Да, я тоже.
Столько длилось наше мгновение. Жизнь продолжается.
И вот, случайно, мы с Тайлером встретились.
Это был мой отпуск.
Просыпаешься в Лос-Анджелесе.
Опять.
Мы с Тайлером встретились на нудистском пляже. Это был самый конец лета. Я спал. Тайлер — голый и потный, весь в песке, мокрые волосы лезут в глаза.
Тайлер был рядом задолго до того, как мы встретились.
Тайлер вылавливал из воды плавающие доски и вытаскивал их на берег. Он уже вкопал несколько досок в мокрый песок — по глаза высотой, полукругом на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Когда я проснулся, было четыре доски, и я наблюдал за Тайлером, когда он вытаскивал на берег пятую. Тайлер выкопал яму под одним концом доски, потом приподнял другой её конец, так что доска скользнула в яму и встала почти вертикально.
Просыпаешься на пляже.
Мы были на пляже одни.
Тайлер начертил палкой прямую линию на песке в нескольких футах, вернулся и подровнял одну из досок, притоптав песок у её основания.
Я был единственным, кто за этим наблюдал.
Тайлер спросил, знаю ли я, сколько сейчас времени.
Я всегда ношу часы.
Сколько времени?
Я спросил, где.
Здесь, сказал Тайлер. И уточнил: сейчас.
Было 16:06.
Через некоторое время Тайлер сел, скрестив ноги, в тени стоящих досок. Тайлер сидел несколько минут, потом встал, искупался, надел шорты и футболку и собрался уходить.
Я должен был спросить.
Я должен был знать, что Тайлер делал, пока я спал.
Если ты просыпаешься в другом месте, в другое время — можешь ли ты проснуться другим человеком?
Я спросил Тайлера, не художник ли он.
Тайлер пожал плечами и показал мне, что пять стоящих досок были шире у основания. Тайлер показал мне линию, которую он начертил на песке, и как при помощи линии направлял тень, отбрасываемую каждой доской.
Просыпаешься — и вынужден спрашивать, где.
Тайлер создал тень огромной руки. Только теперь пальцы были длинными как у Носферату[36], а большой палец был слишком коротким. Но он сказал, что ровно в 16:30 рука была совершенной. Гигантская тень руки была совершенной одну минуту. Одну совершенную минуту Тайлер сидел в центре, на ладони совершенства, созданного им самим.
Просыпаешься нигде.
Одной минуты достаточно, сказал Тайлер. Он тяжело работал, но мгновение совершенства стоило того.
Мгновение — максимум, чего можно ждать от совершенства.
Просыпаешься… и — хватит!
Его зовут Тайлер Дёрден. Он был киномехаником, в профсоюзе киномехаников. И он был официантом, обслуживающим банкеты в отеле в центре города. И он дал мне свой телефон.
Так я встретил Тайлера Дёрдена.
Глава 4
ВСЕ ОБЫЧНЫЕ ПАРАЗИТЫ МОЗГА ЗДЕСЬ. В ГРУППЕ «ВПЕРЕДИ вверх» всегда новые лица. Это Питер, это Элдо, это Марси.
Привет.
Познакомьтесь все, это Марла Сингер, она сегодня с нами в первый раз.
Здравствуй, Марла.
В группе «Вперёд и вверх» мы начинаем с «цепочки».
Группа не называется «Паразитические паразиты мозга». Вы никогда не услышите слова «паразиты». Все всегда идут на поправку. О, это новое лекарство. Все только что прошли переломный момент.
И всё равно у каждого в лице — намек на пятидневную головную боль.
Женщина утирает невольные слезы.
У каждого есть табличка с именем. Люди, с которыми ты встречаешься каждый вторник в течение года, подходят к тебе с протянутой рукой и глазами на табличке. Не верю, что мы встретились.
Никто не говорит «паразит». Все говорят «агент».
Никто не говорит «лечение». Все говорят «процедуры».
В «цепочке» кто-то расскажет, что агент распространился в его спинном мозге, и теперь он внезапно потерял контроль над левой рукой. Кто-то подхватит: агент иссушил оболочку его мозга, так что теперь мозг прикасается к внутренней стороне черепа, вызывая судороги.
В прошлый раз женщина по имени Хлоя поделилась единственной хорошей новостью, которая у нее была. Хлоя с трудом поднялась на ноги, держась за подлокотники кресла, и сказала, что она больше не боится смерти.
Сегодня, после знакомства и «цепочки», незнакомая девушка с табличкой, где написано, что ее зовут Гленда, сказала, что она — сестра Хлои. И что в два часа утра в прошлый вторник Хлоя, наконец, умерла.
О, как это должно быть мило. Два года Хлоя плакала у меня в руках во время «объятий». А теперь она мертва. Мертва и в земле. Мертва и в урне[37], в мавзолее[38], в колумбарии[39]. Доказательство того, что сегодня ты думаешь и ходишь, а завтра ты — остывающее удобрение, пища для червей. Поразительное чудо смерти. О, как это было бы мило, если бы не… да, она.
Марла.
О, Марла смотрит на меня снова, на меня одного среди всех паразитов мозга.
Ложь.
Обман.
Марла — обманщица. Ты — обманщик. Когда люди вокруг вздрагивают или морщатся от боли. Когда они захлёбываются кашлем. Когда промежность чьих-то джинсов наливается тёмно-синим — всё это сплошной театр.
И внезапно, направленная медитация меня сегодня никуда не привела. За каждой из семи дверей дворца — зелёной дверью, оранжевой дверью — Марла. За голубой дверью стоит Марла. Ложь. Направленная медитация, пещера зверя моей силы. Мой зверь — Марла. Марла, курящая сигарету. Марла, закатывающая глаза. Ложь. Чёрные волосы и пухлые французские губы. Лгунья. Губы из итальянской темной диванной кожи. Некуда бежать.
Хлоя была настоящей.
Хлоя была похожа на скелет Joni Mitchell, если бы заставить его улыбаться и ходить по вечеринке, любезничая со всеми. Представь скелетик Хлои размером с насекомое, бегущий через залы и галереи собственных внутренностей в два часа утра. Её пульс — как ревущая сирена, как голос из рупоров, объявляющий: приготовиться к смерти через десять, девять, восемь секунд… Смерть наступит через семь, шесть…
Ночью Хлоя бежит через лабиринт собственных сужающихся вен и сосудов, брызжущих горячей лимфой[40]. Нервы вокруг как жгуты кабелей. Абсцессы[41] в тканях как горячие белые жемчужины.
Над головой объявляют: приготовиться к опорожнению кишечника через десять, девять, восемь, семь…
Приготовиться к освобождению души через десять, девять, восемь…
Хлоя бредет по колено в жидкости из отказавших почек.
Смерть наступит через пять.
Пять, четыре.
Четыре.
Вокруг нее — следы жизнедеятельности паразитов как аэрозольные граффити[42] на поверхности сердца.
Четыре, три.
Три, два.
Хлоя карабкается по собственному содрогающемуся горлу.
Смерть наступит через три, два…
Лунный свет проникает сквозь открытый рот.
Приготовиться к последнему вздоху… сейчас…
Освободить.
Сейчас.
Душа отделена от тела.
Сейчас.
Наступает смерть.
Сейчас.
Ой, как это должно быть мило — помнить теплую вздрагивающую Хлою в моих руках, в то время как Хлоя — где-то, мертва.
Нет. За мной наблюдает Марла.
В направленной медитации я раскрываю объятия навстречу своему внутреннему ребенку. И ребенок — Марла, курящая сигарету. Никакого шара исцеляющего света. Ложь. Никаких чакр. Представьте свои чакры раскрывающимися, как цветы, и в центре каждого, как в замедленной съемке, взрыв света. Ложь. Мои чакры остаются закрытыми.
Когда медитация заканчивается, все потягиваются, вращают головами, помогают друг другу встать. Терапевтический физический контакт. Для «объятий» я делаю три шага и становлюсь напротив Марлы. Она смотрит мне в лицо, а я смотрю на остальных в ожидании команды.
Давайте обнимем того, кто рядом с нами.
Мои руки смыкаются вокруг Марлы.
Выберите кого-нибудь особого сегодня вечером.
Рука Марлы с сигаретой прижата к боку.
Скажите этому человеку, что вы чувствуете.
У Марлы нет рака яичек. У Марлы нет туберкулеза. Она не умирает.
Ладно, в этой заумной философии мы все потихоньку умираем с самого рождения. Но Марла не умирает так, как Хлоя.
Разделите себя.
Что, Марла, нравится их дурачить?
Разделите себя без остатка.
Убирайся, Марла. Убирайся. Убирайся вон.
Плачьте, если чувствуете, что вам это нужно.
Марла смотрит на меня. У неё карие глаза. Мочки ушей припухли около дырок, в которых нет серёжек. На её потрескавшихся губах шелушится отмершая кожа.
Плачьте.
Ты тоже не умираешь, говорит Марла.
Вокруг нас парочки всхлипывают, опираясь друг на друга.
Выдашь меня и я выдам тебя, говорит Марла.
Тогда мы можем разделить неделю, говорю я. Марла может забирать болезни костей, паразитов мозга и туберкулез. Я заберу рак яичек, паразитов крови и органические отклонения мозга.
Тогда мы можем разделить неделю, говорю я. Марла может забирать болезни костей, паразитов мозга и туберкулез. Я заберу рак яичек, паразитов крови и органические отклонения мозга.
Марла говорит: а как на счет восходящего рака кишечника?
Да, девочка выучила урок.
Мы поделим рак кишечника. Она получает первое и третье воскресенье каждого месяца.
Нет, говорит Марла. Нет, ей нужно всё. Раки, паразиты, всё.
Глаза Марлы сужаются. Она никогда даже не мечтала, чтобы чувствовать себя так здорово. Она действительно чувствует себя живой. У неё даже кожа стала чище. За всю жизнь она никогда не видела мертвеца. Не было настоящего ощущения жизни, потому что не с чем было сравнить. Но сейчас вокруг были болезни и смерть, горе и утрата. Дрожь и рыдания, страх и сожаления. Теперь, когда она знает, к чему мы все идём, она ощущает каждое мгновение своей жизни.
Нет, она не уйдёт ни из одной группы.
Нет, я не вернусь к прежней жизни, говорит Марла. Я работала в похоронной конторе, чтобы чувствовать себя лучше, хотя бы ощущать, что я дышу. А что, если я не могу найти работу по специальности?
Вот и возвращайся в свою похоронную контору, говорю я.
Похороны — ничто по сравнению с этим, говорит Марла. Похороны — всего лишь абстрактная церемония. А здесь — здесь настоящее ощущение смерти.
Пары вокруг нас утирают слёзы, сморкаются, похлопывают друг друга по спине и расходятся.
Мы не можем ходить оба, говорю я ей.
Тогда не ходи.
Но мне нужно это!
Тогда ходи на похороны.
Все вокруг разошлись и теперь соединяют руки для заключительной молитвы. Я отпускаю Марлу.
Как долго ты сюда ходишь?
Заключительная молитва.
Два года.
Мужчина в молитвенном круге берёт мою руку. Другой мужчина берёт руку Марлы.
Обычно при начале молитвы у меня сдавливает горло от волнения.
О, благослови нас. О, благослови нас во гневе и в страхе.
Два года? — Марла шепчет, склонив голову в мою сторону.
О, благослови нас и не оставь нас.
Все, кто могли заметить меня, за два года либо умерли, либо выздоровели и никогда не приходят назад.
Помоги нам, о, помоги нам.
Ладно, говорит Марла. Ладно, ладно, можешь забирать рак яичек.
Боб. Большой Боб, плачущий вокруг меня.
Спасибо.
Дай нам нашу судьбу. Дай нам мир и покой.
Да пожалуйста.
Так я встретил Марлу.
Глава 5
ОХРАННИК МНЕ ВСЁ ОБЪЯСНИЛ. Багажные рабочие могут не обращать внимания на тикающий багаж. Этот парень из охраны называл багажных рабочих «кидалами». Современные бомбы не тикают. Но если багаж вибрирует, багажные рабочие, «кидалы», должны вызвать полицию.
Так я стал жить у Тайлера. Из-за политики авиалиний касательно вибрирующего багажа.
Когда я летел обратно из Вашингтона, у меня всё было в одной сумке. Когда много путешествуешь, привыкаешь брать с собой одни и те же вещи в каждую поездку. Шесть белых рубашек. Две пары чёрных брюк.
Абсолютный минимум для выживания.
Переносной будильник. Беспроводная электробритва. Зубная щётка. Шесть пар нижнего белья. Шесть пар чёрных носков.
По словам парня из охраны, мой багаж вибрировал на вылете из Вашингтона, так что полиция сняла его с рейса.
У меня всё было в этой сумке. Мой набор для ухода за контактными линзами. Один красный галстук с синими полосами. Один синий галстук с красными полосами. Это деловые полосы, а не как на клубном галстуке. Один чисто красный галстук.
Список всех этих вещей обычно висел у меня дома на внутренней стороне двери спальни.
Дом был квартирой на пятнадцатом этаже высотного дома, похожего на картотечный шкаф для вдов и молодых специалистов.
Рекламная брошюра обещала бетонные пол, потолок и стены в фут толщиной между мной и соседской стереосистемой или телевизором. Фут бетона и кондиционирование воздуха, так что нельзя открыть окна. Так что даже кленовый паркет и выключатели с контролем яркости освещения, и все остальные тысячу семьсот квадратных футов пахли как последнее, что ты готовил, или как твой последний поход в сортир.
Да, ещё там были на кухне столешницы из натурального дерева и низковольтная проводка для освещения.
Фут бетона очень важен, когда твой сосед забыл сменить батарейку в слуховом аппарате и включает футбол на полную громкость. Или когда вулканический взрыв газа и осколков того, что было твоим гостиным гарнитуром и личными вещами, выносит окна от пола до потолка и выплескивает огонь в ночь, чтобы превратить твою — и только твою — квартиру в зияющую чёрную дыру в стене здания.
Такие дела.
Даже мой набор тарелок зелёного стекла ручной работы с небольшими пузырьками и наплывами. С крохотными песчинками, доказывавшими, что они сделаны руками честных простых прилежных тружеников живущих хрен-знает-где. Так вот, даже этот набор тарелок уничтожен взрывом. Шторы от потолка до пола разорваны на клочки и сгорели, разносимые ветром.
С высоты пятнадцати этажей всё это падало, сгорая и разбиваясь, на соседские машины.
В это время я двигался на запад, спал со скоростью 0,83 Маха[43] или 455 миль[44] в час. ФБР пыталось разминировать мой багаж в Вашингтоне.
Девять из десяти, сказал охранник, что вибрировала электробритва.
Это была моя беспроводная электробритва.
В других случаях — это вибратор.
Мне это сказал охранник. Это было в моём пункте прибытия. Без багажа, который я должен был бы на такси привезти домой, чтобы обнаружить обгоревшие обрывки своих фланелевых рубашек на земле.
Представь, сказал охранник, что такое по прибытии сказать пассажирке, что её вибратор задержал багаж на восточном берегу. Иногда это — мужчина. Политика авиакомпании — не упоминать собственника в случаях с вибратором. Использовать безличные фразы. «Вибратор». Никогда — «ваш вибратор».
Никогда не говорить, что «ваш вибратор включился». Вибратор спонтанно активировался и создал чрезвычайную ситуацию, которая потребовала эвакуации вашего багажа.
Шёл дождь, когда я проснулся перед встречей в Стэплтоне.
Шёл дождь, когда я проснулся при подлёте к дому.
Стюардесса попросила нас проверить, не оставили ли мы личных вещей на сиденьях. Затем назвала моё имя. Мне следовало встретиться с представителем авиакомпании у ворот.
Я перевёл часы на три часа назад, и было по-прежнему заполночь.
У ворот меня ждал представитель авиакомпании, и с ним — охранник. Они ждали, чтобы сказать: ха-ха, твоя электробритва задержала твой багаж в Вашингтоне.
Охранник называл багажных рабочих «кидалами». Потом он называл их «сумочниками». Он сказал, что могло быть хуже — это ведь, по крайней мере, не вибратор. Затем — наверно, потому что мы оба мужчины, и это был час ночи, — он решил меня развеселить. Он спросил, знаю ли я, как на авиажаргоне называется стюардесса.
«Воздушная подушка».
Похоже было, что парень носит униформу пилота, белую рубашку с маленькими эполетами и голубой галстук.
Мой багаж был «разминирован» и прибудет на следующий день.
Охранник узнал моё имя и адрес, и телефонный номер, и потом он спросил меня, чем отличается рубка пилотов от презерватива[45].
В презерватив можно всунуть только один член.
Я поехал домой на последние десять долларов.
Местная полиция тоже задавала много вопросов.
Моя электробритва, которая не была бомбой, была всё ещё в трех часовых зонах от меня.
Что-то, что было бомбой, причем большой бомбой, разнесло вдребезги мои кофейные столики «Njurunda» в форме лимонно-зеленого «инь» и оранжевого «ян», которые составлялись в круг. Ну, теперь они уже были разделены навечно.
Мой диванный гарнитур «Haparanda» с оранжевыми покрывалами, дизайн Erika Pekkari, теперь превратился в хлам.
Я не был единственным рабом инстинкта гнездовья. Люди, которых я знаю, которые раньше сидели в туалете с порнографией, теперь сидят в туалете с каталогами мебели «IKEA».
У нас у всех одинаковые кресла «Johanneshov» в зелёную полоску. Моё загорелось и упало с пятнадцатого этажа в фонтан.
У нас у всех одинаковые бумажные лампы «Rislampa/Har» из проволоки и экологически безопасной неотбеленной бумаги. Мои превратились в конфетти.
Все это время, проведённое в туалете.
Набор ножей «Alle». Нержавеющая сталь. Подходят для посудомоечной машины.
Напольные часы «Vild» из гальванизированной стали — о, мне такие нужны.
Полки «Klipsk» — о, да.
Коробки для шляп «Hemlig». Да.
Улица у моего дома была усеяна обрывками и осколками всего этого.
Покрывала «Mommala», дизайн — Tomas Harila. Доступны следующие расцветки: «орхид», «фуксия», «кобальт», «эбони», «джет», «яичная скорлупа» или «вереск».