И вдруг меня взяло настоящее зло! Если еще минуту назад я сомневалась, правильно ли поступаю, раскрывая свои знания, то теперь твердо решила: фиг вам! Это «фиг» относилось к Батыю. Пусть я не смогу вернуться, пусть меня даже убьют и душе останется неприкаянно мотаться по векам, но я сделаю все, чтобы не погиб вот этот русский красавец и многие тысячи других!
– С нашей Настасьей беда случилась, лошадь у нее понесла и уронила. Убилась сильно.
Вот уж спасибо, тетушка! Взгляд князя стал сочувствующим, только этого мне не хватало.
– С тех пор уж который месяц ровно провидица какая, знает то, чего и знать не должна.
Так, это уже легче, не дура разбитая, но провидица…
– Послушай, Роман Ингваревич, чего она про новую напасть твердит, ту самую, о которой половцы да булгары говорят.
– Говори. – Внимательные синие глаза заглянули в саму душу и что-то там увидели, потому что и в них едва заметно дрогнуло.
Я ухнула словно из самолета без парашюта, вернее, не будучи уверенной, что тот раскроется. Разговор с князем Романом получился трудным и простым одновременно. Было неимоверно сложно удержаться от пересказа всей истории и очень легко, потому что он не задавал лишних вопросов, хотя сначала слушал недоверчиво.
– Князь Роман, это настоящая беда. Это не половецкий набег, его не отбить одной Рязани. Батый пришел.
– Кто?
– Хана так зовут, та огромная сила, что побила русских князей на Калке, пришла к нашим границам снова.
Роман чуть усмехнулся:
– Уж и огромная! Всего три тьмы было, а побили потому, что русские князья один перед другим выхвалялись, вместо того чтобы договориться! Дядька Василько Константинович Ростовский рассказывал, хотя сам туда и не успел!
Он вдруг явно чуть смутился, видно, потому, что говорил это девчонке, которой до ратных забот нет никакого дела. Хотя, почему нет, иначе не пришла бы к нему?
– Теперь не три тьмы, а пятнадцать. Они уже разбили булгар, очередь Руси.
– Много, конечно, но Рязани не привыкать заслоном стоять, выдюжим. К весне надо готовиться особо…
– Не к весне, они придут зимой. Совсем скоро.
– Степняки не ходят зимой, лошадей кормить нечем. По первой травке каждый год ждем.
– На сей раз придут зимой и огромной силой. – Я понимала, что должна сказать что-то такое, что он сможет проверить. – Сначала послов пришлют – бабу-колдунью и двух воинов. Послов убивать нельзя, как сделали князья Мстиславы перед Калкой. Послы придут уже через десять дней. Если они придут, ты мне поверишь?
– Я тебе почему-то и сейчас верю. Где само войско?
– На реке Воронеж.
– Воронежа два – Лесной и Польный, на какой?
– Не знаю, где-то между ними. Я вообще не знаю, где это…
– Это граница наших земель. Пока не переступили.
– Роман, когда переступят, будет поздно. У них пятнадцать туменов, и каждый из них готов убивать и уводить в плен.
– Почему ты рассказываешь это мне?
– Я знаю, что буду наказана, но молчать не могу. Я хочу, чтобы спасся хоть кто-то, иначе Русь будет выжжена, а города превратятся в пепелища… Князь Юрий Игоревич мне не поверит, может, он поверит тебе?
Роман задумался.
– В такое и мне не поверит, одна надежда, что послы действительно придут… Булгары все лето про ту напасть твердят, и что много их, и что сильны и безжалостны, и что на Русь собираются. Да только мы их по весне ждем. Худо, если зимой нападут…
Если честно, я засомневалась и сама. А вдруг я ошиблась, и это не тридцать седьмой год, а, например, тридцать шестой или вообще двадцать пятый какой-нибудь? Нет, все верно, говорил же половец, что их кочевья заняли неведомые люди с востока, значит, беда и впрямь близко. Пусть меня считают чокнутой, пусть косятся, я должна их предупредить! Нельзя, чтобы погиб этот синеглазый князь и тысячи других. Но получалось, что они и без меня все знают? А чего же тогда не шевелятся, надежда на русский «авось»?
– Что еще ты о них знаешь?
И я принялась рассказывать…
О жесточайшей дисциплине в войске, когда за одного жизнями отвечает десяток, за десяток сотня, а за сотню вся тьма… когда трусость просто невозможна, потому что смерть от наказания будет куда страшнее – стянут ременными петлями ноги и плечи и медленно подтянут друг к дружке, ломая позвоночник… что одному вступившему в бой под страхом смерти обязано помочь все войско и не остановиться до тех пор, пока обидчик не будет убит… что никто никого не кормит, каждый добывает себе пропитание и добычу сам, а значит, грабежи и убийства особенно жестоки… что их лошади способны разрывать прочными копытами снег и добывать себе из-под него прошлогоднюю траву, а потом еще и давать кровь хозяину, если тому нечего есть…
– Как это?! – ужаснулась Анея. Видно, при ней я такое не рассказывала.
– Да, они доят кобыл, пьют конское молоко и конскую кровь.
– Тьфу! – не удержалась тетка, видно, питье крови показалось ей особенно мерзким. Я едва спрятала улыбку.
– Но главное – Батыю нужны данники, хан требует десятины во всем.
– Десятины?..
– И в людях тоже.
Князь нахмурился.
– Много воинов, говоришь?
– Много, тысяч сто пятьдесят, обученных, вооруженных, злых… Они уже покорили всех на востоке, теперь очередь Руси. Если их не остановить, это на триста лет…
Кулак грохнул по столу, едва не разнеся столешницу:
– Не бывать тому! Не дам Русь покорить!
Мое сердце снова зашлось. Эх, князь, князь… как тебе справиться одному?
– Только ты права, одной Рязани не выдюжить, к Великому князю Владимирскому Юрию Всеволодовичу ехать надо. Но он вряд ли поверит… Степняки не ходят зимой… Говоришь, послов пришлют? Что ж, послов надо принять, а до того все продумать и подготовить, чтоб дарами усыпить, а силушкой ударить!
Перед нами был стратег, готовящийся не просто к битве, а к целой войне. Кажется, даже я перестала для князя существовать, остались только сообщенные мной сведения. И я поняла, как права была тетка, что привела меня именно к Роману Ингваревичу! Этот сможет изменить ход войны, сможет уберечь Русь от Батыя!
Мысленно я даже сделала неприличный жест Батыю под нос: вот тебе! И было неважно, что я больше не смогу надавить на педаль газа в своем автомобиле или полететь в Милан на Неделю высокой моды. Плевать, зато Русь будет спасена! Мои глаза молили: давай, Роман, миленький, ты же умница, придумай, как справиться с этой заразой!
Князь повернулся ко мне и буквально застыл, наткнувшись именно на такой умоляющий и восхищенный взгляд. Заметно смутился, потом мотнул головой:
– Сделаю все, что смогу. После поговорим еще, подумать надо, как быть…
– Я постараюсь вспомнить и рассказать все, что знаю.
– Добро.
Ну, вот и все, я решилась, все сказала (ну, почти все, священник Илларион прав, все говорить не стоит никогда), теперь мне обратно не вернуться, потому как мир, несомненно, изменится.
Я оглядывалась вокруг, видела мирный, оживленный город, шумевший торгом, галдевший тысячами голосов, людей, смеющихся, ругающихся, деловито спешащих по своим надобностям, и думала о том, как все изменится уже завтра. Завтра они сплотятся, станут единым целым, чтобы победить врага, о котором я только что предупредила князя Романа.
Я уже представляла, как завтра, нет, уже сегодня во все концы Рязанского, Владимирского, Черниговского княжеств полетят гонцы, как всполошатся от таких вестей князья, немедленно вернется в Рязань уехавший куда-то князь Юрий Игоревич, начнет собираться большущая рать… Я слышала гул множества голосов, встревоженный набат колоколов: Настя сказала, что на Русь идет Батый со своим войском… В голове даже прозвучала мелодия «сбирайтесь, люди русские…» Я чувствовала себя просто героиней. Так пожертвовать собой, своим будущим, возможностью вернуться в Москву! Ну, почти грудью на амбразуру же, можно сказать, Минин и Пожарский в одном лице!
Все, теперь Батыю п…ц! Вот пока в Рязани не знали, что он такое, хан еще мог рассчитывать на победу, но только не сейчас, когда отпор ему объединенными силами русских княжеств обеспечен. Где-то в глубине души шевельнулась даже… жалость к глупым монголам, которые и не подозревали, что дни их похода просто сочтены. Но это слабенькое, едва проклюнувшееся гуманное чувство было мною совершенно негуманно затоптано на корню! Нашла кого жалеть!
Интересно, а народ про меня саму-то узнает? Узнает, кто та героиня, что не пожалела себя, чтобы только предупредить их о грядущей беде? Я замерла от неожиданной мысли: как, интересно, я собираюсь народу объявить о своей жертве? Видела во сне? Ну и что, мало ли кому что привидится… Обалдела, что ли, героиня средневековая? Короче, всеобщего поощрения и чествования ожидать не стоило.
Ничего, я как боец невидимого фронта, мне не нужно прилюдных наград, достаточно сознания, что это я спасла Русь. Чувствуя, как на глазах бронзовею или вообще превращаюсь в свою гранитную копию, я поспешила за теткой, которая, кажется, думала совсем о другом, потому что она вдруг усмехнулась:
Ничего, я как боец невидимого фронта, мне не нужно прилюдных наград, достаточно сознания, что это я спасла Русь. Чувствуя, как на глазах бронзовею или вообще превращаюсь в свою гранитную копию, я поспешила за теткой, которая, кажется, думала совсем о другом, потому что она вдруг усмехнулась:
– А ты Роману глянулась… ох, глянулась… Мог бы и жениться.
Глаза тетки лукаво блестели. Я растерялась:
– Как… жениться?
– И он тебе тоже понравился, сердечко-то забилось. – Анея вздохнула. – Если выживем, я тебя за Романа сосватаю.
– Я уже сосватана.
– Пустое. Андрей все поймет. Только пока молчи, Настя, перед остальными молчи. Рано им бояться. И дай бог, чтобы ты ошиблась.
Я только вздохнула. Куда ни кинь, всюду клин, если я ошиблась, то князь будет смотреть на меня как на дуру, а если все же права, то ему не до сердечных дел. Видно, поняв мои страдания, тетка строго посоветовала:
– Не помирай раньше того, как в гроб положили. Ты свое сказала, теперь дело за Романом. – И вдруг она широко улыбнулась, чего я не видела никогда. Анея с улыбкой на лице оказалась невозможной красавицей! – А я хочу, чтобы Роман все изменил и тебя за себя взял. Ох и красивая пара будет!
Сказала и поспешила к воротам Степанова дома, оставив меня посреди улицы разевать рот, как рыбу, вытащенную на берег. Если честно, то мои мысли текли совсем в другом направлении, как ни понравился мне Роман Ингваревич, но думала-то я о Руси… Будущий колокольный набат в моих ушах как-то притих, и звон мечей собиравшейся рати тоже. Ничего себе, я им твержу о страшной напасти, которая вот-вот грянет, а они думают о чем-то другом! Стало тоскливо, может, отец прав, и все всё знают без меня? Нет, князь Роман явно не знал. Но он коломенский, это от Рязани и Батыя все же далековато…
И вот теперь я не могла понять, нравится мне результат этого дня или нет. С одной стороны, Анея сказала, что князь, в которого я, как дура, влюбилась, ко мне тоже неравнодушен, с другой – мои-то мысли совсем не о том. Лишаться своего, пусть и безвестно, героического будущего было как-то жалко.
От тягучих мыслей мне помогла отвлечься, как всегда, сестрица.
Дома Лушка развлекалась, демонстрируя математические фокусы. Когда-то я показала ей, как умножать на девять при помощи пальцев двух рук, а еще самый простой фокус с загадыванием чисел. И вот теперь эта новоявленная математичка, неимоверно довольная собой, демонстрировала умения.
– Ну, ладно, давайте последний раз! Загадали числа? Прибавьте восемь, теперь отнимите пять, прибавьте семь, отнимите то число, какое задумали, разделите на два, прибавьте четыре. Получилось девять!
– У меня восемь! – возразил Никола.
– Считал неверно, – уверенно махнула рукой Лушка. – Какое у тебя было число?
– Три.
– Проверяй. Прибавил восемь, получилось одиннадцать, отнял пять, осталось шесть, прибавил семь, получил тринадцать, отнял свои три, получил десять, разделил на два, это пять и прибавил четыре – девять!
Никола сокрушенно покачал головой:
– В пятый раз проверяем, все сходится. Причем ведь кто бы что ни задумал, ответ у всех один!
Я невольно рассмеялась:
– Никола, хочешь понять, в чем дело?
Тот кивнул. Пришлось объяснять фокус. Поняв, что по ходу ему пришлось отнять задуманное число, отчего оно просто исчезло из подсчетов, Никола расхохотался:
– Ай и ловкие девки! Кто придумал-то?
Лушка шмыгнула носом, сознаваться в том, что просто воспользовалась моим опытом, не хотелось. Я милостиво сообщила:
– Это мы вместе.
Анею заинтересовал другой участник интеллектуальных развлечений, она сразу заметила внимательно прислушивающегося к Лушкиным разглагольствованиям деда:
– Ефрем, ты ли?
– Я, Анея Евсеевна, кому же еще?
– Откуда ты у Николы?
– Здеся живу. Ну, не совсем живу, а так вот, бываю…
По усмешке Авдотьи я поняла, что бывает почти круглосуточно. Но общее отношение к деду было явно благожелательным. Это заставило и меня приглядеться внимательней. Седенький, невысокого росточка, видно, давно потерявший большинство зубов во рту, он был весьма разговорчив, обо всем имел собственное суждение и явно любил рассуждать. Особенно, как выяснилось, о себе и своей нелегкой, но такой интересной жизни. Нелегкой жизнь оказалась только по его собственному мнению, да и интересной тоже, но слушать рассуждения деда Ефрема любили, похоже, все.
Анея неожиданно обратилась к Николе:
– Никола, я свой терем князю Ингварю подарила, о том слышал?
– Дык… как не слышать? Вся Рязань о том шумит. А Маштака-то куда?
– А в его собственный, пусть не ленится, а подновит после пожара свой. Но я не о том. Я ведь теперь своего жилья в городе не имею. Не продашь ли мне старый дом?
– Тебе? – вытаращил почему-то глаза на тетку Ефрем, словно продавать предстояло ему, а не Николе. – Да ведь у него не княжий терем, а простой дом. Был.
– То мое дело. Так продашь или нет? Хорошую цену дам.
– Новый на его месте ставить будешь?
– Да нет, оставлю этот стоять, только что подновлю. Чтоб было куда приезжать.
– А чего ж терем не оставила? – снова влез Ефрем. Удивительно, но никто не противился вот таким его «встреваниям».
– На терем Маштак всю жизнь зарился бы, такова его гнилая натура. А так – терем княжий, не подступишься, а мне жить где-то надо.
– Ну, продам.
Через минуту они уже сговорились о цене, причем дед Ефрем даже по ляжкам себя шлепнул, сокрушенно качая головой и переводя взгляд с Николы на Анею и обратно. Я пыталась сообразить, продешевил Никола или нет. Анея рассмеялась:
– Ефрем, ты чего маешься, знаю, что двойную цену плачу, но хочу, чтоб Никола приглядывал за моим домом, пока меня нет. А еще хочу, чтобы ты в нем жил, а не в своей землянке, печи топил исправно, чтоб гниль не заводилась, и пауков по углам гонял. Пойдешь ли ко мне в услужение? Платить хорошо стану, на жизнь хватит.
Ефрем неожиданно прослезился:
– Дык как же это? Анеюшка, как же?
О, еще один Анеюшкой зовет. И это тетку, всего пару часов назад разыгрывавшую из себя королеву Елизавету перед Маштаком. Анея отнеслась к такой фамильярности спокойно, собственно, я другого и не ожидала, уже было понятно, что если Ефрем так называет, значит, знает, что сойдет.
– Ну, так пойдешь?
– А то как же?
Уже немного погодя Ефрем ругал наших девок за нерадивость, выговаривая за обнаруженную паутину. Досталось и холопам, а вот указать что-то Трофиму, самому чувствующему себя хозяином, не получилось, он зыкнул на Ефрема так, словно тот влез к нему в тарелку руками.
Тетка вдруг попросила:
– Настя, накинь что потеплее, выйдем на двор…
Лушка тревожно проводила нас взглядом, но промолчала. Вообще, после нашего дурацкого побега сестрица словно повзрослела лет на пять, стала сдержанней и не распускала язык по любому поводу. Конечно, все искоренить мигом ей не удалось, да и надо ли, но без толку языком не молола и ненужными вопросами не сыпала.
Мы вышли с теткой на крыльцо. Я вдохнула полной грудью свежий воздух. Кроме запаха дымка от печей или скотины из хлева, никаких других не было. Первое время меня чуть коробил запах навоза, но теперь вот привыкла и почти не замечала.
Немного постояли, Анея, глядя вверх на небо, а я в сторону собачьей конуры, где спокойно лежал старший из псов Буран и мотался на привязи маленький Серко. Песик был молоденький, этого года, старому Бурану страшно мешал своими взвизгиваниями и мельтешением. Ему, видно, очень хотелось побегать и поиграть, но посадили на привязь, и приходилось терпеть. Серко пытался задеть Бурана, призывая и его к игре, скакал вокруг козликом, то прилегая на передние лапы, то вскакивая, смотреть на него было уморительно, но Бурану, видно, надоело, старый пес клацнул зубами, и обескураженный Серко с перепугу отлетел прочь. Чуть постоял, видно, раздумывая, стоит ли пробовать еще раз, вздохнул и отправился проверить, не осталось ли чего поесть в плошке. Старательно изучавшая и без того пустую плошку ворона презрительно каркнула, чуть отлетела прочь и остановилась, пытаясь сообразить, стоит ли бояться этого щенка. Может, и не испугалась бы, но все равно воровать было нечего, еще раз каркнула и, хлопая большими крыльями, взлетела на ближайшее дерево.
Тетка усмехнулась. Я ждала, что она скажет.
– Настя, что ты про Козельск знаешь?
Скрывать больше нечего, я ответила:
– Его будут осаждать пятьдесят дней.
– А потом?
– Падет, и жители будут уничтожены.
– Когда?
– В марте.
– То, что ты сказала Роману и про Козельск, можно изменить, я не знаю как, но можно. Но тебе пора.
Я не успела удивиться, Анея вдруг строго посмотрела мне в глаза:
– Чтобы вернуться в Москву, нужно вернуться в Козельск, к началу.
Ее собственные глаза вдруг стали точно такими же, как у Ворона, – непонятного цвета.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я обрела способность даже соображать, не то что разговаривать. Анея?! Та, которая все знала, была все время рядом, а я, как дура, искала колдунов и бегала из дома! Вмиг стало ясно и почему она вдруг собралась вместе со мной в Рязань, и почему дальше словесной ругани ее наказания на меня не распространялись, и почему тетка не позволила отцу избить меня основательно.