Народ просто онемел! Девятки им покрутить, что ли? Или бросок с захватом из-за спины?
У меня хватило ума не делать этого, все же и руки отвыкли, и меч для таких фокусов не слишком подходил.
Первым пришел в себя Вятич, он все же скомандовал ошалевшему от моей демонстрации виртуозного владения клинком парню начать бой. Все верно, десятник, я могу крутить восьмерки обеими мечами или делать фронтальную девятку в обратном направлении, но при этом потерять меч при первой же атаке. Для боя куда важнее умение дать отпор противнику и не попасть под его клинок самому, чем умение показывать фокусы.
Но то ли парень все же был слишком впечатлителен, то ли не слишком умел, ему не удалось ни выбить у меня меч, ни даже задеть. Уловив его выпад, тело вовремя послушно ушло в сторону, пропуская оружие, а рука в это же время сделала нужное движение для ответа. Стук был серьезным, силушка у парня куда больше моей, даже не ожидая ответного удара, он легко его отбил. Это надо учесть…
Боковым зрением увидела, что мне предлагают щит. Конечно, дома я билась в системе Меч-Щит, но сейчас брать чужой щит почему-то не хотелось, вдруг у них другая система крепления руки и я только потеряю время и силы. Выпрямляясь после следующего выпада соперника, я поманила свободной рукой:
– Меч!
Мне бросили меч, парню напротив меня тоже. Теперь мы бились двумя мечами. Левая рука не размята, но даже если я сейчас растянула бы все мышцы от ключицы до последней фаланги мизинца, ничто не могло удержать меня от демонстрации владения мечом левой рукой! Кажется, дружинники просто ахнули. Вообще-то было от чего – девушка не просто билась двумя мечами, но и делала это одинаково хорошо каждой рукой! Парень хоть и был много сильней меня, выбить из его левой руки меч оказалось делом не слишком трудным, заметно, что само понимание, что с ним бьется девушка, лишало дружинника способности нормально обороняться. Он легко перекинул меч из левой руки в правую, но теперь наступала уже я, причем у меня два меча, а у него один!
Поединок прекратил Вятич. По его окрику мой соперник просто опустил свое оружие вниз.
Но я зря думала, что все закончилось, теперь меч оказался в руках парня, пусть и немногим больше размерами, зато, видимо, куда более опытного. Он не пер на меня дуром, отказался от второго меча, мне пришлось сделать то же, потому что его удары явно были куда сильнее и грозили выбить из моих рук оружие просто играючи. Я отбросила второй меч и взяла один двумя руками, кажется, Вятич довольно хмыкнул. И все же мне удалось врезать сопернику по левому предплечью довольно сильно. Я занесла меч на короткий замах, парень мгновенно среагировал, причем именно так, как мне нужно – занес свой меч, чтобы встретить мой наверху, а я просто перевела удар из вертикальной плоскости в горизонтальную. Хорошо, что не попала по шее, могла бы и покалечить. Удар пришелся по левому предплечью, и синяк оставил явно немаленький.
Вятич тут же поднял руку:
– Все!
Меня окружили дружинники, расталкивая которых, тут же пробралась Лушка. Глаза у сестрицы не помещались в орбиты:
– Ну ты… ну ты даешь!
Вятич был менее эмоционален и более деловит:
– Где научилась?
Я только пожала плечами, что ему объяснять, мол, в Москве в клубе? А еще видеокурс помог.
– Еще что умеешь?
– Многое. Только вспомнить надо и потренироваться.
Десятник окинул меня чуть задумчивым взглядом, покусывая ус. Интересно, о чем он размышлял, о том, как отреагирует мой отец, или о том, стоит ли дальше связываться с боярышней, ведь, получив синяк или вообще травму, я могла еще раз надолго выйти из строя. Оказалось, ни то ни другое, Вятич вдруг выдал:
– Биться в рубахе неудобно. Поддень штаны, а рубаху подвяжи выше. Если хочешь, конечно.
Толковое замечание, и я очень хотела, тело просто требовало настоящего движения, одной гимнастики в пределах нашей с Лушкой светелки было маловато. Я кивнула:
– Если можно…
Тут же встряла Лушка:
– А мне можно?
Вот тут Вятич, похоже, осознал, что ему придется иметь дело не только с воеводой, когда тот вернется, но и с Анеей, что наверняка куда труднее. Но если уж заварил кашу, придется расхлебывать. Подозреваю, что у Вятича боролись два чувства – досады из-за своей поспешности и явного желания все же взять меня в обучение хотя бы в назидание остальным. Лушка в нагрузку, конечно, не добавляла привлекательности такому варианту, но куда денешься.
– Можно, – вздохнул десятник.
Сестрица попробовала взвизгнуть, но вовремя сообразила, что таким образом испортит о себе все впечатление, и сдержалась. Это было уже явной победой Лушки над самой собой, я даже поразилась…
Договорились прийти завтра, но Лушка все же умудрилась утащить пару учебных мечей, нахально объяснив десятнику:
– Это чтобы я тоже побыстрей научилась.
– Ты только за ней пригляди, – Вятич кивнул мне на сестрицу, – чтоб не перестаралась.
Я хорошо понимала, о чем он, в запале Лушка может так растянуть себе все мышцы, что точно сляжет.
– Пригляжу.
– Бьешься немного странно, но резон в том есть…
– У меня же силы не столько, приходится хитрить.
Нахальства не занимать не одной Лушке, я тоже врать горазда. Мы ушли, провожаемые восторженными взглядами парней. Уже отойдя, я услышала:
– Как это она так… по плечу?
– А вот так! Она раскрылась, тебе бы бить хоть ногой в пах, а ты, дурень, мечом сверху прикрывался.
Я размышляла о другом. Ворон сумел справиться с моими умениями одной жердиной и приемчик показал классный, почему такого не знают Вятич и отец? Неладно как-то получалось… Засвербило желание все же достать Ворона и заставить обучить бою.
О том, как объявим Анее о новом увлечении (и умении, кстати), не думалось. Вспомнила Лушка:
– Ой, а чего матери-то скажем?
И тут же сама ответила:
– Скажем, что нас в дружину берут!
– Луш, ты думаешь, что говоришь?
– А чего, бывает, когда девки в дружине!
– Только в дружину берет, небось, не десятник, а воевода, а во-вторых, у меня свадьба скоро.
– Не скоро! – объявила сестрица.
– Ты уверена? – кажется, я с трудом скрыла свое удовлетворение от такого известия.
– Ага, твой Андрей Юрьевич куда-то в Новгород ушел, вернется к зиме. Анамнясь известие принесли, мать тебе говорить просто не хотела.
Вот уж спасибо так спасибо! Я готова была расцеловать Лушку за такую новость. У меня появлялась пара свободных месяцев.
Лушка была такой храброй, пока мы не дошли до дома, уже у ворот она явно засуетилась, прикидывая, куда бы спрятать мечи, но не успела, прямо у ворот нас засекла Анея.
– Это зачем?
Пряча деревянное оружие за спину, словно мать могла отобрать, Лушка промямлила:
– Мы… нас…
Я решила, что хватит прятаться за спину младшей сестры, а то как на мечах биться, так смелая, а как с Анеей спорить, слабая.
– Мы будем учиться биться мечами… У Вятича…
– Нас Вятич в дружину берет! – осмелев, выпалила сестрица.
Я подумала, что это она зря, потому как ничего подобного Вятич не только не обещал, но даже не мыслил.
– Да ну? А Вятич ли в дружине глава?
Мне почему-то пришло в голову, что сама Анея, но сказала другое:
– Да нет, никто нас никуда не берет, просто Вятич позволил пока ходить биться с парнями учебными мечами.
Теткин взгляд был пристальным, но к этому я уже привыкла.
– С чего вдруг?
– Так… захотелось. Андрей Юрьевич же не скоро еще приедет, – я глянула прямо в глаза Анее, пусть знает, что я не Лушка и ее не боюсь!
Тетка отвела глаза первой, буркнув в сторону Лушки:
– Трепло…
Но запрета-то не последовало! Это означало, что мы действительно можем с завтрашнего дня приступить к тренировкам вместе с дружинниками. Если, конечно, за ночь не передумает сам Вятич.
Видно, об этом же подумала и Лушка, потому что, глядя вслед удалявшейся матери, она не взвизгнула привычно, а сокрушенно вздохнула:
– Только бы Вятич не отказался…
– Луш, он же не обещал взять нас в дружину.
– Да я не про то. Не отказался бы обучать. Тебе легче, ты вон умеешь, а мне каково?
– Зачем тебе это умение?
– Как зачем?! А если тати нападут?
Я рассмеялась:
– Ты меч на поясе носить собираешься?
– Ну… это… А покажи, как ты это крутила?
Сестрица перевела разговор на интересующую ее тему, она попробовала сама крутануть меч, но, конечно, немедленно выронила его на траву и горестно вздохнула:
– Мне ни в жисть не научиться…
Ага, голубушка, это раньше я думала, что такие вздохи действительно означают сожаление, теперь хорошо знала, что это просто подначка, чтобы я принялась убеждать, мол, что ты, Луша, да сейчас прямо и научишься. Так и есть, глаза сестрицы хитренько блестели.
– Ладно уж, поднимай свое оружие, пойдем, научу колечко крутить…
Уронив с десяток раз меч себе на ноги, Лушка освоила-таки сие немудреное упражнение. Она бы тренировалась еще, но я заметила, как бедолага потирает запястье, видно, растянула, и возмутилась:
Уронив с десяток раз меч себе на ноги, Лушка освоила-таки сие немудреное упражнение. Она бы тренировалась еще, но я заметила, как бедолага потирает запястье, видно, растянула, и возмутилась:
– Лушка, никто с утра до вечера не тренируется, остановись!
Когда мы выползли из-за сеновала, где крутили мечи, Лушка не удержалась и попробовала продемонстрировать освоенное умение Трофиму.
– Дед Трофим, глянь-ка.
Как и следовало ожидать, с первой попытки у сестрицы не вышло, меч шлепнулся на землю. Но Лушка не сдалась:
– Это не в счет, сейчас покажу!
Второй раз колечко получилось, и вполне прилично.
– Луша, хватит уже, руку сорвешь.
Дед Трофим демонстрацией впечатлился:
– Во дает! Лушка, ты никак на войну собралась?
– Пока нет, – словно между прочим бросила через плечо зазнайка, – кое-чему еще научиться нужно.
– Например, не ронять меч то и дело.
Сестрица на мою насмешку ничего не ответила, стараясь не расплескать удовлетворения самой собой, она гордо прошествовала в дом.
Неизвестно, как отнеслась бы Анея к нашим занятиям в дружине, но на следующий день я обучила Лушку еще кое-чему, что едва не затмило собой ее воинские умения, грозя отодвинуть тренировки у Вятича на задний план.
Семейство, да и вообще все окружающие воспринимали любые мои закидоны с памятью или невесть откуда проявившимися знаниями как нечто само собой разумеющееся. Воинтиха сказала, что «так быват», и все поверили. Кажется, если бы я вдруг начала говорить по-французски, никто бы не удивился. Можно попытаться, останавливало лишь понимание, что разумный в общем-то народ может решить, что падение с лошади – лучший способ выучить иностранный язык за два дня (и как только в двадцать первом веке до такого не додумались?) и начнет экспериментировать. У Лушки вон уже были такие поползновения, она вздыхала, что не грохнулась тоже, глядишь, и быстрому счету выучилась бы без мучений.
Я поинтересовалась, что доставляет ей особенные трудности в учебе. Бедолага только рукой махнула:
– Все.
– Все не бывает, давай попробую чему-нибудь научить?
– Колдовать?!
– Тьфу, глупая! Считать.
Но быстро выяснилось, что моя сестрица не умеет не только быстро считать, она категорически не умеет читать. Как такое могло быть, если даже Любава читает?! Лушка вздохнула:
– Господь не дал.
У меня зародилось сомнение – что-то здесь не так. Сомнения оказались не напрасными. Буквы Лушка знала твердо, правда, называла для меня непривычно: аз, буки, веди, глаголите, но как только дело дошло до складывания букв в слоги и слова, начиналась откровенная глупость! Я написала на земле «мама».
– Читай.
– Мыслите, аз, мыслите, аз, – уверенно объявила сестрица.
– Луша, подожди, я просила прочитать, а не называть буквы.
У бедолаги даже слезы на глазах выступили, она еще быстрее протараторила:
– Мыслитеазмыслитеаз!
И тут до меня дошло, мой смех Лушку обидел, но я обняла ее за плечи и повалила на траву:
– Ты умеешь читать, умеешь, только делаешь это неправильно! Смотри.
На земле появилось слово «Луша».
– Что за буква?
– Люди, – мрачно шмыгнула носом сестрица.
– Это название буквы, а произносится как?
– Л.
– Правильно, а это?
– Ук.
– А произносится?
– У.
– Это?
– Ша. Звучит «ш». Это аз, звучит «а».
– А теперь читай буквы, как они звучат, а не как называются.
Недоверчиво покосившись на меня, Лушка начала:
– Л, у, ш, а…
– А все вместе?
– Луша…
Вид у бедолаги был такой растерянный, словно, разжав ладонь, она обнаружила в руке вместо камешка целую гривну.
– А это? – я вернулась к первой надписи.
– М-а-м-а… мама…
– Ну, поняла? Читать надо не названия букв, а то, как они звучат!
Я ожидала, что она с визгом бросится меня обнимать, а Лушка вдруг… разревелась!
– Ты чего? Луша, ты чего?
– Раньше… не могла… сказать, когда меня… луп… це-ва-али…
Я догадалась, что девчонку за неспособность сообразить, видно, здорово били, и никто не подумал разобраться, почему схватчивая хитрюга Лушка столь тупит в учении.
– Я сама только сейчас поняла…
– А… писать как?
– Так же, как звучит.
Сестрица быстро стерла ногой написанное мной и принялась ловко выводить свое: Наста. Я поправила только последнюю букву:
– Настя.
Следующие полчаса мы елозили землю ногами и руками, разравнивая, и писали снова и снова. Лушка была счастлива!
А вот со счетом получился конфуз. Нет, на веточках Луша считала отменно, но когда перешли к записи подсчетов, оконфузилась уже я. Снова пришлось хвататься за голову и изображать провал в памяти. Провал и был, только не в памяти, а в знаниях. Понятия не имела, что в Древней Руси не пользовались арабскими цифрами! Пока я рисовала на земле непонятные крючочки, Лушка смотрела на меня чуть настороженно, видно, думая, что это какой-то новый способ обучения счету, который мне открылся в беспамятстве. Но стоило заявить, мол, два плюс два – это четыре, как сестрица ткнула своей веточкой в мои цифры и поинтересовалась:
– А это чего?
– Два.
– Ну да?
– Два.
– По-каковски?
– По…
А правда, как сказать «по-каковски»? Горжусь тем, что быстро нашла выход из положения, немедленно затерла свои каракули и предложила:
– Напиши сама, тебе понятней будет.
Хорошо, что дальше не успела двинуться, потому что Лушка довольно бойко нарисовала на земле В, поставила знак плюс и прибавила еще одно В. И тут до меня дошло – они обозначают цифры буквами! Но почему В, а не Б? Спрашивать глупо, что это за учительница, если сама не знает? Я сделала вид, что не смотрю на ее каракули, и скомандовала:
– Теперь напиши, чему равно.
Если напишет Г, то значит, она ошиблась. Но Лушка уверенно вывела Д. Я постаралась сообразить как можно скорей, получалось, что Б просто пропускают.
– Луша, чтобы не мучиться, напиши в сторонке, я тут нарочно разровняла, всю систему…
– Чего?
– Ну, напиши: один, два, три… десять, одиннадцать (кто же их знает, как они эти одиннадцать изображают? У англичан вон название отдельное есть и для двенадцати), двадцать там… сто…
– Ага.
Лушке очень понравилось быть прилежной и понятливой ученицей, она старательно, высунув язык, рисовала на земле: А, В, Г, Д, Е, а вот потом пошли странности, которые осваивать пришлось уже мне. Следующие четыре знака не лезли ни в какие ворота: S, Z, H, а потом еще что-то похожее на греческую «фита», то есть овал с черточкой посередине, и I.
– Одиннадцать писать?
– Конечно, – важно разрешила я, старательно таращась на уже изображенное и пытаясь наспех запомнить. Получалось, что передо мной на земле написан первый десяток.
Лушка продолжила занятия арифметикой. Одиннадцать выглядело как АА. Двенадцать как АВ и так далее. Уже поняв принцип, я милосердно разрешила:
– Давай теперь после двадцати.
– А двадцать надо?
Блин, а как пишется двадцать? Хорошо, что она спросила.
– Надо.
Двадцать выглядело вполне прилично – К. Тридцать нарисовалось как Л и так далее… Было, конечно, еще много неожиданного, вроде букв кси, пси и какой-то изощренной ижицы, обозначающей 400, а звучавшей как простое И. В общем, непонятно, кто кого учил, но я сумела сделать вид, что все же я Лушку.
Мы обе устали, а потому решили урок арифметики отложить на завтра. Я подозревала, что Лушке уж очень хочется похвастать своим новым умением – нормально складывать буквицы в слова.
Так и есть, когда сестрица с перепачканными землей руками вошла в дом, у нее был такой вид, словно она только что получила первую премию на международном конкурсе!
– Ты чего это? – подозрительно покосилась на сиявшую, как начищенный котелок, дочь Анея.
Лушка только зыркнула на мать и гордо прошествовала сразу к поставцу, на котором лежало Евангелие. Взяться за него не успела, реакция Анеи была молниеносной:
– Куда грязными ручищами?!
Лушка метнулась обратно в сени с воплем:
– Я щас!
О том, что ей просто не дадут драгоценную книгу в немытые руки, новоявленная чтица не подумала. Анея покосилась на словно ополоумевшую дочь:
– Чего это она?
Я стойко молчала, не портить же Лушке праздник окончательно, и так явление новой грамотейки народу получилось смазанным.
Бедолага вернулась в дом, старательно отирая руки о свою рубаху, мельком показала их матери и снова ринулась к поставцу. Анея недоверчиво приглядывалась к дочери, из чего следовало, что раньше загнать Лушку за книгу удавалось с боем и крайне редко. Да уж, увиливать от чего-то, что ей не нравилось, моя сестрица умела…
Лушка все также важно подошла к поставцу, взяла книгу и демонстративно положила ее на стол на виду у всех. Анея и Косой, с которым тетка что-то обсуждала перед нашим приходом, наблюдали за этими маневрами молча, а Любава даже вытянулась вся, чтобы не пропустить чего интересного. Убедившись, что никто не отвлекается, Лушка важно ткнула пальцем в первую букву названия (я мысленно взмолилась: не подведи!) и объявила: