Живо заинтересовал их большой нож, которым была обезглавлена незабвенная курица. Тесак в пятнах крови быстренько упаковали в полиэтиленовый кулечек.
– Ребята, зачем это? – осмелился спросить папуля.
– Да так… – уклончиво ответил ему предводитель команчей – хмурый дядька капитан Кошкин.
– Ой, Дюха, быть беде! – отведя меня в сторонку, сказал Зяма, сумевший подслушать тихую беседу капитана Кошкина с врачом-криминалистом. – Покойницу-то нашу в спину ножом пырнули!
– Думаешь, наш тесак взяли как предполагаемое орудие убийства? – испугалась я.
– Вообще-то, как я понял, ножом ее только ранили, а смерть наступила в результате черепно-мозговой травмы, – Зяма почесал в затылке. – У нас тут вроде нет ничего такого, подходящего для разбивания голов?
– Будем надеяться, – неуверенно ответила я.
Зря надеялись! С похода на помойку в овраге добычливые опера притащили нашу несчастную электроплитку. Угол чугунного основания этого допотопного агрегата был густо испачкан кровью.
– Бли-и-ин! – протянул Зяма, хватаясь за вихры. – Похоже, недорезанной барышне раскроили голову нашей древней электроплиткой! Вот и доказывай теперь, что наша хата с краю!
– Наша хата действительно с краю, – напомнила я, машинально поглядев на близкий лес.
И тут же вспомнила о странном юноше Поле с его подозрительной прогулкой в лопуховые дебри. У парня явно не все дома, чем не готовый кандидат на роль убийцы?
«А мотив? – придирчиво спросил меня мой внутренний голос. – Какой у него мог быть мотив для убийства?»
– Да какой угодно! – ответила я. – Или вообще никакого! Предположим, он так и не встретил на лесной опушке своего любимого Паху, зато столкнулся там с девицей в пеньюаре. Если Поль педик, то девиц он не любит.
«До такой степени не любит, что просто убить готов?» – усомнился мой внутренний голос.
– Он же парня ждал, а вместо него какая-то посторонняя девка появилась, – напомнила я. – Конечно, Поль разозлился: разочарование, обманутые надежды, – ну, ты сам понимаешь!
«Убийство в состоянии аффекта, – резюмировал внутренний голос. – Принимается как версия. Теперь скажи, что, по-твоему, забыла в полночный час на лесной опушке девица в пеньюаре?»
– Это вообще не вопрос! – заявила я. – Если ты запамятовал, напомню, что по сценарию мамулиного фильма я сама недавно бродила в ночи, изображая лунатичку!
«Кстати о твоих прогулках! – нехорошо оживился внутренний голос. – Тебе не кажется, что ты тоже вполне годишься на роль убийцы?»
– Я?! – Я чуть не упала. – Почему это?
«Да потому, что у тебя нет алиби! – злорадно объяснил голос. – Все прочие участники дачной тусовки держались вместе, а вот ты уходила прогуляться! Тебя не было примерно час, и за это время ты свободно могла кого-нибудь ухлопать!»
– Зачем?!
«Ну, мало ли!» – внутренний голос противно хмыкнул и заткнулся.
– Ты разговариваешь сама с собой? – спросил Зяма, дождавшись окончания моей нервной беседы. – Это раздвоение личности или какой-то психологический тренинг?
– Это защитная реакция, – буркнула я. – Сдается мне, многим из нас скоро понадобится защита!
– То есть? – братец склонил голову набок, неосознанно скопировав щенка Лютика.
– То есть папуля попадет под подозрение в совершении убийства сразу после того, как на окровавленной электроплитке обнаружат его отпечатки – их там наверняка полным-полно! Это раз! – я принялась загибать пальцы. – Тебя возьмут за жабры потому, что ты, когда нес убитую девицу на руках, испачкал свою одежду ее кровью. Это два! Кстати, кто гильотинировал курицу?
– Саня, а что?
– А то что если у курицы окажется такая же группа крови, как у покойницы, Санины пальчики на ручке тесака позволят записать в ряды возможных убийц и его тоже! Это три!
– У птиц разве бывают группы крови? – удивился Зяма.
– Да почем я знаю?! Не перебивай меня! Не исключено, что Саня – это три! – повторила я. – А четвертым номером, боюсь, пойду я, потому что у меня нет алиби. За время своей одинокой ночной прогулки по поселку я могла пристукнуть кого угодно.
– Ты и дом на другом конце Буркова вполне могла поджечь! – оживился братец. – Запросто успела бы, ты быстро бегаешь, я знаю!
– Не делись этой мыслью с капитаном Кошкиным, – попросила я. – Лучше я расскажу ему про Поля.
– О, Поль! Наш либер Полли! – обрадовался Зяма. – Как это мы про него забыли! Странный парень абсолютно безнадзорно шастал в лесу, как раз у оврага, притом у него был с собой фонарик, который запросто мог сойти за дубинку!
– Голова покойницы разбита нашей электроплиткой! – напомнила я.
– Да, этот аргумент не в нашу пользу, – сник Зяма.
Мы немного помолчали, а потом братец сказал:
– Дюха, я понял! Чтобы снять подозрения с себя, мы должны найти настоящего убийцу! Ты как, согласна снова поиграть в частного детектива?
– Бесплатно? – уныло уточнила я.
– Ну, жизнь на свободе и доброе имя тоже кое-чего стоят! – справедливо заметил Зяма.
– Элементарно, Ватсон! – согласилась я.
Братец подставил мне раскрытую ладонь, я звонко шлепнула по ней, и тут же, словно по сигналу, над зазубренной кромкой леса показался краешек румяного солнечного диска. Начинался новый день, и мы с Зямой были морально готовы встретить его в новом качестве.
– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! – устремив взор в сторону леса, объявила я.
– Кто не спрятался, я не виноват! – добавил Зяма.
Вот так, словами из детской считалки, Мисс Шерлок Холмс и Братец Ватсон отважно бросили вызов кровавому убийце.
Глава 2
Поспать этой ночью нам не удалось, поэтому мы с мамулей наверстывали упущенное утром. Дрыхли почти до полудня! Разбудить нас было некому, потому что больше на даче никого не осталось.
Оперативники покинули нас на рассвете, забрав с собой мертвую девушку и настоятельно попросив папу и Зяму явиться для продолжения предметного разговора к ним в присутствие.
– Ну вот, начинается! – протянул братец, с намеком подмигнув мне сразу двумя глазами.
Я кивнула, показывая, что помню о своем обещании заняться частным сыском в общественных интересах.
Папуля и Зяма погрузились в наш «Форд» и уехали в город почти сразу за оперативниками. Смеловский, отсыпав нам с мамулей тысячу извинений, тоже уехал, увезя в своей машине и Сашу с камерой, и Анюту с Лютиком. Все, включая щенка, убыли даже без завтрака!
Пробудившись ближе к обеду, мы выяснили, что остались без горячей пищи. Как мы ни старались, а развести костер без помощи настоящих мужчин не смогли.
– Ладно, Дюша, не пропадем! – бодрясь, сказала мамуля. – Хотелось бы, конечно, выпить горячего кофе, но ничего, обойдемся парным молоком, это даже полезно. Возьми банку и сбегай к тетке Марусе, купи у нее молока, а в сельпо – хлеба или каких-нибудь булок. А я пока открою тушенку.
Мамуля опасно поиграла ножиком. Я предвидела, что вспороть им жестянку будет непросто, поэтому мысленно сделала себе заметочку спросить в ларьке консервный нож. Папуля как-то обходился без него, но мы с мамулей ни в каких войсках не служили и не обладали опытом выживания в дикой местности.
Очень хотелось кушать, поэтому к владелице молочного стада тетке Марусе я, как и велела мамуля, бежала бегом. Ворвалась в калитку, даже забыв постучаться, и едва не сбила с ног хозяйку домовладения. Маруся выступила мне наперерез из-за пышного смородинового куста, держа в руках большой таз с помидорами.
– Тьфу ты, нечистая! – выругалась баба. – Чего несешься, как игуанодон?
– Как кто? – не поняла я.
– Как угорелая кошка! – Маруся выразилась гораздо понятнее. – Кстати, ты в курсе, что у нас ночью пожар был?
– У вас?
Я оглядела дом и двор. Все выглядело целым и невредимым, пожаром тут и не пахло, разве что на длинном дощатом столе дымились трехлитровые стеклянные банки с помидорами в горячем рассоле.
– Тьфу на тебя! – Маруся сердито сплюнула, шваркнула таз с томатами на стол и погрозила мне пальцем. – Не у нас, конечно! На краю села, над оврагом, Нинка Горчакова погорела! Да как еще погорела, и-и-и!
Баба подхватила щеку ладошкой и сокрушенно покачала головой.
– Начисто погорела, прям дотла! Ни хаты не осталось, ни времянки, ни бани, ни даже уборной! Забор вокруг двора – и тот обуглился! Хорошо еще, пожар с бани начался, со стороны леса, так соседи Нинкины, Морозовы, хоть свою хату оборонить успели, только забора и сарая лишились! И то сказать, пожарная машина вовремя приехала, иначе от Морозовых тоже одни головешки остались бы!
Чувствовалось, что Марусе очень хочется поговорить о ЧП поселкового масштаба, и я не стала отказывать ей в удовольствии, поддержала беседу:
– А отчего пожар случился?
Чувствовалось, что Марусе очень хочется поговорить о ЧП поселкового масштаба, и я не стала отказывать ей в удовольствии, поддержала беседу:
– А отчего пожар случился?
– От дурости Нинкиной, вот отчего! – баба сердито взмахнула машинкой для закатки банок. – Эта идиотка, прости, господи, что так говорю про покойницу, в предбаннике бидон с керосином держала! Ввечеру затопила, дура, баньку, – как положено, в субботний день помыться, да не уследила, как из печи уголек выпал. А баня-то бревенчатая! Сначала пол загорелся, в потом огонь до керосина дотянулся, и тут ка-ак жахнуло!
– А мы думали, это зарница! – пробормотала я, вспомнив алые всполохи над лесом, очень украсившие наш мистический фильм.
– А город подумал, ученья идут! – ехидно напела Маруся. – Как же, зарница! У Нинки там ад кромешный был, домашняя птица начисто сгорела!
– И хозяйка тоже сгорела? – запоздало испугалась я, припомнив, что моя собеседница назвала незнакомую мне Нинку покойницей.
– Не, она не сгорела, – баба замотала головой, стряхнув с нее неплотно повязанный ситцевый платок. – Нинка, видать, со страху помешалась маленько и перепутала, в какую сторону бежать. Помчалась прямиком к оврагу да и бухнулась в него, как в речку, вниз головой!
– И что? – замирающим голосом спросила я.
– И все! – Маруся кровожадно цыкнула зубом. – Ранехонько поутру милиционеры ее из оврага достали, уже как есть мертвую, с разбитой головой. Те же Морозовы, соседи Нинкины, обознание делали.
– Опознание, – машинально поправила я.
– А я как говорю? Дарья Морозова с обознания этого вся белая прибежала, прям как молоко, пришлось мне ей самогонки налить стопку, чтобы чувств не лишилась, – взахлеб рассказывала Маруся.
Интерес, с которым я слушала ее эмоциональное повествование, не помешал мне отметить, что белая, как молоко, Дарья Морозова лишаться чувств побежала не к себе домой, а через полдеревни к подружке. Видно, эта Дарья, такая же не в меру общительная особа, как Маруся, сразу после опознания понесла в народ жуткую сенсацию!
– Дарья говорит, у Нинки-то, у покойницы, голова разбита, как кринка, и все волосы в кровище! – Маруся пугающе округлила глаза.
Разумеется, я не могла не сопоставить полученную информацию с тем, что знала не понаслышке. Очень похоже было, что наш Зяма вынес со свалки именно Нину Горчакову! Однако это логичное предположение нуждалось в подтверждении.
– Кажется, я знала эту Нину Горчакову, – я потерла лоб, словно припоминая. – Она такая высокая полная женщина лет сорока, жгучая брюнетка с карими глазами?
– Ты че? Нинка была тощая, как спичка, и притом белобрысая! Бывало, волосы длинные кудельками закрутит, в брючонки узкие влезет и идет себе – чисто швабра поломойная! Прости, господи, что про покойницу так говорю! – Маруся лицемерно вздохнула и наскоро скроила скорбное лицо, но не выдержала минуту молчания – очень уж ей хотелось позлословить. – И то сказать, швабра – это было самое то! Нинкина роль, точно!
– Почему это? – машинально спросила я.
– Так она ж уборщицей работала! – радостно выпалила Маруся. – Вишь, аккурат напротив нашего двора «новые русские» хоромы барские построили? Там Нинка и убиралась.
Я повернула голову на девяносто градусов и сквозь ветви плодоносящей груши посмотрела на большой красивый дом из красного итальянского кирпича.
Так-так-так! Это же тот самый особняк, в котором проживает странный юноша Павел, он же Поль, со своей стервой-маман и неким Анатолем! И я лично была свидетельницей семейного скандала, разразившегося там в связи с загадочным исчезновением таинственного Пахи! Отлично помню, что в связи с этим неоднократно упоминалась какая-то Нинка-Нинель, опасно орудующая пылесосом!
– Ты чего замолчала, даже вроде побледнела? – Маруся дернула меня за руку. – Может, тебе тоже самогонки налить?
– Не надо самогонки, я вообще-то за молоком пришла, – ответила я, продолжая таращиться на красный дом.
– Так чего прямо не скажешь? Зубы мне заговариваешь! – проворчала Маруся. – Стой тут, щас принесу тебе молока, деньги готовь: тридцать рублей литр!
Вытирая руки фартуком, баба зашагала в дом. Я оставила ее уход без внимания: вспоминала случайно подслушанный ночной разговор Анатоля, Поля и его маман.
Если я не ошибаюсь, кто-то из них высказал предположение, будто Нинель могла с помощью пылесоса лишить жизни неведомого мне Паху. И импульсивный Поль тут же отреагировал на это предположение гневным криком: «Вашу Нинку саму убить надо, руки-ноги ей переломать!»
Той же ночью Нина Горчакова падает с обрыва и разбивается насмерть! Вот так совпадение!
– Интересно, знают ли об этом сыщики? – пробормотала я. – На их месте я бы первым делом занялась именно Полем!
– А что тебе в поле-то надо? – неправильно поняв мои слова, поинтересовалась вернувшаяся Маруся. – Если помидоры или огурцы, так я сама тебе продам недорого, по пятнадцать рубликов за кило. И синенькие у меня есть, и лучок с чесночком. Тоже недорого…
– Не надо мне синеньких, – я невежливо оборвала оглашение деловитой бабой ассортиментного перечня вкупе с прайсом. – Мне только молоко нужно было. Один литр.
– Тогда тридцатку давай, – чуток обиженно сказала Маруся.
Я расплатилась с ней, поудобнее прихватила скользкую запотевшую банку и потихоньку-полегоньку, чтобы не расплескать молоко и мысли, зашагала к нашему двору.
– Не очень-то ты торопилась, дорогая! – увидев меня, не удержалась от упрека мамуля.
Выглядела она весьма непрезентабельно: волосы всклокочены, лицо мокрое от пота, на блузке некрасивые жирные кляксы. О происхождении пятен позволяла догадаться варварски вскрытая консервная банка, гордо высящаяся на пустом столе.
– Ох! Я хлеба купить забыла! – призналась я, посмотрев на жестянку и шумно сглотнув слюну. – Может, мы обойдемся без хлеба?
Тушенка умопомрачительно пахла, не позволяя допустить и мысли о дополнительной задержке с завтраком. Это был тот самый случай, о котором принято говорить, что промедление смерти подобно. Я остро чувствовала приближение голодного обморока.
– Тушенка с молоком и без хлеба? – с сомнением протянула мамуля, почесав замасленными пальцами в мелированном затылке. – А, ладно! Где наша не пропадала!
Это был прозрачный намек на эксперименты нашего папули, который является довольно известным кулинаром-изобретателем. В самом деле, после свекольника с селедкой по-исландски и баварских колбасок в панировке из кокосовой стружки обыкновенная говяжья тушенка с молоком нам наверняка не повредит!
– Они должны нормально сочетаться. В конце концов, и тушенка, и молоко имеют общее происхождение – оба продукта получены из коровы! – философски заметила я.
– Аминь! – кивнула мамуля и дала отмашку к незамысловатой трапезе короткой командой: – Навались!
На старте я оказалась в худшем положении, чем мамуля, у которой в руках уже была ложка, но в процессе еды наверстала упущенное и голодной не осталась.
– Хорошая была тушенка! – с легким сожалением сказала я, когда мы дочиста опустошили жестянку.
– И молоко тоже было ничего! – поддакнула мамуля, стирая молочные усы, придававшие ей вид лихого кавалериста.
Мы синхронно отвалились от стола, покойно сложили руки на животиках и некоторое время блаженно жмурились, как две сытые кошки, греющиеся на солнышке.
Чудесный сентябрьский денек неспешно перевалил за вторую половину. Теплый густой свет, похожий на растопленный мед, широко лился с голубого сатинового неба. Сквозь слегка поредевшую крону старой яблони он стекал на наши довольные лица, на серый дощатый стол и рыжую траву, собираясь в ямках, протоптанных в мягкой земле каблуками званых и незваных гостей, желтыми лужицами.
Я натура простая. На сытый желудок у меня всегда возникает обманчивое ощущение, будто мир устроен очень хорошо и все, что ни делается, к лучшему. Мамуля – иное дело: как писательница, она остро чувствует несовершенство мироздания и зачастую мыслит парадоксами.
– Хорошо нам с тобой тут сидеть. А Боренька и Зямочка, бедные! – вздохнула моя родительница, подставляя лицо солнечным лучам.
– Думаешь, они уже томятся в сырых и темных казематах? – спросила я, правильно угадав ход ее мыслей. – Это маловероятно, их не бросят в застенки без суда и следствия. Я верю в нашу милицию и в смежные с ней структуры, да и капитан Кошкин в целом произвел на меня приятное впечатление – немногословный такой, основательный. Я уверена, он не будет пороть горячку и попытается найти настоящего убийцу Нины Горчаковой.
– Кого? – мамуля открыла один глаз.
– Так звали ту покойницу, которую наш Зяма неблагоразумно подобрал на свалке, – объяснила я. – Нина Горчакова, она жила в доме на другом конце поселка, как раз за оврагом. Впрочем, дом не пережил свою хозяйку. Вчера у Горчаковой случился пожар, и все сгорело.