Но по его лицу было видно, что, скорее всего, разговор будет не слишком спокойным и в лице отца Варфоломея из-за моего длинного языка у меня появится очередной недоброжелатель. Хотя, что я так волнуюсь, он у нас уже два года и все ходит и вынюхивает колдовство и ересь, а так может, не будет так совать всюду свой нос.
Я осмотрел царя, мы немного поговорили с ним о его режиме и диете, и я отправился в приказ.
Моими трудами в этом году аптекарские огороды дали столько зелени, что не хватало рук для ее уборки, вернее рук то было даже в избытке, а вот хотя бы слегка обученных были единицы. Но розги оказались очень эффективным обучающим средством, я даже постоянно удивлялся их эффективности. Наверно потому, что в прошлой жизни ремень отца, гулявший по моей заднице, такого действия не оказывал. Хотя конечно розги на конюшне и отцовский ремешок это абсолютно разные вещи. Заправлял всем устройством высушенных трав, Аренд, он целыми днями вместе с подъячими принимал привезенные тюки и распоряжался, что и куда распределять. Он не знал многих трав, которые привозили, и постоянно донимал меня расспросами, как хранить и готовить то, или иное растение.
Как принято я пробыл на службе до трех часов и поехал домой.
-Набрал себе забот полон рот, так, что давай езжай домой и решай их все,- думал я проезжая на коне по полным народа улицам, периодически слыша приветственные возгласы из толпы
Дома все было спокойно, Ира, как обычно, ожидала меня на крыльце и повела разоблачаться от тяжелой дворцовой одежды.
По пути она сообщила, что наш гость с утра проявил немалую активность и попытался осмотреть все, что есть у нас на подворье, но когда его вежливо не пустили, он только поулыбался и верхом в сопровождении пары спутников отправился в неизвестном направлении.
Я из прочитанных в первой жизни книжек знал о непоседливости Браге и нисколько не удивился такому поступку.
-Видимо не терпится начать стройку и перебраться в свои владения,- подумал я. После обеда пошел навестить своего больного. У того сидело несколько посетителей, когда я вошел, они все встали низко поклонились. Ходкевич уже вполне пришел в себя, состояние его не вызывало опасений. Но было необходимо продержать его хотя бы еще несколько дней. Так, что когда он обратился ко мне с просьбой отпустить его, мне пришлось долго говорить о том, что тяжелое состояние еще не позволяет перевозить его в другое место. Тем более, что миссию свою он с успехом выполнил. Иоанн Иоаннович уже отправился занимать стол Великого князя литовского. На границе с Княжеством никаких боевых действий не велось. Все замерли в ожидании, что же будет дальше. Насколько я слышал в Думе, у поляков решения Литвы вызвали бурю негодования, но из-за этого вопрос о короле встал с еще большей силой. Как сказал довольный Щелкалин:
-Они там пока короля изберут, больше народу перережут, чем на войне с нами.
Вскоре появился чем-то довольный астроном, и сразу обратился ко мне. Кошкаров сообщил, что мой гость хотел бы поговорить со мной наедине.
Я слегка удивился, так, как не очень понимал, как мы с ним будем разговаривать. Но кое-какие наметки по поводу его будущей деятельности у меня были, и мы поднялись ко мне в кабинет. За прошедшие пару лет в кабинете произошла масса изменений, вдоль стены стояли застекленные полки с фолиантами, большей частью рукописными, но были и напечатанные в европейских типографиях. Я пользовался любым случаем, чтобы купить книги, все мои слуги и родственники знали о моем хобби, то все старались помочь мне в этом. Но больше всех помог Хворостинин, от которого этим летом прислали воз книг - это были его трофеи при взятии какого-то городка. Большинство из этих книг были, конечно, церковными, но также имелись и философские трактаты, медицинские атласы, травники. На полках также стояло множество папок с документами и конспектами, написанными мной для проведения занятий с лекарями. На столе были две керосиновые лампы, рядом с ними большая стеклянная чернильница-непроливайка, и пресс-папье с резной ручкой в виде золотой рыбки, которую я вырезал собственноручно. В небольшой вазочке стояли гусиные перья и несколько ручек с железными плакатными перьями. Я ими пользовался для рисования учебных пособий, к сожалению, перо для письма у моих мастеров пока не получались, или не писали, не держали чернил, или рвали бумагу, но я все же надеялся, что когда-нибудь и такие перья у меня появятся.
На полу около печного щита стоял большой самовар.
Когда Браге зашел в кабинет он сразу уставился на ряды книг. Он смотрел на них, потом на меня и в его взгляде начинало появляться выражение, которого у него я еще не видел. Были пристально рассмотрены керосиновые лампы, и плакатные перья. Он взял перо и вопросительно посмотрел на меня. Я в ответ взял перо у него из рук макнул в чернильницу и в несколько штрихов набросал его профиль с уродливым протезом носа, затем нарисовал уже такой, как мне казалось он должен быть. Браге согласно кивнул головой, а затем сам взял перо и нарисовал на этом же листе бумаги солнечную систему, так же, как я рисовал ему в прошлый раз и посмотрел на меня. Я подошел к своему сейфу, открыл его и достал стопку рисунков, приготовленных для этой встречи. Достав, первый я указал ему на Меркурий, на рисунке были раскаленные скалы и огромное пылающее солнце, нависшее над ними.
На втором рисунке была планета покрытая белым покровом с завихрениями облаков. Третий рисунок земного пейзажа, затем красные пески Марса с маленьким кружком солнца. На четвертом Юпитер, на пятом Сатурн с огромными кольцами, и на шестом мертвая поверхность Луны с висевшей над ней Землей.
Браге смотрел на меня и мне показалось в какой -то момент, что он упадет на колени, в его взгляде было преклонение. Он написал на этом же рисунке по латыни -мне надо выучить ваш язык.
Я же в ответ нарисовал силуэт Кремля, рядом большое здание с надписью университет, затем написал -ректор. И показал пальцем на него.
Браге все еще не пришедший в себя от моих рисунков ткнул пальцем в меня и сказал на латыни:
- Ректором должен быть ты.
Мы еще посидели около часа, я нарисовал ему этапы операции по восстановлению носа, здесь вообще все оказалось лучще, чем я рассчитывал. У него шпагой была срезана верхняя часть носа, а ноздри , которые было бы сделать сложнее всего, были на месте. Так, что в два этапа его нос приличных размеров можно было восстановить. Я кое-как объяснил это своему гостю. Но тот слушал невнимательно, его взгляд был прикован к моим рисункам. Конечно, сейчас у него было наверно нечто вроде шока, я не знал, каким он считал устройство Вселенной, но вряд ли он мог думать, что кто-то на Земле знает, как выглядит поверхность планет.
Он глянул на меня и, взяв перо, нарисовал комету, в ответ я снисходительно улыбнулся и провел через всю солнечную систему орбиту кометы и нарисовал примерные фазы удлинения ее хвоста в зависимости от приближения к солнцу. А затем показал на стакан воды. Похоже, моих откровений гостю хватило, он встал, попрощался и слегка пошатываясь, пошел к себе.
Я уже думал, что сегодня никаких сюрпризов не случится. Но человек предполагает, а бог располагает. Не успел я пройти вниз, как ко мне прибежал стольник и сообщил, что ко мне приехал Хворостинин со товарищи.
Когда я спустился вниз, их уже встречала моя жена. Она как раз протягивала чащу сбитня Поликарпу Кузьмичу, и с укоризной смотрела на меня.
Вот это был сюрприз. За прошедшие годы воевода сильно сдал. Через все его лицо шел уродливый сабельный шрам, правый глаз почти не открывался, держал он чашу левой рукой, правой кисти у него не было. Он выпил чашу сбитня и крепко обнял меня:
- Ну, здравствуй Сергий Аникитович, вишь, как свидеться пришлось. Он шмыгнул носом, и по щеке у него скатилась одинокая слезинка. Сзади его успокаивающе похлопал по плечу Дмитрий Иванович:
- Будет тебе старый слезу пускать. Лучше Господа поблагодари, что живым остался.
Сам Хворостинин выглядел, как обычно, только слегка осунувшееся лицо говорило, что жизнь у него проходит не в тереме.
Я пригласил дорогих гостей к столу, на который уже несли все, что было в доме. Позвали, пригласили за стол и Тихо Браге. Поликарп Кузьмич вначале не очень приязненно посмотрел на моего гостя, но, узнав, что это знатный датчанин, да еще обласканный государем, больше не выступал. Когда мы уже выпили не по одной стопке, Дмитрий Иванович рассказал, что Поликарпу Кузьмичу этим летом не повезло. Когда в Диком поле он решил самолично выехать в дозор, на них неожиданно напал татарский отряд, Основные силы были недалеко и, услышав звуки сечи, ему пришли на выручку. Но для воеводы это было уже было все равно. Татарская сабля изуродовали ему лицо, и отрубила правую кисть. Из всего дозора в живых осталось только три человека, но без ран не было никого. Для него воина по жизни, это было не переносимо. Может больше из-за этого выздоровление шло медленно. Три месяца он отлеживался у себя в вотчине. За это время воеводство у него уплыло. И сейчас он приехал бить челом государю, чтобы тот дал ему службу. Попав в Москву, он заехал к старому другу, Хворостинин, увидев, что Кузьмич почти не видит правым глазом, вместе с ним отправился ко мне, чтобы узнать могу ли я, сделать так, чтобы веко правого глаза у воеводы могло подниматься. Я внимательно осмотрел изуродованное лицо Поликарпа Кузьмича и сказал, что вполне могу решить его проблему. Пока мы с ним говорили, Дмитрий Иванович, к моему удивлению, о чем-то оживленно переговаривались с Браге.
-Ну и дела,- подумал я,- все кругом знают датский язык, один я ни хрена не понимаю.
Увидев, что я на них смотрю, Хворостинин пояснил:
-Тюге мне тут рассказывает, как ему в молодости нос обрубили. Говорит, мол, что до сих пор не верит, что ты сможешь все исправить. А ему объясняю, что ты еще не такие личины исправлял.
За окном стемнело, небо было звездным и астроном, выпросив у меня подзорную трубу, отправился на улицу, заниматься своим любимым делом.
Когда он ушел, старые вояки пустились в обсуждение, как дальше будет проходить Ливонская война. Поликарп Кузьмич был убежден, что литовские бояре шляхтичи, вкусившие вольностей, вряд ли поддержат своего князя.
Дмитрий Иванович его внимательно слушал, а когда тот закончил, сказал:
-Знаешь Поликарп, Иоанн Иоаннович от отца многое взял и мне кажется, что сможет он с вольницей шляхетской справиться, особенно если все, не торопясь делать будет.
-А вот я сомневаюсь, Дмитрий Иванович, вот я,сколько в Торжке просидел, за это время с Литовской стороны смердов не меряно пришло. Думаешь боярам литовским это по душе. Они теперь на своего князя давить будут, чтобы тот перед отцом своим стал требовать, назад всех холопов возвернуть. А наш государь на такое не пойдет. А то, что торговля беспошлинная у нас теперь будет с обеих сторон, так это их мало волнует.
Потом они начали обсуждать перспективы избрания польского короля. Называли имена, которых я не знал, города в которых не бывал, я сидел, открыв рот, и все пытался сориентироваться в том, что они говорят, но понять ничего не мог. Уже за полночь, договорившись, что завтра после приезда из Кремля, я прооперирую воеводу, мы отправились спать.
Утром мы отправились в Кремль вместе с воеводой. Когда приехали, я свел его с очень неплохим дьяком - мастером на челобитные, тот в предчувствие хорошего приработка с энтузиазмом принялся за дело, когда я выходил из палаты, то слышал громкий голос, перемежающийся скрипом гусиного пера:
- А бьет тебе челом великий государь холоп твой Поликарпишка, воеводой Торжка верно тебе служивший. В жестокой сече с татарами был я сильно поранен..
Я же отправился к царю, по пути размышляя, что в своей первой жизни, читая о том, что даже видные бояре при обращении к царю именовали себя холопами, думал, что рабами на Руси были все. Как же я ошибался, оказывается, чтобы назвать себя гордо холопом царя, надо было быть боярином. Все остальные именовали себя при обращении к царю - сирота твоя. А холоп царя нес в себе именно, тот смысл, что боярин является его верным вассалом, и никакого унижения при таком обращении никто не испытывал.
Сам Иоанн Васильевич был сегодня в хорошем настроении. Первым делом спросил у меня, как устроился его новый подданный, и сказал, что ждет его вечером во дворце, хочет он, что Браге, составил ему гороскоп, так, как наслышан, что тот, составлял его датскому королю. Я, воспользовавшись его хорошим настроением, решил начать разговор о лекарской школе и если получится об университете.
-Великий государь, через два дня первые ученики в школе твоей лекарской при монастыре начнут занятия посещать. Освятить новую школу лично митрополит Антоний согласился. Может, и ты государь захочешь посмотреть, куда деньги казны вложены. Иоанн Васильевич задумался:
-А что можно посмотреть, как там у тебя все обустроено, знаю я, что ни копейки себе не взял, а еще и свои деньги вкладывал. Но больше всего мне по душе, что ты типографию сделал, мало у нас еще их. Ты, как первую книгу напечатаете, так мне обязательно покажи.
-Государь, а ведь мне митрополит запретил Святое писание больше, чем одну книгу печатать, дескать, они ее вначале на Соборе прочитают. Будут ошибки искать и со старыми книгами расхождения. А когда все исправления сделают, только тогда и дальше печатать можно.
Иоанн Васильевич насупился:
-Сергий, ты, что речешь, кто тут царь? Тебе сказано книгу предоставь! А митрополит мне не указ.
В ответ я только склонил голову и сказал:
-Как великий государь прикажет.
Гнев у него прошел, и он уже спокойно продолжил:
-А в школу я приеду, как раз к освящению, посмотрю, говорили мне, что не было такого еще у нас, как ты все обустроил.
- Иоанн Васильевич, много размышлял я и подумал, вот много мы мастеров из стран западных к себе берем, архитекторов тоже, врачей. Так, может надо нам по примеру стран этих университет Московский учредить.
Надо, чтобы там несколько отделений или факультетов было. Первое обязательно богословское отделение надо в нем иметь. Много ересей в Московское царство приходит, и схизматиков все больше. Их священники в университетах учатся, и спорить о вере могут диспуты вести. Наши, же хоть в вере истинной православной обретаются, языком своим в полной мере не владеют, и не могут на равных с теми говорить, от этого умаление вере православной происходит. Вот в университете и должны учиться, все, кто выше попа приходского хочет подняться, дабы веру нашу нести. А наставников для них выбрать из числа тех епископов и монахов, кто уже давно в монастырях школы духовные ведет. И чтобы лично митрополит над этим факультетом надзирал.
Потом врачебный или медицинский факультет нужен, чтобы врача лекари во всех городах царства твоего были, и людишек всех сословий лечить могли. Строим мы много, а мастеров своих почти нет, а ежели и есть, то они учились в Литве или у ляхов. Строители свои нужны, мастера по литью, алхимии.
Для начала, конечно, надо будет с немцев учителей приглашать, деньгами большими, но годы быстро идут, и свои умы у нас появятся.
-Складно ты Щепотнев говоришь, как всегда, да вот не дают нам учителей то этих, не пропускал до сей поры их никто сюда, больше пьяниц всяких приезжает, да за деньгами охотников.
-Так государь и надо сделать Тихо Браге ректором, то бишь, главой университета. Имя его известное, под него можно будет не одного ученого к нам призвать. А ему наверняка лестно будет первым ректором университета в твоем царстве быть. Нарвский порт теперь твой, так теперь не надо разрешения спрашивать, кого к нам приглашать.
- Хорошо Сергий Аникитович, готовь мне челобитную, в ней все подробно обскажи, что и как быть должно. Потом Дума пусть слово свое скажет, пусть в деньгах все посчитают, вот тогда я и сам буду думать, как с таким замыслом твоим поступить.
Но у меня сегодня был еще один сюрприз для Иоанна Васильевича:
-Государь позволь тебе еще изделие мастеров моих преподнесть, - и с этими словами я вытащил из своей сумки, сверток, и пошел к стене палаты, где уже давно приметил небольшой крючок. На него я повесил первые настенные комнатные часы в этом мире. На циферблате, в виде большого цветка, римскими цифрами были написано время, и имелось две стрелки. Я подтянул вверх гирьку и толкнул маятник.
В наступившей в палате тишине их тикание было слышно очень хорошо.
Иоанн Васильевич подошел и встал прямо сзади меня, дыша в плечо.
-Сергий Аникитович, только опять не говори, что это твоих мастеров придумка. Сдается мне, что не Тихо Браге надо будет ректором твоего университета ставить.
Похоже, что я угодил царю с подношением, потому, что вышел от него с очередным перстнем на пальце. В Думе, ко мне уже по-свойски обратилось несколько человек, всех интересовало, что за датчанин приехал в Москву.
-И не будет ли он еще хуже, чем Бомелиус, тот ведь тоже гороскопы Иоанну Васильевичу составлял, а между делом, отраву варил, - сказал мне окольничий Тимофей Иванович Долгорукий, который, надо сказать впервые обратился ко мне с вопросом. В Думе нас всего то было четырнадцать человек и все уже очень хорошо знали друг друга. Ко мне, надо сказать, несмотря на молодость, последнее время относились неплохо. Еще бы, с тех пор, как я стал думным боярином, ни одному моему думскому коллеге боярину не отрубили голову и не посадили на кол. А Долгорукого государь совсем недавно приблизил и ввел в состав Думы, и мы с ним еще не успели познакомиться.
Я, насколько возможно уверил бояр, что Браге богат, знатного рода и изучает звезды, просто для своего интереса. А до остального ему дела нет. Не знаю смог ли успокоить всех, но вопросов больше мне никто не задавал. Я провел в Думе два часа, затем отправился в свою школу, в которой завтра должно было произойти торжественное событие - освящение ее митрополитом, притом в присутствие царя. Когда приехал туда, меня встретил запыхавшийся отец Кирилл, который сегодня целый день гонял своих монахов, чтобы завтра все видели, что его монастырь ничем не хуже других, а может даже и лучше. Я смотрел на эту возню и думал, что за следующие пятьсот лет ничего не изменится, и к приезду начальства все будут красить траву и белить березы.
Увидев меня, он завопил:
-Сергий Аникитович, ну, наконец, ты явился, пошли, поглядим , как в твоих палатах все прибрано. Мы прошли все учебные помещения, когда зашли в химическую лабораторию, архимандрит, как всегда нахмурился: