А тут и сам катер словно задымился: промокшие мухи, облепившие катер словно чехлом, затрепетали крылышками, отряхиваясь, и вдруг, вместе с лосиной ногою, снялись и, выстраиваясь в облако, напоминающее формой лося с одной реальной ногой, подались к берегу. Рыбаки в лодках, бросив удочки, ошалело смотрели на пролетающего над ними призрачного лося - рядом с баржей мы входили в Неву, и призрак лося плавно отделялся от катера, словно не в силах расстаться с катером, со своей прежней формой, но после стал удаляться все решительней. Загляделись не только праздные рыбаки - я тоже загляделся, даже бросил штурвал... и очнулся в наползающей на меня тени огромного танкера - ещe бы мгновение, и только бы хруст! Навалившись на штурвал, вырулил, но не успел даже перевести дыхание - точно такой же танкер, с девятиэтажный дом, пер навстречу. Ну, плавание! Ну, перекресток! Сюда же сбоку входит Ладожский канал - отгороженная стеной валунов от Ладоги тихая протока - и некоторые (благоразумные?) сворачивают как раз туда, и некоторые выворачивают оттуда... так что мелькание ещe то, и стоять тут негоже сомнут! Ну? Куда двигаться? Решай! Взвыл: почему опять я? Заглянул в каюту там угар, тишина, по "бревнам" ползают мухи... какая-то их часть все же осталась. Ну? Куда? В Ладогу? Ну уж нет! Мухи, в основном, правильно сорентировались (лосиный призрак уже скрылся вдали) - если бы они остались на катере и мы бы поплыли в Ладогу, их, вместе со мной, смыло бы волной. Вовремя смылись! Ну? Куда? На мгновение снова стало просторно... Домой? Нет. Никто меня не одобрит. В Ладогу? Нет! Порулим-ка за древней, неуклюжей деревянной лодкой с моторчиком в канал... Вот так! И вроде бы движемся - и жизнь сохраним. Вырулил рядом с наваленной горой валунов, означающей вход в канал, - и сразу наступила другая жизнь. Жара. Стрекот кузнечиков в скошенной траве лишь подчеркивает тишину. И стук мотора. Слева - высокий вал, отгораживающий от ужасов, справа - деревенская улица. Может, остановиться, причалить, на солнышке вздремнуть? Греется на завалинке старик в валенках, перед ним блеют две грязные, заросшие овцы... Идиллия! Одинокое белое облачко в синем небе, солнце пригревает лицо. Счастье! Переведя мотор на малые обороты, в блаженстве даже прикрыл глаза... но недолго длилось это блаженство! Сиплый, настойчивый гудок его перебил. Распахнул очи... Занимая всю узость канала, навстречу двигался плечистый буксир! Разойдемся? Впритир! И то, если набрать скорость - иначе придавит и утащит за собой, снова на тот перекресток - где никаких вариантов уже не останется у меня. Вперед! Врубил скорость. Дико вопя, сошелся с буксиром, борта притерлись. Идем? Или он меня тащит назад? Судя по удаляющемуся от меня старику с овцами - реально второе: сейчас он выволочет нас из канала - один борт зажат крутым берегом, другой буксиром. Ещe громче заорав, с ужасом и восторгом, я довел ручку скорости до упора. Мотор грохотал, смешиваясь с негромким бухтеньем буксира... Прорвались! Буксир удалялся сзади, спереди надвигался любимый старик с овцами на берегу. С каким счастьем я разглядывал его снова... он как-то не реагировал на разыгравшуюся перед ним титаническую борьбу. Видно, повидал всякого.
О! Вот оно, главное, впереди. Буксир - мелочь. Я-то ещe вскользь подумал - зачем за ним трос? А вот он зачем! На тросе, слегка залезая на оба берега, задевая ромашки, тащился плот. Вот его уж мы не проскочим, и он утащит нас в Петербург, на деревообрабатывающий завод, где из нас настругают досок - с особенным удовольствием из тех "бревен", что валяются в каюте... или перелетим? Мухи нас, к сожалению, покинули, и надежда лишь на тот посконный дизель марки "Чепель", что стоит у нас. Снова - разгонимся. Я завопил. На таран? Не было бы там какого сучка, что вспорет нам днище, и тогда будет у нас одно счастъе - остаться на плоту и плыть туда, куда он нас потащит! Представляю лица моих спутников - я захохотал, - когда они вылезут наконец на палубу! Так и есть - сели на плот! Старик на завалинке теперь уже, кажется, с интересом наблюдал то шоу, которое я перед ним изображал. Второй раз проплываю под его взглядом назад. Будет ли это шоу постоянным? Ну уж нет! Спрыгнул в каюту, раскатал "бревна" (по синеватому лицу Никиты ползли мухи, усы брезгливо дергались), вытащил из-под них багор, вылез наверх - и, размахнувшись, как рогатину в медведя, всадил багор в берег.
А-а-а! Не любишь! С громким шорохом ползем по плоту. С размаху шлепаемся в воду. Потрясаю багром. Богатырь!
Отдых недолгий - дрожит натянутый трос. Второй плот "плечистостью" не уступает первому. Жилистый, однако, этот буксир!.. Но и мы тоже!
Прорвались!.. Но недолго пришлось наслаждаться тишиной, стрекотом кузнечиков, сельской идиллией на берегу. Тут же меня приветствовал бодрым гудком новый встречный буксир - в этот раз с тремя плотами, один за другим. Набрал дикую скорость, прополз по всем трем плотам. Посмотрел на берег... старик сидит с палкой на завалинке - перед ним две заросшие грязные овцы. Но ведь это - другой старик, другие овцы? Или те ж? И время остановилось в этом тесном канале, застряло, никуда не движется, а если и движется, то только назад? Неужто я застрял в этой дурной бесконечности и старик с двумя овцами будет всегда? Посмотрим!
И солнце, кстати, тоже остановилось над горизонтом - давно уже заходит и не может зайти. Да - этот бесконечный день запомнится мне!.. если, конечно, когда-нибудь кончится. После борьбы с пятым, кажется, буксиром с вереницей плотов я вытер запястьем пот, глянул на берег... А-а! Старик вместе с овцами исчез. Значит, я сдвинул время, заставил земной шар повернуться, упираясь в него багром? Солнце, правда, все столь же ярко разливалось по горизонту, но солнце - мелочь! Бывает - задумалось маленько. А я, ликуя, выскочил на широкий разлив - огромная река пересекала канал, по берегам - красивые церкви, с горки спускается зубчатой стеной монастырь. Я замер. Вот оно, счастье. Причем - заслуженное, натруженное. Тело сладко гудело, давно такого не испытывал. На медленной скорости, тихо тарахтя, мы проплывали эту красоту... Неужели это Старая Ладога, древняя столица Руси и я, практически волоком, добрался до неe?.. Безусловно. Хоть чего-то ты в этой жизни достиг! На далеком берегу воротца - продолжение берегового Ладожского канала, не спеша подруливаем туда - заодно любуемся, наслаждаемся... Лодки с рыбаками там и сям. Есть же люди, которые могут пить это счастье каждый день, с толком и не спеша! И я с ними почти наравне наслаждаюсь чудесным вечером.
Из каюты вдруг высунулась лохматая башка, затем на четвереньках выползло странное существо. Держась за рубку, встало, покачиваясь. Напоминает Никиту. Но сильно пьяного. Нижняя мокрая губа безвольно свисает, мутные зенки блуждают. Весь облеплен лосиными мухами: не все, оказывается, покинули нас - на его долю осталось. Сейчас подтянутся братаны - и сказка кончилась... Те не проснулись, к счастью, но и одного Никиты хватило! Короткопалой своей ручонкой сцапал штурвал, стал выкручиватъ, выруливать назад - я, с трудом выходя из счастливого оцепенения, перехватил штурвал.
- К-куда? - заорал я.
- Т... т... т... тазат! - с трудом двигая распухшим языком, выговорил он... "Назад", надо понимать? Ну нет уж! Я отпихнул его. Устояв на ногах, он изумленно озирался. Красота эта явно не устраивала его. Помню насмешливые стихи Игорька, посвященные одному из наших совместных плаваний: "Белеет парус одинокий в тумане моря голубом. Под ним товарищ кривоногий с разбитым в пьяной драке лбом. Под ним струя, светлей лазури, над ним луч солнца золотой, а он, мятежный, ищет дури, как будто в дури есть покой!"
Похоже! Дико таращаясь, он снова сунулся к штурвалу.
- Куда ты?
- Н-н-назад! П-почему... Игорька там нет? - ткнул пальцем в каюту. Спохватился! Слава богу, что его там нет. - Н-н-назад!
На этот раз он ухватил штурвал весьма крепко, и мы рулили туда-сюда, поочередно друг друга побеждая, выписывая затейливые узоры на солнечной глади перед носом проходящих судов. На фоне такой красоты столь безобразная сцена.
- Н-нельзя плыть без Игорька! - завопил он.
По форме - безобразно, но верно по сути. Игорек давал нашей жизни этакий налет великосветской прогулки. Помню, как однажды во время шторма он подал нам элегантные коктейли и обижался, что мы пьем не через соломинки! "Какие соломинки? Ты посмотри, что творится!" - мрачно, но влюбленно глядя на него, кивнул Никита на волны, огромные, вороненые, время от времени подергивающиеся ещe мелкой рябью от какого-то дополнительного мелкого ветерка. "Действительно, Никита, - что это?" - брезгливо проговорил Игорек, глянув в иллюминатор... и пристыженные волны вскоре утихли. Да, как нам не хватает ero! Без него плавание превращается в какой-то тяжкий крестьянский труд с перерывами на пьянство и драки. Никакого праздника. Теперь лишь суровый расчет может как-то держать нас на плаву. Я отпихнул Никиту - он стоял на корме, бессмысленно раскачиваясь и икая. Сейчас упадет. Но штурвал мне не выпустить - нужно попасть в продолжение канала: от старания я даже высунул язык.
По форме - безобразно, но верно по сути. Игорек давал нашей жизни этакий налет великосветской прогулки. Помню, как однажды во время шторма он подал нам элегантные коктейли и обижался, что мы пьем не через соломинки! "Какие соломинки? Ты посмотри, что творится!" - мрачно, но влюбленно глядя на него, кивнул Никита на волны, огромные, вороненые, время от времени подергивающиеся ещe мелкой рябью от какого-то дополнительного мелкого ветерка. "Действительно, Никита, - что это?" - брезгливо проговорил Игорек, глянув в иллюминатор... и пристыженные волны вскоре утихли. Да, как нам не хватает ero! Без него плавание превращается в какой-то тяжкий крестьянский труд с перерывами на пьянство и драки. Никакого праздника. Теперь лишь суровый расчет может как-то держать нас на плаву. Я отпихнул Никиту - он стоял на корме, бессмысленно раскачиваясь и икая. Сейчас упадет. Но штурвал мне не выпустить - нужно попасть в продолжение канала: от старания я даже высунул язык.
В Ладогу нам не надо - оттуда доносится свист и рев. В прошлый год мы уже побывали в штормовой Ладоге! Черное небо, черные валы с кружевной "пенкой". К тому же пошел вдруг - в июле месяце - снег! Плюс - били нас шаровые молнии, с Иркиным лицом... Такой вот "плач Ярославны"! С Ладогой, так что, повременим. Плыть по Волхову до Ильмень-озера, до батюшки-Новгорода? Превратиться в легендарного Садко, богатого гостя, опуститься на дно и общаться с подводными тварями? Рановато нам еще в эпос хотелось бы пожить немного в реальности. Хотя и она у нас довольно причудлива. Ликуя, я подходил к каналу - и вдруг оттуда высунулось какое-то мурло, похожее на гигантское земноводное, гибрид жабы со змеей. А окрестные жители, в лодках и огородах, почему-то совершенно не дивятся тому чудищу, даже не смотрят на него - видно, со стародавних времен уже привыкши к битвам со змиями, привычное дело. Лишь новичку боязно... Вылезло наконец. Плоское брюхо летит над водой, под ним дрожит горячий воздух... Судно на воздушной подушке! То, что казалось мне зрачками по всему телу, - всего лишь головы пассажиров за грязным стеклом. Уф! Разгулялись нервы - причем не только у меня. Готовясь к битве со змием, я как-то забыл о друге. А он не только готовился, но - сразился. Когда чудище, ревя, поравнялось с нами, Никита решительно качнулся на корме и - прыгнул. И - свершилось чудо. Мухи, доселе облепляющие Никитушку сплошь, дрогнули и, храня его облик вниз головой, остались в воздухе, и, повисев, двинулись к берегу. В растерянности я бросил штурвал... Душа вылетела из тела? Похоже на то. С ужасом я успел разглядеть, как трепало тело (надеюсь, уже бесчувственное?) в воздушной подушке, растягивая рот, бессмысленно надувая щеки. Оттащит его в город и выкинет там, у Александро-Невской лавры, где находится и наш знаменитый Речной вокзал? Нет. И тело не пригодилось. При входе в канал (в ту часть, которую мы уже прошли) судно выпихнуло Никитушкино тело, его взлохмаченная башка замелькала на глади, словно приглаженной утюгом, но кипящей мелкими пузырьками. Жив? А что же душа? Медленно улетает назад, к Петербургу. "Лишь тело", однако, бойко подплыло к катеру, ухватило сброшенный мною трап, вскарабкалось, оставляя лужи, прошлепало уже босыми почему-то ногами по палубе (ботинки, очевидно, остались в воздушной подушке? Но это, увы, не главная из потерь) и, глянув на меня абсолютными пустым взором (чего ещe от тела-то ждать?), оно сверзилось в каюту и захрапело. Катер-саркофаг...
Теперь все равно, куда это везти... но проще как-то вперед. Это считается почетней. Я устал и, чтобы как-то слиться с коллективом, взял незаконченную ещe бутылку "черта" и пригубил до дна.
Зарулил в продолжение канала - и тут меня развезло. Сильный, ч-черт, оказался! Блаженство спустилось на меня. То ли из-за высоких берегов канала, то ли - уже пора - сильно стемнело. А раз не видно ни черта, так незачем и рулить - катер, как лошадь, отыщет стойло. Я привольно раскинулся на корме. Канал узкий, как коридор, и из него мы никуда не денемся - куда-нибудь приплывем. Довольно долго я любовался звездами, мотор мерно стучал. Никакого тебе встречного движения. Видно - в полной тьме по каналу плавают лишь такие романтики, как я. Несколько раз я задремывал, потом просыпался... звезды все те же... значит, все хорошо. В очередной раз приподняв голову, вместо уютных огоньков избушек во тьме я увидел тьму полную. Стук мотора перестал двоиться в берегах, звучал как-то робко и неуверенно. Куда тут нам? А неважно! Везде наши люди - других тут нет. Мысль эта потрясла меня своей глубиной. Я гулко захохотал - и эхо откликнулось, правда, нескоро. Значит, где-то есть берега. Чего волноваться? Счастье, уютность той ночи я помню до сих пор. Находился в полной тьме - но в тишине нашей, в нашей темноте! Какое блаженство. Несколько раз звук менялся... А-а, понятно: сели на мель. Ни секунды не раздумывая, я уверенно спрыгнул с кормы, уперся ладошками по бокам работающего винта, напрягся, и катер ушел во тьму - что почему-то вовсе меня не встревожило. Черт гулял во мне. Куда, собственно, катер денется - это наша тьма, наша вода. Точно: вон он белеет, совсем недалеко - к счастью, сел снова на мель. Я не спеша плыл к нему в полной тьме, в такой теплой черной воде. Давно я не был так счастлив. Словно специально подчеркивая торжественность ночи, мотор вдруг икнул и затих. Кончилась солярка? Ну а зачем нам она, когда все тут и так родное? Я вдруг увидел сбоку от носа блеснувший в воде настил из бревен, спрыгнул на него с чалкой, обмотал еe вокруг крайнего щербатого бревна, потом привольно раскинулся на корме и уснул. Какая разница - где мы? Везде будет хорошо. Может, подумал я, засыпая, то лучший день моей жизни был...
6
Снился мне ещe один день нашей жизни. Тоже счастливый. Точней - раннее утро. Давно. Ещe не имея катера, мы снимали избушку. И вот сейчас, в моем сне, мы вышли в сплошной туман. Игорь и Никита, полиглоты и эрудиты, сразу же вдарились в незаконченный накануне спор и, рассыпая вокруг цитаты и научные термины, пошли к реке. Зато мне, не обремененному такой эрудицией, досталась честь заглянуть в сарай, взвалить на плечо кипу удочек, мерно покачивающихся при ходьбе (даже сейчас, во сне, я с наслаждением ощущал это покачивание). Я догонял моих друзей, уходящих в туман, по дороге через широкий луг.
Посреди луга они остановились.
- Эй ты! Черная кость! Не отставай! - обернувшись, насмешливо сказал Игорек.
- Слушаюсь! - откликнулся я.
Голоса звучали в тумане глухо, таинственно. Мокрая трава по краям дороги согнулась, серебрилась каплями.
Я догнал друзей - тем более что они остановились и вдруг умолкли. Над дорогой стояла невысокая серебряная арка, сотканная из капель. Маленькая одноцветная радуга. Потом Никита долго, сбивчиво яростно объяснял еe. Честно говоря, ученым мой друг не был, хотя и защитил все, что положено... но, сам все понимая, дико психовал. Не раз признавался нам, что если бы не Ирка, поселился бы на реке, рыбачил, ходил бы с грязью под ногтями и был бы счастлив. Но - Ирка! И счастье его, и гибель. Но сначала, стоя перед прозрачной аркой, пока Никита ещe не швырнул яростно сам себя в водоворот математических формул и физических гипотез, мы просто смотрели - и того было достаточно. Суть той арки была понятна без всяких формул: мы просто входим в самый счастливый день.
И, как это бывает после сладкого сна, размылась граница сна и яви, блаженство перетекло в реальность - тем более, они мало отличались: такое же тихое, туманное утро. Я слышал это, не открывая глаз, чувствуя кожей. Рубаха моя расстегнулась на животе, но я не хотел шевелиться, застегивать еe, зная, что мой теперешний полусон, сладкое оцепенение на корме важнее всего... вот бы не кончалось!
Звуки реальности пока удавалось ощущать продолжением сна. Вот вылез Никита на палубу. Игорька с нами нет... но, может быть, настрой того утра с радугой удастся сохранить, протянуть сюда? Стараясь не улыбаться (улыбка выдаст, что я не сплю), я представлял себе (фактически видел, не открывая глаз), как всклокоченный Никита изумленно озирается, пытаясь понять, где же мы оказались-то? Вопросик для капитана немаловажный! - тихо ликовал я. Что ж: надо было меньше пить. Неплохой сюрпризец я ему подготовил! Ликование душило меня - хотелось вскочить, заорать, схватить Никиту и сверзиться вместе с ним в воду... но я сдерживался. Пусть каждый этап этой истории будет нетороплив. Тем более, тихо улыбнулся я, мне и самому неизвестно, где мы.
Никита забегал босыми ножками по палубе. Да, - я смаковал каждую подробность, - при его богатырской внешности - кудри, усы, лихой взгляд, ножки и ручки у него довольно короткие, маленькие (еще один большой источник переживаний для него... а он вспыхивает порой и от меньшего).
Дальше последовал неожиданный ход (характерный, впрочем, для Никитушкиного темперамента): так и не сумев ничего вспомнить и понять, он с размаху бухнулся в воду (надеюсь, хоть часть одежды он успел снять?). Волной пришла бодрая прохлада из взбаламученной глубины, потом как дополнительная награда шлепнулась холодная капля на мой голый живот, и кожа сладко дрогнула. Блаженство длилось. Куда он пропал? Потом послышалось сиплое дыхание в самое ухо - он выпрыгнул на палубу совсем рядом с моей головой и сейчас судорожно пытался вскарабкаться (ручки и ножки-то у него не того!). Я не двигался, тихо улыбаясь. Пусть помучается, как мучился я, когда вел катер по каналу через плоты, - может, оценит. Не оценил! Тяжело вскарабкавшись, пошлепал босыми ногами туда-сюда (ботиночек-то нет! Ботиночки-то, в воздушной подушке, с бешеной скоростью мчатся к Питеру!). Наконец, выбрав меня в жертвы, за неимением других, остановился. Открыв один глаз, я увидел его миниатюрные ступни, нетерпеливо переминающиеся... все же не решался будить. Но, заметив открывшийся глаз (лукаво открывшийся, как он сразу решил), бешено заорал: