...Не ожидали? Я понимаю. Очень уж для вас это ни с того, ни с сего. Человек благородно все обставил, честно старался, будто для кинозвезды какой, новый галстук надел, брюки отгладил - и нате вам, осечка. К чему столько иронии? А что остается? Надо же как-то разрядить обстановку. Ситуация, согласитесь, несколько неловкая - для вас. Я-то знала, на что иду. А вы? Пришли к женщине с самыми лучшими намерениями, хотели сделать ей приятное и вдруг, вместо благодарности - такой грубый отпор.
Уйти? Как хотите. Я не гоню. Все-таки поздно и дождь. Оставайтесь. Хуже, чем было, уже не будет. И потом вам же охота все-таки понять - в чем дело? Вот и давайте поговорим откровенно, как люди одного пола, без всяких этих галантерейностей. Я сейчас чаю согрею, попьем, поболтаем. Глядишь, и злость ваша остынет.
Остаетесь? Вот и прекрасно.
Так значит, зачем я все это затеяла? Сама не сплю и вам не даю. Уж очень вы меня взбесили. Люди вашего типа относятся к себе необыкновенно любовно. Ваш эталон - респектабельность. Вы ее в себе буквально взращиваете. Налить еще чаю? А хванчкары? Давайте допьем, чего она будет киснуть? Жалко, вино отменное. За ваше процветание! Нет, без ехидства я не могу, уж потерпите. Будьте джентльменом до конца, раз с этого начали.
Все-таки не поняли, что меня, собственно, взбесило? А то, что добиваются положения всегда с помощью чего-то, у кого что есть: способности, трудолюбие, личное обаяние, знакомства или умение их заводить. А вы ловкач. Вы необыкновенно ловко умеете ко всему и ко всем приноровиться. Для чего? Чтобы использовать. Вот и ко мне вы пробовали приноровиться, то есть прощупать слабое место, на что человек клюнет и на этом сыграть. Ан, не вышло. Не хочу быть несправедливой, в деле обхождения вы большой мастер. И такие промашки, как со мной, наверное, редки, а? Ну, ладно, не говорите. Я это и так поняла по вашей реакции. Уж очень долго вы не могли поверить, что я всерьез и насовсем вас отвергаю. Значит, вы к такому не привыкли. Значит, люди принимают все за чистую монету - вашу приветливость, открытость, доброжелательность. Либо стесняются показаться невежливыми, нелюбезными по отношению к такому солидному человеку. Либо так же откровенно, как и вы, думают с вас что-нибудь потом поиметь, так сказать, в обмен. Последние особенно охотно идут вам навстречу, потому что знают, что риска никакого нет, что вы из тех, которые обязательно достигнут. Вы свои люди и сочтетесь. И знаете, за счет кого? За счет тех, первых, которые слишком наивные или слишком вежливые. Ловкачи! И все вам удается, все у вас идет, как по маслу. Вот мне и захотелось подставить вам подножку. Посмотреть, какой у вас будет вид, когда вы растянетесь. Удовольствие? Получила!
Откройте форточку, а то я надымила, как фабричная труба. Но давайте на этом кончим. Уже утро, и дождь прошел. Излился весь. Как я.
Как ближе выйти на проспект? Через двор и направо. Нет, я не с вами, не пугайтесь. Я к соседу напротив. Он встает с петухами и всегда выручает меня куревом. Только вот курит он "Беломор", старый мухоед. Ну, на безрыбье и рак рыба, на бесптичье и Бальмонт соловей, говорили когда-то. Не извиняйтесь. Кому это надо? Желаю вам сразу поймать такси...
Вот так я его высекла. Но в общем-то зря потратила на него всю ночь. Лучше бы спала. Такие все равно не чувствуют боли. У них душа покрыта толстым слоем носорожьего сала. Отряхнулся, поправил галстук, улыбнулся кому полагается - и пошел хлопотать дальше. Статью Инкьетусова вынули из номера и вставили его. Это было идиотизмом. Инкьетусов ставил проблему остро, и именно с него надо было начинать, а не с этого болтуна, который как будто невинно, незаметно снимал остроту, переводил все на частности. После него Инкьетусова придется сильно урезать, иначе его горячность будет выглядеть неоправданной. Я пошла к главному, попробовала с ним объясниться, но хлопотун успел меня опередить и сказал обо мне гадость, я поняла какую. Главный уперся. Пришлось объявить Инкьетусову неприятную новость. Он быстро вскинул на меня глаза и мгновенно отвел. И все-таки я успела углядеть мелькнувшую в них боль. В углу рта ясно обозначилась горькая складка. Я говорила ему еще какие-то слова, хорошо обкатанные формулировки, объясняя, из-за чего его статья временно откладывается, а он смотрел в сторону и молчал. Потом встал, вежливо простился и ушел. Да, этот был совсем из другой породы. Чтобы ранить, их и бить не надо, только чуть тронь. Удачники называют их нытиками и хлюпиками. Потому что они не умеют толкаться. Дело они делают не хуже, а даже лучше, но не понимают, почему при этом надо толкаться и мешать другим. Когда они были маленькими, кто-то внушил им, что все должно совершаться по совести. Они выросли, увидели, что все не так, даже поняли - почему не так, а принять, примириться так и не смогли. А мы все бьемся, объясняем им...
Так мне стало его жалко, что я решила вмешаться. Вызвала того удачника и заявила, что если он сейчас же не пойдет к главному и не водворит на место статью Инкьетусова, то я устрою ему такое, что он на том свете будет вспоминать и содрогаться. Он совершенно спокойно и нагло отказался. Тогда я посоветовала ему подумать, стоит ли рисковать из-за такой малости и вмешивать в это дело его супругу. Ведь она может узнать, где он был в ту ночь, от моего соседа, который курит "Беломор". Он обозвал меня дешевой шантажисткой, но статью все-таки забрал. Удачники умеют точно взвешивать все "за" и "против".
Егору я, конечно, ничего не сказала, но он сам догадался, что все устроила я. Был удивлен, благодарен, даже счастлив. Не столько из-за статьи, сколько из-за того, что победила справедливость.
А теперь пришел - вид надутый, обиженный.
- Что у тебя было с этим хроническим удачником?
- Ничего не было.
- Нет, что-то было, а ты скрываешь.
- Егор, ну, не надо, прошу тебя. Зачем это?
- Прости. Я не из ревности, нет, а потому что... ты такая хорошая, умная, а он... Мне обидно, что ты могла принимать его ухаживания.
- Не могла. Вот как раз и не смогла. Понимаешь?
Обрадовался, как мальчишка. Я иногда спрашиваю себя: люблю ли я его? Оказывается, на этот вопрос очень трудно ответить. Мне очень дороги наши отношения. Когда он приходит, мне хорошо. Звонит и я слышу его голос - у меня проходит теплая волна. И я скучаю, когда он пропадает, более того мне бывает очень горько. Но вот быть с ним постоянно... не знаю, наверное, это трудно. Он такой сложный, такой переменчивый, такой ершистый... и такой милый. Я жду его, всегда жду. Даже одно это ожидание наполняет мою жизнь каким-то особым смыслом, окрашивает ее светлой, радостной краской. И мне будет очень тяжело, когда из нее уйдет это ожидание...
А оно уйдет. И не потому, что я на несколько лет старше его. Всякое в жизни бывает. Не соотношение в годах определяет, могут ли люди быть вместе. Те, которые женятся, почти все находятся в правильном соотношении, а сколько, однако, разводов? Нет, дело не в этом. И даже не в том, что его жена узнает. Ей уже доносили, она посмотрела на меня и легко поверила Егору, что это неправда. Уж очень мы несравнимые. Куда мне до нее! Она истинная женщина. Я всегда завидую таким. Они все успевают: и работать, и дом содержать в порядке, и за собой следить. И как бы они ни устали, они прежде всего сохраняют свою женственность. Не то, что я - устану и на все наплевать. Но жизнь у нас трудная, и женщина всегда нуждается в помощи. Особенно если ей хочется, чтобы все было на высшем уровне, не хуже, чем у других, а желательно - чтобы лучше. Такое понятное желание: ведь дело касается ее семьи, ее детей, ее домашнего очага. А Егор не понимает, зачем ей надо за кем-то гнаться. Ну зачем? Не все ли равно, какой кафель в ванной - белый, желтый или голубой? Сменить занавески на кухне? А эти чем плохи? Лесика возить на теннисный корт? Таскать ребенка на двух троллейбусах? Ради чего? Для физической закалки пусть гоняет во дворе в хоккей. Ты хоть понимаешь, что ты сравниваешь? В теннис играет элита. Понимаю. Но дворовый хоккей - это еще и удовольствие. Надо же ребенку получать удовольствие от своего детства.
Вот так они и воюют. Сначала он поддался, размяк от любви и ее напора, а потом опомнился и стал бунтовать. А она продолжает гнуть свою линию. Не понимает, что он не согнется. Не может. Такие не гнутся. Они просто ломаются. Но не пойдешь же к ней объяснять это!
А ему я объясняю, стараюсь остудить его, когда он уж очень распаляется. "Надо быть терпимее и прощать женщине, если она немного путается", - говорю я. Тут он набрасывается на меня, обвиняет в беспринципности, прекраснодушии и прочих ужасных грехах. Я даю ему выговориться. И он успокаивается, смягчается, берет мои руки и прячет в них лицо. Так он просит прощения... А потом поднимает голову и спрашивает:
- Ты не знаешь, что сталось с тем начальником станции, который приютил у себя умирающего Толстого? Его выгнали со службы, а дальше? Не знаешь? А кто-нибудь в России это знает?
Господи, что же с нами-то будет дальше? Зачем я об этом думаю? Глупое сердце, не бейся, все мы обмануты счастьем...
- Ты не знаешь, что сталось с тем начальником станции, который приютил у себя умирающего Толстого? Его выгнали со службы, а дальше? Не знаешь? А кто-нибудь в России это знает?
Господи, что же с нами-то будет дальше? Зачем я об этом думаю? Глупое сердце, не бейся, все мы обмануты счастьем...
...Нищий лишь просит участья.
Глупое сердце, не бейся!
- Ах, я обожаю Есенина! И вы так прекрасно передаете все нюансы. Пожалуйста, прочитайте что-нибудь еще из "Персидских мотивов".
- Откуда взялась эта нототения?
- Тише! Это вторая жена Косорукова.
- Так ему и надо. А этот, который воет?
- Я тебя прошу!
В Хоросане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог...
- Да, да, там еще живет задумчивая пери. Давайте за нее выпьем, за эту пери. Чтобы она открыла свои двери хорошему человеку.
- Ну, зачем же вы перебили?
- Егор, веди себя прилично!
- А он пусть оставит Есенина в покое. Пусть возьмет эту нототению и пойдет с нею в ванную, ей необходимо поплавать. Могут поплавать вместе. Сейчас я им предложу.
- Егор!
До свиданья, пери, до свиданья.
Пусть не смог я двери...
- Правильно! До свиданья - и пери, и все остальные. А нам, извините, пора домой.
- Я не понимаю...
- Извините его. Егор, перестань паясничать. Не смешно.
- Верочка, ну что ты в самом деле? Как раз очень смешно. Одна его физиономия чего стоит! Валяй, Егор, высказывайся!
- Я петь буду. "Мы будем петь и смеяться, как дети, среди упорной борьбы и труда. Уж мы такими родились на свете..." Все родились на свет, а мы - на свете! "Среди упорной борьбы и труда-а-а..."
- Нет, он сегодня невозможен. Идем-ка на кухню, поможешь мне.
- Сейчас, вот допою... Ну, ладно, иду, иду. А чего ты сердишься?
- Закрой дверь. А теперь слушай. Ты ведешь себя неприлично.
- Потому что мне тут не нравится. Скучно. Давай уйдем, а?
- Ты что, дурачишься или в самом деле так наклюкался? Тебя никогда не поймешь.
- Я домой хочу.
- Да ты же дома. Не в гостях, а у себя дома.
- А все эти кто?
- Твои гости, которые пришли к тебе на день рождения.
- Вот нахалы! Да кто их сюда звал?
- Я так старалась, чтобы все было красиво, столько труда вложила! А тебе обязательно нужно все испортить. Ну, прошу тебя...
- Слушай, а ты отпусти меня, а? Ну, не могу я больше на них глядеть. Особенно на эту нототению и того, который воет.
- Чем они тебе не нравятся?
- Не знаю.
- Как раз очень нужные тебе люди. Мы же договорились...
- Вера, я гулять хочу. Ну пойдем вместе, а? А они пусть себе остаются. Им будет хорошо, все у них тут есть - выпивка, харчи, музыка, подсобные помещения. Ты все для них сделала. А теперь пойдем.
- Ты хоть что-нибудь соображаешь? Они же пришли на твой день рождения!
- Да они уже про это забыли! Я, например, всегда забываю, с чего начал. Они только рады будут, если мы уйдем, вот увидишь.
Но жена наотрез отказалась идти гулять и меня не пустила. Дала мне бутылку минеральной воды, велела выпить, а сама вернулась к гостям. Я выпил воду, и мне опять стало скучно. Я пошел поглядеть, что они там делают. А они там танцевали. Парочками! Это ж надо! Устроили зрелище: сытые самцы и самки приступили к спариванию. Вы бы видели эти рожи! Высоцкий надрывается, умоляет: "Н-ну, помедленнее, кони, н-ну, помедленнее..." А они закусили удила, лихачи паркетные! Оползнев, конечно, свою бегемотку подсунул Майсуряну, а сам подхватил мою жену. Это мне не понравилось. Но это я бы еще стерпел, ладно. Но тут выплывает нототения в объятиях того завывалы, оба красные, распаренные, из глаз истома капает прямо на паркет. А полы-то мы только недавно отциклевали, деньги за это заплатили, потом лак купили, и я ползал по полу в противогазе и самолично мазал его три раза согласно инструкции. Чуть не отравился. А они, ничуть не считаясь с моими трудами, скачут тут, как лошади. Представляете? В одной нототении килограммов восемьдесят и в нем примерно столько же. Это же полтора центнера выходит, не меньше! И никакого дела им нет, что под ними не мостовая, а паркет. Вот это меня и доконало.
Я пошел в ванную, пустил воду на всю мощь, подтянул душевой шланг к двери и, когда эта парочка оказалась напротив, направил холодную струю прямо на них. Чтобы, значит, немного их охладить, чтобы они помедленнее. "Я коней н-напою, я куплет д-допою..." Вы бы слышали, доктор, как они визжали! Все разом! Я-то хотел только эту парочку, а они там все перепутались, и я нечаянно всех обрызгал. И жену свою. Ее, беднягу, больше всех. Она выскочила, стала рвать у меня из рук шланг, потянула на себя, и струя ледяной воды пронзила ей сердце. Я крикнул восторженно, что она у меня, как Александр Матросов. Но меня не поняли, скрутили... В общем, скандал получился.
- Опять вы все придумали. Все было не так.
- Да? А как же?
- А вы постарайтесь сами вспомнить.
- А зачем? Не все ли равно, как это было? А может, вообще ничего не было?
Нет, что-то было. Что-то он натворил. Только вот что?
Кажется, все началось с зеленого горошка. Ах, ну да! Жена готовила для гостей салат и вдруг обнаружила, что в доме нет ни одной банки зеленого горошка. Она пришла в ужас, потому что в то время он почему-то пропал и его можно было купить только по случаю. И вот я пошел искать зеленый горошек. Мне было сказано, чтобы без него я не возвращался. Я шел по улицам, заглядывая во все магазины и ларьки, примыкал ко всякого рода скоплениям людей, похожим на очередь, но банок с горошком нигде не было видно. Тогда я тоже пришел в ужас.
Что же теперь будет? - думал я. - Сейчас придут гости, узнают, что салат без зеленого горошка, и - уйдут! И заберут свои подарки. Я в свой день рождения останусь без подарков. Выходит что же? Жена зря ухлопала столько сил, чтобы наготовить кучу всяких блюд на такую ораву! Теща пирогов напекла шестьдесят пять штук. Я два потихоньку съел, значит, осталось шестьдесят три. Шестьдесят три на пятнадцать - будет по четыре и две десятых пирога на каждую пасть. Не передрались бы только из-за этих двух десятых. Вот - тоже проблема. И еще этот зеленый горошек...
Плутал я так по городу часа два и, наконец, гляжу - очередь, настоящая, длинная и вся изогнутая, как пожарный шланг. Я еще не узнал - за чем это, но сердце подсказало: он, горошек! Я обрадовался, встал в хвост, спрашиваю: по сколько банок дают? По пять, отвечают. Это хорошо, думаю. Двух хватит на сегодняшний банкет, одну пусть жена отложит, а две я заначу. У кого-нибудь спрячу, кто человек надежный, и в другой раз, когда вот так меня пошлют, я спокойненько, без всякой нервотрепки, схожу и принесу. Стою я так, размышляю, знакомлюсь с окружающими, чтобы потом, если кто крикнет "этот, в пятнистой шапке, не стоял", подтвердили бы, что этот стоял. Все-таки заставила меня таскать эту дурацкую шапку. Идешь - а навстречу тебе еще десяток дураков в таких же пятнистых шапках. Все равно я найду свою старую, а эту Лесику отдам. Он отличник и стал нравиться девочкам. А в этой шапке он вообще будет неотразим и все поголовно в него втрескаются. Вот тогда он какую захочет, ту и выберет себе в невесты. И теща успокоится. А то она все переживает, что Лесик слишком тихий, весь в деда Борю пошел, в ее мужа значит, и обязательно его подцепит какая-нибудь стерва и будет тиранить. Я говорю: почему стерва? Может, просто женщина, похожая на вас? Она в ответ начинает почему-то злиться и доказывать, что за нею Борис Захарыч прожил, как за каменной стеной, никакой заботы ни о чем не знал. Придет домой с работы на все готовое, попил, поел и принимайся за свои дела. За мужские. Сиди, ковыряйся со своим инструментом во всяких штуках. И насчет заказчиков он тоже не хлопотал. Она всегда обеспечивала его заработком. Он по глупости своей ткнулся было учиться, да вовремя опомнился, бросил. А то пришлось бы таскаться с авоськой по очередям, как таскаются все инженеры, пока их жены отсиживают свои часы на работе. Дома кавардак полный, а они сидят, потому что на одну мужнину зарплату не проживешь. А у тещи в доме всегда порядок, чисто, прибрано, дети под присмотром и хозяин ухоженный, опрятный.
Да, повезло моему тестю, ничего не скажешь. А жене моей не повезло, потому что ее муж ходит по городу с авоськой в кармане и ищет зеленый горошек. А она сидит дома и волнуется: купит или не купит? Жалко ее. Пойти, что ли, позвонить по телефону, успокоить? С другой стороны, покидать очередь опасно. Мало ли что! Вон она вдруг дрогнула, зигзаги шланга сдвинулись. Что такое? От передних донеслось: осталось всего три ящика! От задних немедленно отделилась делегация с наказом - потребовать, чтобы давали только по две банки. Передние возмутились. От задних набежали еще активисты. Началось сражение. Я стою посередине, колеблюсь, не знаю, к кому примкнуть. Если мне достанется пять, то это лучше, чем две. Если же ни одной не достанется, то это уже будет обвал. От наших тихо отделилась одна гражданка в элегантной синтетической шубке. Я ее сразу приметил и перебросился парой фраз, но она скоро посинела от холода в своей синтетике и утратила привлекательность. Сейчас она подсчитала глазами, сколько человек осталось перед нею, вернулась, поделила их на банки, но ничего определенного не сказала. Неизвестность томила, оставалось одно: выжидать, чья возьмет. Передние ропщут, не уступают, задние напирают, их ораторское искусство растет на глазах. Очередь тем временем продвигается вперед, банок становится все меньше. Над нашими тоже нависает угроза. Наконец, мы дрогнули и примкнули к задним. Выбрали объект, который явно не мог устоять перед напором, и с него начали отпускать по две банки. Порядок был водворен, все успокоились и стали покорно ждать своей участи. Справедливость восторжествовала, все снова стали добрыми и дружелюбными. Наконец, я получил свои две банки, а когда уходил, услышал крик: "Отпускайте по одной!" Но это меня уже не касалось. Я спешил домой, к жене, которая готовила салат для гостей.