Я вдруг попробовала прикинуть, сколько лет Олене, вышло что-то странное.
– Олена, а сколько тебе лет?
Та пожала плечами:
– Двадцать четвертый…
Вот почему у меня ощущение, что я старше! Я уже снова воспринимала себя тридцатилетней женщиной. Хорошо это или плохо? Почему-то сейчас казалось, что хорошо, пятнадцатилетняя дуреха, совсем недавно катавшаяся с сена на сеновале, не могла бы взять на себя ответственность за Маню. Мелькнула мысль, что и в Романа влюбиться тоже не могла, он слишком взрослый для Насти из Козельска.
При мысли о Романе сердце тоскливо сжалось, даже вернувшись в Москву, я буду помнить этого князя, слишком глубоко в сердце запали синие глаза…
От размышлений меня отвлекло появление… Терентия. Бухнула дверь, и в дом ввалился сосед. Маня живо спряталась за меня, вцепившись в подол. Я обняла девочку, тоже испугавшись, что Терентий явился за ней. Свара вполне могла прислать своего тряпку-мужа за ребенком, через пару лет из Мани вырастет хорошая нянька и потом работница. Ни фига, ребенка я им не отдам, пусть только попробует забрать! Невольно прикинула силу и степень опьянения Терентия, выходило, что второе сильно снизило первое, это не отец с его умениями рукопашного боя, такого можно будет вырубить ударом в ухо хотя бы на время, а там разберемся.
Помешать могла только Маня, вцепившаяся в мою одежду. Пока я прикидывала, как в нужный момент оторвать руки ребенка от своего подола, Терентий оглядел комнату, молча прошел к столу и бухнулся на лавку. Не хватало, чтобы он тут заснул! Олена тоже встревоженно разглядывала незваного гостя.
– Ты это…
Взгляд пьяного соседа был мутным, от него страшно несло смесью браги и лука. Моя рука невольно нащупала ухват, стоявший у печи. Но применять не пришлось, Терентий явился к нам… каяться! Он горестно вздохнул и вдруг разразился пьяными слезами:
– Маманя померла-а…
Мы просто ошалели, стало смешно, в руке ухват, тело уже приготовилось к приему маваши-гери, а мужик просто решил излить душу. Ответила Олена:
– Оставили старуху одну!
– Дык ведь она слепая была… и недужная сильно…
– Все равно гады! – это уже я не выдержала напряжения. – Бросить в холодной избе слепую старуху и девчонку!
Терентий перевел мутный взгляд на меня, и я поняла, что за ухват взялась не зря. Его глаза стали наливаться краснотой, как у быка. Понимая, что беседа может потечь по нежелательному руслу, я тихонько распорядилась:
– Манечка, залезь-ка на печь и посиди там. Нам с дядей поговорить надо.
Девочка юркнула на печь, спрятавшись за занавеской.
Вовремя, потому что Терентия уже понесло:
– Ты это что… ты на меня?!
Я выставила вперед ухват, кивая Олене, чтобы та тоже лезла к Маняше. Но тетка встала рядом.
– Олена, я тебя прошу, уйди из-под руки, я сама справлюсь. Захочешь помочь, вот тебе ухват, только стань в стороне.
Терентий попер на меня дуром. Вот когда вспомнились и пригодились умения, полученные в Москве в двадцать первом веке. А еще я однажды видела запись тренировки, где показывали приемы боя не на татами, а на улице. Низкий вам поклон, мастера рукопашного боя, если не жизнь, то здоровье наше с Оленой и Маней точно были спасены благодаря вашей учебе.
Пару раз врезав ошалевшему от такого обращения и от неожиданности потерявшему способность толково сопротивляться Терентию в морду (лицом эту пьяную рожу называть не хотелось), я сумела подсечь ему ноги и через несколько мгновений уже сидела верхом на лежавшем носом вниз мужике и орала:
– Олена, веревку давай!
Мы связали руки и ноги Терентию, у которого от произошедшего даже хмель из башки выветрился, при этом пришлось дважды применять болевой прием, потому что немного очухавшийся гад норовил вырваться. Только тут я поняла, что высунувшаяся из-за занавески на печи Маня визжит от восторга.
– Ты чего кричишь?
– А?
Олена тоже, кажется, не вполне пришла в себя от моих упражнений, она плюхнулась на лавку и сидела, ошалело переводя взгляд с меня на лежавшего связанным здоровенного мужика.
– Как… это ты?
Я махнула рукой:
– Потом научу, тебе сейчас нельзя, скинешь еще.
Терентий хрипел:
– Убью суку…
Я подняла его голову за волосы, прошипела на ухо:
– Слушай меня внимательно. Если ты, падла, еще раз не то что придешь в этот дом, но хотя бы глянешь в нашу сторону косо, я тебя твоего достоинства лишу одним движением. Понял?
Сосед замер, пытаясь сообразить суть угрозы. Про достоинство он уже осознал, а вот остальное пока требовало осмысления. Я зажала ему нос костяшками пальцев и подтянув вверх, чтобы голова максимально запрокинулась, зашипела уже в ухо:
– Я ведь ведьма, слышал? Только помыслишь кому из нас дурное, будешь ссать в штаны и в постель без остановки! Отвечай: понял?
– Понял, понял! – хрипел замученный Терентий.
Я от души ткнула его мордой в пол, раскровянив нос. Кажется, он испугался не на шутку, потому что теперь лежал, уже не дергаясь. Поставив ногу на давно не чесанный затылок соседа, я деловито отряхнула руки и объявила:
– В следующий раз убью и отвечать не буду.
Глаза Олены с трудом удерживались в пределах орбит.
– Ты… и правда ведьма?
Во дуреха! Я прижала палец к губам и, наклонившись к лежавшему Терентию, громко подтвердила:
– А как же, еще какая! В Козельске пару таких дураков превратила, – я вспомнила несостоявшихся насильников, – в дубовые колоды. Теперь на них дрова колют.
Мой откровенный блеф произвел должное впечатление на неискушенный ум соседа, от пола донеслось хриплое:
– Не надо… в колоду…
– А это как вести себя будешь. Ты запомнил, что обижать никого из соседей нельзя, а уж вредить им тем более?
Слабый кивок.
– Не слышу, понял или нет?!
– Понял.
– И Сваре своей накажи, и остальным тоже. Не то весь дом станет лягушатником.
Я понимала, что пора остановиться, не то наобещаю такого, что завтра саму сожгут на костре, как выдающуюся ведьму.
– Олена, я схожу к соседям, скажу, чтоб забрали, а то воняет от него тут…
Тетка явно боялась оставаться одна даже с поверженным и связанным Терентием, а потому быстро возразила:
– Лучше я.
– Только плат накинь и шубейку, на дворе холодно.
Она явилась через минуту в сопровождении Свары и двух родственников (никак не могла понять их статус – не то родичи, взятые из жалости, не то бесплатные работники, скорее всего, и то, и другое). У меня мелькнула мысль, что зря Олена привела двух здоровых мужиков, с двумя да еще и Сварой в придачу я не справлюсь.
Решение пришло мгновенно, едва услышав их шаги и голоса на дворе, я прижала прихватом шею Терентия к полу (хорошо, что ухват большой, а шея не слишком толстая), и теперь стояла с видом победительницы, поставив на его спину ногу и уперев свободную руку в бок. С печки на меня восхищенно глазела Маня, неожиданно я озорно подмигнула девочке, та прыснула в кулачок и скрылась за занавеской.
Увидев супруга, Свара ахнула:
– А…
Но больше сказать ничего не успела, потому что я заорала громовым голосом:
– Куда грязными ножищами?! Вытереть ноги!
Кажется, елозить ногами по половичку у входа принялась даже Олена.
– Стоять там! – Моя рука вытянулась вперед ладонью, словно запрещая проход дальше порога. Чтобы не терять полученной форы из-за неожиданности, я продолжила в том же духе. Палец ткнул в притихшего Терентия: – Вот он знает, что я могу! – Рука приподняла башку с расквашенным носом, и голос почти ласково поинтересовался:
– Знаешь?
Кивнуть не получалось, потому что мои пальцы держали волосы крепко, сосед просто прохрипел:
– Знаю…
– Знает, – согласилась и я.
Вот придурки, пока я наклонялась к Терентию, меня можно было десять раз сбить с ног и саму уложить со связанными руками лицом в ту же лужу крови. Но я все рассчитала верно, сработал эффект неожиданности, только дольше тянуть нельзя, потому я с брезгливым выражением лица отпустила волосы поверженного соседа, освободила его шею от ухвата и распорядилась:
– Забирайте, только быстро, пока я не рассердилась снова.
Ну, мать, ты актриса! Тон не угрожающий, а почти ласковый, я словно сокрушалась о своей излишней силе, от этого становилось еще страшней. Ей-богу, у самой было ощущение, что могу также рядком уложить и троих пришедших. Наверное, у них тоже. Терентия, не развязывая, подхватили под руки и потащили вон из дома. Но когда его ноги уже почти пересекли порог, последовал новый удар:
– Куда?!
Все четверо в ужасе замерли.
– Шапку забыли, – я подхватила рогулькой ухвата шапчонку Терентия и бросила вслед убиравшимся незваным гостям. Свара только зубами заскрипела. Я поняла, что ее надо еще дожать. Выйдя в сени следом за компанией, я тихонько окликнула: – Слышь, Свара, вот он знает, что я могу и как… Чуть-чуть знает. Не вздумай ничего против сделать или замыслить, урою падлу. Ты поняла?
На Свару мой уркаганский жаргон произвел нужное впечатление, она шарахнулась к двери, перепуганно кивая.
На следующий день с самого утра два родственника-работника, что забирали побитого Терентия, уже ставили высокий забор взамен хлипкого плетня между нашими дворами. Завидев меня, они даже чуть отступили от забора и кивнули, приветствуя. Я важно кивнула в ответ.
А в тот вечер, закрыв дверь за незваными гостями и вернувшись в дом, я увидела двух моих дам, едва ли не стучащих зубами от страха. До них наконец дошло, кто рядом. Сначала стало смешно, но потом я вспомнила, как мы с Лушкой тряслись от страха только из-за того, что увидели на сеновале Анею, которая должна быть в это время в соседней деревне. Неудивительно, если после всех моих вывертов и обещаний Олена с Маней будут меня бояться. Пора исправлять положение.
– Так! Я никакая не ведьма и никого в дубовые колоды не превращала. И ничего такого не умею. Обещала просто, чтобы испугать.
– Да, а… – Олена выразительно кивнула на лужицу крови из носа Терентия.
– Это никакого отношения к колдовству не имеет, просто умение драться. Потом научу. Вытри, пожалуйста.
Все еще недоверчиво косясь на меня, Олена старательно вытерла следы преступления. Конечно, учить Олену приемам единоборств я не собиралась, просто нужно было что-то сказать.
– А что такое падла? – это Маня. Налицо первые проколы в воспитании, педагог ты хренов.
– Маня, это ругательство, которое произносить маленьким девочкам нельзя.
– А большим можно?
Я подумала и с чистой совестью заявила:
– Иногда можно.
Когда Маня уже спала, Олена осторожно поинтересовалась:
– И часто ты так… ругаешься?
Я честно созналась:
– Никогда.
– А как же сегодня? – усомнилась тетка.
– А что оставалось делать?
– Насть, ты словно старше меня…
О, еще одна сообразила! Сказать бы тебе, насколько я старше… Получалось, что на семь лет. Или моложе на… сколько там веков? Ой, получалось почти на восемь. Я невольно усмехнулась, а чтобы у тетки Олены не возникло новых ненужных мыслей, довольно пояснила:
– А здорово мы его побили и напугали.
– Не сотворила бы Свара чего в ответ.
– Пусть попробует, я ей рога поотшибаю, козе крашеной.
Что-то я агрессивная в этом тринадцатом веке стала, угрозы так и сыплются. Не моя вина, нечего мне жить мешать! Но вообще-то, я в двадцать первом веке так не ругалась и все эти уркаганские штучки только слышала. Послушала бы меня хоть одна из моих бабушек, инфаркт был бы обеспечен, мои интеллигентные старушки и не подозревали, что я способна откровенно материться (когда приспичит). Я и сама не подозревала. Вот оно, вредное влияние на неокрепшие умы ящика с голубым экраном, где еще можно нахвататься таких выражений, как не из всяких там страшилок?
То, что заглядывало в окно, солнышком назвать нельзя, на дворе светло и морозно, в доме темно и жарко. Мы топили печь от души, в качестве компенсации за моральный ущерб, нанесенный моей чуткой психике антигуманным поступком Терентия и Свары, я основательно пощипала их поленницу дров. А почему бы не взять, если люди удрали и вернутся ли до весны – неизвестно. В общем, мы целую неделю топили их поленьями, серьезно сэкономив собственные. Теперь пришлось лезть за своими… Ничего, у них не убудет.
Олена привычно отправилась к Авдотье узнавать новости, собираясь там и заночевать. Но дойти явно не успела, вернулась от ворот с явным испугом на лице.
– Что?
– Послы татарские приехали!
Я попыталась вспомнить, какой сегодня день, как-то не вспоминалось, и примет никаких в голову не приходило. Это все соседи, чтоб их, с ними все снова забудешь.
– Олена, какой сегодня день?
– Дак… завтра Варвара, а ныне никакой…
Все в порядке, это не у меня проблемы, это примет на нынешний день не нашлось, и святых тоже.
– Рассказывай.
Оказалось, что Олена подошла к городским воротам вовремя, туда как раз прибыли послы от Батыя. У меня сердце ухнуло вниз: ну вот и все, началось!
– А страшные, что твой леший!
Я вспомнила зеленую массу, лично меня совершенно не напугавшую, и возмутилась:
– Лешего не обижай.
Летописец не врал, послов действительно было четверо, среди них баба-колдунья.
– Вся тряпьем да побрякушками обвешанная, космы седые, глазищи злые… как зыкнула, я и обмерла!
Я чуть не выругалась:
– Да зачем же ты ей в глаза смотрела, ты же беременная!
Олена ахнула, прижав руки к груди. Я обругала теперь уже себя: ну что за дура, теперь даже если ничего и не было, Олена будет верить, что дите сглазили. Попытка исправить получилась корявой:
– На тебе крест-то был?
– А как же?!
О господи, ну когда я поумнею?! Кто же без креста на улицу выходит? Это же не дальняя весь и даже не Козельск, где больше верят Воинтихе, чем Иллариону, это стольный град Рязань. Здесь тоже верят и в лешего, и бабкины заговоры, и в сглаз тем более, но церковные требования все же блюдут, с крестом не расстаются.
– Ну вот и все, они же нехристи (и слово-то откуда такое выкопала?), тебе не страшны.
Олена с сомнением покосилась на меня, это заявление было нелепым, потому как именно на христианку ее колдовство и было бы направлено в первую очередь, но после того, как я уложила мордой в пол Терентия, а соседи опасливо загородились от нас высоченным забором, мой авторитет стал непререкаемым.
Олена рассказывала о странных послах, а я думала о том, что они скорее монголы или вообще непонятно кто, потому что у татар вовсе не черные космы и широкие, тоже черные лица. Ну, положим, чернотой Олена обзывает загар, но черных волос точно нет.
– Олена, нужно уходить к Авдотье.
– А как же двор? Не, я, пока Степан не вернется, не уйду.
Вопрос с возвращением Степана мучил и меня саму. Что-то долго его не было, пора бы уж вернуться. Неужели случилось что-нибудь недоброе?
Я поймала себя на том, что даже думать стала теми словами, которые произношу вслух. Говорят, для человека родной тот язык, на котором он думает. Это что же, я уже стала древнерусской, что ли?
– Олена, надо уходить, потом может быть поздно.
– Не, здесь пограбят все, те же соседи пограбят.
Да уж, Терентий со Сварой отыграются за унижение сполна. Сами не пойдут, побоятся, но работников своих пошлют.
– Давай, вы с Маней уйдете, а я пока останусь, если что, мне одной прибежать будет недолго.
Олена явно сомневалась, а вот Маня завопила:
– Нет, я с тобой останусь!
– Значит, к Авдотье уходим все втроем. Ну, пойдем хоть сначала посмотрим, что там. Днем пойдем.
Я надеялась, что там, у Авдотьи, сумею уговорить двух упрямиц остаться. Наконец Олена согласилась.
На звоннице звучал набатный колокол, но не оповещая о пожаре, а собирая народ. Со всех сторон, от всех домов к Успенскому и Борисоглебскому соборам спешили рязанцы, не уехавшие из города. Мы с Ефремом и Авдотьей – тоже. Никола махнул рукой и остался дома. Я понимала, что в толпе (хотя они толпы-то настоящей не видели, разве это толпа – несколько сотен человек?) одноногому тяжело.
На паперть собора вышли князья.
Я тянула шею, пытаясь углядеть свое. Романа не видно, не вернулся или уже куда-то умчался снова?
Вперед вышел Юрий Игоревич, поднял руку, площадь вмиг притихла. Во дисциплинка, только что орали, словно на рынке, и сразу тихо! Нет, в тринадцатом веке много поучительного.
– Рязанцы! Бояре, узорочье рязанское, посад… Всем ведома беда, которая на Русь пришла. Первой, как всегда, Рязань встанет против вражины, нам не привыкать. Слышал я ваши крики про Владимир стольный, да только что нам на него надеяться, когда за нас с вами кто заступался, кроме самих себя? И ныне бой сами примем, коли придется.
Площадь загудела, явно поддерживая своего князя. Вот-вот, на федеральные власти и в давние века рассчитывать не стоило. Да только как им объяснить, что дело не в том? А князь снова поднял руку и продолжил:
– Да только, мыслю, сначала добром решить… Десятины во всем тати требуют.
Вокруг заорали:
– Коли только того, так и дать им!
– Пущай подавятся проклятые!
– А чтоб их с той десятины разнесло!
Я слушала и вспоминала анекдот, в котором председатель колхоза сетовал, что из посеянных в позапрошлом году пяти гектаров саранча не оставила ничего. В прошлом году из десяти тоже ничего не осталось. Значит, на сей год надо посеять двадцать, чтоб подавилась проклятая! Смех со слезами на глазах, но на площадь не выйдешь и не станешь кричать, что все сожрет эта саранча и не подавится!
– Попробуем откупиться. Коли только дарами возьмут да дальше пойдут, так пусть. С дарами поедет сын мой князь Федор Юрьевич, ему поручаю договориться. А уж ежели не удастся, – Юрий Игоревич сокрушенно развел руками, – тогда вставай, Рязань, с мечом на свою защиту.
Слева от меня раздался недоверчивый голос:
– Новую подать возьмешь, князь?
Мужик, у которого совершенно рыжая копна волос как-то незаметно переходила в такую же рыжую окладистую бороду, насмешливо косил бусинками глаз. Народ зашевелился, одни стали кричать, что ради спокойствия и не жалко, другие – требовать, чтобы богатеев потрясли, у них закрома куда полней…