Однако нет ничего тайного, что не стало бы явным.
Итак, у правительницы появился фаворит!
Как к этому отнеслись?
Русские министры по-прежнему морочили голову Нарциссу-посланнику, который старался склонить Санкт-Петербург в пользу Пруссии, и при дрезденском дворе скоро вовсе перестали верить в дипломатические способности Линара. Однако те из русских вельмож, которые предпочитали держать нос по ветру, уже начали считаться с ним и баловать подарочками в надежде на возможную протекцию. Он же не скупился на обещания всем подряд, жил на эти подарочки и взятки, умело ссорил противников и разводил друзей… Словом, с удовольствием разделял и властвовал. Впрочем, большинство людей разумных справедливо негодовали на возвышение Линара, который обожал давать правительнице разные «государственные советы». Следование им еще пуще увеличивало бестолковщину, творившуюся в то время в России. Негодовал и Антон-Ульрих – не потому, что входил в число людей разумных, а потому, что даже дураку тяжело носить рога.
Однако кто слушал принца? Кто его, правда что, принимал всерьез? Если у правительницы было свидание с Линаром, Юлиана сторожила любовников, словно огнедышащий дракон, не пуская Антона-Ульриха на порог. И даже когда Линар являлся как бы официально – поиграть с Анной Леопольдовной в карты или поболтать о последних модах, – все равно, третьей с ними была та же Юлиана, а об Антоне-Ульрихе никто не поминал. Словно его и не было!
Чтобы несколько исправить положение и ослабить влияние Нарцисса, среди русских вельмож возник замысел сорегентства. То есть Антон-Ульрих должен был сделаться таким же правителем, как и его жена. Но ни Анна, ни Линар вовсе простаками не были. Они мигом поняли, что после осуществления сего замысла легко будет вовсе скинуть Анну Леопольдовну с трона, – и у сторонников сорегентства ровно ничего не вышло, а Линар сделался неприкрытым врагом Миниху, главному стороннику идеи.
Однако все случившееся заставило беспечных любовников задуматься, не слишком ли вольно они обращаются с такой безделицей, как честное имя российской правительницы. В открытую говорили, что дочь ее Екатерина рождена неведомо от кого! А может быть, и сам малолетний император Иван Антонович…
Простейшее сопоставление дат и сроков свидетельствовало в пользу Антона-Ульриха, однако сопоставлением мало кто занимался: предпочитали чесать языками. Тогда любовники решили обмануть общественное мнение, и Морис вдруг открыто, бурно и неистово принялся ухаживать за сухопарой Юлианой Менгден. Большого труда изображать внезапно вспыхнувшую страсть Линару вовсе не было затруднительно: он любил вообще всех женщин. Кроме того, Юлиана была очень хорошим другом, веселой, остроумной, с ней приятно было поболтать, ну а для поцелуев и прочих нежностей оставалась правительница. «Всегда готовая к услугам», как принято было подписывать в ту пору дамские послания.
Ухаживанием отношения Линара и Юлианы не ограничились. В августе того же 1741 года было отпраздновано их обручение. Его торжественно отметили в присутствии императорской фамилии. Жених и невеста обменялись кольцами баснословной ценности, их исполненные нежности и пылкой любви письма как-то сделались достоянием общественности и громогласно обсуждались. Может быть, только доверчивому и сентиментальному Антону-Ульриху не было ясно, что это дымовая завеса: лично его письма проняли и даже заставили прослезиться.
А между тем не столь легковерным людям было ясно: Анна Леопольдовна намерена пойти путем своей тетушки. В России это уже было, было: всевластный фаворит при влюбленной императрице – и жена-ширма. Но Бирон при всех своих недостатках был хотя бы умен… Линар же, судя по всему, свой ум тщательно скрывал – до поры до времени.
Не дай Бог, это время все же наступит!
Уже сейчас он соперничал во влиятельности с самим вице-канцлером Остерманом (Миних же был в это время отправлен в отставку и даже сослан). А между тем именно тогда французский посол Шетарди доносил своему двору: «Можно без преувеличения сказать, что Остерман теперь настоящий царь всероссийский!» Но получалось, что Линар был еще сильнее, чем Остерман! Перед Нарциссом заискивали все, кто домогался чего-либо при дворе. Ведь ему вскоре предстояло оставить должность посланника и занять должность при правительнице.
Какую? Строились самые смелые предположения!
Одно было понятно: и Остерман, и фаворит дуют в одну дуду, когда дело идет о приверженности интересам Пруссии…
Прежде чем вступить в новую высокую должность, Линару предстояло сложить с себя все полномочия перед своим правительством. Для этого он должен был ненадолго уехать в Дрезден. Отправился он в путь 1 сентября – осыпанный подарками и знаками внимания, а также увозя с собой более чем на миллион рублей золота, драгоценностей и денег. Часть их была дана ему в качестве подарка от невесты, деньги он должен был положить от ее имени в фонд дрезденского казначейства, ну а драгоценности принадлежали российскому двору. Они были отданы Линару якобы для поправки и переделки. Однако пополз слушок, будто Линару предстоит заказать новую корону Российской империи, украшенную этими драгоценностями. Анна-де Леопольдовна твердо намерена сделаться императрицей, отставив своего сына Ивана Антоновича. И кто знает, какая судьба ждет в таком случае малолетнего императора и его отца, принца Брауншвейгского, в недалеком будущем…
Нарцисс покидал Россию в состоянии крайнего беспокойства. Однако волновали его вовсе не темные слухи и уж тем паче не возможные нападения разбойников, которые шалили по лесным дорогам. Слухи пошумят да утихнут, а его сопровождает такой конвой, которому не страшны никакие разбойники. Причиной его беспокойства, как обычно, была женщина, однако на сей раз это не имело отношения к делам сердечным, хотя она и была красавицей.
Беда в том, что красавица эта звалась царевной Елисавет.
Прежде, еще малое время тому назад, любве-обильная дочь Петра Великого вела себя совершенно безопасно. Находясь под постоянной угрозой быть заточенной в монастырь (отнюдь не за беспримерное распутство, а за то, что была самой законной наследницей из всех претендентов на престол русский!), она так старательно выступала под личиной беззаботной бездельницы, что эта маска постепенно приросла к ней. Однако о ее правах не забывали ни разумные русские люди, недовольные обеими Аннами, ни могущественная Франция. Посол Шетарди и личный врач Елизаветы Арман Лесток (тоже француз) неустанно подогревали ее затаенные амбиции. Русские, недовольные властью обеих Анн, тоже не оставались в стороне. Их интересы выражал в основном друг Елисавет, граф Михаил Воронцов. Неустанно обрабатывал Елисавет и шведский посланник Нолькен. Соединенными усилиями удалось заставить царевну пробудиться от многолетней любовной спячки и подумать о будущем. Она вдруг осознала, что в любой момент доброжелательное отношение к ней Анны Леопольдовны может смениться полной противоположностью. Ведь до правительницы не могли не доходить слухи об интригах Шетарди, о тесной его дружбе с Лестоком, о сходках преображенцев в доме царевны Елисавет: гвардия обожала ее, ибо она тоже любила бывать в казармах (там крестила чужих детей, там выбирала себе любовников)…
Если Анна Леопольдовна оставалась к этим слухам глуха, то более проницательный Линар волновался. Надобно сказать, что точно так же реагировал на происходящее и Антон-Ульрих. Жаль только, что два эти мужа волновались порознь!
Наиболее решительные и сметливые люди из окружения Анны Леопольдовны советовали ей принять титул императрицы как можно скорей. Она отложила это до 7 декабря – до своего дня рождения, желая сделать себе роскошный подарок.
Накануне отъезда Нарцисс предложил любовнице обезопасить себя и арестовать Елисавет. Анна пожала плечами. Она считала двоюродную тетку пустышкой из пустышек, и предстоящий отъезд возлюбленного волновал ее куда больше.
Ну что, Линар уехал…
Между тем слухи о происках Елисавет все множились: увы, никакой тайны комплота[3] его участники держать не умели. Анне эта болтовня надоела. 23 ноября на куртаге в Зимнем дворце правительница подошла к своей молодой и красивой тетушке и сказала, глядя свысока:
– Что это, матушка?! Слышала я, будто вы, ваше высочество, имеете корреспонденцию с армией неприятельскою[4] и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним неприятелю способствует? Советуют мне немедленно арестовать лекаря Лестока. Я всем этим слухам о вас не верю, но надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат!
У Елисавет подогнулись ноги… Однако у нее хватило ума не бухнуться на колени с покаяниями, а притвориться обиженной, заплакать и, разумеется, отрицать все эти слухи.
У Елисавет подогнулись ноги… Однако у нее хватило ума не бухнуться на колени с покаяниями, а притвориться обиженной, заплакать и, разумеется, отрицать все эти слухи.
На ее счастье, Анна была легковерна… Такой сделало ее счастье. Линар любил ее – значит, и все должны были любить!
Как бы не так!
Вне себя от страха, Елисавет ринулась домой и мигом вызвала Лестока. Тот выслушал новости – и почувствовал, что шея его уже в петле и остались считаные мгновения до того, как палач вышибет из-под него лавку.
– Неужто вы не понимаете, ваше высочество, что когда уберут друзей ваших, то возьмутся и за вас? – спросил Лесток хрипло. – Дни вашей воли, а может быть, и жизни сочтены! Взгляните вот сюда.
И тут же, от спешки разрывая пером бумагу, он нарисовал и положил перед Елисавет две картинки. На первой была она сама в короне и царской мантии. На второй… она же в монашеском клобуке. Над головой монахини грозно висела петля…
И тогда Елисавет наконец вспомнила, что она истинная дочь Петра Великого…
В ночь на 25 ноября, во втором часу пополуночи, Елисавет, молодой граф Михаил Воронцов, Лесток и Шетарди отправились в санях в казармы Преображенского полка, откуда вышли окруженные гренадерами и двинулись брать Зимний.
В ту же ночь Анна Леопольдовна, Антон-Ульрих и их дети были арестованы и заключены под стражу. В России свершился государственный переворот. Императрицей стала Елизавета Петровна.
Таким образом, не Анна Леопольдовна, а Елисавет сделала себе подарок ко дню рождения! Правда, с некоторым временным запасом, ибо родилась она 19 декабря, но… лучше раньше, чем никогда!
Известие о перевороте застало Мориса Линара уже в Кенигсберге, на возвратном пути в Петербург (разумеется, дрезденский двор благосклонно отнесся к его желанию перейти на русскую службу и не чинил ему в отставке никаких препятствий).
Итак, все было кончено… Сунуться в Россию теперь мог бы только самоубийца. Да, впрочем, новое русское правительство категорически отказалось принять его в качестве посланника – наивные саксонцы все же попытались сделать такой запрос!
Более того! Когда спустя несколько лет саксонцы попытались назначить в Россию другого посланника, по иронии судьбы носившего также фамилию Линар, Россия категорически отказалась принять и однофамильца!
Увы, общение с Нарциссом доставляло удовольствие далеко не всем.
Линар вернулся в Дрезден и с тех пор сделался неприкрытым врагом России.
Между тем судьба его возлюбленной, ее семьи, а также нареченной невесты не оставляла никаких надежд. Пусть Елисавет и провозгласила вначале, что собирается брауншвейгскую фамилию, «не хотя никаких им причинить огорчений», отправить за границу, однако же путники были уже из Риги отвезены в крепость Дюнамюнде, где у Анны родилась дочь Елизавета. Вот уж насмешка судьбы в этом имени! И отцом этой девочки точно был не отставной муж Антон-Ульрих…
Миролюбие Елисавет было сломлено советами Шетарди и Лестока. Убежденная в опасности для России пребывания на свободе Ивана Антоновича и его родителей (тем паче что уже предпринимались попытки освободить его, уже вызревал заговор маркиза Ботта и Степана Лопухина по свержению новой императрицы), Елизавета отправила Ивана в крепость, а его родителей в ссылку в Ранненбург, а оттуда – в Холмогоры. При отъезде из Ранненбурга Анна была разлучена с последним человеком, который еще мог вселить в нее надежду на чудо: с Юлианой Менгден.
Последний светлый лучик во мраке, окружившем ее любовь, померк.
* * *– Итак, это вы, сударь… – промолвила Елизавета Петровна.
Мстительное выражение сверкнуло в ее глазах, и как ни был беспечен Нарцисс – Морис Линар, он все же слегка встревожился. А ну как до императрицы дошел слух о том, что он, Линар, некогда советовал своей бывшей любовнице Анне взять ее под стражу?! А ну как захочет отомстить?
Слух этот до Елизаветы Петровны, само собой, дошел. Однако Морис и не догадывался, что начала она мстить ему, еще когда ворвалась в Зимний на руках гвардейцев, а в 1746 году эту месть завершила, когда уполномочила своего посланника в Польше Михаила Бестужева «наведаться у Линара, не похощет ли он невесту свою, фрейлину Менгденову, за себя взять, понеже принцесса, при которой она до сего времени удержана была, скончалась, то, чаятельно, и ея фрейлины здесь долее удерживать не похотели бы, и что скажет, о том бы Бестужев отписал».
Да, это была чисто женская месть!
Увы, увы, увы… Нарцисс не выдержал взятой на себя роли. Он отказался помочь Менгден. А между тем у него оставалось немало ее денег и вещей – в том числе 35 тысяч рублей ее приданого, отданного ему под расписку. Некоторая часть богатства, увезенного из России, в том числе драгоценности короны, у него все же была вытребована посланником России в Дрездене Кайзерлингом. Возвратил он вещи после долгих требований и не без утаивания кой-чего «на память».
Ни Линару, располневшему, состарившемуся, набеленному и нарумяненному Нарциссу, ни злопамятной Елизавете Петровне, ни тем паче молоденькой великой княгине Екатерине Алексеевне не дано было знать, что именно она, Екатерина, станет орудием Немезиды и поставит точку в играх Линара с драгоценностями доверчивой Юлианы Менгден. Ее указом от 1762 года (уже в качестве императрицы Екатерины II) будет дарована свобода несчастной фрейлине, чрезмерно жестоко поплатившейся за свою преданность, и всему ее семейству.
Воротясь из изгнания, брат Юлианы решил вернуть хотя бы остатки состояния сестры. Он написал Линару послание с просьбой отдать деньги и драгоценности. Тот охотно согласился… при условии, что господин Менгден представит все расписки, некогда данные графом Линаром своей невесте.
Нарцисс был убежден, что найти расписки невозможно. В этой безалаберной России?! Спустя столько лет?! Да ни за что на свете!
История эта дошла до ушей императрицы Екатерины Алексеевны, и она приказала небо и землю местами поменять, а расписки сыскать.
Обошлись, впрочем, гораздо меньшими жертвами. В Летнем дворце стряхнули густую пыль со старых ящиков, в котором бывшая правительница Анна Леопольдовна некогда хранила свои драгоценности, – и нашли-таки знаменитые расписки! Брат Юлианы немедленно отправился с ними к Линару, уверенный, что красавчик-фат уже давно спустил все добро.
К чести графа, следует сказать, что он сохранил лицо и вернул все до монетки и до последнего камушка.
С другой стороны, щедростями злополучной Анны Леопольдовны ее возлюбленный Нарцисс и без того мог жить припеваючи всю жизнь!
Что он и делал, пока вовсе не отцвел.
Примечания
1
Кюлот (фр. culotte) – короткие штаны, которые дворяне носили во Франции до начала XIX в.
2
Визави – напротив, друг против друга (фр.).
3
Комплот (фр. complot) – уст. заговор.
4
Анна имела в виду шведские войска, которые в это время стояли на границей с Россией.