«..Возникает другой вопрос: почему он (Павлов) позволил себе такую беспечность? Неужто он считал себя «о двух головах» и совершенно не боялся сталинского гнева, когда вся страна трепетала от страха?..»
«Беспечность» и «разгильдяйство» — всего лишь удобное прикрытие на случай провала, за них трудно привлечь к суду, самое большее — по статьям «халатность» и «невыполнение должностных обязанностей». В случае с Павловым именно на «халатность» и поменяли по указанию Сталина предварительную статью обвинения — «Предательство». И этой статьи вполне хватило, чтобы поставить генерала к стенке.
«..И еще одна проблема. В руководстве секретными мероприятиями по приведению войск в боевую готовность должна была быть задействована уйма военного и бюрократического народа, в т. ч. множество людей, которые владели «всем вопросом», а не отдельными аспектами. Так почему хотя бы за 55 лет после смерти Сталина никто из них не проговорился, и реальность приходится реконструировать?..»
При проведении мероприятий по приведению войск в определенную степень боевой готовности каждая структура, что в армии, что «на гражданке», знает только то, что ей предписано и положено, и выполняет именно это. Такой порядок вещей много раз описывался в мемуарной литературе о последних предвоенных днях. Надо только, читая подобные мемуары, обратить на это внимание. Например, то же «доукомплектование» частей западных округов личным составом (а это самое важное в приведении в повышенную и полную боевую готовность) в мае-июне 1941 года проходило под видом учебных сборов и учений с приписанными резервистами. Рутина ежегодная… Другое дело, что призыв резервистов происходит обычно от силы на месяц. Но ведь можно и задержать призванных на недельку-другую, можно немного отложить и увольнение отслуживших срочников… Что на самом деле и делалось.
Рассказывают «байку» о том, что как-то раз в 1980 годах такими «сборами» даже решили одну внешнеполитическую проблему. Якобы году в 1982, в мае, президент США Р. Рейган не захотел принять нашего министра иностранных дел А.А. Громыко. Тогда в СССР объявили о проведении учений в центральных (не приграничных) округах, с привлечением «приписников», а недалеко от побережья США «невзначай» всплыли пара АПЛ. После этих «невинных телодвижений» Советского Союза президент США тут же пригласил к себе министра иностранных дел СССР, и проблема с США исчезла «сама собой». Эта байка может послужить иллюстрацией к вопросу о «боевых готовностях» и о том, что значит в мировой политике объявление в армии такой крупной страны, как СССР, Директивы (приказа) о приведении нескольких округов в состояние хотя бы «повышенной боевой готовности».
Тех, кто «владел всем вопросом», на деле было не так уж много: сам Сталин, два-три человека в Политбюро, курирующие армию (тот же Молотов как МинИнДел мог и не посвящаться во все детали), да некоторые военные — Жуков и Тимошенко. Опять же командующие округов и их заместители все знали и понимали. Но после смерти Сталина эти же люди, начавшие смену сталинского курса в политике и экономике, оболгавшие Сталина, заявившие, что Сталин войну «проспал», уже никак не могли говорить правду о том, что было на самом деле, иначе их самих можно было бы привлечь к суду.
Но вот чины рангом пониже и со звездами числом поменьше, те же генералы и рядовые офицеры, что совесть не теряли, в своих воспоминаниях писали, как все-таки проходили последние мирные дни на границе. Писали все эти годы. Правда, надо еще умудриться найти у них эти факты в толще словоблудия типа: «слава КПСС». А чтобы искать, надо хотя бы было задаться вопросом: а не врет ли официоз и когда же приводили войска в «Боевую готовность» на самом деле — в ночь на 22 июня, как Г.К. Жуков утверждает, или как-то по-другому было? Да и, похоже, что и ума у официальных «историков» и им подобным не хватало просто почитать внимательно ту самую Директиву № 1 от 21 июня 1941 года (или не хотели — боялись разочароваться?). Надо было, чтобы пришли «Мухины-Мартиросяны», чтобы тема 22 июня снова стала переосмысливаться с этой точки зрения, и сделали анализ самой «Директивы № 1» от 21 июня 1941 года.
А ведь сам текст этой директивы, да сложенный с массой «мемуарных» деталей про тот же облет границы на У-2, и даже внимательное прочтение Жуковских «воспоминаний» подтверждают, что как раз Сталин как глава государства и сделал все возможное для подготовки страны и армии к отражению агрессии. Сталин дал команду на повышение боевой готовности частей западных округов. А вот наши генералы (как всегда) — про…рали. Это о них, скорее всего, Сталин и сказал эти крылатые слова в первые дни войны, что теперь на него же и проецируют.
Проще и убедительнее про дурдом последних дней перед 22 июня и «неразбериху» первых дней войны сказал адмирал Кузнецов (который якобы «самовольно» поднимал флот по тревоге): «Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И.В. Сталин представлял боевую готовность наших вооруженных сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах».
Лучше не скажешь и не объяснишь причины катастроф первых дней на некоторых участках некоторых округов. В которых устроили «демобилизацию» всеобщую некоторые отдельные командиры и начальники.
Которые по «сигналу боевой тревоги» (а «Директива № 1» по сути и есть этот самый «СИГНАЛ»!) обязаны были в считанные минуты и часы поднять свои войска, приводимые в боевую готовность заранее, до 22 июня, и двинуть их навстречу врагу!
«Говорят», Сталин «впал в прострацию»! То, что он испытал, называется по-русски несколько иначе — охренел! От того, что произошло в западных округах. Как замечательно заметили те же Мартиросян и Мухин, некоторые генералы если и не открыто предали Родину, как Д.Г. Павлов, то заняли выжидательную позицию — куда кривая вывезет. Но на их голову Сталин просто заставил их стать героями, заставил воевать. Благодаря его «тирании» не все наши генералы стали власовыми и в учебники истории вошли как спасители России и всего мира от «коричневой чумы», а не как генералы февраля 1917 года, с сомнительной славой людей, заставивших «императора всея Руси», своего Верховного главнокомандующего, отречься от престола и предать свою Родину «на растерзание вандалов».
Можно сказать, что Сталин свое первое сражение в Великой Отечественной войне выиграл уже 22 июня 1941 года, и это было сражение на идеологическо-информационном фронте. В своем меморандуме и ноте Гитлер заявлял, что он спасает западную цивилизацию, западные демократические ценности от «большевистской угрозы», от СССР, который концентрирует свои войска на западной границе для нападения на Европу, постоянно обстреливает и всячески провоцирует Германию и вообще планирует первым напасть на Германию. Возможно, Гитлер тогда получил от стран Запада не только заверения в безнаказанности войны против СССР, но и некие намеки о совместной войне против СССР (от этих англичан всего можно ожидать — все что хочешь и кому угодно наобещают). Победить Англию, «блокировать» ее на «острове» и тем более пытаться высадиться через Ла-Манш Гитлер никогда не смог бы.
И он это знал. Он открыто говорил о том, что можно, конечно, захватить Лондон, но тогда все английские колонии отойдут к США, и именно США станут гегемоном — бесплатно, «на халяву». А пока он будет воевать на Британском острове, в спину всегда можно ждать удара как от США, так и от России. Но если ударить сначала по России и уничтожить ее в стремительной войне, то потом можно будет и с Англией «договариваться», и США останутся ни с чем. Победить Англию, не победив Россию, невозможно. Но война с Россией требовала тщательной информационной подготовки и обработки западного «общественного мнения».
Кстати, выиграть информационную войну против СССР, даже напав первым, Гитлер вполне мог, в том числе и с помощью «Директивы № 1» от 21 июня 1941 года. Получив на руки текст Директивы в захваченных советских военных штабах, Гитлер всегда мог бы обвинить Сталина в агрессивных намерениях на основании текста этой Директивы № 1. Ведь даже согласно фразе «быть в полной боевой готовности», стоящей в преамбуле приказа, всегда можно заявить, что СССР «заранее готовился» к войне и нападению на Германию, приведя свои приграничные войска заранее в «полную боевую готовность», что и «подтверждает» данная фраза. Однако даже если текст данной «Директивы № 1» к немцам и попал, то некоторая расплывчатость текста не позволила использовать его в обвинениях СССР в «подготовке нападения» на Германию. По крайней мере, Геббельс не использовал данную Директиву в своих агитках.
Хотя в своем «Меморандуме», опубликованном в Европе после нападения на СССР 22 июня, Гитлер и пытался, ссылаясь на реальные мероприятия, проводимые СССР по приведению армии в полную боевую готовность, доказать европейской и мировой общественности свою невиновность. Пытался доказать, что наносит удар по России, «защищаясь» от «агрессивных планов Сталина». В «Меморандуме» он указывал на концентрацию советских войск на границе, на фактическое несоблюдение Сталиным «Пакта о ненападении» и «Договора о дружбе и границах». И этот «Меморандум» в СССР тоже не любили публиковать — иначе пришлось бы отвечать на неудобный вопрос: а что это за «концентрация» советских войск, о которой говорит Гитлер? Если Сталин «не позволил» привести войска в боевую готовность, с чего бы им «концентрироваться» на границе? Опять — сами по себе? По «личной инициативе» своих командиров?
В.М. Молотов в середине 1970 годов говорил о начале войны так:
«Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали. Мы знали, что придется отступать, и нам нужно иметь как можно больше территории… Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных. (Главный маршал авиации А.Е. Голованов говорил мне, что после разгрома немцев под Москвой Сталин сказал: «Дай бог нам эту войну закончить в 1946 году». — Ф.Чуев, «140 бесед с Молотовым»)… Да к часу нападения никто не мог быть готовым, даже Господь Бог! Мы ждали нападения, и у нас была главная цель: не дать повода Гитлеру для нападения. Он бы сказал: «Вот уже советские войска собираются на границе, они меня вынуждают действовать»».
О «Воспоминаниях» Жукова Молотов высказался очень резко:
«У Жукова в книге много спорных положений. И неверные есть. Он говорит, как перед началам войны докладывает Сталину, — я тоже присутствую, — что немцы проводят маневры, создают опасность войны, и будто я задаю ему вопрос: «А что, вы считаете, что нам придется воевать с немцами?» Такое бессовестное дело. Все понимают, только я не понимаю ничего, — Молотов даже стал заикаться от волнения. — Пишет, что Сталин был уверен, что ему удастся предотвратить войну. Но если обвинять во всем одного Сталина, тогда он один построил социализм, один выиграл войну. И Ленин не один руководил, и Сталин не один был в Политбюро. Каждый несет ответственность. Конечно, положение у Сталина тогда было не из легких.
Что не знали, неправда. Ведь Кирпонос (командующий КОВО) и Кузнецов (командующий ПрибОВО) привели войска в готовность, а Павлов — нет… Военные, как всегда, оказались шляпы. Ну, конечно, мы тогда были очень слабы по сравнению с немцами. Конечно, надо было подтягивать лучше. Но на этом деле лучшие военные у нас были. Жуков считается неплохим военным, он у нас был в Генштабе, Тимошенко тоже неплохой военный, он был наркомом обороны…»
Об идеологии «не поддаваться на провокации», о том, насколько трудно было балансировать между необходимостью проведения мероприятий по усилению боевой готовности частей приграничных округов и реальной возможности быть обвиненным в подготовке «агрессии» против Германии, Молотов говорил следующее:
«..Этот шаг (сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года) направлен, продиктован и оправдан тем, чтобы не дать немцам никакого повода для оправдания их нападения. Если бы мы шелохнули свои войска, Гитлер бы прямо сказал: «А вот видите, они уже там-то, войска двинули! Вот вам фотографии, вот вам действия!» Говорят, что не хватало войск на такой-то границе, но стоило нам начать приближение войск к границе — дали повод! А в это время готовились максимально». «…Сообщение ТАСС нужно было как последнее средство. Если бы мы на лето оттянули войну, с осени было бы очень трудно ее начать. До сих пор удавалось дипломатически оттянуть войну, а когда это не удастся, никто не мог заранее сказать. А промолчать — значит вызвать нападение. И получилось, что 22 июня Гитлер перед всем миром стал агрессором. А у нас оказались союзники». «..Надо было пробовать! Конечно, в таких случаях, с такими звероподобными людьми можно увидеть и надувательство, и не все удастся, но никаких уступок не было по существу, а пробовать вполне законно…»
Также интересное объяснение ситуации с требованием «не поддаваться на провокации» дает в своих исследованиях Н. Стариков. Он объясняет, почему никто из правительства, включая самого Сталина, не выступил утром 22 июня с обращением к народу (выступил Молотов и только в 12.00). Почему нарком иностранных дел Молотов уклонялся от встречи с немецким послом раним утром 22 июня, когда нападение уже произошло, почему вообще слова «не поддаваться на провокации» были такими важными в то утро и какой они несли в себе смысл.
А связано это, прежде всего, с письмом Гитлера Сталину, доставленным в Москву 15 мая 1941 года личным самолетом Гитлера. За которое командование ПВО страны получило жестокое наказание от главы правительства СССР, «тирана» Сталина в виде «выговоров». Этим письмом Гитлер пытался дезинформировать Сталина в вопросе подготовки нападения, усыпить бдительность. Он писал Сталину, что в случае если отдельные его генералы, имеющие родственников в Англии и симпатизирующие Англии, попытаются устроить провокации в виде нападения на СССР, то Гитлер и просит считать эти нападения «отдельных генералов» именно провокацией, а не войной. Он просил не открывать ответный огонь, а связаться с Гитлером по известному Сталину каналу связи — мол, сам Гитлер с этими нерадивыми генералами и разберется. При этом вермахт получал бы некоторую фору при нападении: пока Сталин поймет, что на границе происходят не «провокации», а началась настоящая война, вермахт успеет получить и закрепить некое тактическое преимущество.
И действительно, в последней Директиве мирного времени, «Директиве № 1 от 21.06.41 г.» упор сделан именно на требовании «не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». По воспоминаниям Жукова, уже после того, как началась война, и Тимошенко и Жуков ранним утром 22 июня в 4–30 утра в Кремле «доложили обстановку, И.В. Сталин недоумевающее сказал:
— Не провокация ли это немецких генералов?
— Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация… — ответил С.К Тимошенко.
— Если нужно организовать провокацию, — сказал И.В. Сталин, — то немецкие генералы бомбят и свои города… И подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом. Надо срочно позвонить в германское посольство, — обратился он к В.М. Молотову…»
Молотов отправился в немецкое посольство.
«Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М. Молотов: — Германское правительство объявило нам войну.
Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза. Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшегося противника и задержать их дальнейшее продвижение.
— Не задержать, а уничтожить, — уточнил С.К Тимошенко.
— Давайте директиву, — сказал И.В. Сталин, — но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу…
В 7 часов 15 минут 22 июня директива № 2 наркома обороны была передана в округа…»
Только после 7 часов утра, когда уже несколько часов шли бои на границе, пошла в западные округа «Директива № 2» от 22 июня, в которой приказывалось:
«1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.
Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск.
Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км.
Разбомбить Кенигсберг и Мемель.
На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать.
ТИМОШЕНКО, МАЛЕНКОВ, ЖУКОВ».ЦАМО РФ. Ф. 132а. On. 2642. Д. 41- Лл. 1,2. Машинопись, незаверенная копия….»
(Приводится по сборнику документов под редакцией А. Яковлева, А. Сахарова. М., 1998 г. «Россия. XX век. Документы. 1941 в 2-х книгах. Книга вторая»)
То есть вермахт действительно получил несколько часов форы — с 3–30 утра чуть не до 8.00, когда приказ «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их…» поступил в войска на границе, и те должны были начать активные боевые действия.