— Ага.
Дверь форда сухо хлопнула. Щерба остался один. Длинно, безыскусно выругался и нажал на газ, сокращая расстояние до идущей впереди машины.
Ведьма косилась на него насмешливыми черными бусинами. Несмотря на горбатый нос, крохотная старушка в широкополой шляпке чем-то смахивала на Кирку. Та тоже имела обыкновение хитро поглядывать исподтишка и молчать. Наверно, бывшая жена заметила свое сходство с этой пожилой дамой на метле, вот и подарила ее, когда последний раз приезжала в Москву.
Оранжевая «Ауди» остановилась. Из нее выскочила высокая девица. Накинула рыжую дубленку и помахала Родиону рукой. Потом забежала за бампер свой машины, присела. С минуту фары «Форда» освещали только лохматый затылок. С запозданием Щерба сообразил, что девушка вышла, чтобы справить малую нужду.
Ничуть не стесняясь, незнакомка выпрямилась, поправила одежду и подошла к Родиону.
— Привет! Прости за непотребство!
Голос у девицы был низким, точно гудение паровой турбины, и, как ни странно, приятным. Толстые, словно у Петрушки, губы, судя по складочкам в уголках рта, часто растягивались в улыбке. Маленькие глазки, широкий нос, короткие светлые волосы — ее сложно было назвать красавицей, но Родион хорошо знал такой тип женщин. Они обладали способностью заполнять все вокруг теплом, на которое, словно комарье в залитую светом комнату, слетались толпы мужиков.
— Ничего. Всегда пожалуйста.
— Заглянешь ко мне? Обещаю полстакана кофе и бутерброд с ветчиной, — Сказала и пошла. Даже не оглянулась проверить, идет ли Щерба следом.
— А как же машина?
— Пять минут ничего не изменят! — Она уже садилась в «Ауди».
В дорогом салоне, обитом коричневой кожей, уютно пахло кофе и тревожно — духами. Их острый аромат заставлял думать о галлюциногенных грибах. Под лобовым стеклом валялся включенный Айпад. Девушка-Петрушка коротала время в пробке, читая Чака Паланика.
— Что ты там видел? — она протянула Родиону металлическую крышку от термоса с остывшим кофе и бутерброд с тонким куском бледно-розовой ветчины.
— Наверху? — Щерба не удержался и засунул его целиком в рот. Отхлебнул кофе, слегка поморщился — напиток оказался несладким.
— Да, я наблюдала за тобой. Такое выражение лица у мужчины бывает, когда у него угнали автомобиль или увели жену.
— Или обломали с поздним ужином.
Он постарался уложиться в минимум слов. Ему казалось, так его рассказ вызовет меньше вопросов. Но Щерба ошибался.
— Подожди, какая Ярославка? Какая Ленинградка? Мы же на М4! Под Ростовым. Конечно, там поля кругом.
— Под Ростовым, значит?
— Ну да!
— И часто там такие пробки?
Хозяйка «Ауди» сложила толстые губы дудочкой и по-детски шмыгнула носом.
— Может, дорогу ремонтируют?
— Издеваешься?
— Черт, что же это тогда за место? Чистилище? Ад?
— Никогда не думал, что на том свете так хочется жрать!
— Извини, бутербродов больше нет.
— Ничего.
Он допил остатки кофе и поставил крышу рядом с Айпадом.
— А зачем ты ехала в Ростов?
От этого вопроса женщина разом погасла и стала отчаянно некрасивой.
— Чтобы опознать тело. Тело мужа…
— Ты серьезно?
— Да. Он пропал полтора месяца назад. Уехал в командировку и с концами. А вчера вот из милиции позвонили…
Владелица машины всхлипнула и погрузилась в воспоминания.
Их браку не так давно исполнилось четыре года. За это время мужчина успел вырасти из рядового менеджера в директора по развитию крупного чайного ходинга, женщина — поправиться на восемь килограмм и сделать три аборта.
— Некоторые люди живут, как кошка с собакой, мы жили — точно чага с березой. Чагой, конечно, был Вадик. Знаешь, он незаметно так превратил меня в свою гувернантку, секретаршу, личного помощника и дежурную жилетку. Станет ему плохо — будь добра, Лера, подставь плечо для мудовых рыданий. Приспичило осилить пару книжек по работе — прочитай, дорогая, и сделай выжимку на три страницы. Нужно подготовить доклад для дирекции — кто пишет текст? Без вариантов! Мне-то дуре казалось, это любовь! А это был всего лишь уродливый симбиоз, — Лера поморщилась. — Любовь означает симметрию. Правильно? В симбиозе же всегда один паразит, а другой хозяин.
Момент истины случился внезапно, как случается отравление ядовитыми грибами. Супруги отправились на пару дней в загородный пансионат, и женщина вдруг обнаружила, что не взяла противозачаточные таблетки. Их нужно было пить в одно и то же время каждый день.
— Он знал! Я все объяснила, просила Вадика не… ну в общем понимаешь. Только ему было плевать. Что значили мои уговоры рядом с его «хочу»? Короче, забеременела я. Пришлось аборт делать. Меня предупреждали, что не стоит, не девочка уже, но Вадик не хотел даже слышать про ребенка. А теперь вот не знаю, смогу ли еще когда-нибудь родить…
О разводе она заговорила перед отъездом мужа по делам в Краснодар. Супруг, интуитивно понимая, что теряет буксир, тянувший его вверх по карьерной лестнице, поднял крик. Потом коротко двинул жену кулаком в живот, собрал вещи и ушел. Через неделю женщине позвонила незнакомая девица.
— Начала орать в трубку, что я прячу Вадика. Представляешь, все это время у него была любовница! Он говорил мне: «Еду на две недели», сам же возвращался через несколько дней и жил у нее. А тут вдруг раз, и не вернулся, — Лера усмехнулась с внезапно проснувшимся злорадством. — Ни к ней, ни ко мне, ни на работу. Вчера меня пригласили на опознание. Говорят, ншли тело. В кювете на подъездах к Ростову. Череп проломлен. Наверное, из-за машины — она пропала. Я обещала к утру быть в морге…
— Может, это не он?
— Может. Все может быть. Ладно, пора двигаться.
— Подожди, — Родион уже открыл дверь, но одна странная, граничащая с бредом, мысль заставила его задержаться. — А раньше, еще до пробки, ты не хотела ехать вечно? Ну, чтобы дорога никогда не заканчивалась? И тебе не нужно было присутствовать на опознании?
Женщина прищурилась, словно в лицо ей подул сухой ветер, и едва слышно ответила.
— Хотела. Хотела ехать по кругу. Сквозь ночь.
* * *Два раза — случайность, три — закономерность.
Три человека в одно и то же время мечтали никогда не добраться до пункта назначения. Они не могли себе позволить отказаться от поездки, поэтому спрятались в детское желание находиться в дороге как можно дольше. Неужели, это могло стать причиной транспортного апокалипсиса? У Щербы от волнения взмокли ладони. Невероятно! Слишком смахивает на дурацкий сон!
Водительская дверь резко распахнулась, и в салон машины ворвался грохот брани.
— Совсем охренела, стерва! — хрипло орал незнакомый мужик. — Встала в раскоряку — нормальным людям не проехать! Курица! Натрахала себе тачку, а водить не научилась!
Щерба выскочил из машины, обогнул капот и подлетел к скандалисту. Тот оказался одного с ним роста, но куда шире в плечах. Мутные, словно залитые парафином, глаза, растрепанные усы и синеватая щетина на щеках. От мужика пахло немытым телом и машинным маслом. «Дальнобойщик», — успел подумать Родион, прежде чем схватил его за грудки и прижал к машине.
— Быстро соображай. Вечером, до того как попал в эту пробку, ты хотел, чтобы дорога не кончалась? Ну?
Контраст между тоном и смыслом сказанного заставил мужика оторопеть. Он, точно престарелый Пентиум, медленно переваривал вопрос, пытаясь понять, что от него хочет этот сопляк-студентик? Наконец, стряхнул с себя его руки, промычал что-то нечленораздельное и пошел прочь.
На Родиона же накатила пьяная муть. Он побрел вдоль пробки, проваливаясь в серый творог из грязи и снега. Подходил к чужим машинам, стучал в окна, и задавал одни и те же вопросы: «Какой это город? Куда вы направлялись? А вам хотелось никогда туда не приезжать? Ну, вспомните же! Это важно!»
Одни его посылали, другие таращили глаза и растерянно кивали. Да, действительно, было. А откуда…
Не важно.
А что тогда важно? Щерба умножал два на два, и результат ему хронически не нравился. В автомобильной гусенице стояли люди из разных городов: Москвы, Питера, Самары, Смоленска, Костромы… Все угодившие в ловушку попали сюда не случайно — они сами этого хотели. Посылали запросы мирозданию, уверенные, что реакции не будет. А вот, пожалуйста — получите под расписку. Мечтали спрятаться от того, что ждет впереди — стойте теперь в заснеженной кишке, зажатой с двух сторон скользкими откосами. Можно, конечно, бросить машину и пойти пешком. Но дураков нет. По каким потом штрафстоянкам адского ГАИ ее искать? Поэтому все пленники дорожного капкана будут сидеть за рулем до последнего. Пока останется бензин. Пока не заглохнет двигатель. Пока не онемеют от холода руки и ноги.
Щерба поискал взглядом свой потертый «Форд». Почувствовал прилив тепла, как при виде родительского дома. Автомобиль стоял неподалеку, преградив путь «Мерседесу» владельца полиграфического комбината и всей остальной колонне. Родион побрел к своей машине, но на полпути остановился. Запрокинул голову и посмотрел в глухую черноту зимнего неба.
— Але! Дальше-то что? — заорал он. — На хрена тебе это надо?
— Не ответит! — печально сообщил кто-то сверху.
Родион резко оглянулся. За ним стояла фура. С высоты ее кабины на Щербу смотрел тот самый мужик, что скандалил возле «Ауди». Кажется, он уже не переживал по поводу вынужденной остановки. Просто сидел и задумчиво курил в открытое окно.
— Спит он давно, чтобы с нами разговаривать, — дальнобойщик затянулся. — А ведь я, и, правда, домой не хотел. Это ты точно угадал. У меня сын… того, больной. ДЦП, вот. Жена только вокруг него и вьется. Ни о чем другом думать не может.
— И сколько ему лет? — машинально спросил Родион.
— Пять почти. Я специально стал браться за дальние рейсы. Чтобы денег получать побольше, а дома бывать поменьше, — мужик швырнул окурок на дорогу и добавил с нажимом. — В наказание это нам. За малодушие. Будем стоять пока не сдохнем!
«Почти пять лет, — повторил про себя Щерба. — Пять лет ему не хочется возвращаться домой. Но в пробку он угодил именно сейчас. Почему? Потому что вместе с ним того же захотели еще тысячи людей? Звезды неудачно стали? Или никакой закономерности нет? Может, он, Родион, все придумал. Притянул за уши. Люди постоянно хотят от чего-то спрятаться. Спроси их в каждый отдельный момент жизни, и они обязательно вспомнят, как боялись неприятной встречи и лелеяли надежду ее избежать».
— От чешет! — снова подал голос дальнобойщик, — Девчонка что ли?
Щерба увидел ее чуть позже своего собеседника. Она неслась против потока машин. Угловатые движения, ножки-палочки в массивных кроссовках, вязаная шапка с двумя кисточками, взлетавшими при каждом прыжке — девчонка еще не вышла из возраста гадкого утенка. Или только-только в него вошла. Родион разглядел зареванное личико, исполосованное подтеками туши, и побелевшие губы. Напугал кто-то? Обидел? Когда бегунья оказалась в паре шагов, он вскинул руку и поймал ее за талию.
— Пустите! — пискнула она.
— Тихо, тихо! Что случилось? От кого бежишь?
— Вам то что? Мне надо!
— Эй, я же помочь хочу! — ему пришлось покрепче ухватить ее за короткую дутую куртку, — Тебя как зовут?
— Васька, — она испуганно посмотрела в лицо Родиона, сложила рот чемоданчиком и заревела.
— Как-как?
— Васкааааа! Василиса!
— Вот что, Василиса, пойдем в машину. Успокоишься, согреешься…
— Нет! — девчонка попыталась вырваться. — Не пойду!
— Боишься что ли?
— Я не маленькая! Знаю, для чего в машину зовут!
Из-за индейской раскраски, оставленной раскисшей тушью, разглядеть ее лицо было невозможно. Чистым остался только круглый подбородок с ямочкой. Подбородку очень шло имя Васька.
— Хорошо, пойдем не ко мне, а к моей подруге. Ага? Ты у нее согреешься, а потом дальше побежишь.
Проходя мимо «Мерседеса», Щерба попросил Николая снова сесть за руль «Форда». Не молодая, но все еще миловидная жена бизнесмена с легким осуждением уставилась на Родиона и его спутницу. Однако возражать не стала.
У Леры в машине на полную мощность орала музыка. Салон «Ауди» вздрагивал под рваный ритм джаза. Саксофон плел сложное соло, от которого Родиону снова захотелось есть. Не смотря на рев колонок, женщина клевала носом. Появление Щербы она встретила с облегчением — хоть какой-то шанс не уснуть.
— Ну, так что с тобой стряслось? — спросил Родион, наблюдая, как Василиса на заднем сиденье вытирает лицо влажной салфеткой, выданной Лерой. Сам Щерба, чтобы не нервировать девчонку, сел вперед.
— Сбежала.
— От кого?
— От друзей. Ну, то есть, друзей моего парня.
— У тебя есть парень? — Лера с сомнением разглядывала детское лицо. На вид девочке не было и четырнадцати.
— Да! — вскинула она подбородок с ямочкой. — Не верите?
— Верим! — ответил за Леру Родион. — Только чего ты от них убегала-то?
— Они, они… — ее губы снова попытались сложиться чемоданом. — Дядю Пашу хотят убить.
Слова лились из девочки, словно молоко из забытой на плите кастрюли. Щерба слушал и пытался уловить то, что скрывалось за сбивчивым рассказом подростка.
Она жила с ощущением пропасти за спиной. Пропасть ползла попятам, съедая всего, чего касались Васькины ноги. Приходилось то и дело ускорять шаг, чтобы не провалиться в прожорливую дыру. По ночам ей снились кошмары. Гулкие мосты складывались под девочкой детским конструктором, увлекая в ледяную воду зимней реки, пожарные лестницы рассыпались под пальцами в ржавый порошок.
Дядя Паша, мамин муж, умел бороться со странным страхом приемной дочери. Нет, о самом страхе он не знал, но рядом с отчимом пропасть вела себя прилично и переставала преследовать Василису.
Мама вышла второй раз замуж, когда дочери было одиннадцать. Немолодой, хмурый мужчина привез их в свою трехкомнатную «сталинку», больше смахивающую на магазин антикварных часов. Дядя Паша был коллекционером. В его «трешке» никогда не наступала даже относительная тишина. Квартира тикала, бренчала, тренькала и каждый час взрывалась мелодичным и не очень перезвоном.
Васька подолгу зависала над чуднЫми экспонатами. Она ждала, когда короткая стрелка на пожелтевшем циферблате аккуратного домика сделает круг, и из-за дверцы выглянет потрепанное чучело кукушки. Или водила пальцем по сложному узору малахитового корпуса, целиком выпиленного из полудрагоценного камня. Или наблюдала за танцем наряженных в старинные платья человечков на крохотной сцене часов-театра. Но главное сокровище коллекции отчима хранилось в сейфе, спрятанном в стене за портретом Шекспира. В круглых часах с цепочкой на первый взгляд не было ничего особенного. Разве что готическая подпись женевского мастера Mole на корпусе. Но стоило поднять крышку, как коллекционный экспонат открывал свою тайну — ажурный механизм из золота.
Каждое колесико, каждая шестеренка была покрыта тончайшим орнаментом, превращавшим металл в кружево. Казалось невероятным, что такой узор могли нанести грубые человеческие руки. Васька представляла крошечных фей, которые по приказу старого часовщика рисовали на золоте волшебные цветы тонкими иголочками.
— Эта безделица стоит, как наша квартира! — сказал однажды дядя Паша.
— Так продайте их! — тут же предложила Васька. — Деньги в акции вложим, будем на проценты жить.
— Смотри, какая бизнес-вумен, — глаза отчима весело блеснули за очками в стальной оправе, — Ты хоть знаешь, кому принадлежали эти часы? Кронпринцу Австро-Венгерской империи Рудольфу Габсбурскому. Они лежали в его кармане в ту ночь, когда наследник трона покончил с собой вместе с восемнадцатилетней Марией Вечерой.
История двойного самоубийства вызвала в Васькиной душе сладкое томление. Взрослый мужчина и совсем юная девица в охотничьем домике. Он стреляет в нее, а потом кладет на свою кровать, рассыпав по подушке темные волосы. Ах да, была еще роза. Когда слуги ворвались в покои принца, на груди мертвой Марии лежала бордовая роза.
Мир дяди Паши был так плотно заполнен старинными вещами и странными историями, что Васькиной пропасти не осталось в нем места. Собиратель часов и сам был размеренно надежен, словно изделия швейцарских мастеров. И так же точен.
В отличие от Васькиной матери.
Та жила мимо времени. Или вопреки ему. Она могла на две недели уйти в депрессию, лечь на диван и пересмотреть три сезона доктора Хауса. Благо работа позволяла — женщина была риэлтором. Талантливым риэлтором. Комиссия от каждой проданной ею квартиры давала возможность бить баклуши как минимум пару месяцев. Чем Васькина мама не упускала случая воспользоваться. Она переставала заниматься уборкой, готовить еду и интересоваться делами дочери. Василиса жарила яичницу и варила покупные пельмени. По ночам она забивалась с книжкой в гнездо из пахнущего жиром одеяла и засаленных подушек. Ей казалось, что так пропасть не сможет до нее добраться.
Это продолжалось, пока не появился дядя Паша. В его квартире не замечать времени было невозможно. Тиканье часов задавало четкий ритм жизни всех ее обитателей. В одиннадцать лет Васька обнаружила, что обедать надо сразу после школы, а ложиться в постель не позже десяти вечера. Воскресные дни заполнились походами в кино и лыжными прогулками. Несделанные уроки перестали висеть дамокловым мечом над вихрастой головой девочки, и учителя наконец-то начали одобрительно говорить в ее адрес: «Взялась за ум».
Пропасть снова напомнила о себе, когда появился Ромашка. Он подошел к Ваське после уроков. Высокий, в спортивной куртке, совсем взрослый. Подмигнул и предложил подвезти на своем мотоцикле до дома. Васька округлила глаза, представив, какой фурор вызовет среди подружек ее появление за спиной этого парня, и, разумеется, согласилась.
Всю следующую неделю Ромашка ждал девочку у ворот школы. Катал на своем блестящем звере и даже разок сводил в Макдональдс. Он говорил, что влюбился с первого взгляда и не может дождаться, когда ей исполниться шестнадцать. Васька слушала, прикладывала холодные ладошки к пылающим щекам и чувствовала дыхание знакомой пропасти. Или, кажется, уже падала в нее. Ах, это было совсем не страшно! Словно полет Алисы сквозь кроличью нору.