Разложи я перед ним все сокровища Голконды, Холмс не пришел бы в больший восторг. Он даже развеселился, когда я рассказал ему обо всем, что видел и слышал.
— Что, вы все еще не понимаете? Тогда возьмите эти девять карт, Уотсон. Кладите их на стол по порядку и называйте каждую.
— Валет бубен, — начал я, раскладывая карты рядом с лампой, — семерка червей, туз треф. Боже праведный, Холмс!
— Значит, вы что-то заметили?
— Да. Тут два туза треф, один за другим!
— Я же говорил, что это прекрасно. Но вы положили только четыре карты. Продолжайте.
— Двойка пик, — сказал я, — десятка червей. Смотрите, Холмс! Третий туз треф и еще два бубновых валета!
— Какой же вывод следует из этого?
— Холмс, пожалуй, я понял. Музей мадам Топин славится искусством изображения подлинной жизни. Восковой старик — отпетый игрок, обманывающий молодого человека. В этой сцене тонко показано, что он выигрывает, передергивая карты.
— Не так уж тонко, я бы сказал. Даже такой закоренелый игрок, как вы, Уотсон, конечно, чувствовал бы себя не очень ловко, если бы ему пришлось сбрасывать карты, имея в руке три бубновых валета и три трефовых туза.
— Вы правы, Холмс.
— Это еще не все. Если вы пересчитаете все карты — те, которые были в руках игроков, и те, что лежали на столе, — вы заметите, что их пятьдесят шесть. На четыре карты больше, чем должно быть в одной колоде.
— Какой смысл во всем этом?
Холмс взял атлас и нетерпеливо раскрыл его.
— «В устье Темзы, — прочел он, — на острове…»
— Холмс, я вас спрашиваю, как объяснить всю эту историю с восковыми картежниками?
— Это и есть ответ.
У меня очень покладистый характер. Но, когда Холмс вместо пояснений начал выпроваживать меня наверх в мою старую комнату, я энергично запротестовал. Но мой друг был неумолим. Я тщетно ломал голову над загадкой. Однако в конце концов сон меня поборол.
Когда я спустился к завтраку, было почти одиннадцать часов. Шерлок Холмс уже позавтракал и сидел на кушетке, непринужденно беседуя с мисс Элеонорой.
Однако, когда я было потянулся к звонку, чтобы попросить принести яичницу с беконом, он остановил меня суровым взглядом.
— Мисс Бакстер, — сказал Холмс, — хотя кое-какие возражения против моей гипотезы все еще остаются в силе, пришло время сказать вам нечто исключительно важное. Что за черт!..
Дверь в комнату внезапно открылась. Если говорить точнее, она с треском распахнулась от удара ноги. Но это была, по-видимому, шутка вошедшего: он громко расхохотался.
На пороге стоял дородный краснолицый джентльмен в лоснящейся шляпе, дорогом фраке, умышленно не застегнутом, чтобы были видны бриллианты на цепочке часов и пламенеющий рубин на галстуке.
Он был пониже ростом, чем Холмс, но гораздо шире и тяжелее его. Честно говоря, его фигура не очень отличалась от моей. Незнакомец снова громко захохотал, его хитрые маленькие глаза блеснули, когда он поднял кожаный мешок и потряс им.
— Так вот ты где, приятель! — гаркнул он. — Ты из Скотленд-Ярда, верно? Тысяча золотых соверенов, и все твои, только попроси.
Шерлок Холмс, несмотря на изумление, сохранял полнейшее спокойствие.
— Сэр Джервас Дарлингтон, я полагаю?
Не обращая ни малейшего внимания ни на мисс Бакстер, ни на меня, посетитель пересек комнату и потряс мешком с монетами под носом Холмса.
— Это я, мистер сыщик! — сказал он. — Видел, как ты дрался вчера. Ты можешь лучше, но все равно годишься. Когда-нибудь тотализатор в боксе узаконят. А пока джентльмену приходится устраивать небольшую симпатичную потасовку тайком. Впрочем, подожди минуточку.
Внезапно он легко, как кошка, несмотря на свой вес, подошел к окну и внимательно посмотрел вниз на улицу.
— Этот старый Филеас Белч, будь он проклят! Приставил ко мне человека, и тот ходит за мной по пятам несколько месяцев. И двух проклятых лакеев, одного за другим, чтобы они тайком вскрывали мои письма. Я даже сломал одному из них спину… — Сэр Джервас снова оглушительно захохотал. — Все это ерунда!
Холмс, казалось, изменился в лице, но через мгновение, когда сэр Джервас, отвернувшись от окна, швырнул на кушетку мешок с деньгами, он снова был холоден и невозмутим.
— Держи денежки, скотленд-ярдовец. У меня их хватает. Теперь слушай. Через три месяца мы устроим тебе матч с Джемом Гарликом — Бристольским сокрушителем. Подведешь — шкуру спущу. Потрафишь — буду тебе покровительствовать. Если на ринг выйдет неизвестный парень вроде тебя, я могу сделать ставки восемь к одному.
— Насколько я понимаю, сэр Джервас, — сказал Холмс, — вы хотите, чтобы я дрался на ринге, как профессиональный боксер?
— Ты разве не скотленд-ярдовец? Понимаешь английский язык?
— Когда говорят на нем, то понимаю.
— Это что, шутка? Так вот это — тоже!
Тяжелый кулак со свистом описал дугу, которая прошла — как это и было задумано — в дюйме от носа моего друга, Холмс даже не моргнул глазом. Сэр Джервас снова затрясся от смеха.
— Следи за своими манерами, мистер сыщик, когда говоришь с джентльменом. Я мог бы сложить тебя вдвое, даже если бы у тебя не болела нога, будь я проклят!
Мисс Элеонора Бакстер, побледнев, сдавленно крикнула и, казалось, хотела вжаться в стену.
— Сэр Джервас! — вступился я. — Будьте добры воздержаться от оскорбительных выражений в присутствии дамы.
Наш гость мгновенно повернулся и нагло смерил меня взглядом с головы до ног.
— Это кто? Уотсон? Костоправ?
Он подошел ко мне.
— Ты понимаешь что-нибудь в боксе?
— Нет, — сказал я. — То есть немного.
— Тогда смотри, как бы тебе не преподали урок, — отрезал сэр Джервас и захохотал снова. — Дама? Какая дама?
При виде мисс Бакстер он, казалось, несколько смутился, но затем воззрился на нее, как заправский сердцеед.
— Не дама, костоправ. А очаровательная малютка, будь я проклят.
— Сэр Джервас, — сказал я, — вы предупреждены в последний раз.
— Подождите, Уотсон, — послышался спокойный голос Шерлока Холмса. — Вы должны простить сэра Джерваса Дарлингтона. Он, наверное, еще не оправился после посещения музея восковых фигур мадам Топин. Ведь это было всего три дня назад.
В наступившей тишине можно было услышать потрескивание угля в камине. Но наш гость был не из пугливых.
— Ты, я вижу, заправский скотленд-ярдовец! — усмехнулся он. — Кто тебе сказал, что я был у мадам Топин три дня назад?
— Никто. Но это ясно следует из фактов, которыми я располагаю. Такой визит выглядел вполне невинно, не так ли? Он не мог вызвать подозрения у тех, кто следил за вами. Например, у человека, нанятого известным любителем спорта сэром Филеасом Белчем. А он не хочет, чтобы вам удалось выиграть еще одно состояние, снова получив тайную информацию, как это произошло на дерби в прошлом году.
— Меня это не интересует!
— Неужели? А я уверен, что при ваших спортивных наклонностях вы должны интересоваться картами.
— Картами?
— Игральными картами, — невозмутимо пояснил Холмс, вынув несколько карт из кармана халата и развернув их веером. — Вот этими девятью картами.
— Что все это значит, черт возьми?
— Очень существенно, сэр Джервас, что случайный посетитель зала ужасов, проходя мимо сцены карточной игры, может увидеть карты в руке одной из восковых фигур. Для этого достаточно одного, вполне невинного взгляда.
Однажды ночью с этими картами была проделана странная манипуляция. Карты в руке «молодого джентльмена» остались нетронутыми. Об этом говорит пыль, которая их покрывает. Кто-то вынул несколько карт из руки так называемого «старого злодея», бросил их под стол, а потом добавил четыре карты не менее чем из двух новых колод. Для чего же это было сделано? Нет, дело не в том, что кто-то захотел подшутить, создать видимость азартной игры восковых фигур. Если бы автор проделки думал об этом, он передвинул бы и бутафорские монеты. Но монеты остались на месте. Ответ прост и очевиден. В английском алфавите двадцать шесть букв. Если двадцать шесть умножить на два, получится пятьдесят два. Это — число карт в колоде. Если каждой букве будет соответствовать какая-нибудь карта, то нетрудно составить крайне несложный шифр…
Сэр Дарлингтон засмеялся пронзительным металлическим смехом.
— Шифр, — презрительно повторил он, трогая красной рукой рубин на своем галстуке. — Что это такое, о чем болтает этот дурак?
— …который, однако, можно легко раскрыть, — продолжал Холмс, — если послание, состоящее всего из девяти букв, содержит двойное «е» или двойное «с». Давайте предположим, что бубновый валет обозначает букву «с», а туз треф — букву «е».
— Холмс, — прервал я своего друга. — Может быть, это интуиция. Но не логика! Почему вы считаете, что в сообщении должны быть эти буквы?
— Потому что я уже знаю само сообщение. Вы сами сказали.
— Потому что я уже знаю само сообщение. Вы сами сказали.
— Я?
— Да, вы, Уотсон. Если эти карты обозначают буквы, которые я назвал, мы имеем двойное «е» в первой половине слова и двойное «с» на конце. Как мы видим, слово должно начинаться с буквы «с», а перед двойным «с» в конце есть еще одно «е». Не требуется особой хитрости, чтобы получить слово «Скеернесс».
— Но какое, черт возьми, отношение имеет «Скеернесс»… — начал я.
— Если говорить о географии, вы найдете его в устье Темзы, — прервал меня Холмс. — Но, кроме того, как вы сказали мне, это — имя лошади лорда Хоува. Эта лошадь заявлена для участия в скачках на приз, хотя, по вашим словам, на нее особенно не рассчитывают. Но если эту лошадь вытренировали в глубочайшей тайне, как другого неожиданного победителя, вроде Леди Бенгала…
— …то любой игрок, — досказал я, — который смог бы выведать тайну и поставил бы на эту лошадь, сорвал бы колоссальный куш!
Шерлок Холмс протянул вперед руку с веером из карт.
— Милая мисс Элеонора Бакстер, — воскликнул он с печальной суровостью в голосе, — зачем вы позволили сэру Джервасу Дарлингтону уговорить себя? Ваш дедушка будет очень огорчен, если узнает, что вы воспользовались музеем восковых фигур, чтобы оставить это послание и сообщить сэру Джервасу Дарлингтону то, что он хотел узнать, даже не разговаривая с ним, не посылая ему письма и оставаясь вдали от него.
Еле держась на ногах, запинаясь, мисс Бакстер пробормотала что-то в ответ.
— Нет, нет! — сказал Холмс мягко. — Это не годится. Ведь я узнал о вашем знакомстве с сэром Джервасом через несколько минут после того, как вы пришли ко мне вчера вечером.
— Мистер Холмс, вы не могли знать этого!
— И все-таки это правда. Видите этот маленький стол слева? Когда вы пришли ко мне, на столе не было ничего, кроме листка бумаги, украшенного довольно живописным гербом сэра Джерваса Дарлингтона.
— О Боже, помоги мне! — воскликнула несчастная молодая женщина.
— Вы вели себя довольно странно. Пристально смотрели на стол, как будто увидели что-то знакомое. Когда вы почувствовали на себе мой взгляд, вы вздрогнули и покраснели. С помощью, казалось бы, случайных замечаний я выяснил, что вы работаете у лорда Хоува, владельца Скеернесса.
— Нет, нет, нет!
— Вам было нетрудно вложить новые карты вместо тех, которые держала восковая фигура. Как сказал ваш дедушка, в зале есть боковая дверь, которая плохо закрывается. Вы могли тайком заменить карты ночью перед тем, как зашли за дедушкой в обычное время, чтобы проводить его утром домой. Вы могли бы вовремя уничтожить улики, если бы дедушка в первую ночь сразу рассказал вам о необычном происшествии в музее. Но он сказал вам об этом лишь на следующую ночь, когда там, кроме него, находился и Роберт Парснил и вы не могли остаться там в одиночестве. И вовсе не удивительно, что вы запротестовали, когда дедушка захотел повидаться со мной. Позднее, как об этом без всякого заднего умысла рассказал мне доктор Уотсон, вы пытались выхватить карты из руки восковой фигуры и разбросать их.
— Холмс, — воскликнул я, — прекратите эту пытку! Настоящий виновник не мисс Бакстер, а этот негодяй, который стоит и смеется над нами!
— Поверьте мне, мисс Бакстер, я не стал бы огорчать вас, — сказал Холмс. — Я не сомневаюсь, что вы случайно узнали о Скеернессе. Спортивные тузы разговаривают, не остерегаясь, когда они слышат лишь безобидное стрекотание пишущей машинки в соседней комнате. Но сэр Джервас задолго до того, как за ним стали тщательно следить, должно быть, убедил вас держать уши открытыми и связаться с ним этим хитроумным путем, если вы раздобудете ценную информацию.
На первый взгляд этот метод казался чересчур хитроумным. По правде говоря, я не мог понять, почему вы не могли просто написать ему. Но когда он сам пришел сюда, я узнал, что даже его письма тайно просматриваются. Следовательно, карты были единственно возможным способом. Теперь у нас есть доказательства…
— Нет, клянусь Богом! — сказал сэр Джервас Дарлингтон. — У вас нет никаких доказательств вовсе!
Его левая рука, стремительная, как жалящая змея, выхватила карты у Холмса. Когда мой друг инстинктивно встал, закусив губы, чтобы не вскрикнуть от боли в лодыжке, сэр Джервас ударом правой ладони по шее отшвырнул его обратно на кушетку.
Вновь загремел торжествующий смех.
— Джервас! — умоляюще воскликнула мисс Бакстер, ломая руки. — Ну, пожалуйста! Не глядите так на меня! Я не хотела повредить вам!
— О нет, — сказал он с грубой ухмылкой. — Н-е-е-т! Ты пришла сюда предать меня, так? Решила заставить меня поступать по-твоему? Ты не лучше, чем тебе полагалось быть, и я скажу об этом каждому, кто меня спросит. А сейчас не путайся под ногами, черт возьми!
— Сэр Джервас, — сказал я. — Я вас уже предупредил в последний раз.
— Костоправ вмешивается, да? Я тебе…
Теперь я готов признаться, что это была скорее удача, чем расчет. Впрочем, могу добавить, что я проворнее, чем думают мои друзья. Достаточно сказать, что мисс Бакстер издала вопль.
Несмотря на боль в ноге, Шерлок Холмс вновь спрыгнул с кушетки.
— Бог мой, Уотсон! Более великолепного удара левой в подбородок и правой в голову я никогда не видел. Вы так здорово его уложили, что он десяток минут не придет в себя!
— Надеюсь, — сказал я, подув на ушибленные суставы пальцев, — что бедная мисс Бакстер не очень огорчена шумом, с которым он грохнулся на пол? К тому же мне было бы неприятно встревожить миссис Хадсон, которая идет сюда, как я слышу, с яичницей.
— Вы славный, старина Уотсон!
— Почему вы улыбаетесь, Холмс? Разве я сказал что-нибудь смешное?
— Нет, нет, упаси Бог! Однако иногда у меня возникает подозрение, что я, возможно, более поверхностный, а вы гораздо более глубокий человек, чем я обычно думаю.
— Ваше ехидство мне непонятно. Но, во всяком случае, доказательства у нас. Только вы не должны публично разоблачать сэра Джерваса Дарлингтона, иначе тем самым вы подведете и мисс Бакстер!
— Гм! Но я должен свести счеты с этим джентльменом, Уотсон! Его предложение о карьере профессионального боксера, честно говоря, меня не обидело. В своем роде это немалый комплимент. Но принять меня за сыщика из Скотленд-Ярда?! Такого оскорбления я не смогу ни забыть, ни простить.
— Холмс, я не так уж часто прошу вас об одолжении.
— Ну ладно. Пусть будет по-вашему. Мы сохраним эти карты лишь на крайний случай, если эта спящая красавица опять поведет себя плохо. А что касается мисс Бакстер…
— Я любила его! — воскликнула с горячностью девушка. — Или, во всяком случае, думала, что люблю.
— Мисс Бакстер, Уотсон будет хранить молчание так долго, как вы пожелаете. Он не должен рассказывать об этой истории до той отдаленной даты, когда вы, может быть, уже став прапрабабушкой, улыбнетесь и дадите ему разрешение. Не пройдет и пятидесяти лет, как вы забудете сэра Джерваса Дарлингтона.
— Никогда, никогда, никогда!
— О, а я уверен, — улыбнулся Шерлок Холмс. — «Сначала бросаются очертя голову, потом устают. Такова любовь». В этой французской эпиграмме больше мудрости, чем во всех произведениях Генрика Ибсена.
Загадка в Хайгейте
Безусловно, мы на Бейкер-стрит привыкли получать странные телеграммы, но та, о которой пойдет речь, послужила началом дела, необычного даже в практике Шерлока Холмса.
В тот мрачный, сырой, но не слишком холодный декабрьский день мы с Холмсом встретились на прогулке возле Роджентс-парка, но обсуждали мы тогда некоторые мои личные дела, которыми я не стану обременять читателя. Когда же в четыре часа мы вернулись в нашу уютную гостиную, миссис Хадсон вместе с чаем подала телеграмму. Она была адресована Холмсу и гласила следующее:
«Вы можете вообразить мужчину, обожающего зонтик? Все мужья иррациональны. Подозреваю махинации бриллиантами. Буду вечернему чаю. Миссис Глория Кэбплеже».
Я порадовался тому, что в глубоко сидящих глазах Шерлока Холмса вспыхнул интерес.
— Что это такое, что это такое? — приговаривал он, с необычайным для него аппетитом атакуя горячие лепешки с маслом и джем. — Почтовое отделение Хайгейта, район не слишком фешенебельный, отправлено в три семнадцать… Взгляните повнимательнее, Уотсон!
К этому времени (если быть точным, то к концу декабря 1896 года) я не жил уже на Бейкер-стрит, но в тот момент приехал на несколько дней, чтобы навестить старого друга. В моих записных книжках за этот год отмечено несколько сложных дел. Из них я записал полностью лишь один случай — дело миссис Рондер, квартирантки под вуалью; но и в том деле мой друг не мог полностью реализовать свои колоссальные способности. Потому Холмс был в мрачном настроении и отчаянии. И когда я смотрел на его осунувшееся лицо, освещенное настольной лампой, я не мог не упрекать себя. Ну зачем я совался к нему со своими проблемами, когда мощному интеллекту моего друга требуются сложные, запутанные загадки?