом. Я очень доволен жалованьем и надеюсь, что рано или поздно смогу накопить достаточно, чтобы обзавестись собственной табачной лавкой.