Я заметила, что мама как-то облегченно вздохнула. Ай да Вера Ивановна!
– Однако и дети не должны требовать от родителей того, что не смогли бы сделать сами, – спокойно закончила Бабуля.
– Что ты имеешь в виду? – спросила мама.
– Что я не зря околачивалась здесь три часа. Я слышала, как ты договаривалась о встрече с этим юношей.
Береславский смущенно закрутил лысиной – похоже, давненько его не именовали юношей.
– И я хочу участвовать в ваших делах. Или, по крайней мере, знать, что они собой представляют и чего нам от них ждать, – завершила свое выступление Бабуля.
В ответ Ефим Аркадьевич произнес еще одну речь. Гораздо более краткую, но гораздо более конкретную.
Что работа идет. Что первый натиск врагов отбит. Что второй, если он состоится, скорее всего, их (то есть нашу сторону) погубит, а потому затевается несколько, так сказать, военных хитростей. Что шансы выиграть тендер малы, но это надо сделать, потому что слишком многое уже поставлено на карту.
Закончил опять призывами быть готовыми к эвакуации. В качестве примера привел жену и дочку, которых, если станет слишком жарко, он тоже на время выведет из игры.
Бабуля слушала мэтра с прикрытыми глазами. Я даже грешным делом подумала, что возраст взял свое и она прикорнула. Но это было не так.
– Теперь послушайте меня, – сказала она. – Либо мы с Вичкой участвуем – как люди, а не как ценный багаж.
– Либо? – уточнила мамуля.
– Либо я обращусь во все службы, газеты, ЕС, ООН с теми фактами, которые вы мне сейчас поведали. Свободного времени у меня много.
– И чего вы добьетесь? – уважительно поинтересовался Береславский. – Что справедливость восторжествует?
– Нет, – отрезала Бабуля. – Справедливость вряд ли восторжествует. Но, по крайней мере, вы точно проиграете все.
– Так в чем же цимес? – не понял мой профессор.
Я, кстати, тоже не поняла.
– В том, что, если поднять много шума, вы проиграете окончательно и бесповоротно. А лузерам никто не будет мстить.
Я была восхищена Бабулей. Как она естественно и органично использовала термин «лузер»! Странно, но, по-моему, и Береславский благоволил к Вере Ивановне.
– Я думаю, что слова вашей мамы вряд ли разойдутся с делами, – деликатно сообщил он Надежде Владимировне. – А потому пусть дамы участвуют, в чем захотят.
Мамуля фыркнула, но сопротивляться не стала.
В итоге мы с Бабулей выбили себе поездку в славный город Приволжск, стоящий, как следует из его имени, на великой русской реке. Босс – так теперь я буду именовать Ефима Аркадьевича – проводит там рекогносцировку. А мы маскируем его и вообще на подхвате.
Напоследок мамуля спросила, не выдать ли нашему рыцарю еще немного денег – он, похоже, уже сильно ей в чем-то помог.
Рыцарь от денег не отказался.
А заключительный аккорд вечера выдала Бабуля.
Когда профессор, рассовав тугие пачки по карманам (бумажника у него, похоже, не водилось), уже собирался нас покинуть, Вера Ивановна его остановила.
– Голубчик, нельзя быть таким сопливым, – ласково сказала она.
Береславский оторопел, но за неимением новых платков лишь шмыгнул своим немалым носом.
– Садитесь сюда, юноша, – указала она ему надменной дланью, то есть рукой. Пока босс договаривал с мамулей, она, оказывается, успела подготовиться.
Он сел, с опаской поглядывая на покрытый марлей мельхиоровый поднос. Не зря мужик опасается, уж я-то знаю!
Бабуля надела на лоб старомодное зеркальце и попросила явно струсившего профессора открыть рот.
– А зачем? – задал Ефим Аркадьевич дурацкий вопрос.
– Затем, что я доктор, – объяснила ему Бабуля. – Рот открой! – Вера Ивановна – опять-таки очень гармонично – перешла с профессором на «ты».
– А Вика зачем тут? – не унимался Береславский.
– Она мне не мешает, – к моему восторгу, ответила Бабуля. Это, безусловно, была маленькая женская месть за слабое звено.
И профессор сдался.
– А-а-а! – произнес он, открывая рот. Бабуля, помогая себе ложечкой, мгновенно осмотрела его горло.
– Ангины нет, но дыхание надо восстановить.
– Так я пытаюсь, – оправдывался Береславский, уже поняв, в какие руки попал.
Потом она посмотрела в его большие, слегка волосатые уши.
– Отита тоже пока нет, но если не убрать насморк – будет.
– А разве можно убрать насморк? – проявил свой медицинский нигилизм Ефим Аркадьевич. – Нелеченый проходит за неделю. Леченый – за семь дней.
Зря он это сказал.
Но Бабуля не отреагировала. Она уже доставала из металлического бокса длинные – сантиметров в десять – металлические стерженьки, с одной стороны кончавшиеся петелькой.
– Это что? Это зачем? – испуганно закосил глазом профессор.
– Сиди, голубчик, спокойно. Больно не будет, – утешила его Вера Ивановна.
Этот ее трюк мы знали с детства, но на неподготовленного зрителя он оказывал сильное воздействие.
Бабуля, закрывая то одну, то другую ноздрю, заставила профессора подуть носом на подставленную ватку. Ватка, как и следовало ожидать, не шевелилась – нос Береславского был непродуваем.
– Расслабься, голубчик, – Бабуля приступала к самому волнующему. На стерженек уже была намотана марлечка, смоченная каким-то тайным Бабулиным составом.
– Это – внутрь? – ужаснулся профессор. – Оно же мне мозг проткнет!
– Там мозга нет, – весьма двусмысленно утешила пациента Вера Ивановна: то ли стерженек пойдет другим путем, то ли Ефим Аркадьевич – безмозглый.
– Я, вообще-то, свой, – заныл Береславский. – Я ж за вас, вы не забыли?
Но процедура уже пошла.
На самом деле это было совершенно не больно. Железяка, влекомая чуткими Бабулиными пальцами, проходила сквозь приподнятую ноздрю прямо в горло. Петельки же оставались перед носом, делая профессора Береславского похожим на африканского охотника на львов.
Через несколько минут лечебный состав делал свое дело, и стерженьки столь же безболезненно удалялись из носа пациента.
Вот теперь Береславский задышал.
Ватки мощно раскачивались перед его ноздрями, и он явно испытывал чувство глубокого удовлетворения. Только такой же сопливый мог его понять: раз – и нет осточертевшего насморка.
Разумеется, победа эта не была окончательной. Но давала сладостное отдохновение. И, по словам Бабули, при правильном и постоянном применении гарантировала пациента от отитов и прочих крайне неприятных осложнений.
– Ух, спасибо вам! – расчувствовался, уходя, мой препод и даже ручку Вере Ивановне поцеловал.
Вот ведь подхалим! Я уверена: не за то, что она насморк ему облегчила. А за то, что вняла его мольбам и не стала мазать ему горло вторым своим чудесным снадобьем. Меня вот никогда не отпускали без этого. Если насморк – железные палки в нос и шпатель с вонючей гадостью в горло.
Неужели она тоже подпала под влияние этого ужасного человека?
Глава 8 Губернатор 25 ноября 2010 года. Приволжск
Место было неофициальное, однако чужие отсутствовали по определению.
Жаль, на террасе уже не посидеть. Река хоть пока и не встала, но в прямом смысле слова дышала холодом. Вода казалась черной. Если летом в ней спасались от окаянной жары, то сейчас только совсем безбашенный хлопец рискнул бы погрузить в нее свое тело.
Еще одно отличие от лета: полностью исчезли крошечные прогулочные катера и белые пассажирские теплоходы. Баржи пока шли, влекомые небольшими, но мощными буксирами. Ну и сухогрузы «река-море», которые теперь, по предзимнему штормовому времени, в морские акватории уже вряд ли выйдут. Впрочем, и им скоро в затоны, до следующей навигации.
Да, хорошо было летом на террасе! Однако и внутри заведения тоже неплохо. Не так, как на свежем волжском воздухе, но панорамные окна перспективу не скрывали. Особенно если, как сегодня, зал был практически пустым.
Эх, посидеть бы здесь часок-другой, да не по делам беспокойным, а просто с хорошей подругой или другом!
К сожалению, Михаил Иванович Синегоров давно уже был лишен такого простого человеческого удовольствия.
Во-первых, потому, что лет пятнадцать, как стал публичной фигурой, государственным, можно сказать, деятелем – а значит, какое уединение? Разве что где-нибудь в Доминикане. Во-вторых (и об этом думать было еще менее приятно), рост его личного благосостояния и значимости как-то подозрительно коррелировал с уменьшением количества личных друзей.
Нет, желающих прийти на день рождения, да еще с ценным подарком, становилось лишь больше. А вот тех, кого ему действительно хотелось на этих днях рождения видеть, – все меньше.
Ну да ладно. Пора начинать.
– Все в сборе? – спросил Синегоров.
Мог бы и не спрашивать. Кто ж к нему опоздает?
За столом сидели четверо мужчин. Старшему – около шестидесяти, младшему – не сильно за тридцать.
Они не были связаны родственными узами, но тем не менее сходство улавливалось сразу. И дело даже не в официальных, одинаково дорогих и одинаково темно-синих костюмах, а в чем-то еще, гораздо менее видимом. Назовем это принадлежностью к власти. К элите. К тем, кто своими усилиями и определяет ход истории в этой стране.
Как определяет – уже другой вопрос.
Никто, кстати, не заказывал официантам еду и напитки. Место встречи было традиционным, и вкусы по крайней мере двух мужчин метрдотелю известны. Ну а двое примкнувших с радостью будут есть то, что дадут. Благо заставлять себя с такими припасами и такими поварами вряд ли кому придется.
Рыбка на столе уже имелась всякая, большей частью из этой же реки, что текла в пятидесяти метрах от компании. И соленая, и копченая, и – совсем недавно пойманная – в великолепной ухе. Но до ухи пока не дошли.
Официант успел только разлить по первенькой.
Ледяная водочка – тоже местного производства, все умела производить древняя земля – уютно угнездилась в маленьких граненых стаканчиках, покрыв их аппетитной испариной.
Любимая закуска губернатора была сколь простой, столь же и чудесной: селедочка, в меру соленная, горячая, исходящая ароматным паром картошечка с укропом; лучок – как зеленый, перьевой, так и кружками нарезанный репчатый. Но не белый, а фиолетовый, сладкий. Губернатор был сладкоежка, не любил острое и горькое.
Водка, конечно, тоже не мед – но тут уж ничего не изменишь.
– Ну, с богом, друзья! – поднял свою чарку Синегоров.
Остальные благодарно поддержали. Звон получился не вполне хрустальный, однако холодная водочка легко прошла в горло и ласковым теплом опустилась в желудки.
Мужчины зажевали, накалывая на вилки закуски, в основном соленые или маринованные – и рыбка, и грибки, и огурчики. Не забытой оказались зелень и черемша.
Хорошо!
Потом, под второй стаканчик – минуя всякие ненужные салаты, – принесли уху в огромной керамической посудине. Тройной взвар не подкачал. Главная проблема была в том, что уха оказалась чудовищно горячей. Однако справились.
Перед вторым блюдом – уже не местным, но всеми любимым пловом с бараниной – сделали перерыв.
– Ну, давайте обсудим, что там у нас происходит, – наконец проговорил Синегоров, отодвигая опустошенную тарелку. – Виктор Петрович, вы доложите?
– Да, конечно, – быстро ответил самый пожилой из собравшихся. Его худое, умное лицо украшали вполне мужественные усы. Выглядел Виктор Петрович явно встревоженным. – На тендер пока что поданы четыре заявки, – начал он. – Три – плановые, одна – от фирмы Семеновой.
– Это я и неделю назад от вас слышал, – недовольно сказал губернатор. – Новости какие?
– Позволите сказать? – встрял второй, синегоровского возраста мужчина. Он был без формы, но погоны так и выпирали из-под дорогого пиджака.
– Скажи, – буркнул Михаил Иванович.
– Семенова вот-вот уйдет из тендера, – доложил он. – У нее неприятности с правоохранительными органами.
– Серьезные? – улыбнулся губернатор.
– Достаточные, – поддержал шутку босса начальник ГУВД. – Я этого парня давно знаю. Не ошкурив, не выпустит.
– Это уже их проблемы, – брезгливо поморщился Синегоров. – Главное, чтобы к обеспечению нашего региона не привлекались фирмы с сомнительной репутацией.
– Будьте спокойны, Михаил Иванович, – заверил его главный милиционер области.
– Я-то спокоен, – не понравился оборот речи губернатору. – А вот ты успокаиваться не должен. Головой отвечаешь. И за Семенову – заявку-то она пока не сняла. И за еще каких-нибудь любителей государственных средств. Не забыл прошлый год?
Генерал не забыл: история едва не стоила ему должности.
Тендер касался дорожного строительства – одного из самых лакомых кусков областного бюджета. Все, казалось бы, под контролем. Однако в последний день, несмотря на все защитные мероприятия, в тендерный комитет въехала такая заявка, что пришлось довольно грязным образом отменять конкурс.
Скандал был приличный. Конкурент тоже оказался непростой. И «соседи», из ФСБ, занервничали – они по закону обязаны были контролировать гостендеры. И одно дело – закрывать глаза на мелкие неурядицы, другое – на грубейшие нарушения. Да не просто закрывать, а ставить свою подпись. Дураку ясно: подпись на такого рода бумажках – дело серьезное. Почти как приговор с отсрочкой исполнения. Миллионы мгновенно разойдутся по охочим рукам, а бумажка с подписью останется навсегда.
Короче, неприятная была в прошлом году история. Даже при могучих связях губера можно было лишиться больших денег. Очень больших. Таких больших, что и губернаторское кресло могло закачаться – хоть и серьезный он человек, но всего лишь звено во властной вертикали. И вертикаль эта растет гораздо выше их областного уровня.
– Все проверю лично, – четко отрапортовал начальник ГУВД, глядя прямо в глаза Синегорову. Губернатору, сугубо гражданскому человеку, всегда нравилось, когда ему четко рапортовали генералы.
– Хорошо, – одобрил губернатор. – Но у меня есть новые вводные.
Все затихли.
– Правительство пошло нам навстречу и выделило еще сто пятьдесят миллионов из резервного фонда, – торжественно объявил Михаил Иванович. – С учетом бедственного положения районных больниц. Так что не зря мы работали в Думе и Совете Федерации. Выбили-таки ресурсы для наших жителей.
– Изменения тендера? – уточнил руководитель областного здравоохранения.
– Конечно. Вам следует модернизировать условия с учетом нового объема. И вы, Виктор Петрович, – теперь он обращался непосредственно к Шевелеву, – лично за это отвечаете. Все пункты тендера опять согласуете с Калининым. Сюрпризы должны быть исключены.
– А мы не могли бы втроем встретиться с Калининым? – просительно улыбнулся Шевелев.
– Зачем? – Идея Синегорову явно не понравилась.
– Понимаете, – явно замялся Шевелев, – он, как бы это сказать…
Губернатор, похоже, начал понимать, в чем дело.
– Вас что, не устраивает нынешнее положение дел? – Михаил Иванович решил давить фронду в зародыше.
– Нет, что вы! – смешался Шевелев. – Просто мне казалось, что односрезовые томографы уже не следует включать в список. Тем более по такой цене.
– Я не понимаю ваших терминов, – начиная раздражаться, сказал Синегоров.
Но Виктор Петрович, неожиданно для всех, а может, и для себя, не остановился.
– Сейчас уже есть системы и на тридцать два среза, и даже на шестьдесят четыре, – заторопился он, словно боялся, что его прервут. – Это в разы быстрее: меньше облучение, больше обследованных больных. И с разрешением сканирования совсем другим – диагностические качества в разы выше. А такое старье уже никто не выпускает. Они либо с консервации, либо восстановленные.
– Я не разбираюсь и не хочу разбираться в ваших срезах и качествах, – размеренно и даже чуть понизив голос, сказал губернатор. Надо было быть идиотом, чтобы не понять: Михаил Иванович взбешен.
Шевелев идиотом точно не был, а потому потерянно замолчал.
– У вас сколько сейчас томографов в области? – жестко спросил Синегоров.
– Ни одного, – опустил голову руководитель областного минздрава.
– Так чем ж вам односрезовые не нравятся? В ваших райбольницах и им счастливы будут. Обеспечите круглосуточную работу, благо бездельников полно. И не срывайте поставки оборудования в регион. Сегодня нам дали денег, завтра отнимут: желающих много. Вы все поняли?
– Да, конечно, – Шевелев опустил голову.
– Еще что-то хотели добавить?
Вообще-то Виктор Петрович хотел добавить. Про проникшие в тендерный лист условия, по которым вместо экспертных систем ультразвуковой диагностики в область придут простые и тоже давно устаревшие комплекты. И про древние установки диализа, которые не только не устранят очереди нуждающихся, но и будут медленно разрушать здоровье пациентов. Очень многое хотел бы добавить Шевелев. Но промолчал. Тем самым невольно продолжив свою фронду перед всемогущим губернатором.
– Все. Идите и работайте, – закончил беседу с ним Михаил Иванович.
Не получит Шевелев свою порцию плова с бараниной. А если срочно не пересмотрит позицию, то и многого другого может лишиться. Все они – в одной лодке. И если кто-то этого не понимает – пусть ссаживается. Чтобы ненароком не оказаться в омуте.
– И вы тоже идите, – сказал он самому молодому, Скоробогатову. Этот парень отвечал в областном правительстве за работу с населением. Ловкий, учился в Москве, потом – в Лондоне. Но тоже местный.
Проблема с местными. Все они повязаны старыми отношениями. Эта его в школе учила. Тот на рыбалку вместе ходил. В итоге там, где эффективный варяг делал все быстро и четко, местные тонули в пучине взаимозависимостей.
Ну что ж. Век живи – век учись.
Шевелева на следующих выборах – в почетную отставку. Будет личным советником губернатора по вопросам медицины. Насчет Скоробогатова надо подумать. Губернатору не понравилось, что во время нотации Шевелеву лицо молодого парня ничего не выражало. Губернатор не любил ничего не выражающих лиц подчиненных.
– Ну что, Василий Геннадьевич, – оставшись вдвоем, обратился Синегоров к генералу, – что скажешь о прошедшей беседе?